Емкая разговорная энциклопедия

 Ёмкая разговорная энциклопедия

А

ОБ АБРАКАДАБРЕ

Согласитесь, это вполне естественно: начинать энциклопедию именно с того, чего она заслуживает, а именно статьей об абракадабре – и по структуре построения лучше места ей не придумаешь, да и по смыслу вполне подходит. А то, что надо было начинать с простой и лаконичной буквы «а», так переведите взгляд чуточку наверх, там ее, одинокую, и разглядите. Большую такую, как стремянка, и без точки.

Если честно, я хотел было начать свое повествование с «абырвалга», но ведь хрен редьки не слаще? Да и что такое «абырвалг», к сожалению, не все из нас помнят. Так я вам охотно напомню: профессор Преображенский, к примеру, полагал, что это – «Главрыба», только наоборот. Причем – не просто Главрыба, а конкретный магазин с его продавщицами, товароведами, селедками и грузчиками.

Его же оппонент Шариков, на мой взгляд, интересовался отнюдь не самим магазином, как таковым, а содержимым его прилавков и пустотой в собственном желудке, оттого-то он так и любил селедку. Даже больше, чем продавщиц. Кстати, а вы задумывались, почему именно селедку? У Стругацких вон кадавр, желудочно неудовлетворенный, тоже именно ей насыщался, пока вконец не пресытился, у того же Булгакова в «Белой гвардии» опять-таки фраза подходящая есть (извините, придется слегка ее переделать): «А как же Вы, поручик, селедочку, да без водочки, кушать-то будете?». Нам не составляет труда припомнить еще множество подобных цитат, от Велемира Хлебникова и до Юлиана Семенова (это только век двадцатый), не говоря уж о антисоветском фольклоре про селедку иваси, колбасу, и… А к чему, собственно, я это все веду? Совсем уже с вами запутался.

Итак, мы с вами начинали с абракадабры, и давайте, пока совсем уж не заплутали, вернемся к теме нашего разговора. Так вот… Порой бывает трудно себе в этом признаться, но большинство из нас ее боится: дескать, не понимаю я тут ни черта, да в раздражении кидаем на стол книжку (таблицу, схемы, картины, очки), и начинаем срывать злость на своих ближних. А чего, спрашивается, злиться?

 Ну, не понимаешь ты этих символов и загадочных загогулин, так может, дело в самом тебе, и ты просто в свое время плохо учил букварь, высшую математику и армянский язык? Так ведь никто в этом не виноват: всей селедки и за всю свою жизнь не съешь, и даже не надкусаешь. Я вот, к примеру, нисколько не стыжусь, что не знаю нотной грамоты, но это ни в малейшей степени не мешает мне наслаждаться музыкой.

Да, кстати: вы в курсе, что какие-то чудики (из Вены, по-моему), вдруг взяли и хором спели ораторию ДНК? Как это? Очень просто: в генетическом коде всего четыре составляющих, располагай их в ряд согласно нотам, сократи до необходимости стандартные семь (и пусть семь на четыре без остатка не делится, зато  так больше жизненности и правдоподобия), и – поем! Не нравится? Вот и я тоже слушал-слушал, подвывал, ничего не понял, однако вышло, по-моему, не так уж и скверно, по крайней мере, не хуже, чем у Шенберга. Занятно получилось, и даже вполне гармонично: по крайней мере, я почувствовал в этой абракадабре, не зная ни нот, ни, тем более – формулы этой зловещей спирали, которая якобы предопределяет мою жизнь на веки вечные, рациональное зерно. Однако червь сомнения, каюсь, при этом все же точил: неужели этот напев и есть то, что ты есть, и как такое может быть, когда ты за какие-то там жалкие два часа прослушал не только судьбу не только самого себя, но и всего человечества зараз?

Дрянь эта вся ваша абракадабра, как есть дрянь, и люди, пишущие ее, тоже дрянь. Так что, если вы не Полиграф Полиграфович, лучше выкидывайте сразу мою писанину в мусорку, потому как это – одна сплошная абракадабра.

ОБ АРЕНАХ

Древнее это изобретение – арены, разве что раньше они были не вогнутые, а выпуклые: на вершине холма ли, горы ли, стоял шаман или жрец, вещал что-то невразумительное, но внушающее благоговейный трепет столпившимся внизу очумевшим и покорным слушателям, затем он, окончательно охрипнув, наконец переходил к самому главному: он начинал резать глотки, и неважно, кому – козленочку ли, или же вероотступнику.

Однако прошли века, человечество повзрослело и поняло, что не пристало вождю со старейшинами, задрав головы, пялиться снизу вверх на разукрашенного болтуна, и тогда его переместили с горки под горку, чтобы всем лучше видно было. Правда, дабы жрец не слишком обижался, прикатили ему в низину здоровенный камень (быть может, в надежде, что когда-нибудь в запале тот с него сверзится, да шею себе сломает), и с полным комфортом расположились на бревнышках по склону, а этот шаманище нехай на своих двоих возле костра пляшет, работа у него такая.

Дождавшись наконец апогея (усекновения главы), народ недовольно расходился по домам, и полноты счастья у зрителей не возникало. И тут наиболее сметливые дикари (хотя: какие они дикари, когда уже и клинопись освоили, и считать аж до «много» могли), сообразили, что все это действо можно превратить в бизнес, причем – безо всякого там шаманства, ведь для бизнеса никакой шаман не требуется: выстроил арену, пригласил бродячих лицедеев да мордобойцев – и на тебе, греби лопатой прибыль, да на трибунах маслинками с винцом приторговывай: все раскупят, никуда не денутся, не от зрелища же им отрываться, да до ларька топать: так можно и все самое интересное пропустить.

 В итоге появились удобные скамьи, входные билеты, и даже вип - ложи для знати, не желавшей, чтобы их благородные паразиты скрещивались с плебейскими. Одно дело – вшей от своего соседа-патриция подхватить, у нас и у самих на развод имеется, и совсем другое – когда твою голубую кровушку будет пить всякая пролетарская сволочь, от нее никакие термы с банями не спасут. К тому же в ложе навес над головой от палящих лучей солнца, и вино неразбавленное подают, да не какое-нибудь там далмацкое, а янтарное, лигурийское.
 
Века бежали за веками, гладиаторов с Софоклами сменили прыткие канатоходцы и красочное аутодафе, сути арен это не меняло: раз народ пришел, то хоть в лепешку разбейся (в прямом и переносном смысле), но позабавь его уродствами и жестокостью, красотой и разнузданным размахом представления, иначе и последние деньги отберут, и ребра на прощание пересчитают. Но – нравы постепенно смягчались, люди хирели и мельчали, на арены стали выходить с деревянными мечами и в бутафорских картонных латах, а то и вовсе без оных, в качестве оружия используя лишь краснобайство и харизматический стиль мышления.

 На всяческих вече, заседаниях дум, парламентов и съездов порой разгорались такие страсти, что куда там Эврипидам с Шекспирами, масштаб действа не тот. Теперь за какие-то битые два-три часа заседаний (иногда, правда, даже с украшающими действо кулачными баталиями), решались судьбы не одних только Эдипов да Лиров, - кроилась карта мира, подрывались устои империй, и, увы! – выносился смертный приговор ни в чем не повинным миллионам.
 
Все испортил век двадцатый: настоящие, подлинные арены баталий скрылись во тьму, удалились за кулисы, плебсу же, как всегда, достались кости: театры, кино, да войны с концлагерями. А это вам уже никак не театр одного актера, и даже не театр абсурда, это – жизнь; это – смерть, костлявая, зубастая и с горящими глазами.

Быть может, этот вселенский спектакль разыгрывается именно для нее? Не знаю. Про день сегодняшний даже и писать, если честно, не хочется: наступил окончательный закат Европы, перегар пассионарности, тоска…  Телевидение да интернет, скука сплошная. Теперь даже, как пел Высоцкий, «мильон» по рублю не меняют, ибо нет уже на арене «мильонов», настоящих талантов и выдающихся личностей, одна попса. Так что: «Пусть впереди большие перемены, я это никогда не полюблю».

ОБ АСТРОНОМИИ

Признаться, в детстве я мечтал стать космонавтом, или, хотя бы, астрономом. Но, так как по состоянию здоровья на космонавта я точно не тянул, то я с азартом первооткрывателя принялся читать книжки (как познавательные, так и фантастические), узнал оттуда про парсеки (ничтожная величина по космическим масштабам, скажу я вам), про световые года (это уже теплее), про пульсары с квазарами, прочел толику и про черные дыры, и о красных карликах с белыми гигантами.

Правда, меня тогда слегка разочаровало наше с вами ненаглядное солнышко: оно, как оказалось, по астрономической классификации всего лишь навсего желтый карлик, ни больше, ни меньше. Но ведь это не так уж и важно, когда ты интересуешься другими звездами? Потому я продолжал учить наименования звезд, созвездий, по ночам сверяя карту звездного неба с ее оригиналом.

Слегка удивляла, разумеется, буйная фантазия людей, так их поименовавших, но пускай эти два ковшика будут медведицами, а буква «М», - Кассиопеей, мне-то что, радость одна: заодно и древние мифы почитаю.

Так вот, а днем, прекрасно понимая, что без математики, геометрии, а после – без алгебры и тригонометрии, в астрономии – никак, я усердно зубрил точные науки, дабы соответствовать уровню будущего астронома. Физику, как производное, каюсь, я не очень уважал, но все же смирился и с ней, как с лишней функцией в уравнении. Но – была одна, и неразрешимая проблема: в нашей школе не было телескопа, а мои родители покупать его мне наотрез отказались.

Что ж, я их отлично понимаю: за такие деньги можно было целый месяц на югах загорать, а тут – нелепая трубка, и, кстати, в городе совершенно бесполезная. Да и что, если уж начистоту, можно было разглядеть в такой телескоп? Кратеры на Луне? Так они уже и без того прекрасно изучены. Звездное небо? Вот вам фигушки: слабовато будет.


Однако больше всего меня отвратила от астрономии именно физика, не помню уже, в каком это классе. Если еще точнее – то теория вероятности. А на ней, дескать, основаны все астрономические расчеты.  Вам еще непонятно? Вот и мне тогда было непонятно. Объясняю: я с ней несогласен, ибо она исходит из постулата, что ничего и нигде не может быть больше скорости света. Ну не верю я в это! Глупости это все и самоограничения! Однако, сколько я тогда не указывал учителю физики (занудный мужик, к тому же - очкарик), на недостаточную корректность данного посыла, тот лишь пучил на меня гневно глаза, как раввин, которому предложили отведать сало, и в итоге за четверть влепил мне всего лишь четверку.

Да, я могу признать, что чистая, однородная, энергия, имеющая в своей природе одну только массу, зависит от квадрата скорости света, и что с того? Эйнштейн там что, забыл, кто он по национальности? Где же у него дух, и все такой прочее? Но это для современных адептов физики неважно, у них пока карта с местностью сходится, так что хвала великому Альберту! А то, что она не сходится даже с логической (не говоря уж о живой, реальной), так это издержки производства.
 
И вообще, мне порой кажется, что зря философы с богословами пустили все на самотек, перестали сами всерьез заниматься физикой (Гейзенберги с Пригожиными не в счет: быть может, они и стучатся в нужную дверь, но она – на замке). Так вот, что я хотел бы сказать: на мой взгляд, к проблемам мирозданья нужно подойти с другой, внутренней, стороны этой самой двери, повернуть защелку, и… А дальше я понятия не имею, что будет. Но то, что будет – несомненно.

Что-то я отвлекся. Да, именно тогда-то у меня и окончательно пропало желание заниматься астрономией: раз уж меня на таком, примитивном, уровне, не понимают, так что же будет дальше? А тупо изучать то, с чем я несогласен, я не хочу и не буду.

Поэтому сегодня, порой выбравшись на природу, я лишь ласково и слегка сочувственно смотрю на группку сбившихся в кучку испуганных Плеяд, любуюсь Лебедем, привольно раскинувшим крыла над глупой и грешной Землей, вечно  стремящимся настигнуть свою законную добычу, Ящерицу. Порой нахожу созвездия со смешными названиями Лисичка и Заяц, которым уж точно никогда не суждено встретиться, затем перевожу взгляд на свой знак зодиака, и надеюсь, что, коли уж мне не суждено было стать астрономом, то, быть может, стану хотя бы космонавтом: надо лишь денежек подкопить.

Правда, случится это, похоже, не раньше, нежели чем Земля в очередной раз сменит полюса, и люди выберут для себя новую путеводную Полярную звезду.

Б

О БЕЛКАХ

Может, это немного и сентиментально, но я все же напишу вам про белок. Да не про белок же, а про белок! Так вот: знал я о них немного, лишь то, что из них шубы шьют, в глаз их бьют, и то, что хвостики у них пушистые.

Однако как-то раз мне повстречалась белка, и тогда я даже, кажется, понял, кто она. Но начнем по порядку: в один погожий вечер сижу я на скамеечке в городском парке, и вдруг прямо ко мне, прыгая на всех своих четырех – белка. Точнее, не то чтобы уж совсем ко мне, а так: притормозила перед скамейкой в полутора метрах, и, поигрывая хвостиком, на попу села.

 Тощенькая такая, как сарделька, только с головой и с шерсткой. Сидит себе тихонечко, поглядывая на меня, перебирая по окружности лапками, как будто шарик или мячик в них держа. Затем она, обежав вокруг скамьи (быть может, затем, чтобы со всех сторон на меня посмотреть), вновь обосновалась напротив, и головкой так вертит – «туда-сюда». Да нет же, не по сторонам, а покачивая, и не отводя своего взгляда от моего, только бусинки карих глаз блестят.

Не знаю, отчего, но мне тут же вспомнилась «Юнона и Авось», и «женщина с вишневыми глазами». Только не с пьянящими такими, зовущими да взыскующими, как у Богоматери, а озорными, бездумно веселыми, и оттого – счастливыми. Такие вот были глаза у белки. И ведь, что главное, на этом наша процедура знакомства не закончилась: в итоге она трижды обошла на расстоянии вытянутой руки вокруг меня, вставала передо мной на задние лапки, а я протягивал в ответ ей пустую ладонь, обещая ее лишь погладить, и больше никакого зла. В итоге Дуся (блин, проболтался!), поплясав еще немного передо мной, испугалась прохожих и, проворно вскочив на дерево, скрылась в листве.

С тех пор я всегда носил с собой орешки, и Дуся их с благодарностью принимала: схватит, понюхает, и бегом в свои заросли. Вернется через минутку и снова требовательно меня «тук-тук» лапкой по штанине. Я смеялся, уже не опасаясь ее спугнуть, отшучивался, даже ногой ее слегка подпихивал, но та не сдавалась: «Дай, мол, барин, и все». И я, естественно, давал.

Удивлялся, правда, почему это белочка никак не толстеет, но ведь общение с животинкой – оно дороже всяких удивлений? А где-то через месяц после нашего знакомства случился полный караул: на мою Дусю напала собака. Нет, собак я тоже очень люблю, но чтобы Дусю?! Наверное, я никогда так грубо себя с собаками не вел.

Короче, Дусенька, хромая, убежала от меня, бедненькая, обиженная собака – тоже, а я все стоял и смотрел вверх, тщетно выискивая среди желтеющей листвы свою рыжую любимицу. Ее не было видно нигде, и на мои негромкие, но взыскующие «Дусенька - душечка» оборачивались только недоуменные потные спортсмены, да мамаши с колясками. Глупо, да? А мне было наплевать: главное, чтобы у Дуси все было хорошо.

Долго я потом носил еще орешки в карманах, по сторонам все поглядывал, но: не было нигде моей зазнобы, и тогда я решился почти что на святотатство. Как вы полагаете, Господь меня за это простит?

Корче, я зашел в храм при Новотихвинском монастыре, что через забор от злосчастной рощи, поставил там свечку во здравие белки, и… Через несколько минут оказалось, что она поселилась там возле монашек, подальше от собак и людей, однако, как увидела меня, то… Ну вот, мне опять так радостно, что и писать кажется невместным. Так что не будем тянуть резину: возле клена, что с южной стороны храма, она вдруг взяла и неожиданно прыгнула мне на плечо. Сарделечка моя тоненькая да глазастенькая, представляете?! А проходящая мимо сестра-монашка лишь тихо перекрестила нас с Дусей, поклонилась, и дальше пошла по своим монашеским делам.

Теперь у нас на дворе зима, белок вроде полно, но Дуси нигде не видно, и я подкармливаю с руки незнакомок. Но все же я верю, что весной-то я точно с ней свижусь. Одно лишь не дает мне покоя: отчего и почему при нашей первой встрече она обегала меня против часовой стрелки?

О НЕНАВИСТИ К БЛИЖНИМ

Про ненависть много чего написано, еще больше – сказано, и даже – от ненависти сделано. И в Библии про нее есть, и в Коране, и в Торе, да и я, грешный, тоже вот сейчас сижу и про нее невесть зачем пишу.
 
Однако в большинстве своем это касалось лишь абстрактного, всеобщего, чувства, я же хочу сказать вам лишь  то, что ненависть к ближним своим – это, согласитесь, более естественное состояние человека, нежели чем ненависть к чужим и далеким: во-первых, тех непонятно, за что ненавидеть, и, во-вторых, они просто далеко.

Какой смысл ненавидеть чужих?! Другое дело – свои, ближние: за что – есть, это очевидно и не подлежит обсуждению, мы их всех наизусть знаем, а то, что они в курсе также и наших изъянов – так это только вдвойне злит. Нет, что ни говори, а ненависть к своим все же проще и удобнее.

 И не надо мне рассказывать, тщетно споря, про то, как Гитлеру удалось натравить всех немцев на прочие там неарийские страны лишь из-за того, что они далекие и непонятные: чужого, непривычного, если признаться, мы не столько опасаемся, сколько им интересуемся, такова уж любопытная природа человека. Этот умный фашист, как и наши родные (ну их, перечислять их еще!), просто показали пальцем обычному доброму обывателю на тот факт, что его ближний-неближний живет лучше того, да подсказали ему того ненавидеть. И - что? И – ненавидели! Ой, как ненавидели!

Кстати, в том же Берлине до войны жило очень много русских эмигрантов, не говоря уж об евреях, и все у них и вправду было успешнее, чем у немецкого токаря с его «Веберовским» станком, или же у швеи с «Зингером» возле окошка. Но: почему эти ближние здесь, рядом, живут, причем лучше, чем мы, немцы?! Они что, хотят этим сказать, что мы хуже или глупее?! Во суки! Пусть за это и получают!

 Извините, что-то я увлекся: у нас, в России, было куда как хуже, и вряд ли среди тех, кто читает мои строки, найдется хотя бы один, кто не скривится от боли за своих дедов и прадедов. Так что приходится признать, что не зря большевики придумали классовый отбор, да, слава Богу, видимо, кишка у них оказалась тонка: остались мы, и выжили, всем своим ближним назло.

Однако (кхм), согласитесь, друзья мои: те зерна ненависти в нас не просто упали, они – проросли. Да-да, не любим мы ближних своих, не жалеем их, и далекие негры с братьями-славянами  нам куда как дороже. Что, нет? Ну, да, может, я и морально неправ: те тоже жрать хотят. Но все же: наверное, потому-то мы и обихаживаем чужих и далеких нам иностранцев, дабы позабыть про свою неизбывную ненависть к своим ближним. Простите нас, старики. И – подвиньтесь.

В

О ВКУСАХ, НЕ СПОРЯ
 

Вы кушали алоэ? Дурнотно-тягуче пахнущее такое, темно-зеленое, и с шипами? Нет, то, что оно сочное, - это да, этого не отнять, но почему же оно такое горькое?!

Я читал, что хинин еще горче, но в детстве это было неактуально: я даже старался как можно дольше скрывать от старших, что я заболел, исправно ходил в детский садик и в школу, лишь бы меня этой гадостью по два (или – три?), раза на дню не пичкали. И – вдобавок совали в рот ложку малинового варенья. Помогает оно от горечи да всех болезней, дескать.

Да ничего подобного! Как была горечь, так и осталась, только еще приторнее стала. И тогда, в классе этак в четвертом, я решил, что горечь – это ощущение абстрактное и субъективное (разумеется, тогда я и словов таких не знал), и надо лишь себе представить, что алоэ – оно и не горькое вовсе, а так, нейтральное, а еще лучше – воспринять эту горечь не как нечто отрицательное, а в положительном плане: ведь это – не больно, и организму нисколько не вредит, а совсем даже напротив.

Я пытался вникнуть в суть горечи, в смысл ощущений, старался переделать себя всяческими способами, даже напару с сестрой как-то острого стручкового перца, что рос у бабушки на подоконнике (сеструха до сих пор со смехом этот момент вспоминает), нажрался, да так, что потом чуть ли не целый час под струей холодной воды рот полоскал. Однако итог был один: горькое оставалось неприятным, сладкое – заветным, а перец – жгучим.

То же самое касается и запахов: скажите мне на милость, отчего, и кто решил, что миазмы фекалий, и вонь от разлагающегося трупа – отвратительны? Уверяю вас, микробов при вдыхании этого запаха вы втягиваете в себя не больше, чем обычно, аромат слегка сладковатый, с клюквенной кислинкой, так что же вам в нем не нравится? Тошнить вас тянет, угу.

От обжорства вас не тошнит, от водки – не тошнит, а от трупика в кустах – тошнит. А ведь он там весть такой серый, да завсегда веселый, что же вы от него нос-то воротите? Обидно это трупику, вон он как аж раздулся весь от вашего пренебрежения.

Да, не знаю, как вам, но именно сейчас мне отчего-то хочется поговорить об искусстве: вот где подлинное (кстати, как правильнее: по – длинное, или же под – линное?), столкновение вкусов! Одним классическую живопись под (опять – «под»), музыку Вагнера и Глинки подавай, другие же, хоть Рембрандта и уважают, но Глинку на дух не переносят. А уж Вагнера – тем более.

Но – сократим повествование, и ограничимся тем тезисом, что любой из нас хоть что-то, да терпеть не может, если он не полный кретин, конечно: тому, наверное, все до лампочки. Эх, и хорошо же ему, наверное, живется! Никто к нему с Шагалами и Шнитке не пристает, а если и допытывается, то ненавязчиво: включит диск, и скажет, что это – волшебно, и кретин с умилением слушает пульсирующую аритмичность переплетающихся мелодий, восторженно вглядываясь в черный квадрат и пролетающих по небу коз.

 Ибо он, в отличие от нас, однозначно в курсе, что именно это означает, и не стоит за это обвинять его в отсутствии вкуса. Скорее всего, это мы с вами, избалованные хитромудрыми изысками, да взращенные на бездарных копиях настоящих шедевров, уже начали забывать, что есть подлинный вкус, ибо вкусно для нас почти все новое, неведомое, да необычное.

Хотя: муравьев с тараканами я все равно жрать не стану, сколько мне не доказывай, что это – восхитительно вкусно, и рак для меня навсегда останется куда как предпочтительней лобстера, и своего безвестного Лукошина со стенки я ни за что не променяю на Миллера: ни к чему мне консервные банки в гостиной. Кстати, а алоэ мы теперь лопаем напару с сыном: тот – для здоровья, я же – так, за компанию, чтобы ему необидно было. И нисколечки-то оно не горькое, а так, приторное слегка.

О ВРЕМЕНИ

Порой бывает до боли обидно за время, за то, что оно тихо и без спроса от тебя уходит. Неважно – хорошее ли оно, плохое, все равно обидно.

Хорошее, пожалуй, жаль лишь потому, что оно – хорошее, хотя это слегка поверхностное представление. Плохое же – оттого, что оно просто было, и ему тогда было так же плохо, как и тебе самому.

Время – оно как верный друг, оно всегда с тобой, как безмолвный помощник в делах и утешитель в несчастьях; однако одновременно оно и достойный соперник в той борьбе, что мы опрометчиво называем жизнью. Нет, никогда не даст оно тебе поблажки, сколько ни проси, но и пакости вроде подножки, в отличие от ревнивой и охочей до безволия и глупости жизни, нашей зубастой подруги, не подстроит.

 Время – оно до умопомрачения терпеливо, и только не надо говорить, что оно – равнодушно, не так это. Что, не верите? А вы сами себя послушайте! К примеру, вы говорите: «Все, время кончилось!». Нервничаете, переживаете, и сломя голову куда-то бежите. И что, спрашивается, у вас получается в итоге? То-то же. Суета все и томление духа.

Или же такая фраза еще есть: «А, подождет, время еще осталось».  Сразу становится понятно, что вы – довольны, все у вас хорошо, а почему? Потому, что времени – навалом, и эта зыбкая на первый взгляд куча времени вас нисколько не раздражает.

Время – оно воистину вечное. Неизменное и неподвижное, меняемся лишь мы сами, не замечая того, а ругаем за это ни в чем не повинное время. Хоть бы раз в жизни, неблагодарные, ему «спасибо» сказали, так ведь нет, все ворчим, да сетуем понапрасну, что вся жизнь незаметно мимо пролетела, беззащитное и покорное время за это корим, бессовестно полагая, что все беды – от него, быстротечного.

Нет и не может быть плохих времен, бываем плохие мы, слабые и ленивые, боязливые да неуклюжие. Или же, наоборот, слишком авантюрные и торопливые, мудрого терпения многим из нас не хватает. А ведь ларчик-то просто открывался! Надо было просто идти в ногу со временем, не отставая от него, но и не опережая, так и шею сломать можно. А оно вам надо?

Нет, немного заглянуть вперед – это да, это пожалуйста. Можно только приветствовать такой энтузиазм, но кто вас просит, не зная броду, соваться головой в печку? Так ведь нет: лезут туда все подряд, да еще и друг друга локтями расталкивают, безумные любители кремации. Нет уж, вы как хотите, я лучше в сторонке постою (но – самую малость, чтобы от очереди не отстать, а то затопчете), да полюбуюсь, как красиво летят в бездонные небеса из трубы крематория ваши искры.

Опять что-то не так? Считаете, что я – задавака-пустбрех, мнящий себя кем-то особенным? Ничуть: я же вместе с вами в одной очереди стою, просто не тороплюсь я пока никуда, могу даже вам свое место уступить, мне не жалко. А жалко лишь времени, что сгорит в одной топке вместе со мной, такова вот она, подлинная преданность времени.

Г

О ГЕОЛОГАХ И АРЕОЛОГАХ

На мой взгляд, это две очень даже схожие профессии: и те, и другие непрестанно роются в земле, и тех и других постоянно кусают комары и жалит мошка, все одинаково изнывают от жары и терпят стужу, и почти все поголовно бородаты, если не женщины, конечно.

Далее: вы только взгляните, с каким трепетом они берут в руки свои находки, и пускай они разные – для первых это – шурфы, керны, и редкие минералы, а для других же – монетки, берестяные грамоты и прочие артефакты. А как они их бережно очищают разными специальными составами, да пристально изучают под микроскопом! Вот где настоящая нежность, любовь и благоговение! Такое в церкви, и то редко когда увидишь, а тут на тебе: здоровенный мужик нежно тетешкает в покрытой трещинами ладони малую фитюльку, и такая благостность у него на лице, как будто входной билет в Царство божие получил.

Но это еще не все: геологи с археологами просто жизни себе не представляют, чтобы, объединившись в стаи, не похвастаться своими находками перед себе подобными; даже специально для собственной легализации объединяются в полузакрытые элитарные (с их точки зрения), сообщества, дабы читать там доклады, и, морщась, как от зубной боли, выслушивать мнения оппонентов.

Результат почти неважен: если победит докладчик, то, естественно, триумф и срежет зубовный завистников, ежели проиграет, и большинство присутствующих коллег сойдется во мнении, что он – фуфлыжник, да туфту гонит, то лишь вернется к себе домой, и будет горячо доказывать своей жене и несчастным деткам, что все его вчерашние друзья – просто неудачники и бездари, и нисколько его гениальность не ценят. И домашние будут поддакивать, вздыхать горестно, да подливать страдальцу коньячку, чтобы тот наконец успокоился, утихомирился, и отстал от них со своими теориями.

Но, как ни странно, это бывает заразно: и толпы студентов к ним стадами ходят на лекции, и даже покупают у них книжки и монографии. Разумеется, большинство из них это делает лишь затем, чтобы поменьше проблем на экзаменах было, но ведь некоторые, наиболее легковерные, поступают так совершенно искренне, и даже идут к ним в аспирантуру! В ней, если вовремя не опомнятся, пишут кандидатские по подсказке своего обожаемого научного руководителя, защищаются, и… вдруг некоторые прозревшие понимают, что их куратор – посредственность, и они уйму времени рассматривали научную реальность в совершенно ложной парадигме.

