Мне не страшно

      Сирена оглушающе била по барабанным перепонкам.
      - Минус две десятых миллиметра в секунду, - приговаривал я, затыкая дыры обрывками скафандра. Плотная, многослойная ткань не гнулась, не рвалась и все норовила выскочить из своей дыры, несмотря на то, что воздух рвался через пробоину наружу, к вакууму. Дыра с четыре пальца, а свисту стоит.
      От отсветов маяка аварийного освещения, мелькающих по когда-то белоснежным, а теперь совершенно черным стенам, казалось, что еще чуть-чуть - и со мной случится эпилептический припадок.
      - Еще двенадцать суток, всего двенадцать, - выдохнул я, бросаясь к следующей дырке. Об зашитую в рукав струну раскроил ладонь почти до сухожилий, но не время сейчас отвлекаться на подобные мелочи.
      Скорость. Главное, чтоб не упала скорость - на новый разгон может не хватить топлива. И чтоб с курса, с курса чтоб не сбился: одна ошибка здесь, всего на каких-нибудь несколько сотых секунды, дадут мне в итоге промах в десятки миллионов километров. А это торможение, корректировка, опять разгон. А топливо-то, топливо...
      Я поскользнулся в луже собственной крови, от руки обильно залившей бок и ручьем стекающей по штанине. Нельзя, нельзя останавливаться, еще пара минут - и мне тут станет нечем дышать.
      Пот застлал глаза.
      От сирены в глазах темнело. Я пересек кабину и, вытащив изодранный в клочья второй скафандр, с трудом натолкал ошметки в последнюю дыру.
      Пальцы порезанной руки начали неметь. Я повалился на пол, до упрятанной в боковой нише аптечки дополз, так как устоять на ногах в ставших скользкими тапочках было невозможно. Я рванул аптечку на себя, рывком раскрыл крышку, и содержимое разлетелось по полу. Бинт. Зубами надорвал обертку, размотал, забинтовал как придется обильно кровоточащую ладонь. От боли замутило. Воздух морозный, но я не мог надышаться - давление, черт подери, как мне теперь восстановить давление?
      Я дополз до кресла и плюхнулся в него, откинувшись на спинку. Одышка не проходила, сколько бы я не вентилировал легкие.
      На экране - повреждения. Тринадцать инородных объектов на встречном курсе, от половины до пяти сантиметров в диаметре, прошли сквозь мой корабль насквозь, прорезав железо как невесомую фольгу. Четыре задели мой мостик: три справа, один слева. И надо ж было так попасть, что они уничтожили оба скафандра, раздробили кислородный баллон и напрочь заклинили перебортку, которая вела в криоотсек!
      Впрочем, криоотсек разгерметизирован, как и моя кабина. Другое дело, что кислорода там больше, а значит, потеря давления не такая сильная, как у меня.
      Я отключил сирену, погасил маяк и включил штатное освещение. Белый свет резанул, мучительно долго зрение возвращалось ко мне сквозь черные и алые круги, плывущие перед глазами. Я прижал забинтованную руку к животу и клацнул по пульту.
      Ага, теперь, когда я с грехом пополам заткнул дырки рваными кусками скафандров, потеря давления снизилась до двух сотых в секунду. Голова отчаянно отказывалась соображать. Я медленно обернулся, и от увиденной картины живот вновь скрутило: небольшая кабина, выполненная в совершенно белой гамме, была безобразно мною измазана в крови. У правого борта, в небольшой нише, в которой располагался выход в миниатюрный переходный шлюз, а сверху была укладка скафандра, расплылась внушительная, совершенно пугающего вида лужа алой крови. От нее тянулась цепочка кровавых следов до такой же ниши левого борта, где сверху была укладка второго скафандра - там тоже была небольшая лужа. От этой лужи в сторону аптечки шел развазюканный след - это я полз на пузе, как боец, которому на поле боя оторвало ноги.
      И тут вдруг пелена прошла, мысли стабилизировались, нытье в руке мгновенно пропало - красным мигала индикация курса. Отклонение росло, причем росло быстро: уже две десятых секунды.
      Я вскочил, поскользнулся, упал на больную руку, инстинктивно выставив ее вперед - от боли потемнело в глазах. Стиснув зубы поднялся, снова поскользнулся и в полете припечатался щекой к стеклу шлюза. Рука нащупала кнопку, шлюз зажужжал и стал выдвигаться наружу. Кажется, сердце замерло у меня в груди, когда шлюз застыл в крайнем положении.
      Сверху, над гигантским щитом криогенного отсека, раньше стояла курсовая антенна. Антенна и сейчас там была, но тарелка ее безвольно опрокинулась назад, подняв вверх перебитую астероидом ажурную ногу.
      Я невидящим взглядом прошелся по звездному небу, в котором звезды растянулись в линии, так как корабль шел почти на световой скорости, и выкатился в кабину.
      Где корректировка?! Я клацал по кнопкам, пытаясь запустить обходную программу и переориентировать антенну связи на курс, но, так как корабль уже отклонился, она не видела провеску: угол был не тот, и луч провеса межпланетного курса остался где-то в стороне - нет, антенна связи не сойдет за курсовую. Отклонение достигло уже минуты и продолжало дальше стремительно увеличиваться. А скорость, скорость-то не детская!
      Скафандров нет, кислорода нет, курсовой антенны нет. Полагаться на самоориентацию компьютера бессмысленно: у меня нет ориентиров, а сбавить скорость, чтоб их увидеть, значит потерять топливо, а вслед за топливом - и весь корабль.
      Спина похолодела. А там, за спиной, за мощным противорадиационным щитом, мирно спал в криогенном статисе мой груз: сто тысяч человек. Хотя, из-за столкновения, число колонистов поубавилось, но это меня сейчас мало волновало: корабль необходимо спасти любой ценой!
      Любой ценой? Знать бы еще, какому богу эту цену заплатить, чтоб он сотворил чудо.
      Я не мог надышаться. Заметно похолодало. Воздух с легким шипением продолжал покидать мою маленькую, такую уютную на протяжении почти двух месяцев полета кабину, в которой я коротал свои дни за чтением книг и просмотром старых фильмов, благо база данных была завалена ими специально для меня. Ведь мне нельзя спать, я должен ежечасно следить за курсом и, в случае чего, вручную корректировать его. В случае чего... Вот он, тот самый случай чего. А второго пилота мне не дали, так как в последний момент у него нашли инфекцию, а обратный отсчет уже пошел. Тут дело такое: когда почти от облака Оорта возвращаешься на Землю, лучше лететь одному, чем терять драгоценные тонны горючего на холостом ходу.
      Год я летел! Целых два месяца внутреннего времени один в космической пустоте, в сводящей с ума скуке, развлекая себя тем, что мог подсчитать частоту вибрации с точностью до нескольких герц. И мне осталось всего двенадцать суток - четверть пути, и кончится моя почти трехлетняя ссылка на край системы, и я смогу обнять маму, обнять жену, вдохнуть полной грудью чистый, свежий воздух, не проходящий очистку и регенерацию раз в сутки. Двенадцать паршивых дней!
      Я помню, на флоте мы ползли месяц обратно на базу с раскуроченным двигателем, и выходя на свое место, чтобы часы напролет соединять между собой рвущиеся трубопроводы, латать заплатками дырявые перебортки и постоянно менять схему питания, каждый из нас молился: только не в мою вахту, только не в мою.
      А здесь мне не на что молиться.
      Минута тянулась за минутой, но в голову ничего не приходило. Повязка промокла, и кровь начала потихоньку капать на пол. Мне было все равно: я не протяну в кабине и нескольких часов, а нужно выдержать двенадцать дней. Я выдал сигнал помощи, но от него мало толку: он будет двигаться не намного быстрее корабля, а к поясу Койпера я еще даже не приблизился. Плутон с его мощной инфраструктурой, если не изменяет память, сейчас находился от меня по другую сторону Солнца. Лучше и не придумаешь...