И тут – только два пути: либо окончательно смириться, и не сбивать голос, или же стать настоящим геологом, и настоящим, подлинным археологом. Я лично больше уважаю последних, наступивших на горло чужой песне: от них хоть толк есть. И – будет, пока они не выдумают свою, собственную оригинальную теорию.

Д

О СТАРЫХ ДИВАНАХ

Если непредвзято, без лишних эмоций, подойти к оценке нашей жизни, то можно смело утверждать, что вся наша цель, все, к чему мы стремимся – это безделье. Для достижения этого состояния нужно просто искусственно сделать так, чтобы жизнь стала неизбежно ненужной, и тогда… Ха!

Да-да, тогда вы начнете играть в карты, в шахматы, да во что угодно, лишь бы играть и не думать о том, что означает это «Ха», потому как за ним с неотвратимостью курьерского поезда следует «Хи». Хищненькое такое, азартное, да что о нем говорить, когда весь смысл этого слова – в отрицании самого слова, в неприятии въевшегося под кожу, уже почти позабытого: «Папа, а какой в этом смысл?».

И мудрый папа после вашего вопроса  тут же, прямо на ваших, еще наивных, детских глазах, тупеет, и только, чтобы не потерять свой авторитет в глазах ребенка, нечленораздельно мычит: «Видишь ли, сынок, смысл есть во всем: и в том, что нужно чистить ботинки и зубы, и даже вот в этом диване, поверь, и он, несмотря на его кажущуюся ненужность, все равно может кому-то, да пригодиться. Вот сам посмотри на него, - и он кивает на старую рухлядь, поставленную на попа возле помойки, - Поверь, даже теперь в нем присутствует скрытый смысл, поскольку никому пока неведомо, какая судьба его ждет. Кстати, как его, так и нас самих. Сам посуди: только лишь в одном том, что сейчас мы о нем разговариваем, уже одно это придает смысл его существованию, разве не так?».

Папины слова тебя нисколько не убеждают, и ты смотришь на ободранную со всех сторон кошаками мебель как на нечто из разряда «ничто», не стоящего даже выеденного яйца, и слова отца, как мутной рекой, уносит в темные недра твоей памяти. И лишь по прошествии лет вдруг раз! –  они выныривают на поверхность, и тогда ты вспоминаешь и отца, и свой двор. И этот злосчастный диван, когда-то лишенный тобой права на смысл. Не исключено, что, прозрев наконец, даже расскажешь о нем своему другу, и тот, естественно, тебя поймет. Наверное, в его жизни тоже был похожий диван, иначе бы вы, возможно, и не дружили вовсе.

Так что – есть смысл в старых диванах, поверьте своему папе.


О СКОРБНЫХ ДНЯХ

Не далее, нежели чем вчера, у вашего покорного слуги вдруг взял и случился день рождения. Уже грустно, да? А если еще учесть, что я уже толком не помню, который по счету (да, а с какого начинать: с настоящего, или же с того, что под номером первый?), так даже и думать об этом не хочется.

Ну, да, ко мне приходили – уходили гости, здравицы поднимали, пироги с салатами ели, да меру знали: и курить на свежий воздух безропотно удалялись, и даже на пол не плевали, не говоря уж о том, чтобы на нем поваляться. Однако мне все равно было грустно: видимо, надоело мне уже все это, осточертело и озломыслело до такой степени, что я и новый год, и тот с тоской во взгляде встречаю.

 А у вас что, не так? Тут к тебе костлявая с косой все ближе и ближе подкрадывается, так что же поздравлять-то с этим?! Тебе же еще кучу дел переделать, планов – громадье, а тут вы приперлись со своими поздравлениями!

Хотя: без гостей, признаться, тоже дискомфортно, это как будто бы тебя все покинули, один ты, и брошен, как Робинзон на своем Богом забытом острове. Нуждаемся мы, люди, в живом общении, необходимо нам в глаза друг другу заглянуть, а что мы, собственно говоря, там забыли?

Ага, очередной праздник, только вот там чествовать будут не тебя, а (стоп-стоп, я вовсе не об этом), а очередного юбиляра, и ты сам присоединишься к этому коктейлю из голосов, измыслив из себя скудную струйку красноречия в общую лохань помоев, что в глаза и за глаза говорят про именинника. И, что самое главное, чем больше тому лет, тем скромнее тосты: здоровья, удачи, долголетия, денег побольше, и – все.

Нечего нам сказать, не находим мы ничего, что можно пожелать виновнику торжества: либо это все и так у него есть, или же желать уже просто бесполезно, и, тем самым, для него огорчительно. В самом деле, зачем желать здоровья больному раком в последней стадии (Господи, да он же только застонет от ваших речей!), к чему прочить богатство неудачнику (он даже в лотерею, и в ту уже не играет), да старику немощному рассказывать про сто лет жизни, когда он от нее, проклятущей, уже устал?

Неправильно мы проводим свои дни рождения, как ни крути. И тысячу раз правы индусы, считающие началом жизни момент зачатия. Они даже пособие для новобрачных специальное придумали, камасутрой называется: подняла женщина ручки кверху – астроном или богослов получится, вперед выставила – вождь или гимнаст, за спину завела – зэк, на брюшке скрестила – однозначно чиновник.

И только у нас, у русских, умных книжек не читавших, все сикось-накось, и оттого сопливый ребятенок вполне может стать сперва гимнастом, затем – зэком, а уж опосля один ему путь – в депутаты. Или – в богословы. Сути это не меняет: так и будет он всю оставшуюся жизнь вертеться, как белка в колесе.

Так что я лично предпочитаю именинам поминки: и тихо тебе, и никаких гостей. Поднимешь сам с собой наедине рюмочку за Сахарова, за Высоцкого, за Гоголя с Достоевским, и понимаешь, что вот именно это и есть настоящий праздник, и люди сделали все, что могли, да что им было предначертано. И я искренне говорю им за это спасибо, уже ничего не желая, и пью за них, ничуть не скорбя.



Е

ОБ ЕНДОВЕ

Тарелка… Кастрюля… Блюдце… Фужер… Фу, какие же противные и невкусные слова! Расшифровать, пояснить? Понял: не требуется, не стоит портить аппетит. И это правильно: «Отведал щец – и вновь как огурец!», «Жена, половник не жалей – наполняй его скорей!», «Ввечеру поел борща - под бочок сойдет и теща!». Ой, простите, что-то я немного с прибаутками переборщил, или ничего?

Тогда, кхм, немного изменим тему. Знаете, я сейчас вдруг вспомнил, что в детстве получал ложкой по лбу. За что? Ну, если уж с вами такого не случалось, объясню: мы тогда имели обыкновение выезжать в выходные на природу, и кушали из одного котелка (одноразовой посуды еще не было), и каждый зачерпывал из общего котла по очереди (деревянной, расписной!), ложкой.

Вот тогда я в первый раз и получил, несанкционированно выловив оттуда кусок мяса: оказывается, из него следует сперва выхлебать всю жижу с капустой да картошкой, а затем уже приниматься за самое главное, вот… А моего деда с отцом (про отца я, грешный, вру: он в войну рос, тогда мяса отродясь не видали), наказывали их деды за излишнюю поспешность, ибо если и есть на свете справедливость, то она должна быть для всех зрима и очевидна: остались на дне ендовы десять кусков мяса на шестерых человек – дели, как старший скажет, и не смей за него ничего решать, наглыми ручками цапать неположенное, да лезть поперед батьки в пекло.

Объединяющая, демократическая это посуда – ендова, да и слюнки, признаться, от одного только звучания этого слова текут. Почему? Да потому, что в принципе не могло там пять минут назад находиться то, что теперь наложено в вашу тарелку, налито в ваш фужер, и до поры до времени покоится на блюдечке.

Но хватит о грустном: мне, кроме ендов, нравятся еще и наполненные до краев чаши («Ча даст нам все», помните такое?), ароматная снедь на больших расписных серебряных подносах на расстоянии вытянутой руки, и неспешная беседа: какая же ендова без степенного разговора?

Сочтут еще, что ты – голодный, а, следовательно, бедный, хозяевам не ровня, и больше никогда на ендову с пирогами не пригласят. Это уже в советские времена так повелось, что «пока я ем, я глух и нем», а в размеренной, как звон церковного колокола,  дореволюционной жизни, торопиться было просто грех, и не уважить хозяев непринужденной бессодержательной беседой было даже не бесцеремонностью, а сущим лихоимством. Хорошие, добрые были времена, одно жаль, что прошли.
 
Хотя: настолько ли безвозвратно? И пускай у вас дома нет ендовы – выставьте на середину стола бабушкину супницу, пригласите в гости соседей, и купите на всех деревянные ложки, и творите себе праведный суд, ибо нет ничего лучше и чище, чем по справедливости получить по лбу ложкой. Кстати, я лично к этому готов, если вам моя побасенка не понравилась.

Да, а сладкое я до сих пор оставляю напоследок: а вдруг кому не хватит?

ОБ ЕРЕСИ

Каждый из нас наслышан об ереси, об еретиках, а некоторые даже – об ересиархах. Только вот объяснить внятно, что такое ересь, коротко и емко могут разве что мудрецы и дети: «он неправ, он меня обидел, и вообще – он злой», вот так-то, вот кто такой, оказывается, еретик.

И все помыслы его – ересь, ибо и думает он не так, поступает недолжным образом, да никакого почтения нашим святыням не оказывает. Что из этого следует? Во-первых, то, что ересь – понятие не только ментальное, но и, кроме того, сакральное, так как всяких там борцов за права человека и прочих страстотерпцев за свободы испокон веков именовали лишь вольнодумцами, бунтовщиками («Бунтовщик похуже Пугачева», помните?), но никак не еретиками.

Для того, чтобы стать еретиком, недостаточно просто иметь свою точку зрения (это вполне допускается, если она вписывается в рамки канона), но и, презрев эти самые рамки, начать опираться на собственные, отличных от общепринятых, законы (то бишь – каноны), и теперь страдальцу только один путь – взять флаг в руки, повесить барабан на шею и, если раньше времени на костре не сожгут, то за новым флагом гурьбой устремятся невесть откуда взявшиеся обыватели, и вот, считай, он уже – ересиарх.

И не столь суть важно, что выдуманный новый канон отличается от прежнего не больше, чем «Виндовс» от «Макинтоша», суть одна: коли уж кто привык пользоваться одной ересью, тот вряд ли перейдет в другую конфессию. Если там, конечно, золотых гор и райского блаженства на халяву не посулят.

Нет, сулят, разумеется, везде, грозят карами небесными и сбоями программы, суть не меняется: все существующие религии есть одна, основанная на двоичной системе (жизнь-смерть, верх-низ, добро-зло, плюс-минус и т.д.), базовая установка. Что? Некроманты с сатанистами? Да та же самая яичница, только вид сбоку.

 Ах, буддисты у вас, просвещенных, в общую схему не вписываются? Дескать, смерти они не боятся, так? Хорошо. Тогда отчего же настоящие христиане (конфессия неважна), так исступленно молят: «Гряди!»? Почему (плохой пример, но все же), некоторые мусульмане так почитают шахидов? А как насчет камикадзе и Джордано Бруно (прошу прощения, опять не совсем корректный пример), с Галилеем? Протопоп Аввакум и премудрый Сократ? Да несть им числа, тех, кто не хуже Будды знал, что жизнь и смерть одно и то же. Так что шли во все времена ересиархи к своему последнему порогу смиренно и торжественно, и нисколечки даже «этого» не опасались.

А что же сейчас? Апокалипсис нас страшит, от второго пришествия мы отмахиваемся, как черт от ладана, да и само слово «ересь» практически исчезло из обихода, и применяется лишь в уничижительном плане: «Ну что за ересь ты несешь?». Потускнели люди, посерели и… скучные, безликие, словно бы бесполые, стали.

Да вы только представьте себе гей-парад даже не сто, - пятьдесят лет назад! Поубивали бы их всех, и все дела. А чтобы женщины становились священниками?! И не надо мне тут про эмансипацию! Хочешь работать наравне с мужчинами – работай, но зачем же ты, Евина дочь, в алтарь-то прешься?! Как ты будешь прихожанам Писание читать, когда там черным по белому сказано: нечего тебе там делать!
 
Ладно. Пусть это остается на их и на вашей совести, и можете венчать голубых, целоваться с ними, а мне это не по нутру. Да и мать Тереза, на мой взгляд, их осудила бы, и Пресвятая Богородица, полагаю, отвернулась бы, чтобы не видеть такого мира. А если все, что я сейчас говорю – это святотатство и ересь, то ведь они простят меня за это?

Ж

О ЖАБАХ

Жуть как мне нравятся эти земноводные! Мягко пупырчатые, и не сухие, и не шершавые, глазастенькие такие – разве не прелесть? А как чуден узор на их шкурке!

Это у крокодила или же у человека цвет кожи почти однотонный, разве что веснушки, едва почуяв своим рыжим нюхом весну, появляются для контраста, и совсем другое дело – жаба! Или – «друже жабо», как она поименована в славянских притчах (у этого «друже жабо» друг еще был, «друже мышо», и они оба как-то залезли в «брашно хранилище богатого», а кто из них в живых остался, думаю, и так понятно).

Жабки же совсем другое дело (тело), они разномастные от природы, и, в отличие от людей, ничуть не против, если их погладит или же возьмет на руки незнакомец.

Доверчивые они твари, и совсем даже не хищники: ну, съели комарика или мушку, так ведь нам, людям, от этого одна только польза? А как они любят ласку! Куда там кошкам с их занудным мурлыканьем: и пусть даже кошка урчит, когда вы ее поглаживаете, но взгляните в ее глаза – она же вас презирает и ненавидит! А жаба только от наслаждения прикроет пленочкой свои буркалы, да нежится от тепла вашей руки, и наплевать ей сейчас на комаров, путь те даже перед самым ее носом пролетают: ни за что она не оскорбит вас недостойным, алчным и эгоистичным поведением.

Умеет жаба быть вежливой и благодарной, и зря вы говорите «что-то жаба давит», когда вам жалко с деньгами расставаться, да прижимистого человека жабой называете: не заслуживает наша болотная героиня такого к себе отношения.

А вы вспомните очень даже правдоподобную сказку про царевну-лягушку! Она же все, что только могла, для этого раздолбая, ее мужа, делала – и ковры за одну ночь ткала, и чудеса всякие с костями да винами любимому тестю из рукава демонстрировала, а уж про то, что у них с суженым по ночам происходило, я и вовсе лучше промолчу. А ведь для нее это было ой как трудно: надо было содрать с себя, с живой, шкурку, сменить гастрономические пристрастия с насекомых на млекопитающих и отвратительную для каждой уважающей себя жабы капусту, а что получила взамен? Сожгли в печке ее драгоценную шкурку, растоптали в прах ее честь, да ославили на весь мир, вот что получилось.

А ведь это она в награду за любовь от самых дорогих людей получила, что же теперь говорить про прочих там бояр и заморских гостях вперемешку с люмпенами. Воистину, жабья любовь не продается, а людская преданность – она и по определению «преданность»: лишь бы предать, обмануть, обесчестить, поматросить и бросить.

 А потом мы еще жалуемся, что лягушки своим кваканьем нам всю ночь спать не давали, не догадываясь о том, что они так плачут, жалуясь на свою судьбу. А кто бы на их месте не заплакал бы?


З

О ЗАПАХЕ СВОБОДЫ

Что есть свобода? Чем мы ее чувствуем, ощущая вплоть до мурашек на коже, и внезапно поднявшихся дыбом волосков? Нюхом? Глазами? Ушами? Или, как утверждают некоторые, пятками? Так ведь нет: подавляющее большинство, вкусивших свободы, в один голос твердят, что это – запах, и пускай даже иногда соглашаются на вкус, но тем не менее обонятельным органам почему-то доверяют больше, нежели чем другим. Быть может, оттого, что свобода – это дикий зверь, и его надо нюхать?

Но тогда: что за зверь это такой неведомый – свобода? Парнокопытный ли он, рогатый, или же и вовсе зубатый - бородатый, нам и предстоит узнать, иначе зря мы принялись за этот напрасный труд. Итак, свобода – это… Ну, когда делай, что хочешь, короче. Не канает такой вариант, да?

 Тогда: свобода есть осознанная необходимость. Что, опять до судорог передергивает? На вас, право слово, даже и не угодишь. Хорошо, тогда, наверное, все слышали о свободе совести (надеюсь, не надо напоминать, что это значит), свободе слова, свободе передвижения, и тому подобное, но ведь даже этот хваленый билль о правах человека не дает нам отчета, что есть свобода, и отчего ее надо именно нюхать.

С другой стороны, мы с вами отлично знаем, что такое несвобода: это когда тебя милиционер, или же какой другой, облеченный властью человек, протягивая к самому твоему носу волосатый кулак, спрашивает: «Чуешь, чем пахнет?». Кулак нюхать, естественно, никакого желания нет, но ты однозначно чуешь, чем это все может закончиться, и поэтому поспешно киваешь головой, соглашаясь с насилием.

 Затем: отличительные признаки несвободы – это наши с вами документы (кстати, их отсутствие также не освобождает от ответственности), наличие на безымянном пальце кольца, и треклятая окружающая среда. Тебе вдруг, к примеру, захотелось в Испанию съездить (а паспорт, зараза такая, не той системы), прогуляться с девушкой (а как это сделать, когда баба-жена под боком?), да после купания в океане на солнышке позагорать, а за окном – все та же промозглая уральская погода, за стенкой бодрые детки компьютер мучают, на кухне супруга (нет, не готовит, и даже не посудой гремит – она там телевизор свой смотрит), а в кармане – полновесный шиш?

Ей-богу, чем больше мы имеем, тем более мы несвободны. А если мы еще начнем учитывать моральные ограничения? Того не убий, это не укради, не возжелай, не прелюбодействуй, и так далее, а чего же тогда, в конце-то концов, можно?! И что мы имеем в сухом остатке?

 Испания – отпадает, девушки – ну, простите меня, не судьба нам, видать, а с хорошей погодой придется до следующего лета подождать: авось, хоть на пару неделек, если, разумеется, работой не слишком будешь занят, на Шарташ или Балтым съездишь, там и окунешься. Да, а комаров с мухами да кошками даже трогать не смей: они, оказывается, тоже божьи твари. Наверное, наш бородатый Карл все-таки был прав: кругом одна сплошная необходимость.

Но – ведь мы с вами все не о том, не так ли? Стоит ли столь уж тщательно принюхиваться к мертвечине рассудка, когда мы говорим о живом и пьянящем запахе свободы? Нет, и еще раз нет: накося, выкуси! Хватит с нас уже этих Марксов с Бэконами, по горло мы уже сыты их идолищами погаными!

И пусть мои слова будут звучать несколько напыщенно, но мне кажется, что подлинная свобода – в творчестве, будь то строительство дома, или же написание симфонии, растишь ли ты детей (которые просто обязаны быть лучше тебя), или же покоряешь Джомолунгму, главное, чтобы делалось это все от чистого сердца, с добрыми намерениями, да с верой в душе и светлой надеждой в каждом начинании: ведь именно тогда, с утра вздохнув полной грудью, ты и почувствуешь то, что нас так привлекает в жизни – радостный, неземной аромат свободы.

О ЗЛОБНЫХ ВЕЩАХ

Для начала я предлагаю определиться в понятиях: вещь – это то, что продается, покупается, меняется, либо дарится. Такое вот у нас обтекаемое определение получилось, почти по-ленински. Но тем не менее к дефинициям прошу относиться серьезно, и такие аргументы, вроде «я подарила ему любовь» здесь неприменимы. Объясняю: если бы ты ее на самом деле подарила, у тебя самой ее бы не осталось, ясно?

Так, теперь перейдем к термину «злобный». Достаточно ли сказать, что это – любой феномен материальной или же духовной природы, способный причинить вред объекту своего воздействия? Отнюдь. Злобность – это атрибут вышеуказанного феномена, и ее единственная цель – осознанное причинение вреда. Ведь если кирпич упал вам на ногу, или, что гораздо хуже – на голову, то это еще не значит, что кирпич – злобный. И не надо говорить про злобное завывание вьюги: это всего лишь поэтический эпитет, и убедительно прошу его к нашему расследованию не приплетать.

Однако – нельзя не признать, что на свете существуют злобные вещи, и поэтому стоит задуматься, что же это такое: слияние двух терминов порой дает неожиданный эффект. Итак, по порядку: среди вещей нам необходимо отыскать такие, которые могут действовать более-менее самостоятельно, с умыслом.

Хорошо, с ходу назвать затрудняетесь, тогда вот вам первый тип: он способен к самостоятельному выбору объекта нападения. К примеру, это – злобные вещи – кошки, и злобные вещи – жены (мужья), которых мы когда-то по собственной прихоти выбрали, приобрели, и которые теперь в отместку за это мстят либо нам, либо всему миру вообще, или же выборочно. Нет, разумеется, здесь я не имею в виду всех жен и мужей поголовно, не поймите меня превратно, но факт остается фактом: приобретенное живое существо, будучи зависимым, превращается в вещь. Я предлагаю данную разновидность злобных вещей назвать автономной злобной вещью (АЗВ). К АЗВ можно причислить также то, что способно мыслить спонтанно: ту же природу, например.

Далее, рассмотрим злобную вещь, не способную к выбору объекта. Я уже вижу улыбку просветления на ваших лицах: да, это – солдаты, это подчиненные разных уровней, независимо от вида деятельности, и собаки. Да-да, именно собаки, причем не только в прямом, но и переносном смысле слова: иногда злобные вещи нападают на свой объект именно из-за собачьей преданности хозяину. Я полагаю, что все с этим типом ясно, и поэтому предлагаю, недолго думая, окрестить его как злобная вещь – раб (ЗВР). Без обид: именно вид отношений «хозяин-раб» и действует в данной связке.

Однако, как мне кажется, кроме АЗВ и ЗВР для полноты описания злобных вещей, как полноценного вида, чего-то не хватает. Причем – самого важного, не зря же оно от нас так таится, так прячется. Сами подумайте: раз ни АЗВ, ни ЗВР не способны существовать сами по себе, будучи просто вещами по определению, следовательно, у них должен быть кто?

Правильно, хозяин. Вдохновитель! Но кто он? Неужели это – вы, желающий лишь добра своей жене и кошке? Который бродячих собак косточками подкармливает?

Вы угадали, но не совсем. Угадали в том, что да, действительно, это - вы. А не совсем – потому, что это… ну, не совсем вы.  Для этого вы сами сначала должны стать вещью, теперь ясно? Как? А вот это как раз проще простого: вы добровольно предаете себя, и все дела. Согласитесь: когда вы лжете, злитесь, грешите, в конце-то концов, разве вы тем самым не изменяете себе, не предаете самих себя? И в результате этой простейшей операции вы незаметно для себя и становитесь вещью, злобной вещью первого ранга (ЗВПР), которая из самых безобидных доселе вещей способна сделать орудие убийства, а из добрейших животных и людей – настоящих извергов.

Так что гордись, царь зверей, и мера всех вещей, тем, что ты  – самая злобная из них.

И

О ТОМ, СТОИТ ЛИ ИЗОБРЕТАТЬ ВЕЛОСИПЕД

Как известно, сперва было колесо. Вернее, было слово, но слово это было – колесо. И тут же – поехало, и понеслось: планеты принялись вертеться вокруг солнца, звезды – вокруг центра галактик, а все это – вокруг того, кто это слово сказал.

И вот, миллиарды лет спустя того первого произнесенного слова (колеса, разумеется), на одной маленькой планетке вдруг народились и засуетились зверушки и людишки, осьминожки, да птицы вещие.

Однако: пожил-пожил человек на этой планете, всякое с ним бывало, и хорошее, и плохое, так что насмотрелся он на всю эту круговерть по самое нихочу, и опостылела она ему: он и сам уже без подсказок солнца и луны в курсе, когда сеять, когда жать, и что, пока тепло, надо дрова на долгую стылую зиму заготавливать, так ведь Луна еще и, сволочь такая, бабе евоной подсказывает, когда той, видите ли, можно, а когда – нельзя!

Окончательно разозлился тогда человек на то, что он не в силах повлиять на цикличность бытия, и решил сам стать его творцом, сотворив нечто подобное, но беспрекословно послушное. Пожалуй, так и появилось первое колесо, и не стоит недооценивать наших предков: увидели они, дескать, как круглый камень с горы катится, и лишь тогда дотумкали!

Шиш! А в той же Мексике что, гор нет? Почему же все эти майя с ацтеками до прихода европейцев ни колеса, ни гужевого транспорта не знали, да сами все на себе таскали, как последние дураки? Да потому, что тяги перечить богам у них не было: все и так хорошо, тепло, урожай по три раза в год, лежи себе в тенечке, коку жуй, да настойкой из пейоты запивай, а пирамиды за нас наши потомки достроят. Или разрушат, какая разница? Все и так идет по кругу, это еще великий Кецатлькоатль доказал.

А вот нам, северным народам, повезло не так: и урожай всего один, и пейота с кокой не растут, а как соберешься на зиму в более теплые края откочевать, завывая от голодухи – тут же получаешь по мордам от негостеприимных и сытых южных аборигенов. Злые у нас с вами были соседи, загорелые все такие и упитанные, не то, что мы, доходяги. Но что уж теперь об этом вспоминать: уж и названий тех племен и народов не сохранилось, осталась лишь легкая зависть к загорелым, да диету не соблюдающим.

Но – вернемся к теме нашего расследования: в очередной раз получив на юге пинок под зад, наш предок обозлился на всех и вся, и, вернувшись в свою стылую пещеру, решил взять хитростью: ведь если по-быстрому миновать недружелюбный пограничный заслон, может, тот народишко, что еще южнее погранцов, еще непуганый, живет, и менее расторопный окажется, и твоему племени со страха выделят хоть какой-нибудь, но тихий и обильный уголок? И самый простой, да лежащий на самой поверхности способ для достижения этого – это идти по стопам самой жизни, только – наоборот.

Повернуть ее надо, и это совсем нетрудно, потому как она круглая, как колесо. Быть может, это слишком примитивное объяснение, но, по всей видимости, именно так и появилось на свет первое рукотворное колесо, и наш предок благополучно пересек все границы, и вообще, это были уже не чужие, а именно что его пределы, ибо с колесом шутки плохи: ты ждешь врага дня через три, а он к тебе уже назавтра на обед заваливается, причем – не с кабанчиком в руках, а луком и копьем.

А ведь всего-то ничего и надо было: насадил два колеса на одну ось (что уже одно само противоречит замыслу творца), и получается боевая колесница, добавил еще одну ось – получилась телега для провианта и боевых подруг: куда же в походе без них? Кто же против такой силищи устоит?  Да никто, и зовут его уже никак.

 Если я неправ – так поправьте меня, только сперва ответьте на один вопрос: отчего же мы так успешно до сих пор пользуемся колесом? Даже в компьютерах и коллайдерах его используем, не говоря уж о детских колясках и стоматологических инструментах. Благодаря ему у нас сейчас уйма свободного времени, которое  мы охотно тратим на эксперименты с нашей любимой игрушкой – колесом.

Так вот: как-то на досуге человек додумался до того, что колеса можно насадить не на одну ось, а на различные, и расположить их не параллельно, а – последовательно, и появился первый самокат. Затем добавили шестеренки, цепь с педалями – и получай, пытливый ум, свой велосипед. Надоело педали крутить? Установили двигатель – и все дела, все гениальное просто.

И теперь только вопрос вкуса: хочешь – крути, не хочешь – за бензин плати. Совершенно очевидно, что и глазом не успеешь моргнуть, как в массовую продажу поступят доступные по цене электрические веломокики (вот вам идейка: в качестве несущих элементов рамы использовать сменные корпуса самих батарей), и вполне может получиться этакий симпатичный гибрид: при желании можно под горку педальки покрутить, да батареи подзарядить, неохота работать – так едь до розетки. Километров на сто пути аккумуляторов однозначно должно хватить. Зато при таком унифицированном, сборно-разборном, подходе, и вес снижается значительно, и себестоимость производства и эксплуатации уменьшается чуть ли не на порядок.

 Вот видите: стоит только лишь задуматься, стоит ли изобретать велосипед, как мысли сами собой приходят тебе в голову. Так что: однозначно есть смысл на колесо взглянуть по-новому, с неожиданной стороны: от этого и вам прок, и людям польза.

ОБ ИНОРОДЦАХ

Да, согласен: непростой вопрос, как минимум – неполиткорректный. Однако, если существует вопрос, в нем же надо разобраться? Лично с моей точки зрения, дабы не впадать в крайность, с этой проблемой в нашем мультинациональном мире нам просто необходимо определиться, а то ты у них, видишь ли, то националист, то – космополит, так и пойми теперь, кто ты есть на самом деле.

Главное, как в известном анекдоте, решить, по чему следует бить – по морде или же по паспорту (свидетельству о рождении, крещении, обрезании (забыл, как оно там называется), или же образовании), необходимо провести границу между «ино» и «на».

Итак: по морде лица. Увы, не подходит: бывают Ивановы с обличьями явных Зиганшиных, и Финкельштейны, которых не отличишь от Сидоровых. Далее (извиняйте меня, я пишу о лишь том, что знаю), мою физиономию где только не принимали как за «свою» (немецкую, шведскую, казанскую, еврейскую, и слава Богу, что хоть не американскую), пока не услышат в ответ мою речь с изысканным уральским акцентом.

И -  я тут же превращался для них в инородца, в того, с кем поболтать можно, а поговорить – не о чем. Странно, не так ли? Почему мы можем искренне общаться лишь с себе подобными, а с другими боимся повести себя недостаточно уважительно? Отчего мы, не дрогнув ни единым мускулом на лице, своего можем легко отправить в пешую прогулку с сексуальным уклоном, а инородца – только после поллитры? Неужели они все такие розовые и пушистые?

Да ничего подобного: им теперь не только млеко-яйки подавай, но еще и баб наших, да иконки старинные, и чтобы все – на халяву. Мы тут ради них потеем, языки ихние учим, а в ответ только – «Раша – гуд, карашо», да снисходительное похлопывание по плечу. Да у них, у буржуев заевшихся, надо еще в аэропорту все деньги с документами отбирать, да выдавать взамен справки и талоны на питание, боны, и чтобы затариваться они могли у нас только, как раньше, в специально для них вновь открытых «Березках»!

 А продавать там то, что мы с вами жрали в советские времена: вчерашний хлеб, кильку в томатном соусе, морскую капусту и «Завтрак туриста». И чтобы запивали они это все «Буратино», да водкой, но – в пределах нормы: не больше двух бутылок в месяц в одни руки. А курить пусть учатся овальную сигарету «Прима», она чудо как забориста. Быть может, тогда бы мы и почувствовали себя настоящими россиянами, с гордостью декламировали бы стихи о паспорте, да гимны пели, прославляя мудрую власть, в кои-то веки проявившую о нас отеческую заботу.

Ладно, шутки – прочь, просто не могу не сказать об одном досадном феномене: граждане бывших союзных республик и братских стран победившего социализма порой просто не могут ни дня, оказавшись в нашей горячо любимой «империи зла», (хотя: если мы на кого и злились на самом деле, так это на нашу «руководящую и направляющую», за что та платила нам полной взаимностью), прожить, чтобы не сделать какую-нибудь мелкую пакость.

То им колбаса не нравится, не такая она у них, в Польше (Чехии, Прибалтике, Венгрии – неважно), а когда ты им показываешь, что, дескать, она именно у них и сделана, они начинают возмущаться наглой фальсификацией. То же самое касается сыров, консервов и пива (насчет последнего я, увы, вынужден согласиться: наш «Козел» и их, оригинальный «Левенброй» и немецкий – это уж слишком две большие разницы). Мало того: они смеют возмущаться нашими, самыми что ни на есть народными, ценами!

В конце концов, я не выдержал их придирок, и вскоре пожалел об этом. Посудите сами, вот вам такой пример. Да, возьмем именно его: он наиболее нагляден. Сразу после приезда – обустройства в Праге мне захотелось пройтись прогуляться, поглазеть, да заодним и пивка глотнуть. Зашел в магазинчик – и не поверил глазам, лишь матерюсь про себя (друзья, давайте поматеримся хором: авось, полегчает): совершенно среднее по чешским меркам пиво стоит, сволочь, всего лишь (неважно, сколько крон), четверть евро (десять рэ), а у нас оно – за сотку! Самое же дешевое пересчете на рубли и вовсе шесть, так ведь мало того: еще и тару можно туда же за четыре сдать! Пиво, за целую бутылку, и всего за пару рублей?!

Грустно мне тогда стало, и я взял самого дорогого, что за двадцать рублей, и сразу – дюжину, отчего на меня посмотрели с уважением, пожали руку, и попросили заходить почаще. Нет, ну где же справедливость?! Я все понимаю: таможня, дорога, но как можно вместо десяти рублей на ценнике писать сто пятьдесят? А наше мочеобразное пиво тогда что? Оно же, положа руку на сердце, откровенная моча, оно же никак (учитывая, что бутылки не сдаются), больше пяти – шести рублей стоить не может! А наша колбаса из сои и прочего там дерьма, она-то с какого перепуга такая дорогая? Ни хрена я не понимаю.

Ох, Петруша, Петруша, зря ты прорубил окно в Европу, зря вы, Горби с Борей, разрушили возведенную коммунистами стену, ой как зря: лучше бы мы этого дешевого изобилия не видели. Так что, поскольку я сейчас на снижение цен не рассчитываю (Хи-хи!), на скорую революцию не надеюсь (блин, не накаркать бы), а к отечественным олигархам отношусь с большей брезгливостью, нежели чем к иностранным, в груди порой появляется ноющее, как больной зуб, желание, причем - все чаще и чаще: а не стоит ли мне на все плюнуть, и самому стать инородцем?

Й

ОБ ЙЕКАТЕРИНБУРГЕ

А вы что, не знали, что название моего родимого городка теперь надо писать именно через «и краткую»? Тогда, прошу вас, не удивляйтесь, если столицу Урала кто-нибудь при вас назовет «Эк-атеринбургом» (однозначно – немец), или же, что еще похлеще, «Ик-атеринбургом» (англичанин или же америкос).

К написанию слов, городов, а тем более стран сейчас нужно относиться трепетно, иначе мы так себя и будем всю жизнь утешать, что иностранцы, дескать, из одной только зависти называют нашу родину «Раша». Более того, я утверждаю (уже без малейшей иронии): мы, к сожалению, уже и сами настолько к этому привыкли, что на вопрос, откуда мы родом, лишь радостно киваем: «рашн».

А вы лично когда-нибудь слышали, чтобы немец на подобный вопрос отвечал бы не «Deutschе», а, допустим, «джоман» или «алеман», англичанин – не «инглиш», или, тем более, француз (у них на этом вообще пунктик), что он - … Нет, это даже уму непостижимо, чтобы наш щепетильный лягушатник использовал чужой язык для определения собственной национальной принадлежности, фигушки. Дороги им всем дух и слово родины, а вот нам с вами отчего-то остался один лишь ее запах. Ну, согласен, пованивает у нас, но ведь это не смертельно? А как это может быть не смертельно, когда…
 
Когда я опять уже совсем отвлекся. Извините. Итак, мы остановились на том, что мы либо неправильно пишем, то ли неверно говорим, так? Третьего, увы, не дано, и нечего кивать на то, что оно якобы так само исторически сложилось. Ага, как же, это не мы, и даже не наши предки нашу общую историю писали. Да еще как они писали, мало того – переписывали! Не просто кровью они это делали – морями крови, не только одним лишь сердцем – всеми душами своими сразу, и… Честно говоря, мне иногда становится жаль, что я тоже в их числе. Как себя, дурака, жалко, так и их, непутевых.

Так вот: а настолько ли мы неправильно писали в прошлом и пишем в настоящее время? Согласитесь, порой закрадывается робкое сомнение, что это совершенно не так, и не стоило нам чуть ли не ежегодно модифицировать (ух, до чего же слово-то хорошее, злое!), родное правописание.

Язык – это живое существо, говорите? И надо постоянно обновлять правила да подгонять изначальные (обветшавшие, устаревшие), термины под реалии стремительно текущих дней? Так ведь дни-то, они утекут, люди изменятся, а от нас с вами в итоге что останется? Мы же и сами, если уж начистоту, не то, что язык Ивана Грозного толком не воспринимаем, так даже указы Екатерины, да вирши Державина со снисходительной усмешкой читаем.

Или вы считаете, что Кирилл с Мефодием зря специально для славян особую грамоту сочиняли? Азъ, буки, веди (блин, нету уже такой буквы), глаголъ придумывали? Забыли мы уже совсем про смысловую нагрузку букв, о том, что яти с ерами тоже в нашу азбуку не с бухты-барахты вписаны были.

Так что давайте наконец перейдем к тому, с чего мы с вами наш разговор начали: хорошо, раз уж вам так угодно, то переходите хоть на латиницу, мне это лично все равно, только знайте, и потом не удивляйтесь, когда не только иностранцы, но и ваши соотечественники при произношении слова «Екатеринбург» начнут то «Экать», то «Икать». И нехай ваша страна зовется «Рашей»: надеюсь, я все-таки до этого не доживу. Вот только за державу обидно.

К

О ЗНАЧЕНИИ КАВЫЧЕК

Общеизвестно, что люди в процессе развития социализации сначала научились обмениваться между друг другом жестами и  звуковыми сигналами, затем они умудрились делать зарубки на палках, потом – рисовать на стенах иероглифы (ничего не напоминает?), а теперь вот пишут все и всё, что придет им в голову, и на всем, что попадется им под руку.

 Далее, коли мы уж начали с экскурса в историю, следует заметить один немалосущественный момент: в древней письменности изначально присутствовали одни лишь согласные (хорошее слово, да?), буквы, и только затем появились, как возражающие им, как несогласные, словно признаки своеволия, гласные. Правда, пока лишь в виде черточек (ха-ха!), и галочек под согласными. Может, что это и способствовало, даже – сподвигло развитию языка, и, более того – самого стиля мышления к пущей свободе, но все же меня порой вдруг нечто смущает, когда вопящую во всю глотку гласную сменяет тихая и умудренная, со всем согласная, все приемлющая, мудрая буква.

Что было дальше, вы и сами прекрасно знаете: вдруг наряду (в одном ряду!), с буквами народились точки, запятые, двоеточия, и даже – многоточия. И это что, по-вашему, – буквы?! Это же даже не гласные, это – как палки в колеса, не зря же их назвали знаками препинания.

Про восклицательные и вопросительные знаки, я промолчу, однако люди ведь не ограничились даже на этом: они поставили запятые превыше всех остальных букв, и, о ужас, - даже порой переворачивали их с ног на голову, дабы те смотрелись еще выше, жалящими и хищными хвостиками кверху. Пожалуй, любой древний летописец, взглянув на те инструменты, которыми мы пользуемся для запечатления мыслей в плоть бумаги, воскликнул бы от боли, ибо царапали бы они в первую очередь не лист, а его душу.

С другой стороны, можем ли мы сейчас, суетные и несогласные, всему и вся перечащие, постоянно спотыкающиеся, да восклицающие (…?!), обойтись одними лишь согласными, чтобы описать собственную жизнь? Мы же с ней не согласны!! Мы же вечно оглядываемся по сторонам, и никакие твердые и мягкие знаки (в том числе - $), не в силах смягчить наше существование.  Наверное, оттого-то нам так и необходимы кавычки, чтобы написать на заборе слово ''жизнь’’.

Жаль, что такого не пишут на памятниках: быть может, тогда наши потомки и отказались бы от гласных, запятых, многоточий и тире, дабы не увидеть оттуда, сверху, на своей могиле собственное имя в кавычках.

О КАРУСЕЛЯХ

Как сейчас помню тот знойный летний день, когда папа повел меня качаться на настоящих, больших качелях, и кататься на карусели: на площади Эльмаша тогда установили несколько, по нынешним временам, весьма скромных аттракционов, но в семидесятые это была просто сказка, чуть ли не Диснейленд.

Я тогда был еще совсем маленький, и на такие огромные, взлетающие чуть ли не до самого неба, качели, залезать мне было страшно. И тогда папа усадил меня на крашеного белой краской конька в карусели. Вместе со мной кружились, сидя на таких же конях, и даже слонах, другие девочки и мальчики, все радостно кричали, и я, естественно, тоже кричал вместе с ними.

 Чисто так, за компанию: все орут, и я ору, все смеются, и я посмеюсь, от меня не убудет. Папа был крайне доволен, я же, мягко говоря, не очень: ну, возят тебя по кругу, ну, сидишь ты, как болванчик, на деревянном коне, и что? Чего так ржать-то?! И не говорите, что у меня просто бедная фантазия: коробило меня тогда от этой фальши, от неподлинности, несостоятельности действительности, обыденности происходящего, что ли.

И конь на коня не похож, - так себе подделка, разве что, если издали и без бинокля сойдет. Да и песенки эти детские, дурацкие (никогда их не любил!). Не исключено, конечно, что, если бы тогда включили нечто героическое про Красную армию, да про юных бойцов из Буденовских войск, то что-то адекватное в моем мозгу и родилось бы, и я среагировал на ассоциацию. А тут – песня про Чебурашку. Нет, скажите, где – кони, и где – Чебурашка?! Полное несоответствие.

Наверное, с тех пор я и не люблю все движущееся по кругу и фальшивое, сделав эти понятия чуть ли не синонимами. В школе я терпеть не мог повторять на уроках заученные задания (я же выучил, Марь Иванна, честное слово, выучил!), ненавидел овальные стадионы (слава Богу, это прошло), и злился, когда два дня подряд (бывало и больше), на обед давали манку.

Затем, устав от школы с ее занудством, сразу после восьмого класса я поступил в техникум, надеясь, что хоть там найду что-то новенькое. И оно было, было, признаемся себе честно, но то ли я не ту специализацию выбрал, или же еще что, но я искренне обрадовался, что те четыре головокружительных года пролетели, и по распределению отправился устраиваться на Уралмашзавод.

И куда, и кем, вы думаете, мне предложили работать?! Сменным мастером на участке карусельных станков!!! Так, не поняли, тогда объясняю: карусельный станок – это такая огроменная железная бандура с планшайбой диаметром метра этак с четыре. И я тут же передумал трудиться всю оставшуюся жизнь на заводе и поступил в институт.

Да, и в нем тоже было много чего славного, из того разряда, что вспомнить есть что, а детям рассказать нечего. Однако и там грусть-тоска меня не оставила в покое, и уже через два года с легким сердцем я бросил институт, и незамедлительно подал документы в университет (тогда в Свердловске он был всего один). В нем было куда как проще и разнообразнее: мели, Емеля, твоя неделя, вот и вся недолга.

Книжек разных начитался, и топай себе спокойно на экзамен: такую толику однообразия даже я без особого напряжения сил мог вынести. Но все же карусель жизни никак не желала меня отпускать, и, всучив мне в зубы диплом, решила покружить меня и дальше, причислив в число аспирантов.

Думаете, я сдался? Правильно думаете: в гробу я видел всех этих плешивых мыслителей, и прочие там кафедры с учеными советами. И тогда я, ничтоже сумняшеся, прыгнул с головой в омут бизнеса, рассчитывая хоть там найти вечное разнообразие. И – оно было! Бывало и такое, что аж от восторга прыгал, и что от отчаянья себя по лбу кулаком лупил, а было и такое, что за свою шкуру, да за свободу (простите меня, правоохранительные органы, но вы и вправду очень страшные), опасался.

А затем… Затем я с горечью убедился, что клятая карусель жизни застала меня и здесь, с чем я себя искренне и поздравил.
 
Но – я все не о том: знаете ли, по прошествии лет, я сперва от всего сердца обрадовался, а затем, опомнившись, испугался, когда мой сын, сходя с карусели, на мой вопрос, понравилось ли ему, лишь пожал плечами.

Никогда, никогда не катайте своих детей на каруселях! А то вон видите, что из этого получается.   

О КРАПИВЕ

Итак, во-первых, крапива – это трава. Быть может, даже пасленовая, не в этом суть. Главное в ней то, что она живуча почище осота, и с каждым встречным и поперечным всегда готова поделиться своими самыми сокровенными впечатлениями, которые производят на нее окружающие ее, трущиеся вокруг нее, живущие, топчущие почем зря ее зеленые, беззащитные побеги.

Как тут не возмутиться, да не вступиться за подрастающую молодежь? Вот она, как может, и выражает столь решительно свое отношение к вам, а вы чего хотели? Чтобы она вас с благодарностью погладила, спасибо сказала, когда вы ее взяли, и, разморенную на солнышке, разбудили на самом интересном месте, или же, не дай Бог, отвлекли посреди процесса опыления?!

Однозначно не дождетесь вы такой милости от нашего скромного растения: это человек, тварь мелочная, подобное издевательство может стерпеть, и заметить лишь с легкой укоризной, что раньше было просто замечательно, но и сейчас тоже О.К., нормалек, и так далее.

Поймите: у крапивы, у нее просто вся душа наизнанку, наружу и нарастопырку, потому она, насколько способна, так и дает нам знать, что о нас обо всех думает, тем самым ставя нас на место: дескать, ходить – ходи, желаешь грибочков пособирать, или же просто пописать – так ведь никто же и не против: хоть на тропинку, да хоть где делай это, только лишь не трогай меня: я - обидчивая.

Некоторые люди запоминают этот урок раз и на всю жизнь, другим же как будто вечно неймется проверить: а не надоело ли жалиться крапиве, не устала ли она. Уверяю: нет, не устала. И – не устанет, покуда такие, как вы, есть.
 
Кстати, бывают также и люди-крапивы: «не подходи – убьет!», это у них на физиономиях написано. А если вы не умеете различать характеры по лицам – то хотя бы загляните им в глаза. Однако если даже и этого вам будет недостаточно – то наступите им даже не на больную мозоль, а на ее тень: так ожжет, что мало не покажется – люди куда как опаснее крапивы.

Но есть и такие индивиды, которые свою крапивную сущность прячут – под очки, под улыбки, и даже под дружеское рукопожатие, и поздравление с днем рождения с коробкой конфет в довесок. Да: они тихи, да – они улыбчивы и отзывчивы, да и вообще – во всех отношениях приятны, но не зря же придумали такую поговорку – в тихом омуте черти водятся? Нет, я отнюдь не настаиваю на том, что все тихони – поголовные злыдни, их просто жизнь приучила: жала свои до поры до времени прятать. Подленький это народец, скажу я вам. Трусливый и неблагодарный.

Что, вы хотите спросить меня обо мне самом? Охотно отвечу: да, я тоже крапива. Только вот мне отчего-то жалко жалить людей, не мое это. Друзья мне говорят, что это у меня от мягкотелости, и надо себя заставить, но горбатого ведь одна только могила исправит, не так ли? Поэтому, убедительно прошу вас, если вдруг вы вознамеритесь посадить цветочки возле моего надгробья, пожалуйста, передумайте, дорогие мои, и посадите вместо них крапиву: мне всю жизнь ее так не хватало!

Л

О ВЕДЬМАХ И ПРОЧИХ ТАМ ЛЕШИХ

Уточнюсь: под ними я имею в виду (под лешими, разумеется: ведьмы-то, они всегда рядом), кикимор, водяных, домовых, русалок, банников, анчуток, и другую, как ее многие называют, нечисть. Замечу: неправомерно называют.

Не верите? Тогда давайте начнем с домового, как самого близкого нам, существа: плюньте себе дома на пол, затем оставьте все, как есть, и смело идите на работу. И затем вы наверняка увидите, что из этой затеи получится, и во что через месяц-другой превратится ваша квартира: сперва к вам зачастят соседи снизу, поскольку у вас будут постоянно рваться трубы и течь краны с канализацией, потом вереницей в гости потянутся сочувствующие вашим бедам алкаши, и – все!

Ваш доселе ухоженный, аккуратный дом превратится в вертеп, и это никогда не прекратится, если вы не сотрете с пола (да-да, придется изрядно потрудиться, чтобы его отыскать), тот, первый, плевок, да не извинитесь с земным поклоном перед своим домовым. Я полагаю, даже нет особого смысла говорить о том, чтобы плюнуть на пол в квартире собственного друга? Да вы не успеете даже до трех досчитать, как дружеский домовой примется вас мутузить, да обзывать нехорошими словами: такая уж у него работа, и не стоит из-за этого на него сердиться.

Далее: банники. Вы сами в баню ходите? Если да, то мои пояснения, пожалуй, излишни, но для невежд все же скажу: опять-таки только стоит вам невежливо плюнуть, или же невзначай уронить на пол кусок мыла, то вы всенепременнейше, распарившись, поскользнетесь, и обожжетесь об раскаленную докрасна печку: с банником шутки плохи. И вот еще что: если вы его обидите, и не оставите ему хоть самую малость своих ополосков, или хотя бы веник в углу, то в следующий раз ждите, что у вас станет вдруг плохо с сердцем, разыграется мигрень, и вы будете лежать в предбаннике на диванчике, как рыба, глотая ртом воздух, будучи не в силах больше париться. А все из-за чего? Вот то-то же.

Лешие с водяными? Эээ, батеньки мои, с ними и вовсе особое обхождение требуется: если они за тебя всерьез возьмутся, то никакой GPS или Глонасс уже не помогут, сгинешь ты безвозвратно, завывая перед кончиной «И никто не узнает, где могилка моя». А ты, дурак (прошу прощения за «дурака» и за «ты», само вырвалось как-то), цветочки-то не топчи, не ты их садил! В березки да в сосенки ножик свой железный не втыкай! А как срежешь грибочек, так скажи спасибо дядюшке лешему: это он тебя к нему привел, непутевого.

И, ради всего святого, не мусорьте, и не жгите понапрасну костры в лесу: леший за это, уже без разбора, мстит всем подряд, не разбирая правого и виноватого, ему даже собственный лес пожечь, и то не жаль, лишь бы обидчиков своих наказать.

Та же ситуация и с водяным, и с его родственницами-русалками (а они ничего, очень даже ничего, скажу я вам, аж дух захватывает!): ну, выпили вы на бережку, ну, шашлычок там пожарили, рыбку половили – пожалуйста! Так зачем же тогда, скажите мне на милость, когда вы купаетесь, в воду-то писать?! Сходили бы себе в кустики к лешему, ему ваша мочевина нужна, она – минеральное удобрение для травок-муравок и дубов-колдунов, а водяному с русалками каково?! Они же этой водой дышат! Поэтому и  тянут тебя, дурачину (извините, опять сорвалось), на дно, чтобы ты впредь ничего такого не делал.

 Да, а все эти россказни про русалочьи песни, да про пляски под луной – это сказки, забудьте про них: ни за что ни один здравомыслящий водяной не полезет на берег, да и русалок туда не пустит. Я, признаться, и то их только лишь по пояс видел, - веселые все такие, хохотушки, а груди – ахнешь! Потрогать, правда, так и не дали: обозвали меня необидно козлом, и в озере скрылись. А я стоял, как последний идиот, в семейных трусах, до которых уже доставала волна, потом, наверное, минуты три, если не все пять, и ждал чуда. Вот и все мое приключение, если не считать, что что-то меня пару раз слегка  ущипнуло за ногу. Может, рыба, а может – и русалка, как знать? Однако тогда, скажу вам как на духу, я все же немного позавидовал водяному.
 
Я вам еще не надоел? Тогда расскажу еще и про кикимору. Что вы смеетесь? И совсем даже не смешно: это – жена вашего домового, и у нее, как и у каждой жены, тоже есть свой характер, и своя, так сказать, функция. Итак, что там такого про нее рассказывает молва?\

 Пугает детей, дескать? Да, иногда пугает, когда они себя плохо ведут, но ведь это метод воспитания у нее такой, впрочем, вы и сами порой не лучше. Далее: она недолюбливает жену хозяина, путает ей пряжу, мешает смотреть сериалы, создает помехи в телефоне, и вообще, старается отвлечь женщину от глупых занятий, лишь бы занять ее работой по дому. И что в том дурного? За это же только хвалить надо.

А еще утверждают, что кикимора якобы враждебна мужчинам. А что вы ей прикажете делать, когда ее муж-домовой только и делает, что весь день по хозяйству хлопочет, и лишь поздним вечером, наскоро отужинав, сразу бух! – и спать? Что, кикиморе это не обидно?! Она уже что, и не жена ему вовсе?! Вот она и мстит этому длинному и бородатому мужику, бездельнику, мнящему себя хозяином дома (нет, чтобы потолок обновить, да сантехнику починить, так он футбол смотрит, сволочь!): то книжную полку посреди ночи уронит, то холодную (горячую), воду, пока он моется, перекроет. Вот-вот, поматерись, поругайся, разгильдяй этакий: это ты себя самого такими словами называешь.
 
Кстати, чтобы совсем уж не влезать в дебри таинственного, полузакрытого, мира, постараюсь завершить свое повествование шуликуном. И пускай с древнеславянского это можно перевести на наш, обыденный язык, как «левый», и даже «плохой», но именно сейчас он, по-моему, как раз и всегда прав.

Во-первых, шуликун объемлет в себе одновременно стихии воды и огня, что само по себе, согласитесь, уже удивительно, и, во-вторых, его явленная суть – это подшучивание над людьми. Особенно он любит пьяных: то уличный фонарь над самой грязной и глубокой лужей поломает, то канализационный колодец невзначай гостеприимно откроет.

Весело же? И вмиг протрезвевший страдалец, ругая на всю улицу ни в чем не повинный белый свет (а нечего по ночам шляться!), электриков да сантехников (недавно они тут проверяли,  все было в порядке), чертыхаясь, идет домой, оттираться да отмываться. И ему даже той чекушки, что разбилась при падении, не жаль, вот какие чудеса вытворяет с людьми наш шуликун!
 
Все, я закругляюсь: можно еще долго разговаривать про сенных, луговых, про анчуток да овинных, сути это не меняет: безобидные они все, эти невидимые, но вполне реальные существа. Надо просто поступать так, как учили нас в детстве умудренные как собственным, так и опытом предыдущих поколений, родители.

 «Баю-баюшки, баю, не ложитесь на краю», - не в этом ли вся мудрость?

О ЛОГИКЕ

«Барбара ферио, Дарии целарент» - раньше, лет этак сто назад, эти слова назубок знали не только все лицеисты, но даже и самые отъявленные гимназисты. Мало того: они понимали, что эта формула означает.

Однако, несмотря на всю свою ученость и склонность к логическому мышлению, всем, увы, известно, к чему это привело, ибо никакая, даже математическая, логика, не способна предугадать, как поступит тот или иной конкретный человек, а тем более – целый народ, если ему вдруг в одном месте засвербило: это вам не игра в шахматы. Да и в них, если уж на то пошло, не просто так же самый-пресамый злобный компьютер умудряется-таки порой продуть человеку.

Хотя: программу для него, железного, писали тоже ведь люди? И сами шахматы, пожалуй, самую логичную из всех игр, тоже не он сам выдумал. Так вот: опираясь на один лишь только смысл, на лишенный всяческой логики пассионарный разум, большевики вдруг взяли, и перевернули весь устоявшийся, до мелочей просчитанный, мир, с ног на голову: «Кто был никем, тот станет всем», и так далее. Затем, пораскинув умишком, они пришли к совершенно логическому умозаключению, что логику надо, как архаизм и пережиток мрачного прошлого, и вовсе к едрене фене запретить, ибо она противоречит марксистско-ленинской диалектике. Ведь практика, как критерий истины, доказывает нам что? – что невозможное – возможно, и у нас в стране за «Барбара» вполне может вдруг и без предупреждения наступить «Цезаре», ибо история требует жертв. А где цезарь, там, как известно, где-то поблизости и трупики валяются, как напоминание о логических ошибках, только для кого они важны?

Однако же: если себя и возможно переубедить в своей же собственной неправоте, народ – заставить сделать это, то жизнь-то не принудишь и не взнуздаешь, упрямая она. И тогда экспериментаторы признали наконец, что логика – логична, политика – прагматична, но все равно жить без цезаря в голове и в сердце никак нельзя, больно уж он страшный и красивый.

 Плохо это или хорошо - судить не нам, простым смертным (Что за слово? Как будто бессмертные до сих пор есть! Или же кто-то из вас еще помнит того мудрого рыжего бородача из Атлантиды?! Ну, того, что со слуховым аппаратом еще, который?), а совсем другим, неподкупным.

Одно только замечу: логики на том суде опять-таки не будет. Да и самих судей вы тоже не увидите: сами мы себе судьи. Хоть это-то логично?