      - Думай! - Рявкнул я, с силой ударяя себя по виску. Лучше думаться от этого не стало, но стало немного легче дышать.
      И тут меня внезапно пробрал страх: я не увижу Землю. Я не увижу небо. Я не увижу дорогих мне людей. Через пару часов я не увижу уже ничего.
      Я заметался по кабине как загнанный зверь. Может, где-то еще есть скафандр?! Может, кислородный баллон все-таки цел? Я прыгнул к пульту, дал команды открыть клапаны, и они засвистели, но воздух шел не из баллонов в кабину, а из кабины в разорванный баллон. Я нажал на кнопку закрытия клапанов, но отчаянный свист не прекратился: клапаны приварились в вакууме! Я сто раз так попадался на флоте: закрывал люк шлюза, а он приваривался от близкого взаимодействия, так как в вакууме нет защитной оксидной пленки металла, и дальше только резать автогеном. Да, точно, ведь клапаны не рассчитаны на работу в вакууме и сделаны из обычного металла!
      Меня облили кипятком, потом окунули в прорубь. Свист медленно, очень медленно сошел на нет, и зажглись индикаторы: клапаны закрылись.
      Я задышал. Промокшая от крови и холодного пота одежда прилипла к телу. Я сделал еще круг по кабине. Потом еще круг. Ужасно хотелось курить, но я бросил много лет назад и, разумеется, не взял с собой ненужный груз.
      Минус три угловые минуты. Я пытался вернуть корабль на курс вручную, но компьютер соскочил со старого курса, и куда я его поворачивал было непонятно: в какую бы сторону я не менял направление, отклонение только росло.
      Минус две сотых миллиметра воздуха в секунду. Семьдесят миллиметров ртутного столба в час плюс то, что я потерял с самого начала, плюс то, что я выпустил через клапаны. Сколько времени прошло? Около часа и прошло. В груди жгло, я задыхался, несмотря на ощутимый холод. Осталось только спокойно умереть.
      Нет, был еще один вариант. Я снова зашел в шлюз и, прильнув к стеклу, увидел край аварийного люка криогенного отсека. До него от кабины было метров пятьдесят: кабина крепилась к радиационного щиту длинной фермой, внутри которой хоть и был технологический проход, но он, увы, был поврежден при столкновении. А за аварийным люком был воздух. Учитывая объем помещений и такой же масштаб разгерметизации, я мог запросто протянуть там двенадцать дней. А ведь там были еще кислородные баллоны и, наверняка, еще пара скафандров.
      Но до люка - пятьдесят метров пустоты. Колючий вакуум. И почти световая скорость...
      Надо собраться с мыслями.
      Я уже труп! - пронеслось в голове, но я с силой отмахнулся как от назойливого собеседника.
      Я подошел к пульту и проверил статус криогенного отсека: давление в нем упало всего на несколько сотых миллиметра, в то время как у меня давления уже почти не было. Дистанционное управление аварийного люка было исправно, я дал команду, и люк открылся настежь. Наружное освещение включено. Теперь надо было решить, что делать с курсом.
      Времени осталось мало. Я уже задыхался. Силы покидали тело, мышцы отказывались двигаться без кислорода. Действовать необходимо быстро.
      Я выставил автопилот на поддержание курса и сделал уставку до орбиты Земли: попасть прямо в Землю не удастся, так хоть сокращу расстояние для спасательной команды и если повезет - окажусь где-то между орбитами Земли и Марса. Компьютер вроде как понял меня, начав придерживаться заданного угла, и я зашел в шлюз. По пути сгреб в охапку рваный скафандр. Разрезать? Не получится, у меня в распоряжении только кухонный нож, а им на скафандре не высечешь даже свои инициалы. Воздух радостно зашипел в пробоинах.