М

О МАГАЗИНАХ

Мерзкие, лишенные воображения люди придумали эти магазины, скажу я вам, суетные они все и мелочные. И вообще, я считаю, что ходить по магазинам – это означает бесстыдно демонстрировать окружающим свой дурной вкус. Слово еще такое знаковое подыскали для подобного псевдозанятия: шопинг! Не знаю, кого как, а меня этот термин коробит, не для русского уха он. Идите вы все знаете куда с таким словом? Правильно – в магазин!

Поймите: покупка – суть субстанция интимная, она не должна выставляться напоказ всем и каждому, это – почти сакральное, исключительно лишь для тебя одного предназначенное. А здесь, в магазине, что? Яркие, кричащие этикетки со всех сторон: «Возьми меня, я – низкокалорийный!», «Выбирайте нас, мы – лучшие из всех колбас!».

Знаю я вас таких, лучших: выглядите, как торт, а на язык положишь – так хуже «Чаппи». Или «Юппи», неважно, вроде бы что одно, что другое в лучшем случае - корм для оголодавших собак, и то, если они вам совсем уж надоели, и вы торопитесь поскорей от них избавиться. Я вот лично покупаю (деваться-то некуда, кушать хочется) самую завалящую колбасу, самый что ни на есть неприглядный сыр, и при этом никогда не ошибаюсь.

Нет, не потому, что это – восхитительно вкусно, а оттого, что в данном случае форма не обманывает, и полностью соответствует содержанию. Нет, может, будь моя воля, я бы все сам на рынке выбирал, да у нас поблизости последний, и тот, сволочи, снесли. Теперь на его месте строят новый супергиперпупермаркет, и в нем все скоро будет хорошо. Просто замечательно там станет, как его владельцам, гиперсуперменам, так и его посетителям пустоголовым. Естественно, тоже с приставкой «супер».

И они там, очарованные, будут ходить по бесконечным коридорам, пуча глазенки, и без конца повторяя: «Вау! Супер! Кул! Клево!». Насчет последнего они, пожалуй, будут правы: клево. Разве что рыба здесь – это вы, пучеглазики, а где рыба – там и рыбаки. Да-да, получше заглатывайте наживку, вам уже никогда отсюда не вырваться.

Кстати, насчет рыбаков: они куда как разборчивее своих жертв, и то, чем торгуют, сами не жрут, сволочи. И пусть они тоже, как и вы, рыбы, и на них опять-таки свои рыбаки есть, но зато они – настоящие хищники, и мертвечиной, как правило, не питаются, брезгуют. Они интуитивно, насколько это для них возможно, потихоньку выбираются на верный путь: им теперь штучный товар подавай, а не просто жрачку с полки. Поняли они одну простую вещь: настоящие покупки ждут тебя не в магазине, а в маленькой лавочке с любезным хозяином, собственной персоной стоящим возле кассы.

Это, конечно, еще не гарантия качества, но там куда как больше шансов найти и настоящую колбасу, и поистине восхитительный сыр. То же самое касается одежды и книг. Особенно – книг. Разве можно найти настоящую, живую книгу в заурядном книжном супермаркете?! Я имею в виду подлинную, дышащую книгу, а не ее мумифицированные останки. Да ни в жизнь не поверю!

Вот в библиотеке – можно, в хорошей библиотеке – легко, однако самые вкусные книги хранятся даже не там, а в темном, укромном уголке на самой верхней полке в пыльной комнатке дома у букинистов. Разве что надо быть готовым к тому, что вам вашу книгу так и не продадут, это вам не новый костюм пошить, книга – она не просто единственна в своем роде. Она совершенно уникальна, поскольку каждый человек, читавший ее, оставил в ней свой незримый, но тем не менее отчетливый след, все свои эмоции и тайные мысли, и книга это благодарно хранит в ожидании вас, ее нового читателя. Так что – нет на свете абсолютно одинаковых книг, если они, конечно, не из супермаркета, там все книги одинаковые, даже независимо от автора.

Кстати, о костюмах и прочих там платьях: да, несомненно, они тоже могут быть авторскими, единственными, и даже должны быть такими, но куда им до настоящего искусства, поскольку ничто так не красит, ничто так больше не подчеркивает чистоту искусства, как физическое отсутствие  в ней человека. Душа, нет – души, в ней должны быть (этот фужер принадлежал самому Акинфию Демидову, к примеру), в предмете должна дышать история, но никак не ее потный обитатель, так что смело снимайте свое платье от Юдашкина или Кардена, неважно кого, без него вы выглядите естественней, лучше, не к лицу оно вам. Или – вы ему?

И вот еще что: из произведений ремесленного искусства я, пожалуй, могу сравнить с книгами лишь музыкальные инструменты. Даже помпезная бижутерия Фаберже ни в какое сравнение с ними не идет, поскольку в этих серьгах, яйцах, да шкатулках, скрыт только лишь один божественный дар мастера, а вот в скрипке – о! Этого я даже и не описать всего сразу: в ней вы почувствуете и искру того таланта, которым она была создана, одаренности тех, кто на ней играл, и даже тех, кто ее слышал. И, что самое главное – ослепляющую гармонию звуков, величественную простоту гармоний, и – ВСЕ.

Да, именно что ВСЕ, можно снимать шляпу, и узревать в наборе невзрачных дощечек Ее Величество Музыку. Про такое же, тоже отчасти ремесленное искусство, как иконопись и подлинную светскую живопись (настоящую, а не для пускания пыли в глаза), извините, сейчас говорить не буду: это не продается, это принадлежит всем. Ну, или почти всем: тем, кому дано.

Если же не дано – пользуйтесь тем, что продают в супермаркете: побрякушками от Сваровски, колбасой от Микояна и духами от Шанель. Всё, все свободны,  и отправляйтесь вы все на шопинг!

О ПОЧТОВЫХ МАРКАХ

Мне, признаться, искренне жаль, что в наше время, дабы приклеить марку к конверту, или же открытке, ее не надо лизать: это же на самом деле было приятно и торжественно, когда ты, весь такой собой довольный, прилепляешь на уголок своего послания марочку, словно бы завершая тем самым титанический труд, ставя в нем окончательную и бесповоротную, уже неподвластную тебе, точку.

Вы помните вкус клея? Сладковатый такой, однако не тошнотворный, если, разумеется, сотню марок за один раз не облизать, так ведь за весь день столько писем не напишешь? И кишка тонка, и рука устанет.

Далее: почтовая марка может очень даже многое рассказать об истории, вернее, о том, что сегодня нам кажется абсолютно неактуальным. К примеру, в той же Великобритании, откуда марки родом, или же в Германии, из которой к нам и пришло ее название, раньше как было? Одни лишь лики самодержцев, и все.

Ладно, хорошо, убедили, марки тогда не лизали, не додумались еще до того, чтобы обратную сторону заблаговременно клеем смазывать, однако же кроме стандартных, с личинами императоров, еще и юбилейные марки выпускали? Нам вот на это уже наплевать, у кого и когда это торжество случалось, и кого на нем чествовали, но ведь на этот юбилей съезжались все прочие там правители, поздравлялись, и устраивали, выражаясь современным языком (тьфу на него!), саммит.

 И именно на нем решались судьбы всей Европы, да что там! – всего мира. Марку на трехсотлетие дома Романовых видели? Ладно, неважно, проехали. Так вот, именно тогда брат Вилли разлаялся вдрызг с братом Ники, и вскоре понеслось, да так, что лучше и не вспоминать.

А вы равнодушно смотрите себе на этот бумажный прямоугольник, и не понимаете, что он – веха, он – межа, после которой будут лишь армейские треугольники да похоронки. Вот о чем вопиет в ваши замылившиеся от цифр глаза эта на первый взгляд неброская марка. Кстати, войн у нас много было, так что юбилейная марка – это еще один повод по-новому взглянуть на историю, ибо кто-то ее творил, а кто-то – облизывал.

Да, и еще: вернемся к слову «облизывал»: это же настоящее непаханое поле деятельности для генетиков! Чем прах того же, допустим, Федора Михайловича, беспокоить, взяли лучше себе пробу из-под марки, и выясняй себе тихонечко, с кем он на самом деле согрешил, а с кем - так, не вышло: ничего, кроме легкого флирта, не получилось. ДНК же осталась? Так вот, понадеемся, что это он сам, а не прислуга нашу марочку лизали.

Тьфу ты, пропасть! Тогда же просто так, на клей, ее пришпандоривали, забыл совсем! Хорошо: тогда есть вероятность узнать, сколько любовей было у Александра Александровича, да у Кольки Гумилева, забавно же будет, или не так? Хорошо, уболтали вы меня: сообщим президенту, что мы – его двоюродные братья с вероятностью 99, 99%, и все дела. А нечего было в школе, да в студенческие времена, письма писать и марки облизывать, теперь плати, или же на работу в теплое местечко устраивай, я ради этого вытерпеть согласен даже смрадную Москву, не говоря уж о Сибири: там и воздух чище, и климат лучше, и люди светлее.

Бережить надо почтовыми марками, и пусть они даже наклеиваются не всегда ровно: кто знает, куда нас эта кривая выведет?

О МЕЧТАХ

Мешают нам мечты жить, ой как мешают: только ты погрузился в сладкие грезы – а судьба хлоп тебя газеткой! А в газетке той, как известно, и ломик может быть завернут, или еще что покрепче: замечтался ты, оторвался от жизни, глядь – а в газетке заметка про тебя. Да какая!

Ты читаешь и вдруг осознаешь, что все, крышка, домечтался ты. И теперь что с виртуальных иерархических вершин вниз свергаться, что с реального десятого этажа прямо до подъезда шагнуть, все едино, жить-то уже больше незачем. И тогда впервые в едином порыве вздохнут твои друзья и недруги: «Копец, домечтался бродяга».

Однако: как же жить без мечты? В какие слои подсознания нам спрятать свою Ассоль и маленького принца, мудрого Хоттабыча, и ветреницу Фортуну? Случаются же с нами такие грезы? Случаются. И еще как случаются: глядишь, вроде бы серьезный человек, в очках и в галстуке, с дорогим кожаным портфелем и с золотым «Паркером» в руке, а на заседании втихушку рисует себе в тетради изящную женскую головку, да стишки пишет.

 И я его вполне понимаю: поперек глотки уже у него эта говорильня и клоунада, в которой все, от первого до последнего, понимают, что все это ни к чему, буффонада и пускание пыли в глаза, так ведь нет: и правильные слова через нихочу и зевоту говорят, на факты да на цифры ссылаются, а сами тем временем кто об охоте на лебедей мечтает, кто поездку на озеро за раками намечает, а кто и попросту о щучьих котлетках грезит.

А воз и ныне там. Но - ведь даже если прямо сейчас, во время мечтаний, подать этим государственным мужам искомое: вареных раков, запеченных лебедей, и котлетки (пардон, для девиц – специальный кабинет), то ведь они, сволочи, и на этом не успокоятся, и начнут рисовать каждый новое: кто – яхту, кто – самолет, а кто-то и вовсе гарем. А на всех на них этого добра не напасешься, Россия, хоть и велика, но все же не резиновая.

 Да и нам с вами после этих чиновников что останется? Вернее, уже (и пока) осталось? Так ведь и до бунта, будь он неладен, недалеко: мы тоже помечтать, да порисовать, любим.
Оттого-то и мечтают у нас простые люди или уж о совсем несбыточном (миллионах, островах да дворцах), либо о совсем уж приземленном (вот встречу завтра поутру во дворе Петьку, и так отметелю его за вчерашнее!), поскольку мечтать для них – вредно.

Да не накопит он никогда даже на первый взнос, чтобы купить свой собственный дом и нормальную машину, ни в жизнь ему не увидеть воочию чемпионат мира по футболу и гонки «Формулы один», ему бы зуб больной вылечить, жене новую дубленку купить, да подвеску на «Жигуленке» поменять, а то едешь и так бренчишь, что даже перед людьми стыдно.

Можно, конечно, помечтать, что в старости тебя дети будут кормить, да по заграницам тебя к теплым морям возить, да где уж…  Все они, видимо, в тебя, и невелик тот шанс, что твои отпрыски не станут такими же, как ты, скорбными мечтателями. Впрочем, это, пожалуй, единственное, что нас примиряет с нашими олигархами, и за что мы готовы их простить: они тоже на своих детей не больно-то рассчитывают. А больше им и мечтать, бедолагам, не о чем.

О МОЗАИКЕ

Интересный феномен мозаика, не правда ли? Это же надо было до такого додуматься: взять и сложить разноцветные камушки таким образом, чтобы у тебя, к примеру, из них вдруг получился мамонт, или саблезубый тигр, не знаю уж, кого там начали выкладывать первым.

 А может, это и вовсе носило торжественный, ритуальный характер: выложили, допустим, портрет любимого вождя на его юбилей (тридцать лет – не шутка, не все до стольки доживают), перед пещерой, и всем все понятно: пока никто изображение не растоптал, значит, все под контролем, все в порядке. Ежели же целостность произведения нарушена, а камни разбросаны – значит, все, пора менять старика на молодого, да новый портрет выкладывать. Может, оттуда и берет свое начало фраза «время разбрасывать камни, и время их собирать». Одно жаль: не дошло с тех пор до наших дней ни одного портрета вождя: наверное, их и тогда не слишком-то жаловали.

И вдруг – произошло то, что явилось настоящей революцией в мозаичном деле: камушки (керамику, стекло), начали скреплять друг с другом связующим раствором (во всем виноваты греки, точнее – их учителя из, - пусть и с натяжкой, - Атлантиды: Санторин с его мозаикой второго тысячелетия до нашей эры – он же совсем под боком у Греции, это как для нас с вами до Серова доехать), а чтобы желания скалывать шедевр после смерти очередного вождя не возникало, стали изображать богов, да сценки из повседневной жизни.

 Абсолютно верное, скажу я вам, решение: и глазу приятно, и детям после себя оставить не стыдно. А кого, спрашивается, может смутить вид двух боксирующих юношей в столовой (ну, хорошо, это – фреска), да резвящиеся дельфины возле бассейна (это-то мозаика!)? Вспомните еще Геркуланум с Помпеями!

 Что? Уже наша эра? Понял: две тысячи лет для вас уже не срок. А ваш сосед по даче, восьмидесяти шести лет от роду, который вечно учит вас жить, да еще и, тетеря глухая, способен по часу кряду, пока вконец не охрипнет, одни и те же байки из своей жизни на сотый раз пересказывать, он что, уже слишком много пожил? Так ведь продолжительность его земного пути – это всего четыре процента от того промежутка времени, что отделяют нас уже даже не от греков, а от римлян, этих гордых завоевателей вселенной, со всеми их орлами, жезлами, тогами и гетерами.

Хотя: орлы – остались, некоторые из них даже мутировали, жезлов на каждой дороге – хоть специальный мусорный бак для них заводи, да только не влезут они туда все, а гетер… Что касается последних, то, возможно, именно для них я и пишу, глядя на старинные мозаики, да провожая взглядом современных длинноногих красавиц: инстинкты-то никуда не делись. Они что у нас, очкастых, или же в контактных линзах, ничуть не изменились ни со времени атлантов, ни с приснопамятной эпохи выкладывания портретов вождей из камушков.

И пусть я немного тщеславен и наивен, но все-таки я верю, что пусть даже не мои дети, так мои внуки вдруг возьмут и сложат из камушков мой портрет, подарят мне его на день рождения, и – ах! – до чего же мне это будет приятно! И, самое главное, уже никто не станет эти самые камушки разбрасывать.

Н

О НАКАЗАНИЯХ

Ну, вот, написал, и сам же и испугался: инициатива ведь, как водится, наказуема. Да чтобы только лишь вкратце написать про наказания – это же минимум тысячу страниц исписать надо, да сотни книг перечитать, а на это ни у меня, ни, я уверен, у вас, особого желания тратить время нет: не слишком-то приятная это тема, по крайней мере, для психически нормальных людей.

Поэтому, если никто не против, давайте постараемся с самого порога обойтись без описания изысков самих процедур, а сразу же перейдем к первоначалам: для чего они созданы, каков способ их применения, и, наконец, каковы их последствия.

Давайте так: во-первых, чтобы излишне не залезать в дебри, я хотел бы с порога отмести всякие там «испанские сапоги», «железные девы», прижигания раскаленным железом и аутодафе: это были не наказания, а всего лишь доступные в то время методы инквизиции, применяемые ей для исцеления заблудших душ. Ну, не было тогда у нее тогда других способов врачевания, и все тут! И не надо ее осуждать за это: она же для людей старалась, в конце-то концов.

Далее: предлагаю исключить из списка дыбу, выдирание ногтей, опять-таки каленое железо – это лишь  процедуры дознания, а никакое там не наказание. Что бы еще такого нам с вами вычеркнуть, чтобы излишне не заморачиваться?

 Пожалуй, уходящий перед самым твоим носом поезд (Ах, - всплеснули мы ручками, - и за что же мне такое наказание?), проколотые колеса и закипевшие двигатели, затем – зной и колотун-бабай, от нас все это абсолютно не зависит, следовательно, выходит, что и наказывать нас не за то.

И что мы в итоге получаем? Оказывается, что наказаний на самом деле не так уж и много, и даже распределить по категориям их не составляет особого труда, даже становится слегка неловко от такой простоты. Так, разумеется, в первую очередь каждому из нас приходят в голову – это наказания физические: порка, фигурное кручение ушей, колесование-четвертование, распятие, виселица и прочая там чепуха навроде тюрьмы и каторги.

Кхм. Ну, и пусть я слегка погорячился, но все жаль, что в наше время прокурор – это не мужик из подворотни, который хоть спрашивает тебя: «в морду хошь?», а сразу же выносит приговор – и все, «тик-так, часики», и «не жди меня, мама». Незнание закона у них, видите ли, не освобождает от ответственности.

Да на кой леший бы нам все, прокуроры с юристами, нужны были бы, если бы мы все поголовно назубок все законы знали?! Нет, вы только представьте себе: сто сорок миллионов россиян, и все, как один – юристы?! Так это же уже Израиль будет, земля обетованная, а никак не град Китеж. Не надо нам ваших законов, и давно пора переходить с римского права на британское, прецедентное.

А еще лучше – на «Правду» Ярослава Мудрого, или хотя бы на «Домострой»: там все честно и ясно – согрешил, так покайся (не покаялся – читай абзац с начала), заплатил достойную виру, и живи себе спокойно дальше, пользу «обчеству» приноси. А то какой от тебя прок в темнице? Корми тебя, пои, да охраняй, а в качестве компенсации десять, да хоть пятьдесят поваленных дерев в день, которые потом можно будет за фунты в Англию продать – что это за прибыток такой?

Нет уж, пока человек в силах, да с умом дружен, и ежели он не убивец конченный, пущай лучше на родню пострадавшего, да на государя-батюшку погорбатится, паскуда, разве что ноздри ему на всякий случай вырвать надо: пусть все знают, с кем дело имеют. И нечего на пластических хирургов кивать: примутся зашивать, так и им самим тоже выдирать, чтобы неповадно было – око за око, ноздря к ноздре. Вот это было бы наказание: и для казны полезное, и назидательное, а то вы все «Тюрьма твой дом, да тюрьма твой дом». Тьфу на вас, так же и накаркать можно! Да и вы, хорошие мои, не зарекайтесь.

Так, самый первый, грубый и примитивный уровень в общем и целом мы рассмотрели, теперь давайте переходить ко второму: это – наказание моральное. Что «пфы!». А стыдно вам бывает? Вот, бывает. Совестно бывает? Стоп-стоп! Так, извиняйте меня, я – дурак, или просто не понял?!

 Ах, вам ваш рассудок твердит, что вы и тогда, и тогда тоже, всего лишь навсего смутились, погорячились, но в общем и целом были правы, это вас неверно поняли. Ну-ну, рассказывайте сказки дочерям. Да плюньте вы, дорогие мои, на свой разум, это он, чтобы вам не сойти с ума, лапшу на уши вешает.

Короче, хватит лирики: ничего хуже в жизни, чем моральные наказания, или, точнее, душевные язвы, нет, и быть не может, так как до самой гробовой доски будут они тебя казнить, не ведая пощады, и не внимая воплям о милости.

Но ведь это все – только при жизни, да? Это же пройдет? Согласен: пройдет, однако, к сожалению, поле жизни нас ожидает еще одно наказание: божественное. Господь, Он ведь что? – Всеблаг и Всемогущ, Он – радость и умиление, Он же – и страх и трепет, а лик Его – как скрежет зубовный для грешников. Блин, однако, кто же из нас без греха?!

Тяжко становится от таких мыслей, ой как тяжко. Нас даже тот же Короленко с его «Сном Макара» слабо утешают: косноязычные мы, пужливые, даже оправдаться перед Всевышним, и то наверняка не сумеем. Не выстрадали мы столько, и, как Макару, нам даже толком нечего класть на свою чашу, кроме как любви своей, если есть еще у нас она.

Извиняйте, но я закругляюсь: еще пара слов о любви – и все. Детей мы с вами любим, да? Они нам отрада и наказание, да? Так вот: давайте же при жизни поступать так, чтобы наши дети стали нам отрадой, безо всякого там «и». Немедленно плюньте в мою книжку, и погладьте своего ребенка по голове, а там, глядишь, и воздастся, если гладить в правильном направлении.

О НАРОДЕ

Если откровенно (я буду признателен, если уважаемые филологи меня поправят), я не припомню ни одного другого такого, неславянского, языка, где каждому человеку, вне зависимости от пола и возраста, напрямую указывалось бы, что он – «на-род», то есть существо рожденное, произведенное, и, как следствие – производное.

В самом нашем менталитете изначально укоренено, что мы – частичка, зернышко, и нам следует помнить о своих корнях и истоках. С другой стороны в слове «народ» декларируется неотъемлемая, атрибутивная связь между всеми теми, кому это на роду написано, то есть – с общностью, а именно – с общиной, а уж затем – с гражданским обществом.

Да, нашему народу, начиная с Восточных окраин, от чукчей, казахов, и вплоть до Запада, до славянских и финно-угорских народностей присуща именно общинность,  ибо на наших необъятных, стылых просторах с ментальностью профессионально-кланового, или же сословного общественного устройства, иначе просто не прожить, не выжить. Нуждаемся мы друг в дружке, от мала до велика.

 Так что пусть это европейский граф плюёт в протянутую ему руку, умоляющую о помощи, зато у нас изгоем завсегда считался даже вельможа, если тот не снизошел до призрения родича своего. Выпадал он тогда из общего строя, и становился «немцем», «немчурой», то есть – человеком глухим и немым, непонятным, и, как следствие – чуждым.

Что же касается периодически возникающего в нашей истории чванства – так оно временно, поверьте: как только власть чрезмерно дистанцируется от народа, она тут же получает за это по шапке. И если  получать от своих – смертельно больно, то от чужих – до боли поучительно: позабыв про былые обиды, народ вдруг поднимается против супостата за своего властителя, и тогда…

Тогда всем без исключения князьям, царям и императорам становилось стыдно. Даже Сталину. Но, увы, в семье не без урода: свою признательность он превратил, извратил в ненависть, отчего я искренне всем нам и сочувствую. Но все равно я не считаю, что присущая нам народность, общинность, доброта и сочувствие ко всем и вся - это признак чрезмерной простоты, ограниченности и поголовной покорности, или же всеобщего рабства,  о чем так часто талдычат славянофобы, не устающие утверждать, что название наших древних племен по латыни звучит как «sclavus», из чего и делают далеко идущие выводы.

 Бесполезно с ними, придурками недоученными, спорить, вот и я не буду, и вам, друзья мои, не советую. Все равно им не понять своим прозападным умишком, что такое Родина, что такое родня, и что значит слово «народ».

О НЕЛОВКОСТИ

Совершенно очевидно, что само слово «неловкость» происходит от корня «лов», и тесно связано с другими производными однокоренными: улов, половник, слово, и тому подобное. Короче говоря, ловкий человек – это тот, который удачлив на охоте и в споре, кто хитер умом и лукав телом.

Неловкий же – про того только анекдоты грустные сочиняют, вроде: «Лови топор! Что молчишь, не поймал, что ли?». Печальна участь неловкого человека: то он словечко некстати вставит (ох, и огребет же он за это!), то кофе на важные документы прольет, а то и вовсе заболеет невзначай. Тут его ждут, понимаешь ли, а он, лентяй, в постели с температурой валяется, да планы нарушает!

Далее: неловкому человеку не везет в жизни по определению – и рыба у него не ловится, и  эти сволочи в цветастых шапках, которые грибы (им бы сейчас всем по шапкам, да если бы да кабы!), от него в листву прячутся, что же теперь о женщинах-то говорить? Практически не бывает у неловкого гражданина женщин, шарахаются они все от него, как от прокаженного, чуя, видимо, что от козла добра не ищут.

А почему он, собственно говоря, козел?! Он очень даже хороший, однако – чрезвычайно стыдливый, и, как было тонко замечено в «Джентльменах удачи», слабохарактерный. Да, а погоняло у того неловкого персонажа было тоже вполне говорящее: «Хмырь», вот так-то, это вам не хухры-мухры, с таким прозвищем не то, что жить – смириться трудно. Однако же таких «хмырей» вокруг нас – хоть пруд пруди, и все, заразы, чего-то стесняются, неведомо чего боятся, и, как следствие, даже если у них вдруг волею судеб в руках окажется удача, до последнего в нее не верят, и потому простодушно раскрывают навстречу солнышку ладони: «Лети, удача, ты наверняка не моя, а если вернешься – я, наверное, буду рад».

 И неловко улыбаются при этом, глядя на уплывающую вдаль от него удачу: что же теперь поделать, если он (нет, он – не бессребреник, он тоже кушать хочет), он – вечный не-должник, и посмертный кредитор жизни, стесняющийся взять у нее взаймы или хотя бы получить маленький нежданный подарок.

Чушь? Чепуха? Просто-напросто он сам – неумеха и увалень, лентяй, и… Хмырь? А что же вы тогда так герою Вицина сочувствовали, когда у него даже повеситься, и то не получилось?  Или подкоркой своего вещества серенького осознали, что вам этот типаж очень даже известен, и даже – в чем-то близок?

Что ж, как бы ни было безотрадно это понимать, однако же жизнь – вещь упрямая, и мы все порой оказываемся в неловком положении, просто одни стараются как можно быстрее об этом забыть, другие же с болью в душе хранят это долгие и долгие годы. Может, поэтому и обмануть неловких людей проще, и обозвать их легче, да и вообще – плюнуть на них на всех, и растереть! Слишком уж они совестливые да деликатные, сволочи, березовый пень им в гузку, глаза бы наши их не видели!!

А зачем, быть может, спросите вы, я пишу про неловких людей? Сложный вопрос. Быть может, оттого, что сам я в юности, заполняя чужие комсомольские билеты перьевой ручкой (шариковыми тогда было не положено), вдруг взял, и опрокинул на них чернильницу-непроливашку (пролилась). Нехорошо тогда получилось, что ни говори, неловко как-то.

ОБ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВЕ НОЧИ

Ночь… Нет, ее ни в коем случае не люди выдумали, и не звери, и даже не первобытные, доисторические одноклеточные: она была, и царствовала куда как раньше нас всех. Она – вечна, как ни пугающе это звучит.

Вот мы, людишки, можем в суете своей жизни говорить: «Вот и ночь прошла», а затем, малость погодя, «Наступила ночь, пора спать ложиться», - и зеваем, не замечая по скудоумию своему, что «пришла» и «прошла» - всего лишь отблески истины в нашем сознании, приметы того неизменного, неизбежного, что без содрогания, без малейшего урона для себя, равнодушно приходит и уходит, нехотя задевая нас вскользь своим темным крылом.

 Нет, даже не крылом – тенью от крыла, настолько мы ему безразличны. Посудите сами: если не брать в расчет полюса, все равно там никто не живет, то покажите мне, пожалуйста, место на Земле, где сегодня не будет ночи. Да и на краю света она, если уж быть таким педантичным, тоже есть. 

Она, вечная, не зависит даже от солнца, поскольку и в том случае, если солнца вдруг не станет, то ночь-то один ….  останется. Да, я признаю, что циклы вращения планеты важны, но они нужны скорее для нас с вами, для нас эти фазы существования «бодрствование-сон» определяющи, а для ночи - нет.

Так что чушь все эти ваши фазы: вон на Марсе, а тем более – на Юпитере, жизни – нет, а ночь – есть. Она – вездесуща и всеобъемлюща, она и в небе и на земле, не говоря уж о вашей душе: в той и вовсе потемки и тьма кромешная.

Может, иногда все же стоит задуматься перед тем, как пожелать друг другу «доброй ночи» (ей на нас плевать, и вообще: она по ту сторону морали), или же «покойной ночи»? А то так, глядишь, и сглазите. Пожалуй, не следует слишком часто привлекать к себе ее внимание, и не надо торопиться задабривать ее своей пустой похвальбой: успеем еще.

О

ОБ ОБИДАХ

Всегда полагал, что обижаться – занятие совершенно бесполезное, и, можно даже сказать, вредное. Я и сам себе это тысячу раз повторял, да и другим говорил, чуть ли не внушал: «Ежели тебя обидели справедливо, указали тебе на твои отрицательные стороны и неблаговидные поступки – так за это же только благодарить надо, но никак не обижаться. Если же обижают тебя неправомерно, заблуждаясь, - так это же их собственная ошибка, их, обидчиков, недостаток, а не твой, так что обижаться опять-таки нет смысла. Ну а коли обижают намеренно – так вообще плюнуть и растереть».

Да, все верно и логично, однако я иногда умудряюсь-таки обижаться. Не до слез, конечно, но на душе порой становится так муторно, что хоть волком вой. Причем никакие доводы не помогают, сколько сам себя не убеждай, все как об стенку горох: обидно, и все тут.

Так что же такое есть на самом деле обида? Обижаются же и старые и малые, и мужчины и женщины, и великие мира сего (мы вчера с этим толстокожим Обамой так разлаялись, что прошу меня месяц с ним не соединять), и простые люмпены (я вечером этой Люське последнюю тысячу отдал, а ей, дуре толстозадой, все мало).

Отчего же мы все так склонны обижаться? Вспомните свою последнюю, еще ноющую и кровоточащую обиду, если вам не трудно, пожалуйста. И что вы чувствуете? Щемящее такое, безысходное чувство, будто бы вас наизнанку вывернули, харкнули внутрь, и опять завернули? Самую что ни на есть любимую игрушечку (права, машину, женщину, работу) отобрали?

Быть может, обида – это следствие неполноты, ущербности и бессилия изменить что-то? Пожалуй, что именно так: мы всей кожей, всей своей мозговой подкоркой осознаем, что мир – ущербен, лишен вдруг светлой радости и полноты, а ты сам не в силах противостоять этому горю. Давайте рассуждать далее: мы неспособны обижаться на вещи объективные, как то дождь, слякоть и автомобильные пробки, мы лишь злимся на них, мстим им досадливо, тем не менее ни в чем их не виня (читай «О злобных вещах»), и выплескиваем свою обиду куда как повыше, туда, откуда, по нашему разумению, тянутся к нам незримые щупальца огорчений.

И – вот еще что: обида – чувство персонифицированное, и не говорите мне, что можно обижаться на весь белый свет сразу, - дескать, уж настолько-настолько мы несчастны, и всем-то на нас наплевать, ну, тогда и нам на всех тоже. Однако против этого состояния есть одно надежное, испытанное лекарство. Что, я неправ?

 А вы зайдите в магазин, купите там хороших конфет наразвес (не обеднеете), и дарите сладости всем детям и девушкам подряд, что вам по дороге домой встретятся. Уверяю вас: обида на весь мир от их улыбок сразу же уходит, а если вас еще и поцелуют – так вы и вовсе самый счастливый человек на свете.

Ах, мы не любим девушек и детей, злые они все. Странно… Тогда, может, кошечку или щеночка на улице подберете? Отмоете, накормите, и, право слово, собачьекошачьей благодарности не будет границ. Животных дома на дух не переносите?

Да уж, тяжелый случай. Тогда позвоните родителям, детям, старым, давно позабытым друзьям, наконец, и даю вам голову на отсечение, что это сработает. И не надо с порога отмахиваться от моих слов, дескать, никто вас не ждет и не любит, не так это. Просто наберите номер человека, по которому соскучились, - и все, быть может, даже уже сегодня вечером вы с ним будет сидеть, да чаи гонять. С плюшками, а?

Честное слово, позвоните: это я вам как доктор и пациент в одном лице рекомендую.

ОБ ОРЛАХ И ОРНИТОЛОГАХ

Ну да, как же, стану я вам писать о вольных птицах! Хотя, может, и стану, но как-нибудь опосля, а пока ограничусь теми, про которых сказано: «вскормленный в неволе орел молодой», то есть нами, запрограммированными жертвами цивилизации.

Что, появились возражения? Присказка про «куриль, болель» к вам не подходит? Понятно: никогда в жизни не курил, почти не болел, даже про краснуху с ветрянкой ничего в медицинской карте (тем более – в истории болезни), не сказано, да и росточком вас Господь не обидел: ту же лампочку в люстре без стремянки меняете, так?

А я вам говорю: болель! Потому как здоровый организм не болеть просто не может, хоть клизмой его мучай, хоть капельницей вдоль и поперек прокалывай. Опять не так? Тогда ответьте мне, как на духу: зачем болеть уже и без того больному телу, и если вы подниметесь после моего вопроса хоть на один градус выше по Цельсию поближе к истине, то я лично перед вами шляпу сниму. Только вот разыщу ее в шкафу, и, если ее моль окончательно не сгрызла, и сниму.

Короче, неважно, согласны вы со мной или же нет, но нельзя не признать очевидного: все мы – вскормленные в неволе орлы, и нечего тут перед зеркалом крыльцами своими размахивать: бесполезно, как стояли себе на полу, так на месте и останетесь, разве что подустанете, да на дурака будете похожи. Хотя бы предварительно трусы для порядка сняли: какой же это орел, и в трусах?

Мораль ясна? Коли так, тогда один вам путь – в орнитологи, там хоть ненамного, но приблизитесь к семейству пернатых и гордых, свободных и клювастых хвостунов. Видать, судьба у нас, нелетающих такая: подсматривать да подглядывать за теми, кто воистину свободен, и прислушиваться к тем, кто взаперти, в клетке.

 Мстят орнитологи орлам за их свободолюбие, за зоркий глаз и цепкий коготь. Потому-то мы и цепляемся своими жалкими ноготками за последнюю соломинку своих фантазий, в тишине кабинетов вписывая сухие статистические данные в миграционные таблицы судьбы вольных птиц, да при первой же возможности их, крылатых странников, окольцовываем.

Не любим мы, когда кто-то более свободен, нежели чем мы, и это чувство даже не зависть, это – банальная месть. Месть голубям, (я все же спрошу, нарушив правила этикета: а вы лично не стреляли по ним из рогатки? Нет? Да уж, совсем измельчал народец, подрастерял вконец свои охотничьи инстинкты), воробушкам да синичкам-сестричкам (ишь ты, проныры, только и зыркают, где бы чего стырить), и пучеглазым совам (до чего же красивые из них выходят чучела!).

Что же касается орлов, так, по-моему, о них уже все сказано: разместили их изображения на монетках, флагах и банкнотах, а приручить так и не сумели, не чета они нам: простор им подавай. А вот нам с вами как, в наших четырех стенах еще не душно? Или же я наконец-то вопреки своему обыкновению, ошибся, соврал, и орел в вас так и не превратился в решку?

П

О ПАЛКЕ И О ДВУХ ЕЕ КОНЦАХ

Палка – вещь универсальная: как ее ни крути, везде может оказаться как начало, так и конец. Началом для палки люди обычно считают то место, за которое они держатся рукой, а то, что напротив – настоящим, функциональным, концом.

Да вы попробуйте сами: куда как удобнее ковырять землю и бить по головам не тем, что зажато у тебя в кулаке (тогда – зачем вообще нужна палка?), а тем, что свободно. От чего? От вашей руки, разумеется. Но: насколько оно свободно? Что есть палка сама по себе, как единое  и неделимое целое? Быть может, ответив на этот незамысловатый вопрос, мы наконец-то и поймем, где конец у палки.

Итак, начнем, пожалуй, с истории возникновения, с происхождения палки: сперва она была крохотным зернышком, волею судеб попавшим в плодородную землю, благодаря чему сначала стала ростком, и, наконец, превратилось в дерево.

И тут ему не повезло. Срубили ого, короче, и совсем неважно, под самый корешок ли, или же нет, будущей палке это уже совершенно безразлично. А ведь она этот корень, который и по сю пору чтит как своего родоначальника, как свой исток, отлично помнит, и чего-чего, а этого у нее никогда не отнять.

Тогда, быть может, то место, где у нее когда-то находился комель, и стоит считать началом палки? А тонкий ее конец, соответственно, концом? Однако: куда же дереву, и без кроны, без нежных, трепещущих на ветру, листочков, как у березки, или же без тонких и ранимых иголочек, как у сосенки или ели, которые, лишь только настанет их срок, время от времени опадая, заботливо устилают землю, где от лютых зимних морозов прячутся родные им корешки.

В конце-то концов, благодаря чему дерево дышит? Вследствие чего оно способно чувствовать? Не в земле же все это схоронено, какая она ни будь тучная да богатая, да и, по аналогии, у нас с вами легкие с носом и глазами тоже расположены отнюдь не ниже пояса. 

Ну, да, согласен, органы размножения у растений расположены на голове, и что с того? Мы тоже порой ни о чем другом думать не можем, а все мысли об этом где? Правильно, там же, где и у деревьев: в голове, а где уж там ощущения – это вторично. Может, дерево, роняя семя, тоже по всему своему напряженно гудящему от ветра, и разомлевшему от солнышка, телу, чувствуют ту же самую истому, что и мы? Так что же тогда движет деревом, благодаря чему оно так ценит жизнь? Корни или крона? Ведь, по сути, что заставляет двигаться целое, там и ищи причину, а, следовательно, и начало, иного не дано.

Есть, разумеется, и такой вариант, что истина находится где-то посередине, в самой сердцевине дерева, но ведь она пронизывает все его естество от, фигурально выражаясь, пяток, до макушки? Вот ведь какая закавыка: никак не поддается разгадке наша простейшая, на первый взгляд, загадка о начале и конце палки.

Вопрос, леший бы его побрал, выходит, неразрешимый, но только не для нас: попробуем решить данную проблему утилитарно. Как? Сейчас скажу. Итак, что мы имеем: палку, гипотетически о двух началах, и человека, на нее смотрящего (собак в расчет брать не будем: им все равно, где у палки конец, лишь бы не били), и что дальше?

 Человек тупо смотрит на нее, словно бы не решаясь, за который из концов браться, и тут ему в голову приходит блестящая идея: если копать землю, то лучше это делать тонким, а ежели лупить по башке, то тем, что поувесистее. Следовательно, где начало, и где конец, определяется способом применения, так?

Что-то слишком уж упрощенно, и, тем самым, сомнительно, да и не дает ответа о сущностном значении самой палки: к примеру, если тот же Гарри Поттер схватился бы сдуру и сгоряча не за тот конец своей палки, произнес заклинание, то его самого так бы шандарахнуло, что несчастные дементоры только горько вздохнули бы, глядючи на горстку пепла, и, завывая на всю Ивановскую, несолоно хлебавши, удалились. 

Нет, что ни говори, должен быть один конец у палки, и одно начало, ведь она же – функциональна, что доказывает наш пример с Гарри. Следовательно, нам с вами требуется исправить еще один изъян в нашей логической цепочке, и признать, что палка – это не просто деревяшка, это – связующее звено между еще дышащим и только просыпающимся к жизни. Или же – наоборот, не имеет значения.

 Палкой она становится тогда, когда ее начинают применять, или хотя бы оценивать, и не столь суть важно, разбивать ею кокосы, или в бильярд играть, или же в городки. Кхм… Нет, в бильярд, там, конечно, все понятно, но вот в городки? Там же все равно, каким концом ты сбил фигуру, да пускай даже серединой – был бы результат. Да и с бильярдом, положа руку на сердце, та же ситуация. И в драке та же, и в работе: человеку просто нужна палка, как таковая, и все помыслы его – не о том, где у нее конец, а о том, как бы ее раньше времени не сломать: где еще такую вторую найдешь.

Да, признаемся себе: каждая палка – оригинальна не в меньшей степени, чем мы с вами, да, судьба у всех палок, опять-таки, как и у нас, различна, но их всех объединяет одно: целеустремленность, за какой конец ее ни возьми, свою цель она всегда найдет.

Нет у палки ни начала, ни конца, она – бесконечна. И, что слегка страшит – бессмертна, поскольку не пугает ее смерть, в отличие от вас. Так что бойтесь, люди, палки: на то вам ваши головы и дадены.

О ПРИМИТИВЕ

Люблю я это слово: «прими – тив». Правда, что такое «тив», я не в курсе, но, наверное, это что-то приятное, благостное, как ладан, и чистое, как ручей. А может, это и вовсе лекарство какое целебное, чуть ли не панацея.

Или, что тоже не исключено, данное слово следует писать как «примити – в»? В душу, в сердце, да хоть в печенки-селезенки, только «примити», и будет вам блаженство вечное. Нет-нет, это, разумеется, не цианид и не цикута, и даже не жидкость по рецепту Тофана, после нашего принятия можно еще долго-долго и счастливо жить, и никто тебя не попрекнет за это.

Ну вот, опять вы надо мной смеетесь, и совершенно зря, ведь примитив – это первооснова, навроде стволовой клетки, это первоисточник, куда же нам без него? Более того, я утверждаю, что Менделеев, Эйнштейн и Ньютон – примитивные люди, поскольку их теории лаконичны и просты, а все гениальное – просто, разве не так?

Да и Моисей на своем Синае получил в руки отнюдь не уголовный кодекс, и не налоговое законодательство, а какие-то там жалкие десять заповедей. Или что, вы полагаете, Богу каменюк было для людей жалко, чтобы на них универсальное всеобъемлющее законодательство на веки вечные запечатлеть? Отнюдь.

 Однако в этом нет надобности, остальное от лукавого, и даже Христос с Мухаммедом ничего к скрижалям не добавили, кроме разве что личного примера и проповедей для особо въедливых и непонятливых слушателей. Надобно тебе стигматы потрогать, - на, щупай, и не говори потом, что не может быть такого, приспичило свой след в истории оставить – оставляй ради Бога, но коли уж и вовсе ничему верить не хочешь – тогда вешайся, осин на всех хватит.

Нет, ни в коем случае не надо усложнять простое и ясное, как солнце, и чистое и прозрачное, как горный родник, учение, засоряя его словами и недомолвками, пустопорожними посудинами теорий и мутными испражнениями эмоций, и не зря покойный ныне Оккам учил нас: «Не следует преумножать сущности без необходимости».

Правда, будучи человеком религиозным, он в первую очередь имел в виду духовные, логические, сущности, но сути дела это не меняет: «Не делай сложным то, что проще простого». И вообще: «Только слов не надо, все слова стары, берегите силы для другой игры».

Кстати, примитив надо уважать во всех его ипостасях: к примеру, перешли арабы с вавилонской шестидесятеричной системы счисления (кстати, а вы когда-нибудь задумывались, отчего в часе именно шестьдесят минут? А почему в круге триста шестьдесят градусов? А в водке – сорок? Ладно, будем считать, что славянам эту систему сорока на хвосте принесла), на десятеричную, и где они теперь, эти вавилоняне?

 В двадцатом веке поменяли десятеричную систему на двоичную – и где мы с вами сейчас? Возможно, у нас даже светофоры, и те скоро мутируют: есть сигнал (горит красный), - стой, нет сигнала, ни хрена не горит – смело иди, да только вот у нас в России народ как раньше пер на запрещающий сигнал, так и сейчас топать продолжает, руководствуясь иным принципом: нет машин – иди, едут – стой, кури.

И чем примитивнее система, тем она привлекательней, и для вынесения окончательного решения остается лишь один момент: среди равноценных по простоте систем выбрать приоритетную. А как это сделать? Не знаю, как вы, но лично я решаю данный вопрос просто: нравится – не нравится.

Порой критерием являются моральные оценки, иногда – эстетические, и лишь изредка логические, ибо чем проще логика построения теории, тем основательнее для нее будут краеугольные камни предпосылок. Убери один – и рухнет весь замок, поменяй тезисы местами – погребет, причем навеки, тебя под своими осколками вся сложная конструкция. Капут тебе, если ты своим чутьем, своим нюхом не сумеешь распознать нужное среди второстепенного, да приоритеты не так расставишь.

Поэтому я могу сказать вполне определенно: Земля держится на трех китах (длине, ширине и высоте, и нечего фантазировать про другие измерения), человек живет от рождения до самой смерти (хотя: какая это жизнь?), а чудеса случаются.

Причем: ничего из вышесказанного не противоречит друг другу, ибо каждый из нас знает: если уж жить, то на полную катушку, коли помирать – так с музыкой. Просто, примитивно, но: ведь именно такую жизнь мы и любим?

О ПЕШИХ ПРОГУЛКАХ

Все врачи, как будто сговорившись, в один голос твердят, что пешие прогулки – это полезно. То есть – однозначно полезно, и двух мнений тут быть никак не может.

Это меня, как человека иногда мыслящего, признаться, очень даже настораживает: ведь когда тебе говорят, прямо-таки вдалбливают в голову одно и то же, то, следовательно, здесь наблюдается явный подвох, присутствует сговор, или не так? Зачем-то же это все надо?

Да, я – упрямый, порой даже до тупости, и легко, особенно, если вы меня об этом попросите, найду даже черное в белом, и вам на него пальцем покажу. Не верите?

Тогда возьмите ослепительно белый, чистый лист бумаги, и положите его перед собой. Смотрите на него внимательно, ни на что не отвлекаясь. Еще лучше смотрите, еще, да попристальнее. Что, никак не получатся рассмотреть? Неужели не видите? Я же серьезно с вами разговариваю, а вы ведете себя, как дети малые! Смотрите! Ну же, попытка – не пытка! Вот, хорошо, это вас уже злит. Что и требовалось доказать: вы сами, сердясь, мысленно очерняете белое, потому как оно, оставаясь неизменным, омрачает тем самым вашу душу. А что способно омрачить, привнести, так сказать, сумбур и помутнение? То-то же. Но да я отвлекся: начали рассуждать про врачей и прогулки, а закончили душой.

Поэтому предлагаю незамедлительно перейти к термину «полезность». Что это, по-вашему, такое? Что для нас, в конце-то концов, полезно? Дышать свежим воздухом? Воду чистую пить? Знаем-знаем, плавали. Некоторые так и не выплыли. Да и поговорка такая еще есть: «Ешь вода, и пей вода…». И туалетная бумага больше станет не нужна.

Про воздух же и говорить даже страшно, а не то, что им дышать. Хорошо, про городской я вам рассказывать не буду, вы о нем и сами все знаете; вам только чистый, деревенский, в котором кислорода побольше, подавай.

А вы когда-нибудь задумывались о том, что кислород – это яд? Да-да, сильнейший яд, окислитель, и ничего больше. И он с каждым нашим вдохом безжалостно разрушает наши организмы, все до единой клеточки в нем, превращая их в труху, в ржавчину. Если мне не верите – посмотрите под свою машину, и представьте себе, что это – вы, пусть даже до крайности упрощенный, но – вы.

Перед машиной у вас лишь единственное преимущество: вы хоть частично, но способны к самостоятельному восстановлению. А вот машина – к сожалению, нет. Прошу вас, не смотрите так долго на свою колымагу: от вида коррозии у вас начинает чаще биться сердце, отчего вы чаще и глубже дышите, а это – увы! Да, именно так: дышать чистым воздухом, несомненно, вредно. Да, вот еще один, самый наглядный пример – кессонная болезнь, слышали ведь про такую? Все-все, я понял, о воздухе больше ни слова.

Так, что там еще якобы полезного в пеших прогулках? Чтобы сердечко ваше ровно билось? Кхм. А вы полежите спокойненько на диване, и оно станет биться еще ровнее. Кроме того, на диване вас никто не обзовет, не облает, и вид мусорных куч вас раздражать тоже не будет. И – никакой опасности, что на вас из кустов вдруг нападет злой маньяк или подвыпивший хулиган. Нет уж, в этом смысле диван выглядит однозначно предпочтительнее, нежели чем полная опасностей узкая тропинка между сосен.

 Ах, мышцы вам приспичило размять? Все, понял, вопрос «зачем?» отпадает, - надо так надо. А вы Высоцкого давно не слушали? Так поставьте его, и – «лягте на пол, три-четыре!». Все! Как ни крути, а дома лучше. Особенно, когда в холодильнике есть что поесть.

Кстати, загадочную русскую душу с ее неистребимыми (следовательно – полезными!) привычками тоже еще никто не отменял. Ну чего вы там так морщитесь-то? Немножко, по чуть-чуть, для аппетита, а? Это же как бальзам на душу! Нет, если вы не хотите, я могу и один, но вдвоем все же лучше, веселей. А полезно это или нет – пока неважно, утро покажет.

И вот еще что, насчет утра: оно однозначно вредное. Всякий более-менее разумный, не подверженный фобиям и навязчивым идеям вроде любви, работы и здорового образа жизни, человек, утро любит не больше, чем собака палку. Это время суток – и не время даже, это сумеречное состояние души, пойманной, как бабочка в сачок, рутиной надвигающейся неизбежности. Наверное, оттого-то большинство людей и рождается утром. Чтобы сразу, без лишних надежд, начать привыкать к суровой правде жизни.

Нет-нет, только не об этом! Да уж… Но, раз уж вы так хотите… Тогда слушайте, и не затыкайте уши, хотя, возможно, именно в данном случае это было бы и полезно. О жизни хотите, да? А какая в ней, осмелюсь я вас спросить, польза? Прок какой? Существовала себе одна такая планета, да что там планета – вся Солнечная система, бед не знала. И вдруг – на тебе!

На Земле жизнь зародилась. Не было у бабы заботы, да вдруг забрюхатела. Интересно, конечно, некоторое время, но подрастающему дитятку надо бы и меру знать: сперва на Луну (да леший с ней, по большому счету, потерпим, чем бы дитя не тешилось), затем на все прочие планеты зариться начало (это уже перебор), а теперь уже и на другие системы в галактике засматривается, тварь неблагодарная! Чего-чего, а этого наше Солнце уж точно не перенесет: кто же своим детям позволит родителю подлянки строить? Взорвется оно, и кирдык всей вашей хваленой жизни.

Что, не о том я? Ах, вот как, вас ваша собственная жизнь больше волнует, значит. Смех и грех, право слово. После нас – хоть потоп, так? Нет, в чем-то я разделяю вашу точку зрения, но, согласитесь, это опять-таки тупик. Черненький весь такой, вас не тянет еще в эту трубочку заглянуть?

Ах, подышать еще хочется, погулять, да с девочками порезвиться? И в этом и состоит вся ваша хваленая польза? Тогда вот что я вам скажу, упрямым эгоистам:

БЕС – ПО – ЛЕЗ - НО!

О ПЛОСКОСТОПИИ

Говорят, что плоскостопие – это болезнь, из-за него даже в армию, и ту не берут. А что это, если разобраться, на самом деле, такое? Ну, нестандартная форма кости стопы, которая не способствует передвижению на марше, особенно с полной выкладкой, и что в том такого?

Да, с плоскостопами трудно ходить в походы и по грибы, с ними непросто танцевать, но ведь, в конце-то концов, человек не для того Господом создан, чтобы в лес по грибы ходить? На то лисички с белочками есть, а медведи – так те и вовсе обжоры: натопчут в лесу, как у себя дома, пожрут все, да еще и нагадят посреди поляны, охламоны. Блин, и вонизма же после них, скажу я вам!

Но я отвлекся от темы: во-первых, плоскостопые, даже если они в обуви, гораздо лучше чувствуют землю, многократно больше впитывают ее соки, нежели чем дугоступые, и в этом есть несомненный плюс. Пояснить?

А вы в ладоши попытайтесь похлопать сложенными лодочкой пальцами, и что у вас получится? По болоту без специальных приспособлений пройти, аки по суху? То-то же. А вот плоскостопые – они могут. Далее: кудесники термометра и клизмы твердят нам, что плоскостопие – это явление чисто физиологического плана, закрепленное на генетическом уровне, и бесполезно с этим даже бороться.

 Только вот они одного ответа не дают: а зачем? Что, плоскостопы менее счастливы в жизни, нежели чем дугоступы? Что, они природу да музыку меньше вашего от этого ценят? Опять-таки неправда: просто им, чтобы постичь все великолепие леса, нет необходимости топать по нему тридцать километров, они и так, на пенечке да в тенечке, торжеством красок природы полюбуются. Достанут себе минералочки из рюкзачка, бутерброды, этюдник, или же раскроют нотную тетрадь, и будут в тишине и умиротворении любоваться, да шедевры свои создавать, пока вы там понапрасну в чаще в поисках грибов бродите.

И вообще: плоскостопие (тут я готов поспорить с медиками), - явление универсальное, и оно просто не может не охватывать весь спектр человеческой жизни: это как рыжевостость или картавость, это вовсе не изъян, а катализатор в жизни рода человеческого, так как умение чуять землю, и способность видеть целую вселенную в мухе не каждому дано, и эта особенность – она хоть и единична, зато непременно всеобща, и не страшат ее границы разума.

Одно только жаль: боюсь, что лет этак через сто плоскостопов на земле вовсе не останется: разучимся мы по ней ходить, по матушке, да в облаках витать. Вот вы, к примеру, давно летали? Что же вы так… Ну, хотя бы во сне?


О ПРЕССЕ

Нет, я совсем даже не о том прессе, что у вас в кошельках, и не о том, что у некоторых из нас вырос кубиками на животах от чрезмерного усердия, а о прессе бумажной, электронной, короче говоря, о СМИ во всех своих ипостасях.

Вопреки обыкновению, начну я с конца: с Интернета, с блогов, сайтов, и веб-страниц. Не понял: вам уже что, лень подняться с места, включить компьютер, ввести пароль, и вообще: надоел этот комп уже по самое нихочу? Хорошо, если уж начистоту, то мне тоже лень.

Тогда не надо вставать с дивана: просто протяните руку к пульту и смело жмите кнопочку. Что, глазки устали? Тогда, может, хотя бы радио? Опять «да ну его»: в машине уже, мол, досыта наслушались? Да тьфу на вас! Лежебоки! Конечно же, полежать, подремать, да ничего не делать – куда как лучше, и ни к чему нам все эти ваши СМИ.

Только вот… Ну, полежали вы часок, затем, морщась, засунули ножки в шлепанцы, дошоркали до холодильника (если жены нет, разумеется: та бы принесла), на кухне погрели – перекусили, пивком ужин полирнули, и что – опять спать? Да ничуть не бывало! Вам тут же приспичит, извините, на горшок. А на нем, как известно, долее, нежели чем тридцать секунд, ни один мужик выдержать не может, чтобы не взять в руки прессу (газетку, журнальчик), да не почитать.

Нет, правда: не ноутбук же с собой в туалет тащить! Так вот: человек сидит, о своем думает, и, витая в облаках, читает телепрограмму передач, которые если и смотрит, то в полглаза, изучает рекламу окон и дверей, которые уже и так есть, объявления о купле-продаже, да об интимных услугах, а зачем и отчего?

Да это его мозг, как наркоман, требует все новой и новой дозы информации, он практически с самого своего рождения на этой прессовой игле, и уже не способен мыслить самостоятельно, все мысли – штампованные, конвейерного типа, к примеру: «Белое – это хорошо, но белое в этом сезоне не в моде, надо светлое, допустим – голубое, но голубое – это плохо, ассоциации с ним нехорошие возникают, желтое тоже не пойдет, красное опять-таки отпадает: где эти цвета, там светофор и ГАИ, тогда серое, но оно невзрачное, и на нем перхоть видно, остается черное, однако оно плохое и в нем жарко, а думать лень, поэтому завтра пойду в том, в чем ходил сегодня, надо только под мышками дезодорантом побрызгать, он вонючий, заграничный, или по лицензии, а жена пусть себе стирает, ее обязанность – стирать на специальной машине, гладить утюгом, он с пульверизатором, а моя – носить, я…. Фух, я устал».

Да, кстати, и чудо невиданное, если вдруг человек добирается на последней странице до кроссворда (кто не помнит – это фигня такая с горизонталями и вертикалями, ее еще заполнять надо, и будет вам счастье). Но – нашему сидельцу, несмотря на некоторую засиделость, вставать все же лень, и он начинает разгадывать его в уме: ручки-то под рукой нет. Некоторые, наиболее продвинутые, даже слов по пятнадцать-двадцать успевают разгадать, а на большее просто сил уже не хватает: болит уже, затекло вконец то, на чем сидел.

Однако: все вышесказанное касается палп-утилитарной прессы, и находятся такие одержимые персонажи, которые используют ее в еще более меркантильных целях: это брокеры, политики, маклеры, жулики, журналюги, и прочие там пассионарии, озабоченные проблематикой личного преуспеяния.