      Я еще раз присмотрелся к аварийному люку. Белая с красной окантовкой дверь откинулась, внутри уютно светился внушительный шлюз, а между нами была бесконечность безвоздушной смерти.
      Засосало под ложечкой. Я намотал ошметки скафандра на ладони, так как придется прикасаться к металлу, а он в космосе примораживает кожу только в путь. Я прикрыл глаза, сделал несколько последних, почти бесполезных вдохов.
      Взвыла сирена: давление упало ниже безопасного предела. Началось удушье. Захотелось жить - отчаянно жить, хватать ртом воздух, чувствовать кожей дуновение ветерка, видеть звезды - жить! Я осознал, в какой же ужасной я все-таки ситуации, и страх опутал мое сознание своей липкой паутиной.
      Мне не страшно, - подумал я, открывая глаза и глядя сквозь прозрачное стекло на гостеприимно распахнутую дверь шлюза. Кажется, я зарыдал, но хотелось верить, что глаза слезятся из-за низкого давления.
      Мне не страшно.
      Сейчас распахнуть дверь, удержаться в потоке воздуха так, чтоб меня швырнуло именно в люк. В открытом космосе человек остается в сознании с минуту, еще в течении нескольких минут он продолжает жить. Его еще можно спасти, откачать. Сзади воздух неистово шипел, покидая кабину.
      Мне не страшно.
      При подлете к шлюзу развернуться лицом вперед, руки вытянуть - пульт управления в дальнем конце, а кнопки, насколько я помнил, были довольно мелкими. Если я потеряю сознание, меня некому будет откачивать - на пробуждение экипажа требуется уйма времени: до трех недель, и еще два месяца реабилитации и восстановления мышц.
      Мне не страшно.
      Как только я окажусь в шлюзе, сразу закрыть внешнюю дверь. Выравнивание давления пройдет лавинообразно, нужно будет сделать глубокий вдох до того, как мои пустые легкие сплющит давлением воздуха. Ах, еще же декомпрессия! Но я с ней ничего поделать не смогу. Да, а еще боль. Боль, которую я еще никогда не испытывал.
      К черту, мне не страшно!
      Перед прыжком учесть искусственную гравитацию корабля: я полечу по дуге, сначала вверх, потом вниз, неплохо бы погасить скорость перед входом в шлюз, но у меня не было реактивного ранца. И еще я не помнил, что будет с глазами в глубоком вакууме. Сколько будет работать зрение? Будет ли оно работать после вакуума? А зрение мне нужно, вслепую лететь я не смогу.
      Мне не страшно. Мне не страшно. Мненестрашнонестрашнонестрашно.
      Через двенадцать суток внутреннего времени корабль автоматически остановится на орбите и подаст аварийный сигнал бедствия. Земля должна быть недалеко, ведь почти ровно три года назад я стартовал с этой же позиции. Меня найдут быстро, меня спасут.
      Если только я сейчас смогу спасти себя.
      Кругом звезды, растянутые из точек в линии из-за большой скорости. Есть еще мелкая пыль, активные частицы, солнечный ветер, на такой скорости становящиеся смертельными для человека.
      Я сделал вдох, но воздух пошел не в легкие, а наружу - космос высосал меня.
      Мне не страшно. Господи, мне никогда не было так не страшно, как сейчас!
      В кожу вонзились тысячи игл, глаза обильно заслезились, резкая, невыносимая боль рванулась в нос и уши. Я закричал, но без звука - звук в вакууме не распространяется, и нажал на кнопку моего шлюза, открывая дверь. И как только открыл, вдогонку мысль: даже если мне удастся мой отчаянный прыжок, вся пища осталась в кабине. Что я буду есть еще почти две недели?
      Космос понесся мне навстречу, когда мое тело выдернуло из маленькой шлюзовой камеры.
      Мне не страшно.