 Они чуть ли не с лупой изучают каждую строчку специально для них придуманной газеты, ищут в бесконечных столбцах цифр и мешанине вполне безобидных объявлений тайный смысл и подоплеку, и, как ни странно, порой находят. Нет, ну кто бы смог в невинной рекламе клининговой компании, размещенной в бизнес-издании, рассмотреть в слогане «Мама мыла раму» прямое указание на то, что с помощью данной конторы можно отмыть ваши теневые доходы посредством перевода денежных средств в Индию? Но, как говорится, имеющий уши, да слышит, а умеющий зрить в корень – получи свой процент.

Очень многому способна нас научить пресса, очень многому. Особенно – если отнестись к ней трепетно, и, будучи в лесу на прогулке, не начать ее мять безжалостно и бездумно, а вчитаться, и осознать, что пользоваться лопухом все же лучше, а газетка… Газетка, та еще, может, и в понедельник сгодится: вон в ней сколько заманчивых предложений, оказывается.

О ПРОЩЕНИИ

Нелегкий это труд – прощать, и, как говорят, доступный только лишь сильному. Но: как же тогда «карающий меч правосудия», да «гнев Господень»? Они что, такие слабые, что уже и простить даже не могут?

Деточкина, как тот не просил – посадили, гордого Мимино – оштрафовали, а скольких таких, безвестных, даже земля-матушка не припомнит? Несть им числа. А ведь Иисус учил нас, что коли ты получил по мордасам – пойми и прости обидчика, и будь готов получить еще.

Апостол Павел, так тот и вовсе лишь на семи раз (на дню! То есть – регулярно, как по графику), угомонился, а так твердил все: прости, да прости. Так в чем же смысл, в чем суть прощения? Зачем оно нам такое, больное и обидное, нужно? Неужели только лишь для компенсации страстей Христовых: «Господь терпел, и нам велел»? 

Ах, ну да, естественно, за все наши муки и страдания на грешной земле нам обетовано вечное блаженство в мире горнем, однако, боюсь, не всех этот довод убеждает, поскольку ощутили мы на собственной шкуре: простил ты человеку сегодня, так непременно жди его прихода завтра – прилюдно плюнет тебе в лицо, рассмеется, и уйдет. И кошелек твой, разумеется, попутно захватит. Тоже прощать? Так ведь он так каждый день к тебе, как на работу, наведываться станет, гость непрошенный. И это – тоже прощать?

Нет, кроме шуток: ведь ежели ты прощаешь, то это означает, что ты – человек хороший, хотя и чмо последнее, а не прощать – так, выходит, что даже пусть и уважаемый человек, но все же Богу неугодный. И этот вопрос, пожалуй, настолько экзистенциален, что именно его я и вложил бы в уста мятущемуся Гамлету: «Прощать, иль не прощать – вот в чем вопрос». А что, звучит.

Впрочем, что у живого Йорика, что тем более – у мертвого, вопрошать об этом бесполезно: он же – шут, и даже если и мог бы ответить, то наверняка сказал бы нечто вроде: «Прощать, иль не прощать – что в лоб, что по лбу». Или что-то в этом роде, уксус кислоты не слаще, особенно когда прощать уже некому.

Да что там говорить: вся наша жизнь – одно сплошное недоразумение, недопонимание и недопрощение. Вот и я, грешный, тоже так прощать и не научился. И простите меня, Бога ради, дорогие мои, за это, если что.

О ПТИЦАХ НЕБЕСНЫХ

«Не жнут, не сеют», - уже становится завидно, не так ли? А что мы еще знаем о птицах? Что они яйца несут, как крокодилы и черепахи? Однако - куда и кому? Что они еще гнезда вьют? А вы покажите мне гнездо голубя, и я сниму перед вами шляпу. Что перья у них вместо волос и шерсти?

Так купите себе в любом магазине тушку бройлера, и можете хоть с микроскопом искать на ней перья, пока не надоест или же глаза не устанут. Что двуногие? Хе! Так на эту тему даже анекдот исторический есть: Платон как-то сгоряча заявил, что человек – это двуногое, и без перьев. Недолго думая, его ученик Аристотель со словами «Вот тебе твой человек!», притащил ему ощипанного петуха.

И тогда бедному, униженному, Платону ничего не оставалось, кроме как добавить к формулировке «и с плоскими ногтями». Так что ничегошеньки мы не понимаем ни в людях, ни в птицах, кроме разве что того, что как те, так и другие – лодыри и бездельники.

 Вот лошади – те да, те труженики, ослы – тоже, да и собаки порой до хрипоты лаем на всю округу заливаются, своего хозяина и его имущество охраняя, лишь бы свою миску баланды получить. А вот мы с птицами так не можем: не выносим мы рутины бытия, оттого-то и кидает нас жизнь в разные стороны, из огня да в полымя: птиц – с Севера на Юг, и обратно, людей – в авантюры всякие, чтоб им пусто было: сами себе порой не можем порой ответить, зачем это все нам надо было. Отчего-то что нас, что птиц, вечно что-то неизбежно тянет, зовет к себе, хочется нам испытать непредвиденное, изведать неизведанное, и возлюбить необъяснимое.

Однако же, в отличие от нас, птицы – существа небесные, и, как следствие, более свободные, и гонимы одними лишь только своими страстями и инстинктами, но никак не влекомы разумом: не нужно это им, невольникам стаи, в которой никто не хочет быть вожаком: слишком уж это трудоемкое занятие, рассекать перед всем клином воздух.

Людям же, от мала до велика, просто необходимо почувствовать себя лидером, в стае или же в клине, или – хотя бы в собственной берлоге.  Быть может, именно в этой страсти к доминированию и наиболее выпукло выражается наше различие с птицами, а никак не в объеме головного мозга.

А виновато во всем этом что? Правильно: плоские ногти.

Р

О РЫБАЛКЕ

«Ни хвостика, ни поклевки», - как вам такое пожелание в спину перед дальней дорогой? Тут тебе переться с грузом за тридевять земель, а тебе даже без единой поклевочки остаться пророчат. А все почему и зачем?

Да оттого, что рыбаки – народ крайне суеверный, и Боже упаси сказать ему при расставании, чтобы тот без полного садка не возвращался: обязательно припрется домой вдупель пьяный, без рыбы, без удочки, зато с синяком под глазом.

Да, кстати, и ни в коем случае не спрашивайте человека, когда тот рыбачит, как клюет: в лучшем случае он ответит, что хреново, а так может и кулак показать, и даже камнем в вас запустить, словно бы беса сглазливого отгоняя. Зато уж вечером, когда уже совсем стемнело, и поплавок не видно, рыбак, смотав наконец удочки, с чувством честно выполненного долга подходит к разведенному друзьями – криворукими недорыбаками, костру, и степенно, как профессор с кафедры, или же священник возле амвона, начинает хвастаться своими достижениями, неторопливо демонстрируя свою добычу одну за другой, и никакой демон ему уже не страшен.

 Да, а похвастаться, прямо скажем, есть чем: такого улова и на закуску для всей честной компании хватит, да еще и домой отвезти останется. Ох, и хороша же свежая ушица на свежем воздухе! И не кривитесь так брезгливо: под этакую-то благодать, и двести пятьдесят грамм не грех, а только польза одна, притомился же добытчик, ему с устатку обязательно надо.

Или, что, скажете, рыбалка – это лишь отдых, и ничего больше? Да, и отдых тоже, спорить не буду: когда ты рыбачишь, ты абсолютно отдыхаешь, расслабляешься душой, настолько сливаешься с природой, что даже самые потаенные и грешные, паскудные мысли уплывают, утекают, размытые прибрежной волной, куда-то вдаль, и ничегошеньки-то больше мужичку и не надо, даже рыба, и та не столь важна.

 Зато: какой азарт охватывает человека, когда вдруг клюет! И здесь главное – не поддаться чувству, не погорячиться, не начать суетиться и дергать, тут нужна осторожность и выдержка. Иначе все ожидание насмарку: сорвется рыбка с крючка, и уплывет, оставив тебя один на один с твоим носом. Вот-вот, потри его с досадой, и заново насаживай наживку, коли такой неумеха.

Поистине, рыбалка – это целая наука: здесь надо знать, где и на кого удить, какую взять подкормку и наживку, где здесь на дне омуты и водоросли, затем правильно выбрать снасть и крючки, а главное – компанию. Спросите, а при чем здесь компания? Где она, и где рыбалка?

 А вы попробуйте съездить на рыбалку с неприятными вам людьми, и, проверьте мне, не будет вам ни полноценного отдыха, ни рыбы, ни веселого застолья, ни умиротворенного сна: все умудрятся испортить, сволочи! Никогда! – я повторяю, - никогда! – не берите с собой на рыбалку мерзавцев, их нам и так в городах хватает, рыбачьте только с друзьями, и получите от этого настоящее, неподдельное, удовольствие.

 Даже если почти ничего не поймаете: быть может, у друзей еще меньше, вот все вместе над собой и посмеетесь.
 
Однако есть еще один момент: рыбалка – это также и труд, и удача, ибо если поленишься, проспишь – считай, зря ты съездил, вся рыба уже отдыхать ушла, ее спозаранку, пока она голодная, брать надо. Далее, отвернулась от тебя удача – сколько с места на место не переходи – хрен тебе, а не поклевка, и не Бог, ни водяной тебе не помощники, согрешил ты, видать, перед ними в чем-то, а в чем – порой даже самый опытный рыбак не разгадает. Разве что присоветует какую секретную фразу сказать, да тишком помолиться (иначе – сглазишь).

Так что, ребята, давайте на выходные съездим вместе на рыбалку, и пожелаем перед ней друг другу: «Ни хвостика тебе, паря, ни поклевки».

С

О ДЕЛАХ СЕМЕЙНЫХ

Самое распоследнее это дело – жениться. Недаром же друзья жениха говорят про него: «пропавший для общества человек», и они совершенно правы.

Едва лишь расписавшись (И что за слово такое нелепое? Как будто бы в собственном бессилии), доселе полный жизненной энергии мужчина вдруг и в одночасье внезапно становится тряпкой: то за продуктами ему, дескать, надо, то он тещу любимую обещал навестить, а то и вовсе с ребенком, пока жена своими делами занимается, поводиться пообещал.

И все это, заметьте, «обещал»! А кто тебя за язык, дурака, тянул?! Жил бы себе, как жил, бед бы не знал, так ведь нет: надо добровольно на себя ярмо повесить, не могут, видимо, мужики без ярма, все им испытать надо – и каторгу, и свободу.

Радости семейной жизни? А много ли их, этих радостей?  Домашний уют возжелали приобрести, мечтатели, вот теперь за это мойте сами полы да посуду, за вас это никто не сделает. А у женщин и у детей дела поважнее есть: им самоусовершенствованием заниматься надо, чтобы тебя, мужлана неотесанного, порадовать. «Ах, какие у меня замечательные, взрослые и умные дети!» – радуемся мы, когда те вырастут, а все отчего? Оттого, что за ними больше пеленки-распашонки стирать не надо, отпала необходимость проверять домашние задания (не дай Бог химия – я ее ни черта не помню), и за ручку водить в зоопарк. Дал им денег, а если уж начистоту – просто откупился, и пущай идут себе на все четыре стороны. А мы с нашей женушкой ненаглядной пока ненадолго в Анталию съездим, да от домашнего уюта хоть немного, но отдохнем.

Но и там не будет нам покоя от нашей заботливой половины: ты тут под зонтиком с немцем или англичанином (русские уже надоели), за кружкой пива посидеть хочешь, так ей вдруг на экскурсию ехать приспичило. И что там такого хорошего? Ехать на автобусе с водителем – турком (лишь только одно это – опасно), за тридевять земель, затем на жаре тупо пялиться на древние развалины – что же в том может быть положительного?

То ли дело сидеть в тенечке с каким-нибудь, как и ты сам, раздолбаем, да под пивко упражняться в иностранных языках: и необременительно, и полезно. А с этими памятниками – что смотрел, что радио слушал: все одно ничего не запомнишь. Но хуже всего – если женушке вздумалось пройтись по магазинам, да задним и на рынок заглянуть: день, считай, напрочь пропал. Ходить с ней напару – одно мучение, а отпускать одну тоже нельзя: мало того, что обидится, так еще и накупит всякого хлама на такую сумму, что сам Билл Гейтс вздрогнет.

Да, а потом вернется под вечер (ужин-то пропускать нельзя, за него уплачено), и начнет тебя пилить, что она, мол, ходила, вот эти вот сумки таскала, ноги гудят, а я лишь языком чесал с этим жирным (тощим, очкастым, плешивым – неважно), немцем (англичанином, голландцем, поляком), да пиво зузил. А я ей что, и здесь должен полы мыть, да ковры пылесосить?! Не для того я сюда летел, чтобы трудиться, я от семейного быта хотя бы на чуточку, на мизинчик, но отвыкнуть хочу, чтобы вновь почувствовать себя свободным.
 
Кстати: «Человек рожден для счастья, как птица для полета», так? Только вот какая закавыка: если этот человек – это ты сам, то отчего-то вдруг оказывается, что ты, пусть даже с превеликой натяжкой, и птица, но все равно какая-то неправильная.

Так что выбирайте сами, кому что нравится: кому-то из нас суждено стать курицей, другому же – петухом, а некоторым и вовсе – страусом, иного в семейной жизни просто не дано. Итог: смело, где надо,  расписывайтесь и… прощайте, пропащий вы человек.

О СОБАКАХ

Кто придумал, что есть собаки плохие, и есть – хорошие? Бывают служебные, охотничьи, декоративные, есть бродячие, но вот кто придумал такую оскорбительную, нет! – даже не фразу, а гадость и подлость: «Злой, как собака?».

Не знаю. Быть может, бывший зэк, каторжник, или еще кто, но ведь собака-то, она же ни в чем не виновата? Обучили так  люди ее, что эти бритые в телогрейках – это враги, чужие, и все тут, нет в том ее вины, что она на них лает, да в клочья порвать готова. Быть может, она даже охотно с детьми охранника играет, и позволяет им себя за уши дергать, ездить на себе, да за хвост ее таскать по всему двору, как знать?

 Да, и скажите еще, что немцы имеют право предъявить претензии всем российским дворнягам за то, что они, злые, во время Великой Отечественной аж за десять тысяч фашистских танков подорвали! Пусть даже и ценой собственной собачьей жизни, но ведь боевая-то единица обездвижена, обезврежена, а порой даже и весь экипаж, состоящий, блин, из чистых арийцев, из-за нашей Жучки погибал. Но: немцы, к  их счастью – не зэки, и не наши обыватели, они ни в чем собачек не винят, и даже, быть может, надеются, что на том свете эта четвероногая смертница играет со своим двуногими жертвами: душеньки-то их отлетели почти одновременно.

Нет, на самом деле собаки – они не злые, не присуще им это. Что хищники – да, что мясоеды – безусловно, что порой аморальны с человеческой точки зрения – согласен, но чтобы злые?! Да дулю вам на всю проплешину! А вы сами кого сегодня на обед ели? Курочку? Кролика? Или же телятинки со свининкой отведали? Гуманисты они, ежкины души.

 И опять-таки кто вчера вечером (стоп, а как же насчет сегодня?), так своих ближних обижал? Пушкин? Ага, напару с Гоголем: они же, как вдвоем встретятся, так непременно напьются, да барогозить начинают, натура у них такая.

А на самом деле как оно происходит? Муж рычит на жену, что суп – пресный, посуда – немыта, пыль кругом, та в ответ на него вопит, что забор покосился, и никакие контраргументы, что тот, мол, еще два года простоит, как новенький, если его колом подпереть, не действуют: перед соседками ей, дескать, неудобно.

Но – вернемся к нашим собакам, хватит уже о людях, не заслуживают они нашего внимания. Так вот, вы лично когда-нибудь существо более преданное и любящее, нежели чем собака, встречали? Умное и благородное, жертвенное и благодарное за одну лишь корку хлеба, видели? Да ни одна женщина такой собачьей жизни не выдержит, а вот собака – выдерживает!

 И не надо ругать ее за то, что она от вас налево сходила, да щенков вдруг принесла: может, и у вас бы с ней любовь получилась, да только вы с ней по генотипу не подходите. Зато жить можете душа в душу, и никто вас не разлучит вплоть до самой гробовой доски, в отличие от жены: та без спроса и согрешить может, и с любовником сбежать, несмотря на родство ваших ДНК, что уж вовсе непростительно.

Кстати, если уж вы в очередной раз умудрились пережить свою лохматую любимицу, то, пожалуйста, не заколачивайте ее в доски, и не сжигайте, а положите в могилку просто так, в одной только шерсти, да подсуньте ей под нос то, что она при жизни любила (ни в коем случае не колбасу или сухой корм: это она так, чтобы вас не обижать, с аппетитом поглощала): шмат мяса, можно с мозговой косточкой, или хотя бы тушку бройлера: она же всю жизнь об этом мечтала.

 И, быть может, тогда эти слова наконец зазвучат гордо: «Собаке – собачья смерть!».

О ВТОРОМ СЧАСТЬЕ

Второе счастье – это примерно как второе дыхание, оно добывается упрямством, целеустремленностью, и наплевательским отношением к условностям. Ну, начал ты выдыхаться уже на втором километре, глаза под цвет рожи – красные, во рту – кака, в боку колет, - нестрашно, превозмоги боль, и не обращай внимания на то, что на тебя скептически посматривают с трибун: беги. Беги сколько сможешь, пока или не упадешь, или же к тебе не придет второе дыхание. И тогда – вернется ритм, падет красная пелена с глаз, и мы еще посмотрим, кто кого.

Так же дело обстоит и с наглостью: сдаешься ты, пасуешь, прогибаешься под натиском оппонента – все, игра проиграна, пиши пропало, доставай свой кошелек и расплачивайся. И совсем другое дело, если ты нашел в себе силы для того, чтобы вывернутся наизнанку, и, став другим человеком, посмотреть на себя со стороны, и – решайся, тут либо пан, либо пропал, третьего не дано.

Закуси удила, отключи эмоции – и вперед, блеф – те же деньги, так давай, крути нейронами в своей башке, как компьютер свой жесткий диск, выстраивая логическую цепочку возможных вариантов развития событий, выбирай из них самую абсурдную, и – удачи. По собственному опыту знаю: срабатывает, ведется народ от такой околесицы, что ты тележками вываливаешь им на голову. Здесь главное, повторюсь, придумать нестандартный подход к решению проблемы, и кон – твой.

Да, кстати, прошу не путать наглость с хамством: хамство – примитивно, тупо и отвратительно, оно – рудимент сознания хищника, в современном же человеке оно есть некий субстрат, впитанный с молоком матери, даденный нам без труда и каких-либо усилий с нашей стороны.

 Наглость же взращивается, тщательно культивируется человеком методом изнурительных упражнений с самим собой. Она – продукт цивилизации, и оттого должна быть утонченна, как бритва, и внезапной, как клинок. И размахивать им направо и налево не стоит: привыкнут, сволочи, проклянут и отвернутся. Да и сам клинок от слишком частого употребления тупится, нет уже в нем былой остроты и проворства, так, механистика одна.

Так что однозначно не стоит превращать свою наглость из великолепного оружия в вульгарную дубину: неровен час, нарвешься на молодого наглеца, и прощай, оружие. Тем-то и дорого, и уважаемо наше второе счастье, что собирается оно по крупицам, плавится и выковывается с болью в душе, а применяется творчески: иначе какое же это счастье? То, первое, природное, не в счет: нет в том твоей заслуги, чтобы наслаждаться простыми вещами – вкусно покушать, окунуть свои телеса в дивные Мальдивские воды, да детишек по головке наглаживать. Да, это приятно, однако же такое счастье даже кошке доступно, и тьфу на него.

Наглость же совершенно не такова: в ней буйствует огонь жизни, азарт ее бурлящего течения, которым ты способен управлять, здоровая злость естествоиспытателя, проверяющего себя на прочность. Так что: если приглядели симпатичную девушку, смело присаживайтесь к ней, и да пребудет с вами второе счастье и второе дыхание.

Т

О ТАЙНАХ И ТАИСТВАХ

До чего же мы любим тайны, особенно – чужие! Свои-то, те не очень, порой даже стыдимся их и стесняемся, да куда подальше прячем, дабы душу они нам не бередили, так ведь нет: непременно найдется вдруг в компании один подлец, что всем твоим друзьям-знакомым про эту самую тайну и расскажет. А тебе что, спрашивается, остается делать?

Вот-вот, сидишь себе в уголке, и глупо хихикаешь вместе с остальными, проклиная белый свет и собственную глупость. А друзья-то, мерзавцы, как радуются, глядя на твое смущенное лицо! Нет, чтобы плюнуть в харю этому болтуну, да лжецом его назвать, так ведь нет, даже по плечу тебя якобы утешающее похлопают: «Ну, ты и учудил. Ничего-ничего, бывает».

 И ты в ответ на такое надругательство над психикой сдерживаешься-сдерживаешься, и наконец тебя прорывает почище плотины, и понеслось: «А ты сам в девяносто первом помнишь, что отчебучил?». Нет, дальше я вам рассказывать не буду, что было с моим другом в девяносто первом: пусть до поры до времени это остается тайной для нас обоих. На будущее ее прибережем, на всякий пожарный, так сказать, когда захочется выплеснуть из себя очередную гадость, накопленную за долгие года нашей быстротечной жизни.

И еще: признаться, я подобные сцены просто органически не перевариваю: это же пытка сплошная – смотреть в глаза человеку, который тайны от тебя прячет, затем – теряет, которого только что при тебе вывернули наизнанку, а про отсутствующих и ушедших (лично мне) и вовсе говорить как-то не того. Ну, да, каюсь, пусть «не того», неэтично, но все же порой интересно. А все отчего?

Вот вам ответ простой, он предмет пустой: не любим мы оставаться в одиночестве со своим хламом тайных грешков, нам непременно компанию таких же идиотов подавай, и чем она значительнее, тем лучше. И оттого-то, опять-таки, чужая тайна гораздо больше ценится.

 Куда как важнее, занимательнее для нас неведомые страсти людей великих, знаменитых, и, следовательно, умерших: что-то я в последнее время среди еще живущих великих не наблюдаю. Деградирует, видимо, народишко, количеством берет, а не качеством.

Одни только желчные циники навроде Губерманов с Шендеровичами, да Жванецкими, и остались, да и те – поголовно евреи. Перевелись на земле-матушке Сократы с Менделеевыми, оттого-то, видимо, даже водку, и ту стали невкусную гнать. Кстати, о спиртном (spiritus vini, geistige Getraenke), то есть – почти что  духовном: его пьют (есть варианты духовного – жуют, курят, нюхают), на всех без исключения значимых сакральных церемониях, ибо, не впадая в транс, крайне сложно всей душой и сердцем причаститься таинств.

И не надо говорить, что в исламе сухой закон: а асассины откуда? Где растет самая запашистая травка, да мак сочный вызревает?

То-то же: хрен редьки не слаще. Любим мы таинства и обряды, и не столь суть важно, шаман тебе в бубен бьет, буддийский монах ли мантры читает, или же сам Иоганн Себастьян Бах на органе наяривает: по барабану нам все это, лишь бы тайну сакральную хоть одним глазком, но подсмотреть, пусть даже краем уха, но подслушать.

Да для нас порой хоть в вольные каменщики записывайся, дай только неизведанное собственными руками потрогать, а еще лучше – создать: ведь именно благодаря масонам Америка стала именно той страной, именем которой когда-то назывались аж два континента сразу. Увы, но это так: если человек летал в Америку, то это – именно в Штаты, а не в Бразилию или же в Чили, а все почему? Потому, что Симон Боливар с Че Геварой масонами не были, вот почему.

И теперь даже Великобритания вынуждена к своему выкидышу прислушиваться, хотя и поступает, как положено, по-прежнему, по имперски: то  нас с теми Штатами стравит в Фултоне, затем, поняв, и взвыв от огорчения, видя, что Америку ничего не берет, переориентировала ее на восточную Европу, да на Ближний Восток, уже чисто для проформы поддерживая «миротворческие инициативы» (убивая заодним двух зайцев: и США ослабляют, и Россию наркотой травят), и конца и края этому не видно. Но ничего: лаймы нам в конце концов еще за Севастополь ответят, и за Цусиму, а за Гитлера с Лениным мы тоже им отдельное спасибо скажем, пакостникам мелким.

И это уже ни для кого не тайна, тут даже к бабке не ходи.

О ТРУБАХ

На всем белом свете крайне сложно найти вещь более распространенную, нежели чем трубы: они как внутри нас с вами, так и повсюду вовне нас, просто мы настолько к ним привыкли, что не замечаем их, незаменимых.

Нет, мужики, разумеется, вспоминают о них чаще, нежели чем женщины и дети: у многих (увы!), по утрам они просто горят, но стоит лишь загасить огонь, как неблагодарный человек тут же забывает про трубу, которая звала его, поднимала с кровати, и заставляла плестись в ближайший магазин. Но – уже все, пожар потушен, и совершенно счастливый мужик, причмокивая, пропихивает в свою несчастную у – тробу (у – трубу), бутерброд с ливерной колбасой.

Фу, какая гадость! Он что, думает, что его самой (ну, или почти самой), важной трубке так необходима эта дешевая эрзац-колбаса? Да она бы куда как с гораздо большей благосклонностью приняла один хлебушек всухомятку, или же с чистой водичкой, да кто ее об этом спрашивает? Признаемся: глухи мы к своим трубам, пока не приспичило. Но – довольно шутки шутковать, это было так, лирическое отступление, давайте дальше будем разговаривать всерьез.

Итак, постараемся для начала разделить трубы на два лагеря: в первом у нас будут рукотворные – газовые, водопроводные, канализационные, музыкальные, и так далее. Во втором – естественные: пищепроводные, пещерные, костяные и божественные.

Начнем, разумеется, с рукотворных: они понятнее – как-никак, сам человек их и делал, а мы с вами кто? Правильно, мы – трубопрокатчики, трубоукладчики, трубо… одним словом, трубадуры и трубадураки.

Ох, и как же сложно с нами, с такими, трубам! Нет, они со смирением терпели, когда их, еще красных от жара, катали на заводе (ерунда, рождаться – это тебе не фунт изюма, это всегда больно), затем мучили электродами, навеки сваривая трубы одну с другой, от этого труба становится только длиннее, масштабнее и значительнее, это трубам льстит: наконец-то они обрели долгожданную законченность и смысл, получили вдохновение в виде воды, воздуха или же газа, тут уж как кому повезет.

 Немного хуже тем, что несут через себя не чистый продукт, а уже переработанный, но даже это их не слишком корежит: все равно их чистят, за ними ухаживают, причем порой даже тщательнее, чем за своей девушкой, разве что цветы им не дарят. Зато: их обожают кошки и собаки, а это, без преувеличения, куда как более приятное и продолжительное удовольствие, когда они греются на твоем люке, нежели чем мертвые цветы вместо живых скотинок, так что – к чему эти цветы?

Несколько сложнее обстоит дело с рождением труб музыкальных: мало того, что люди их, как положено, плавили, затем раскатывали в тонкие листы, паяли, так потом еще что надумали: напоследок молотками по ним лупить! Форма им, видите ли, не нравится! Звук у них не тот выходит! А ты себя молотком своим пребольнючим так себя по башке, да по почкам побей, садюга, еще не так запоешь!

Но, в конце концов, устав и обессилев от мук, трубы сдаются, и начинают покорно выполнять то, что от них хотят, страшась нового наказания. Однако – увы! – их эйфория длится недолго: мало того, что в них постоянно плюют, а затем – трясут, так ведь еще и роняют и мнут, сволочи! То о косяк их ударят, то с лестницы уронят – и снова давай дубасить своими молотками. А потом еще наждачкой шоркают и полируют, что совсем уж нестерпимо.

 Это для труб, чтобы вам понятнее стало, то же самое, как если бы с вас живого кожу сдирали. И что здесь такого, что на трубе – патина, и на ней солнышко не так блестит?! «Господи, - напрасно молятся трубы, когда их драят, - пусть меня сломают, наконец, пусть меня растопчут, лишь бы кожу с меня не снимали! Я же без нее совсем беззащитна, мне моя патина нужна, я под ней прячусь, помоги же мне, о Великий композитор!».

 Но – тишина, и только «шир-шир»: это не композитор, это инквизитор очищает их от одному лишь ему видимой скверны. Может, оттого-то лично мне самому из духовых произведений и нравятся «Прощание славянки», да «На сопках Маньчжурии»: в них, как капли металла, слиты воедино и торжественность, и боль, и горечь утрат, и радость очищения. А в качестве легирующего элемента – честность, сама правда жизни, что ли: ведь все это, о чем они поют, трубы испытали на собственной шкуре.

Фух, как же мне их жаль… Но – довольно о рукотворных, давайте уж, коли начали тему, поговорим об естественных трубах. Как ни странно, однако судьба у них не менее злокозненна, нежели чем у тех, что созданы человеком: стоит двуногому лишь обнаружить пещеру, он тут же принимается чадить в ней, разводя костры, гадить, и рисовать на стенах всякую непотребщину.

Некоторые даже умудряются залезть в самое их чрево (читай – в душу), забивая в нее железные штыри, да протягивая всюду мерзкие капроновые веревки. Что же вы, люди, с пещерами-то делаете? К вам же без спроса никто в душу не лезет, а вы?!

Кхм. Опять никакого просвета. Про пищеварительные вам рассказать? А не вы ли сами не далее, чем час назад, заливали их вредным (кофе, колой, пивом, водкой, молоком), напитком, который, закисая, разъедает стенки ваших труб, раздувает их, и, наконец, заканчивается освободительным пшиком? А соленое? Жирное или перченое? Оно что, полезнее? Ничуть не бывало: если хотите в этом убедиться, то для наглядности насыпьте себе в глаза сперва соли, затем – перца, и залейте это все маслом, желательно – кипящим. Угу, неохота. Конечно же: столько ингредиентов перевести – и все из-за одного жалкого эксперимента. Ну да, ну да.

Однако, увы, все это еще семечки: самая тяжелая участь – у труб божественных, и не говорите мне что это – всего лишь метафора.

Иерихон разрушен? Разрушен. Геркуланум с Помпеями из-за чего сгинули? А Атлантида? Ага, силы природы: вулкан, дескать, невзначай проснулся, вот и все дела. А ведь вулкан есть ни что иное, как труба!

Да-да, дело – труба, дело – табак (срочно бегите в магазин за трубкой!), и вообще: пора сливать воду. Так вот: «tuba mirum», сиречь – «трубный глас», он что, зря так называется? Прошу заметить: не на скрипке играют, не на органе, и даже не орут тебе на ухо вульгарно, а именно в трубы трубят. А все почему?

Да потому, что как мы на свет Божий из трубы появились, так в нее и уйдем. Причем – даже ноги перед входом не вытрем, не успеем просто.

О ТРУСАХ

Для порядка позвольте мне сделать сперва маленькое уточнение: речь пойдет не о трусах, этом маленьком народце, порой даже не вызывающем ни малейшего сочувствия, а о трусах, достойной и неотъемлемой части нашего гардероба. И нечего пожимать плечами в недоумении: сколько мы себя помним, мы всегда в трусах, даже если одни и в туалете.

Прошу прощения у ортодоксальных мусульман, у одетых в килты шотландцев, и у презирающих условности цыганок, однако трусы для всего остального человечества – это атрибут самого рода, ибо именно человек способен по собственной воле одеть материю на чресла, дабы…

Вот об этом «дабы» мы и поговорим. Владимир Соловьев (который не режиссер, а философ, последователь и православный реаниматор Канта), считал, что первой ступенью, отделяющей человека от животного мира, является чувство стыда (направление иерархического вектора – сверху вниз). Далее следуют совесть (равноправное отношение), и, наконец, благоговение (снизу – вверх), но не о мыслителе, и не об иерархии сейчас речь, а о его посыле и смысле.

Итак, опираясь на вышеизложенную концепцию, я предлагаю провести краткую ретроспективу искусства: античные боги у нас там, как один, «с этим самым», но «это самое»  прикрывающее, даже листики, и те начали только лишь в христианские эпохи (именно – эпохи, и я это подчеркиваю), подрисовывать.

 А чего ради, спрашивается, с какого такого перепуга? Ведь даже Адама с Евой, и тех изображали с листочками на причинных местах, а как это могло быть, когда и стесняться-то было некого (да и стыда, как такового, не существовало: не отличался в Эдемском саду человек ничем от животных), что же касается Бога, то какой смысл стесняться своего творца, если он тебя знает, как облупленного?

Так ведь нет: подрисовали им фиговые листочки, хотя, пожалуй, даже и сам Леонардо не смог бы объяснить святой инквизиции, как и на чем они там держатся. Но – довольно о технических деталях, мы с вами здесь не предохранители на своем «БМВ» меняем, а рассуждаем о предохранителях другого рода, метафизического.

Итак: что такое есть стыд? Не буду цитировать Соловьева, довольно уже с него и того, что о нем вспомнили, перескажу лучше своими словами, как будто… Да, как будто бы вы, как равный к равному, зашли к малознакомому человеку в офис в чем мать родила.

 Почему именно равный к равному? – да потому, что, когда начальник входит без трусов к подчиненному – то это можно истолковать как знак внимания, или даже намек, а ежели наоборот – то обычное, обыденное, оскорбление. Так вот, «равный к равному»: безусловно, ваше появление в таком виде будет воспринято с некоторым осторожным оптимизмом – когда еще такое брутальное поведение собственными глазами увидишь, да сопоставишь предполагаемые умственные способности посетителя со своими.

Однако же: равный под номером два после визита нашего эксгибициониста вдруг начинает неведомо чего стесняться, и – что делает? Правильно, он отправляется в баню или сауну с друзьями и знакомыми, полузнакомыми, и вовсе незнакомками: больно уж у него зудит осознание, что он – здесь, а рамки дозволенного – там, рядом с античными богами и прочими гекатонхейрами. В итоге получается полная ерунда: ты – не титан, и не герой, и даже не Вася с Вознесенки, а простой мужлан третьей свежести.

И что с того, спросите вы? Да то, что затем человек стыдливо одевает трусы, и отчаянно трусит, не зная, что он наутро скажет своей жене. Так что моя поправка в самом начале была, похоже, излишней: трусы и трусы – не только омонимы, но и синонимы.

У

О МЕДВЕЖЬИХ УСЛУГАХ

Я как-то в юности прочитал, что медведь и кабан – наиболее сходные с нами по анатомическому строению живые существа. Узнав это, я искренне удивился: во-первых, они – не приматы, и, во-вторых, медведя на задних лапах я еще могу себе представить, но вот свинью? Это ведь тебе не три поросенка из мультика.

Однако же: кишечный тракт у нас с ними одинаковый, легкие с сердцем – схожие, нервная система – тоже, оттого, возможно, даже и стиль мышления аналогичен: как-никак, а бытие, как ни крутись, определяет сознание. Наверное, стоит согласиться с учеными, когда те говорят, что единственное, что роднит нас с обезьянами – так это теория Дарвина.

 От медведя мы произошли, однозначно от медведя (в родство со свиньей мне как-то даже в самом разнузданном состоянии верить не хочется). Поэтому я предлагаю поговорить о них, косолапых. Но предварительно я убедительно просил бы вас, оставив чтение, подняться с кресла, и встать на пол: ступни – носками внутрь, далее, руки вам необходимо немного свести перед собой кольцом, но не замыкая их, и – рычите! Во весь голос, во всю свою глотку рычите! Да не здесь же, перед столом! Встаньте наконец, непонятливые,  перед зеркалом, и снова: носки – внутрь, руки уже понятно как, и, - ну? Ну!

Тьфу ты! Забыл, что близких надо сперва предупредить, а то они уже вон, за телефоны нервно хватаются. Не понимают, глупые, что ты дух предков так вызываешь. Позакрывались еще тут по комнатам да по туалетам, как яйценесущие страусы, да визжат похлеще макак зеленых.

Но -  да и леший с ними: главное, что отчего-то тот медведь, который отражается в зеркале, вышел очень даже симпатичный, одухотворенный, и даже – человечный.

Ну вот, опять вы мне не верите. Что, слабо самому встать перед зеркалом, да на весь дом зарычать? Кишка тонка? Тогда, извините, похоже, что ваши предки были именно свиньями, так что клацайте теперь себе копытцами тихохонько к холодильнику, и, хрюкая от удовольствия, поглощайте пищу, самое вам место на кухне: медведям далеко тушку носить не надо. Сразу же здесь, на месте, разделал, посолил, (медведи обожают в меру просоленную, прожаренную свининку), и вкушай себе свежатинку, да сок с бороды утирай, с благодарностью поминая благородной отрыжкой ароматную хрюшку.

К чему я все это? Да отгадать проще некуда: люди медведями для того и рождены, чтобы напоминать свиньям, оказывая им посильную медвежью услугу, что их судьба могла быть иной, и они тоже могли бы стать людьми, без стеснения рычащими себе в лицо.

Помните альбом «Пинк Флойда», «Animals»? Так вот: про свиней и овец там было, про собак – тоже, но отчего-то про медведей – ни слова. Быть может, оттого, что медведи – это все-таки люди? И они, если что, всегда готовы вам оказать последнюю медвежью услугу – бросив скомканную салфетку на стол, благодарно произнести: «И до чего же вкусная была свининка!».

Ф

О ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ ВЕЩАХ

Как водится, я начну рассказ с экскурса в историю и смысловой нагрузки термина фундамент, дабы впредь больше не отклоняться от разговора. Итак, фундамент – это цельная конструкция, которая, будучи основанием, тем не менее, не является самодостаточной: его предназначение – служение производному, вторичному, но тем не менее самому главному: надстройке, какого бы типа она бы ни была. Это может быть и жилое помещение, и сарай, и даже ветхая умозрительная теория, выстроенная на основе гипотетического предположения: без основополагающих принципов и крепких фундаментов, что материальные, что духовные сущности быстро рассыпаются в прах.

Далее: фундаменты, как таковые, не способны к самостоятельному развитию, ибо если к ним, согласно плана, и добавляется новая часть, то для первоначального фундамента это означает лишь то, что он становится частью общего основания, и не более того. Про разрушение я говорить не буду: оно и вовсе кощунственно.

Так вот: в новом плане строительства (дома ли, или же теории), наш изначальный фундамент превращается из самодовлеющей единицы в эклектический элемент, объединенный со своим новым соседом только лишь замыслом архитектора. И чем дальше – тем хуже: из единого, ответственного организма наш герой превращается в отдельный блок, и даже – в кирпичик, тем самым уничижая саму идею фундаментального строительства.

Однако современные творцы не остановились даже и на этом: они возвели эклектику в принцип, и самое ярчайшее подтверждение тому – так называемые монолитные дома. Что? Вы хотите сказать, что это и есть идеал фундамента, цельного, единого, и на все времена?

А вы посмотрите, сколько в нем, в монолите, всего там намешано: там и нерудные материалы различных фракций, и вода совершенно невообразимого химсостава, специальные добавки, отвердители, да легированная арматура не поддающихся описанию форм и кристаллических структур. Да при рождении вселенной элементов, и то меньше было! Вконец уничтожена теперь сама идея цельного фундамента, и превращена из неорганической, но единородной, в не – органичную и чуждую, поту - и даже вне-стороннюю для человека.
 
К сожалению, то же самое касается и духовного строительства: вы можете вспомнить хотя бы одну современную теорию (даю фору: одна, нет, две тысячи лет), которая не была бы производной от ранее сформулированной, включенной в обновленную эклектику, предтечи? Эйнштейн, Бор, сотовые телефоны? – недоуменно спросите вы. А я отвечу: Библия, древние греки, и бубен шамана. Глупости? Ну-ну.

Не хотел говорить об искусстве, однако, видимо, натура у меня такая: если уж наболело, то непременно скажу. Впрочем, не стану раскладывать все по полочкам, это вы и сами так все знаете, и, если уж совсем не лишены чувства прекрасного и гармонии сущего, то воотчию ощущаете: напрочь лишено современное искусство целостности и совершенства, оно чрезмерно человечно, оно – как троянский конь, и нет на этом деревянном монстре места для великих.

То же самое касается и праматери всех наук – философии. Договорились даже до такого тезиса, что «философия – не наука, наука – не философия», настолько все бездарно и неоригинально. Однако хуже всего обстоит дело с сакральным, и я нисколько не удивлюсь, что лет этак через двести (а может – и через сто, как знать?), экуменисты с сайентологами и вовсе завоюют умы всего человечества, и наши потомки будут смотреть на храмы, как на архитектурные украшения, на мечети – как на пережиток старины, а на синагоги как на нелепые архаизмы.

Господи, спаси же нас и помилуй, и не дозволь нам потерять последний наш фундамент: веру.

Х

О ХРОНОПАХ

И надо обвинять меня в плагиате: просто у меня есть друзья - хронопы, так как же о них не написать, когда я их люблю? Кстати, и сам термин «хроноп» (к сожалению, уже никак не спросишь у дона Хулио, с какого это дуба он рухнул, когда его придумал), сам по себе уже внушает уважение: ведь ежели «хронос» - это время (хрен с ней, с натяжкой), то тогда «хроноп» - это кто?

Бессмертный? Хранитель времени? Или же простой человек, который на это самое время с высокой колокольни плевать хотел? На мой взгляд, последнее. Так вот: мне подсознательно нравятся люди, которые умеют плевать на время. Уже час ночи – а они сидят, и, высунув язык от усердия, пишут или рисуют, два часа – вредный крепкий кофе без сахара пьют, четыре часа утра – та же картина: расхаживают себе по комнате, да вслух стихи декламируют. Свои, чужие – не столь суть важно, главное, чтобы женушку свою любимую с дитятками невзначай не разбудить, а то они как начнут орать, так и вся работа уже насмарку.

Нет, что ни говори, а хронопу просто необходима тишина и покой, без этого он жизни себе не представляет, в недружелюбной атмосфере эта цаца, видите ли, хиреет, заболевает, и превращается в противного и чревоугодливого брюзгу. И что получается в итоге, этак через годик? Из довольного жизнью, радостного холерика мы получаем тучного, заплывшего до самых бровей жиром, меланхолика, видели уже такое, больше не надо.

Впрочем, наш хронопчик без шума и суеты тоже протянет вряд ли больше дня: оставаться самому с собой наедине двадцать четыре часа подряд (тысячу сто сорок минут, или же восемьдесят тысяч четыреста мучительных секунд!), - это же уму непостижимо!

Хроноп – это интроверт и экстраверт в одном лице, и не говорите мне, что такого не бывает, потому, как в принципе быть не может: якобы у вас плюсы с минусами создают лишь одно только короткое замыкание, искры, затем – взрыв и все, вселенский пожар. А у хронопа это «короткое» - на всю жизнь, и душа у него – полымя и геенна огненная. И воды, чтобы этот пожар залить, под рукой нет, и не предвидится, МЧС на звонки не отвечает, да и нужна мятущемуся в огненном кольце страдальцу вода: живет он в нем, как саламандра в печи, и холодно ему в, от леденящих объятий постылой, определенности. Плохо становится хронопу и безысходно тоскливо до такой степени, что хоть самому себе свечку ставь.

Разве что родственники и знакомцы ему на собственных похоронах ни к чему: как они его при жизни любили, так и он их прощает. Только бы вот с друзьями-хронопами поскорее увидеться: хронопы ведь долго не живут.

Ц

О ЦЕННОСТИ И ЦЕЛОСТНОСТИ, КАК О НЕОТЪЕМЛИМОЙ ЕЕ ЧАСТИ

«Це гарно! – подумав, отложит в сторону надкусанный шмат сала, степенно подправив тыльной стороной ладони свои  пшеничные усы, типичный, придуманный москалями в байках, стереотипный хохол. - Якже оно усё у целости, та сохранности» (прошу прощения, подзабыл – то ли в сохринности, то ли в сховатости), - и вытерет (а «не вытрет») втихушку от благоверной масляные пальцы об скатерть, одобряя мой выбор темы.

И пусть его: в том числе я и для него пишу. Ведь он – мой брат по крови, по языку, по вере, да и вообще, люблю я украинцев, родные они мне, добрые, и до последней крошки готовые поделиться с тобой самым что ни на есть дорогим – улыбкой и сердцем.

А то, что они хитроватые, так ведь это тоже «гарно», так же и жить веселей? Понимают наши братья-славяне толк в ценностях, и чем те больше, тем, соответственно, предпочтительней, потому что ломоть сала куда как лучше, нежели чем кусочек, да и кабанчик однозначно способен вызвать больший аппетит, нежели чем простой ломоть.

Вот и древние также рассматривали ценность через призму целостности, поскольку последняя – это полнота, изобилие, и, соответственно, благо, а любое отступление от полноты есть ущербность, и, следовательно, зло.  Аналогично полагали и христианские богословы, о чем свидетельствуют такие расхожие фразы и термины, как «вероотступник», «оступившийся человек», да «без Божьей искры в душе»: любое отступление от целостности, соборности, католического, или же православного толка, расценивалось как болезнь, увечье и убожество.

Правда, в данном аспекте Россия, как всегда, переплюнула весь остальной мир: отчего-то полюбили у нас убогоньких (они, дескать, от Бога), блаженненьких (ибо их есть царство небесное), да всяких там прочих нищих страдальцев, и даже, как в назидание потомкам, поговорку подходящую выдумали: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся». Быть может, оттого, что мы недооцениваем собственные силы, чрезмерно надеемся на авось, или же попросту не ведаем, зачем это суетное нам все надо, однако же: мы с вами до сих пор живы, почти что невредимы, и, как следствие, совершенны, и неописуемо прекрасны.

А для полного счастья нам не хватает сущей малости: умения ценить гордость и достоинство других людей, любить их всей душой такими, как они есть, целиком. Не пробовали? А вы рискните, и тогда, глядишь, и тебя самого тоже полюбят.

Ч

О ПОЛЬЗЕ ЧРЕВОУГОДИЯ

Неторопливо и тягуче текут в нас соки нашей жизни: нет у них стимула двигаться, пошевеливаться быстрее, чем есть, поскольку главный их принцип – закон сохранения энергии.

Быть может, человек был бы и вовсе счастлив, наблюдая за их неспешным течением, если бы не одно маленькое «но»: он никак не в состоянии отделаться от суетных, прямо-таки молниеносных, что быстрее скорости света, мыслей. Раздражают они человеческий организм, заставляя сердце биться чаще, чем нужно, передвигаться больше, чем это необходимо, короче, привносят в его устоявшееся, счастливое состояние пустую тщетность и суету. То любви им, видите ли, подавай, то успеха быстротечного и преходящего, а то и вовсе – власти, тем самым все больше и больше удаляя свою жертву от самого важного, самого сокровенного: состояния умиротворенности и покоя.

То ли дело жизнь гедониста: вкусно и обильно откушав, подремал, нехотя проснулся, еще раз перекусил: красота. Мысли гедониста текут вяло и плавно, почти не касаясь берегов, мир – прекрасен, настроение – лучше некуда. Лежи себе на диванчике, да животик, кхм, - брюшко, наглаживай – это ли не подлинное наслаждение?

 Диоген вон жалел, что голод, в отличие от похоти, нельзя утолить, поглаживая живот, а тут – ничегошеньки даже больше по сути и не надо, даже на женщин если и хочется посмотреть – так это по телевизору. И это правильно: они – вредные и ненужные, и, что самое главное – прожорливые, а человеку тот цыпленок, что в духовке томится, еще и на ужин пригодится. Хорошо ему одному, толстому и сонному, ему уже никакие мысли о женщинах не страшны.

Нет, правда: будь в вас, к примеру, этак за полтора центнера веса, вы что, о женщинах стали бы думать?! Да ни за что! Жизнь и так без них тиха и прекрасна, и ладушки, и ладненько, что ее никто не возмущает. А если бы завтра было бы еще и не на работу – совсем восхитительна. При мыслях о работе гедонист горестно вздыхает, снова гладит свое главное, объемистое, как бочка, богатство, и ему вновь становится хорошо.

Ничто так не примиряет так человеческий организм с работой, как большой живот и ароматная курочка.

Что, разве нет? А тогда вы погладьте себя по животу, и поймете, насколько это приятно и отрадно. Чего вам опять?! Ах, живота нет? Так отрастите, в чем проблема-то, собственно говоря?

Купите себе на рынке хорошей вырезки (плохую не берите, от нее только изжога и несварение), молочного поросенка, деревенской сметанки, ветчинки, грудиночки, огурчиков-помидорчиков, зелени, и прочей там картошки с баклажанами. Да, колбасу тоже можно, но лучше – сразу порезанную, чтобы времени зря не тратить. Про хлебушек с разливным пивом тоже не забудьте, прошу вас, иначе ничего не получится. Так вот, затем вы возвращаетесь к себе домой, отключаете напрочь все телефоны (не дай Бог, кто незваный на запах прибежит!), и с упоением, под бокальчик искрящегося пузырьками пива, - нет! – ни в коем случае не стоите, вы сидите возле плиты, наслаждаясь запахами готовящейся в ней снеди.

  Что, слюнки уже текут? Так в чем же дело? Садитесь прямо сейчас за руль, заранее отодвинув подальше от него сиденье – и вперед, на рынок! И вы, уж поверьте, уже сегодня начнете гладить себя по животу и мурлыкать от счастья. Я вот лично так и сделаю, и пусть, если что, вам будет завидно.

 А если у кого-то есть возражения, что, дескать, это же целое дело: ехать, затем выбирать-покупать, потом тащить домой, да готовить, уверяю вас: нет ничего слаще, чем предвкушение. Разве что – само вкушение. Так что почаще прислушивайтесь к своему организму: он куда как умнее вас. И лишние мысли тут ни к чему.

P.S. Лично я вешу пятьдесят девять с половиной килограмм, и никто меня не убедит, что быть худым, и даже стройным до жалости – это плохо.

P.P.S. Не надо так ржать: я - не баран, и не собака, я – человек. Все, я обиделся.

О ЧУДАХ ЧУДЕСНЫХ

Да-да, вы не ослышались и, так сказать, не овиделись: именно что о чудах, а не о чудесах хочу я повести свой рассказ, ибо каждое чудо – оно индивидуально, и не стоит их все сгребать в одну кучу, чего бы они не заслуживали. Разве не так?

А, к примеру, одно то, что вы с утра воспряли, буквально-таки возродясь к жизни, это разве не чудо? И не говорите мне, что «сегодня тот же день, что был вчера», День сурка в России явно не привьется, да и не бывать ему у нас никогда – не та страна, не та (почему «не та»?),  - именно та ментальность, что каждый день преподносит нам все новые и новые сюрпризы, и любое мгновение способно превратить твое существование в ад, а может – и наоборот. Только вот это тоже ненадолго, максимум на годик-два, а затем ты привыкнешь, смятенно ожидая нового чуда.

Не дождемся? Не происходит с нами ничего такого особого, чудесного? А вы глаза-то разуйте: разве травка-муравка, зеленая и радостная – это не чудо? Счастливые глазки ребенка или влюбленной женщины – это не сказка? А то, что эта самая женщина назавтра с самого утра вас пилить примется – неправда? Правда это все, и мужики меня ой как понимают. А ведь начиналось все с немытой вечером посуды…

Чудеса, да и только. Но: хватит о чудах грустных, давайте лучше поговорим о тех, что проплывают мимо нас с вами, практически на расстоянии вытянутой руки. Злые мы с вами стали, глухие и черствые к чудам, чего уж греха таить, отталкиваем их от себя, как нечто вредное и наносное, а ведь они – это частицы окружающего нас мира, а, следовательно, нас самих, и тем самым стремимся без устали избежать встречи с настоящим, до мозга костей подлинным, великолепием палитры красок творения Божьего.

Что там, комарик у вас вдруг кровки взаймы, звеня, попросил? Так вы от всей души дайте ему ее, да не отмахивайтесь: не оскудеете. Из комарика получится малинка, ее слопает рыбка, вот ее-то потом саму вы себе на ужин и приготовите. Не надо жалеть кровушки для комаров. Это вам стократно возвернется, сторицей, и нехай, что нога чешется: лучше чесать ногу, чем голодное брюхо. Что еще? Дождь есть, а радуги – нет? Уже почти месяц льет, как из ведра, а небесного коромысла как не было, так и нет? Ну, это уж однозначно чудо, а еще чудесней – что деревню Гадюкино так до сих пор и не смыло, все живы и лишь похмеляются.
 
Ах, да, чуть не забыл: адронный коллайдер же запустили, дабы всему миру доказать, что чудес не бывает. Ага, я тоже охотно поверил бы в это (стабильность, если она положительная, чудо как хороша), да только я в нее, в отличие от чудес, ничуть не верю: ну, докажут, что мезон (или как его там? Физика еще Фикусом,вроде, зовут) – это не фантом, а самая что ни на есть реальность, и что с того? Люди от этого в чудеса верить перестанут, убедившись в кромешной материальности мира, и познав первопричину возникновения вселенной, влюбляться не будут? Да чепуха это все, чепухень, и отсутствие воображения, вот что я вам в ответ на ваш коллайдер скажу.

Настоящее чудо – оно чудно, ожидаемо и влекуще, нет! – даже влекомо, ибо за  каждым чувствующим, жаждущим человеком непременно следует его чудо.

Ш

О ШУТАХ

«Оступившегося – толкни», не так ли писал Ницше в своей шутовской книге? Извините, недопонял: «не так», или «не шутовской»? Ах, и то, и другое неверно. Хорошо, тогда давайте все рассмотрим по порядку: «не так».

Сам знаю, что «не так»: в немецком языке и музыка слова иная, и смысловая нагрузка с нашей разнится, потому-то полный идентичный перевод в принципе невозможен, сколько не старайся. Да и как возможно перевести больного на всю голову Ницше и на одни только уши Бетховена, когда их можно просто слушать и, не переводя, приемлить? Или же не принимать, но это ведь уже из раздела «не так», не так ли?

Вот и великолепненько, вот и договорились. Да, кстати, совсем забыл спросить: а лично вы знакомы с шутами? Не просто с лицедеями из сериалов, а с настоящими, до отчаянья злыми, и до радостного визга, откровенными, шутами? Чтобы вам от их честных шуток одновременно и горько было, и до колик смешно?

Вот то-то же, и мне тоже не приходилось, разве что по телевизору, и то лишь отчасти (навскидку назову …а, нет, никого упоминать не стану), но ведь наш черный ящик – это не шутка, и денег стоит? В настоящего шута можно   и молотком запустить (увернется, он привычный), и розгами его отодрать (попа не горло, заживет), а телевизор все же как-то жалко.  Ну, плюнешь ты в харю министру или президенту – так потом же самому с экрана плевок и отмывать.

 Даже и не смешно ничуть, хоть и абсурдно не меньше, нежели чем с последней соткой в супермаркете перед выбором стоять: эти суки по ту сторону стекла что, совсем в магазинах не бывают? Счета за квартиру не оплачивают? Ах, ну да, если ничего из этого не делать, то, пожалуй, можно, не моргнув глазом, вещать всей стране про правовое государство на подъеме экономики и массового энтузиазма. Маразматики они все там, а никакие не шуты, и мне нисколько их не жалко.

То ли дело шуты ушедшие. Енгибарова помните? На его смерть Высоцкий еще длиннющее, страницы на полторы, стихотворение написал. Процитировать, увы, не сумею, память уже не та, но суть все же передам: настоящий шут - это вор, который незаметно крадет у вас, у зрителей, ваши боли, заботы и беды, вбирая их все в себя, в свою собственную широкую и всеприемлющую душу. Емкая метафора, не правда ли? Да и сам Владимир Семенович кем был? Не шутом разве?

 А вы припомните хотя бы одну его песню, в которой не было бы пусть грустного, но юмора. «Кони привередливые», да? Дескать, серьезная же песня, серьезнее некуда. Хорошо, тогда записывайте, я диктую: «Мы успели в гости к богу? Не бывает? Опоздали. Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами?». Непонятно? Короче: цирк уехал, а клоуны остались. Что вам еще? «Банька по-белому» вам покоя не дает, мол, тяжелее и придумать уже ничего нельзя. А как тогда вам такие вот строки: «А на левой груди профиль Сталина, а на правой – Маринка анфас», какова сладкая парочка? Или же: «и меня два красивых охранничка повезли из Сибири в Сибирь». Ну а Вологда, она, как известно, «вона где». Хотя это уже совсем другая песня.

Про Никулина вам рассказать? Про Олега Попова? Пардон, тот же еще жив, разве что в Германии теперь живет, но ведь отъезд, по сути, немногим отличается от ухода? Так что можете смело еще хоть кого в выше приведенный список шутов добавлять, оставляю это на ваше усмотрение, хотя априори уже не согласен: шуты и паяцы, шуты и придурки, шуты и политики – это все же не одно и то же.

 Хотя, возможно, насчет последнего я все же погорячился, ведь в старые недобрые времена придворный шут был далеко не самой последней фигурой в дворцовой иерархии, и его слово порой значило больше, нежели чем тщательно выверенная речь премьер-министра или же увещевания первосвященника. Именно шуту дозволялось, и даже вменялось ему в обязанность говорить в лицо правителю всю правду-матку, какой бы горькой она не была, и даже в то время, когда он, самодержец лукавый, лебедя откушивать изволят.

И ведь – слушали! Кидались костями, ножами, тарелками, но – слушали! Бояре зубами скрипели, то убить, то подкупить шута пытались, однако тоже слушали, да еще как прислушивались: невредно порой загодя знать, ждать ли простой зуботычины от господина, или же сразу вещички в охапку – и без оглядки до ближайшей границы драпать.
 
Да, настоящего шута убить можно, и даже легко (впрочем, они и так, по собственной воле,  долго не живут), но вот купить… Смешно? Это же как купить правду, как, заплатив мзду от избавления от собственной бесталанности и бессовестности, обрести, получить зараз и одно, и другое, и третье: не получится. Ибо шутка шутке рознь, в каждой шутке есть доля шутки, а так и дошутиться можно.

Щ

О ЩЕТИНЕ

Щетину, как это ни странно, люди впервые начали удалять не у себя, а у животных. И не потому, что они такие заботливые хозяева, а с вполне прагматичной целью: сами посудите, к чему нам, к примеру, щетинистая, грязная свинья или волосатая корова?

Право слово, это только с большой голодухи в рот полезет: тут либо всю кожу целиком снимай (а она сытная и вкусная, ароматная, если ее с умом приготовить), да волкам с прочими там шакалами на съедение оставляй, либо... Нет уж: надо, не торопясь, удалить волосяной покров, дабы он не мешал нам, смакуя, наслаждаться свежатинкой.

И нет проще для этого способа, нежели чем, соскребя основное острым резцом, подпалить на томящемся жаре (вы в курсе, как следует готовить настоящее сало? С соломенным душком, да разнеженном под шкурами? А вот и не стану вам ничего рассказывать: это вам не поваренная книга), затем окончательно удалить корни шерсти, и на тебе – вкушай на здоровье.
 
По прошествии веков, правда, некоторые худосочные бездельники, которых даже и на охоту-то не звали, смикиткали, что из никому не нужной щетины можно сотворить нечто для хозяйства очень даже полезное, и придумали щетки. Причем – самые разнообразные: в пещере ли подметать, или же со стола в землянке сырой, а то и вовсе живность из бороды повыгонять, да заодним и красоту навести, не столь суть важно, все зависит от заказа. Кстати, а ведь совсем недавно, лет этак сорок назад, даже зубные щетки, и те были из свиной щетины (бедные мусульмане!), помните? Дрянь, разумеется, были щетки, но все же лучше, чем ничего.

Короче говоря, человек, изрядно поупражнявшись на животных, вдруг взял и решил побрить самое себя. И опять-таки далеко за примерами ходить не надо: вспомните тех же древних греков, и кого из них вы без бороды припомните? Хорошо: Александр Македонский, но, во-первых, он был не совсем грек, а македонец, далее, он там на монетах да на портретах был еще совсем молодой, а как в поход свой бесконечный да беспричинный отправился, так я ни за что не поверю, что он в том походе каждый день брился. Все, нету больше гололицых греков.

Все остальные – Сократы, Диогены, Фемистоклы да Гераклы – без исключения бородатые. Однако прошло каких-то жалких сто-двести лет, и взгляните на изображения римлян. Так, только не надо торопиться, необходимо вдумчиво подойти к вопросу: хоть кто-то из них носил бороду? Ах, Нерон. Так у него и не борода вовсе была, а так, щетина, да и вообще он был пофигист до мозга костей. Нет больше кандидатур?

Вот и славно, теперь можно спокойно перейти к развитию мысли: этих римлян их мода брить морды в конце концов довела до того, что их живенько взяли в оборот неотесанные бородатые варвары. То же самое касается и Византии, и напрасно багрянородные вопреки заветам свои власы стригли: то вещий Олег к ним со своим щитом припрется, то Аскольд с Диром напару, а затем крестоносцы, как саранча, и вовсе чуть ли не каждое десятилетие в гости, как к себе домой, захаживали. Общеизвестно, чем кончила Великая Византия: пала она под натиском бородачей с востока, и Святая София сейчас Айя-София, а гордый Константинополь – так и вовсе один сплошной Истанбул.

Теперь давайте вернемся к нам, в Россию: как-никак, но своя землица к телу все же ближе. Итак, что мы имеем? Первый бритый царь у нас был кто? Правильно: Петруша. Дожил до сорока, наломал дров, и хана ему. Павел? Николай? Александр Первый, тот, который еще то ли в монахи подался, то ли под тяжестью грехов сгинул? Кто из них вам больше по нраву?
Или же тот, Второй, Освободитель, которого убивали-взрывали, не взорвали, и наконец-таки своего добились?

Ах, Третий, но с ним же и так все ясно: бородатый он был, так что не взрывали его, и не единой войны в его царствование так толком и не было. Да и умер он, кстати, заметьте, своей  смертью. Николай Второй, видимо, в подражание отцу, тоже по вступлении на царствование бороду решил больше не брить, да, видать, слегка недоборщил: борода у него была не гуще, нежели чем у Нерона, за что и поплатился.

Так что пугают меня наши последние правители: как ни крути, а так ни от кого из них добра для России так и не вышло, все через кровь да наперекосяк. Одно утешает: по утрам, умывшись и почистив синтетической щетиной зубы, я с удовлетворением смотрю в зеркало, и одобрительно глажу себя по… нет, не щетине, а по бороде, и надеюсь, что да минет меня чаша сия.

Кстати, и сыну своему тоже накажу, чтобы он влас своих трогать не смел, ибо так и Писании нам заповедано, да и… Об остальном я, кажется, уже сказал.

Ъ,Ь

О МОЛИ

Моль. А кто сказал, что слова нужно читать именно слева направо? Арабы вон с евреями не только справа налево читают, но еще и пишут, а живут, прошу заметить, ничуть не хуже нас с вами. И ведь не потому, что они все поголовно левши, левшей в Израиле и Палестине на тысячу населения ничуть не больше, нежели чем в загадочном и искусном на извращения Китае.

Итак: моль. Мерзкая крылатая белесая мелкая тварь, питающаяся, тем не менее, самым большим и ценным: норковыми шубами, соболиными шапками и любимыми свитерами. Пакостная животинка, как ни крути: ты тут целую зарплату (две!) за шубейку отдал, а эта пигалица взяла, и за одно лишь лето ее проела. Это же напасть хуже…

Кхм, извините, не жены, хуже любимой женщины, которая за целый год, и то меньше затрат требует. Однако давайте отвлечемся от конкретики, и задумаемся, что наша героиня (то бишь – моль), до появления на свет шуб и свитеров кушала? Шерсть с живых еще коняшек и собачек? Нелогично: а что же она тогда сейчас их не жрет? Свежатинка-то, она ведь куда как вкуснее, чем ваша тухлая овечья шкура.

 Посадил бы себе кошку попушистее поближе к платяному шкафу, и на тебе, моль, подруга ты моя дорогая, кушай на здоровье: у кота новая шерсть вырастет, да и тебе от экологически чистого продукта польза сплошная. Это тебе не провонявшую от химии шубу грызть. Так ведь нет: моли именно ее, за бешеные деньги купленную, подавай! И никакие дихлофосы с антимолями, которыми мы пользуемся уже сотню лет, не помогают: не желает моль переключаться с мертветчинки на живых домашних животных, проверено.

А все почему? Да потому, что моль – тоже наш домашний питомец, просто слишком дорого нам теперь обходящийся. Приручили наши предки дикую доселе моль, и если у кого-то из вас есть претензии, то их нужно адресовать не нашим мутнокрылым призракам, а собственным недальновидным пращурам: кто их просил, собственно говоря, доместицировать свободолюбивую моль?!

 А что она от вас по шкафам прячется – так это вполне естественно: тошно ей глядеть на вас, нерадивых и недальновидных хозяев, хочется ей покоя, полумрака и тишины. А вы тут ей Моцарта с Гребенщиковым на полную катушку включаете, да люстры зажигаете, и что с того? Она что, думаете, тут же с радости или же с перепугу свой уютный домик покинет, да в ножки вам поклонится? Да ни в жизнь, не такая она, наша моль.

 Влом ей это, или же, если это перевести на ее интернациональный язык, «вьломъ».

Ы

ОБ ЫПЛЫКЫТЫТЕ

Не знаете такого слова? А оно, как тот небезызвестный суслик, есть. Его аналога с таким завораживающим изобилием «ы» нет, а ыплыкытыт – есть!

 Объясняю, что это такое: это – орудие для лова перелетных полярных гусей, и выглядит оно не столь замысловато, нежели чем звучит. Это всего-навсего веревка, на ней привязаны по кругу моржовые клыки, или же еще какие удобные тяжести. Все это хозяйство расправляется, раскручивается наподобие нашей пращи, и – кидай его что есть мочи в низко пролетающую гусиную стаю.

 Хорошо, я понял, мы нуждаемся в пояснении: это у нас, на крайнем юге крайнего севера, косяки птиц пролетают высоко-высоко, ибо уже пуганые, да и воздух у нас поблизости от земли, особенно возле городов, вонючий, а в Заполярье-то чего бояться, чего сторониться? Оленей? Белых медведей с леммингами? Вот они и летают там, где хочется, и куда им хочется, причем – не выше десятка метров над ягелем, - а на кой им выше подниматься?

Тут-то их и поджидают на первый взгляд безобидные оленепасы и моржебои в малахаях с ыплыкытытом в руке, да и про запас у каждого охотника еще с десяток на земле аккуратно, чтобы те не переплелись, разложено. Пока стая (а она немаленькая!), над ним пролетает, глядишь, с десяток гусей в его нехитрые приспособления и попали, запутавшись. А как тут не попасть в птицу, когда все небо в попугаях! – ой, точнее, в гусях! Теперь только успевай собирать их, пока те не освободились. Если успеешь, то это значит, что жрачки теперь…

Вы видели полярного гуся? Жирный такой, и, не побоюсь этого слова, настоящая скотина, упитанная до такой степени, что и глазки, блин, и те почти заплыли, и ведь – летает! Нет, я понимаю, отчего гусь не тонет, но чтобы такая туша могла летать?!  Серьезно говорю: одного полярного гуся на семью, допустим, из восьми человек, на два дня однозначно хватает, не считая вечно голодных геологов: те взамен его наших охотников водочкой с неменьшим удовольствием угощают.

Не верите? Чтоб геолог, да за какую-то там лапу гусиную поллитру отдал, не верите? И правильно делаете: чукчи – народ суровый: налил мужику сто грамм – тот с копыт, а бабе евонной и вовсе пятидесяти хватает. Остальное как-нибудь уж он сам, недроискатель, под гусика добьет.

Да, не спорю, испортили наши геологи с погранцами чукчей, как ни крути: хотите – верьте, хотите – нет, но некоторые семьи из местных, зараженные вирусом цивилизации, посчитав себя искушенными в премудростях, начали даже само священное для всех северян слово «ыплыкытыт» европеизировать. То оно у них «ыплэкытыт», то «ыплыкэтыт», а то и вовсе «эплэкытэт».

Кстати, прошу вас, посмотрите, пожалуйста, в Интернете, загляните туда, и прочитайте, как оно там сейчас написано. Я, честно говоря, не проверял, мне его прежнее звучание и написание как-то больше нравится. И мне отчего-то хочется, чтобы вы сделали это сами. Не знаю, какой из вариантов вам понравится больше всего, но лично я предпочитаю ыплыкытыт: оно и надежнее, и здоровее, да и где ты еще найдешь такое чудо-слово аж с четырьмя буквами «ы» зараз?

 Вот и я не знаю, и оттого мне порой становится до такой степени грустно, что хочется, как Леонову из клетки в фильме «Кин-дза-дза», разведя в стороны руки, хрипло и жалобно заорать во всю глотку: «Ыыыыы!».

Э

ОБ ЭХЕ

Эхо. Единственное и неповторимое эхо. Оно повторяет, но оно – неповторимо, ведь оно повторяет так, как никто из живущих ни в жизнь не сможет, и даже больная душой скрипка, и та стыдливо перед ним умолкает.

В правильности моих слов легко убедиться: выберите себе местечко поэкзотичней, да потише и повыше, хапните с устатку водочки или кваску (какой дурак его в горы потащит? Но – ваше дело), закусите балычком, и искренне, не фальшивя, горланьте: «Хорошо!!!». Ответ слышали? Тогда повторите за эхом то, что услышали.

Ладно, уговорили, чапните еще разок, занюхали, крикнули, и – запомнили? Вот теперь проорите то, что услышали в ответ.

Что же вы так возмущаетесь-то?! Недоуменное «Шо?» эха вам не понравилось? Значит, никакой из вас повторяльщик, и сколько бы вы не напрягали голосовые связки, эхо будет вам лишь услужливо и мягко подсказывать вместо искомой каши да Наташи «Ша!», гостеприимно вспоминать матушку, да, пошучивая над вашим «Пошло ты в ж…!», одобрительно откликаться: «Пу-пу».

Дурашливое и незлобивое оно, наше эхо, и таким же и оставалось бы на века, если бы мы, люди, не напридумывали себе на голову эхолокаторы, радары и песни. «Мы – эхо, - мол, - мы вечное эхо друг друга». Да вы посмотритесь в зеркало (кстати, первое рукотворное эхо), и какое же вы после этого эхо? Вам же надо сначала самому перелицеваться слева направо, чтобы в отражении на себя стать похожими, а уж быть эхом друга… Тем более – подруги: извините, но как-то мордой не вышли, не говоря уж обо всем остальном. Так что все песни ваши вкупе с зеркалами есть не что иное, как сплошная блажь и злокозненное инакомыслие.
 
Что же касается всяких там технических приспособлений для изучения эха – так ведь, согласитесь, мы сами добровольно забросили эту идею, и ограничились результатами прикладной эхолокации: рыбу ли мы в морях ловим, чужие ли самолеты с ракетами на радаре считаем, звезды с помощью радиотелескопов (немного в сторону, но все равно же согласно волновой теории?), в бездонном небе выискиваем - все это с одной-единственной целью. А именно: побольше наловить, сбить посторонние цели, да от внезапной угрозы из космоса, если что, попытаться вовремя увернуться.

Утилитарно это все, низко и приземленно: теперь уже никто даже и не пытается вникнуть в суть эха, в его душу и красоту, наплевать нам на эхо. Главное, что косяк рыбы пойман, Пауэрс в тюрьме, а астероидов еще двадцать шесть лет как не предвидится. Еще про частотную и спектральную, волновую и электромагнитную природу эха мне тут расскажите! А вы хоть знаете, что все это – одно и то же, только вот нисколько не объясняет, из чего состоят эти волны. И по какой причине они такие, какие они есть, и, как следствие, откуда берется эхо.

Нет, не с чем его едят: это-то вы хорошо поняли, но вот зачем вы сами ему нужны, почему оно вам вторит, ответить сможете? Признаться, порой все наше человечество, на мой взгляд, схоже с неупорядоченной толпой годовалых младенцев: слышать - слышим, видеть - видим, даже на ножки сами поднимаемся, и кое-что разумеем, да только вот ответить ничего не можем, оттого и получаем взамен «Шо», «мать», да «пу-пу».

Быть может, нам хоть на время стоит отбросить в сторону все наши нелепые умствования, и, выйдя поздней звездной ночью из дома на безлюдную улицу, хоть изредка обратить свой взгляд на луну? Ведь она и есть наше первое, отраженное солнцем, эхо. А почему оно такое каменное – судить не мне. Вы просто улыбнитесь ему в ответ и подмигните.

Вот только, умоляю вас, без песен: на то на земле волки есть.

Ю

ОБ ЮЗЕРАХ

А вы что, думали, что я тут, как в детской азбуке, вам о юле первым делом писать стану? Так ведь выросли мы уже все из своих коротких штанишек и юбочек, нам теперь подавай только то, что можно одеть сразу, чтобы пополновеснее, подешевле, и не раздумывая. Нет, некоторые, конечно, предпочитают сперва посоветоваться, да полдня своей драгоценной жизни потратить на приобретение того, что им не нужно. Так ведь это не «юзеры», а «лузеры», и не о них здесь пойдет речь (читай «о магазинах»).

Итак, пляшем от печки, то есть – определения: пользователь, потребитель. По-моему, так вовсе даже и необидные слова: про «пользу» да «потребу». С чего же это нам стало так на юзера-то обидно? Нет, креативщики, те, разумеется, могут и вовсе эту статью не читать (хотя даже для них, быть может, это тоже полезно), да под пивко разрабатывать хитроумные программы для нас, юзеров, какой разговор?

 Нам-то до них, как до лампочки, и еще неизвестно, кто из нас юзер.  Так вот: разберем термин «польза»: не-льзя, льзя, и это же самое льзя, только уже под самую завязку, вот что такое наша с вами по-льзя. Нужная, но в меру, благотворная, однако без фанатизма.
«Потреба»? Опять-таки удачный термин: тоже «по», и обратно - «треба». «Каждому по потребностям, от каждого по способностям», - знакомая фраза, не так ли?

Правда, коммунисты ее вконец извратили, и под «способностью» начали понимать возможность выжать из человека с помощью силовых структур все, что только можно. А потребность… Да стоит только человеку на глаза одеть черную повязку, засунуть в рот кляп, да для острастки как следует надавать по башке,  и все, – кроме похлебки и телогреечки, ему больше ничего и не «треба».

А лозунг был в принципе неплохой, так что против коммунизма, как такового, я ничего такого не имею. «Только вот жить в эту пору прекрасную…». Верно, не судьба, и не потому, что мы все поголовно юзеры, от нас одна только польза, а оттого, что некоторые из нас мнят себя креативными личностями, то бишь, переводя на русский язык – творцами.

Нет, творец – это очень даже хорошо и замечательно, однако когда он не от слова «вор» и «тварь». Если же вдвойне – то и вовсе, прощай, светлое будущее, и пропади ты пропадом, беспросветное настоящее. Но – не стоит отчаиваться, когда в мире живет столько нормальных и добрых юзеров, с молоком матери впитавших в себя «льзя» и «требу»: ведь «требой» называют также и церковную службу, не так ли?

А в храме нет места для воров и тварей, там не воруют и не бесчинствуют, в нем хранят и наследуют, а унаследованным – пользуются. Так и в нашей повседневной жизни: мы опираемся на ту мораль, на те знания, что нам оставили наши предки, и не на что другое, иначе давно бы от человечества не то, что камня на камне,  даже мокрого места не осталось бы.

Так что хвала вам всем, юзерам, хранителям и архивариусам, долгих вам лет жизни, а я, пока вы там своей мышкой кликаете, пойду, и очередную гадость для вас придумаю: без креатива как-то скучно, не правда ли?

ОБ ЮНГАХ

Даже неслужившему человеку понятно, что «юнга» - это означает «молодой». Он что в армии молодой, что на флоте – почти без разницы.

Разве что один драит зубной щеткой туалет, а другой – гальюн, а так все примерно одинаково, за исключением одного момента: в отличие от бритого призывника, юнга – это несовершеннолетний безумец, решивший как можно раньше, и чтобы навсегда, связать себя с морем. Нет, чтобы ему еще годика два подождать на бережку, да уму-разуму набраться, так ведь нет, неймется ему, головастику, якорь поточить да на голых дельфинов полюбоваться.

 Ему что, на суше девчонок не хватало? Те же самые дельфины, только вместо восторженных воскликов и рыбки им еще и пироженки с шампанским да цветами подавай. А так – те же дельфины, так же гладки, холодны и симпатичны. Нет, я ничего не имею против девушек, как таковых, они мне тоже нравятся, прошу у вас прощения на всякий случай, но все же позволю себе небольшую ремарку: когда вы, золотки мои, молчите. И учтите, пожалуйста, на будущее: во многом именно из-за ваших амбиций эти подающие надежды (стать менеджерами, директорами, или даже губернаторами), мальчишки и подаются в юнги.
 
А дальше… Вы, девочки, знаете, что дальше происходит с юнгами? Вот, не знаете. Сразу после посвящения в «молодые» у них начинается натуральный, непрекращающийся процесс прилюдного унижения (хуже, чем у духа в керзачах): для того, чтобы тот знал свое место, вместо бескозырки со свободно развевающимися по ветру ленточками (очень полезная вещь, особенно когда их между зубов зажать во время резких порывов ветра), юнг снабжают теми же бескозырками, только вот ленточки у них завязаны сбоку бантиком.

Вы представляете себе вьюношь лет этак пятнадцати от роду, и с бантиком на башке? Што – хы? Это сейчас вам на это наплевать, а в подростковом возрасте такое непотребство носить – для этого настоящий героизм нужен. Я лично сомневаюсь, чтобы я в эти годы смог бы смириться с бантиком. А ведь эти стоики все эти насмешки и глупые шутки гражданских, и, более того, молоденьких гражданочек мужественно переносят, и даже зубами не скрипят. До разумных пределов, разумеется: если юнгу по-настоящему разозлить, то он, пока начальства поблизости нет, может и в зубы дать.

Но бантики, естественно, не самая главная трудность по пути становления морсковолчьей личности, ибо юнги, увы, умеют мечтать. Море штормит, их укачивает и попервости тошнит, а они – мечтают. Заставляют после стрельб орудия драить, или по вантам на досягаемую лишь птицам высоту карабкаться – они лезут, драят, и опять мечтают.

О чем? Да каждый о своем: кто о дальних странствиях (как будто и так еще мало!), кто о капитанской фуражке, а кто и вовсе о скором возвращении на берег и о Катьке со второго подъезда. А что поделать? Юнги же – они ведь почти что настоящие мужчины, им тоже хочется и одного, и второго, и третьего сразу и одновременно, и от этого никуда не денешься. А так как молодому морячку не разорваться, ему остается лишь одно: через долгие годы и бесчисленные мили, став капитаном, или хотя бы старпомом, воплотить скопом в жизнь все, о чем мечталось, практически очертя голову.

Разве что вот укачивать уже давно не укачивает, на реи карабкаются уже другие, а Катюха-злыдня лет уже пятнадцать как выскочила замуж за сухопутную очкастую крысу с портфелем. Да и заграничные порты с дельфинками в юбках, положа руку на сердце, приелись: староват ты, капитан, уже для подобных утех.

Так о чем и, главное, зачем же мечтают юнги? Вопрос, как говорится, вопросов. Но – их все равно неудержимо тянет к себе море, пучина эта бездонная, романтика ли это странствий, или же пьянящий, вольный, ограниченный лишь парой сотен футов палубой, дух свободы. Может быть, чтобы жить в море, рядом с морем, чтобы само море также наряду с ними пело и дышало, а мы, топтуны, сидя на диванах, с придыханием и легкой завистью слушали байки об их приключениях?

Или же, по привычке покачиваясь, вновь с корабля сойти на берег, и остро почувствовать, что моряки – не такие, как остальные, а особенные? Может быть, может быть.  Однако это не объясняет самого главного: отчего вдруг это один пацаненок становится юнгой, а другой, хоть и из семьи потомственных моряков, остается на суше.

 Что, духу у того не хватило? Отнюдь: куда как сложнее сойти с протоптанной дорожки, нежели чем, пусть и с превеликим трудом, идти по ней, твоими предками проторенной. Нашего человечка тянет в юнги совсем не особенность бытия, не ширь да гладь, да божья благодать, и даже не так называемая свобода, нет.
 
Скорее всего, это ощущение, состояние, можно назвать распахнутостостью души и ответной, суровой и прекрасной приемлемости мира, чувством торжественного одиночества и всеобъемлющего поглощения тебя и тобой сущего, каким бы оно ни было. Трудна жизнь юнги? – да. Опасна? – да. Зовуща? – тоже да. И – все же прекрасна.

Кстати, помните, а когда у нас день военно-морского флота? Так вот: хоть раз не постесняйтесь, пожалуйста, и хоть на денечек прицепите к своей шапке в этот праздник сбоку бантик.

Я

ОБ ЯЗЫЧНИКАХ, ПОЯСАХ, И КОСОВОРОТКАХ

С чего бы начать? Пожалуй, попробую сделать это с поправки и извинения: не «пояс», а «поязь», - во-первых, это тесно связано-перепоясано с буквой «я», и, во-вторых, язык нам на то и потребен, чтобы на нем о нем самом и разговаривать.

Итак: пояс, или же поязь, издревле применялся вовсе не для того, чтобы портки поддерживать, или чтобы сотовый на него цеплять, отнюдь. Поязь была необходима, как зримый рубеж, отделяющий верхнее, светлое и чистое, от нижнего, скверного и бренного. Сверху – «язь», язык, свидетельствующий о правде и ясности, и его от скверного низа призвана отделять поязь, дабы человеку в голову дурных мыслей не лезло.

Взгляните, как на эту самую поязь оружие вешали, - острием вниз, к худу и смерти, а образки и обереги, наоборот, над ней, только уже к добру и к жизни, и разделяла эти два мира – поязь. И, кстати, чем выше поязь крепилась, тем оно лучше, тем, значит, меньше зла в человеке. Примеры вам нужны? Тогда вспомните Венециановских, Серовских, да Суриковских девушек, и где у них у всех пояса? Именно так: сразу под грудью, вернее, под грудями, не то, что сейчас – чем ниже, тем лучше, не понимают сейчас девушки смысла поясов, оттого и…

Далее: в заглавии статьи я упоминал о косоворотках. Спросите, при чем здесь косоворотки и буква «я»? И вообще: при одном только этом слове нас, дескать, передергивает от затхлости старины и дурного, китчевого, псевдопатриотического, вкуса? Если настаиваете, можете так считать и дальше, но для особо любопытных свою мысль я все же продолжу.
Итак, что такое косоворотка, я думаю, объяснять не надо, но вот почему она такая?

Прямой ворот же и шить легче, и кроить лучше, да и нелогично это: делить целое на две неравные части, согласитесь. Однако: ничего у нас в России не происходит без умысла, злого ли, доброго, но – не бывает. Так зачем же славяне вдруг взяли и решили усложнить себе работу, к чему этот излишний труд?

Отвечу на вопрос вопросом: читатель, а вы – православный? Неважно. Просто попробуйте перекреститься, и… и тогда поймете, что такое ворот, что есть отворот, и, следовательно, зачем нужна косоворотка. Приложив троеперстие (двуперстие староверов ничем не хуже), перед сном к сердцу, вы, расстегивая ворот, одновременно совершаете таинство, как бы защищая себя продолжением крестного знамения от темных сил.  Ибо, распахивая свою грудь, вы отворачиваете от себя дорогу дневному злу и мраку, закрываете перед ними свой невидимый шлагбаум, давая тем самым сияющему в ночной тьме свету. Может, это и глупо, но я нисколько не сомневаюсь, что именно затем и придуманы косоворотки.

Однако же порой в нашей жизни случаются такие периоды, когда мы напрочь забываем о своих исконных оберегах. Чаще всего это случается ночью в лесу, возле костерка, когда мы, утомленные дальним переходом, молча смотрим в пламя костра. Даже если рядом сидят друзья, слова никому не нужны: всем и так все ясно.

 Не нужны в заозерной тиши ни слова, ни язык, с которого они совсем недавно, за ужином, весело слетали резвящимися птицами, нет нужды в поясах и косоворотках, ибо наступил тот самый момент, в который не глаголят, а внемлют, молча принимая в душу игру огня, потаенную явленность лесных, первобытных звуков, и тихую, завораживающую мелодию лупоглазых звезд.

Это состояние может длиться и полчаса, и час, но внезапно в человеке просыпается далекий предок-язычник, и, ежели хватает смелости, обычный городской турист вдруг начинает сначала тихо, а затем все громче и громче, напевать то, что ему нашептали звезды с соснами, он поет, не разбирая слов, порой даже приплясывает (нет, не подумайте чего, выпили-то всего ничего), и друзья ему вторят, целиком отдаваясь неведомой злому городу гармонии первобытного чувства. Падают тогда с человека оковы условностей, миражи страхов и жалкие похотливые до знаний умствования, - един он с миром, мирен сам, и человечен мир его.

Нет, не нужны нам на природе пояса и косоворотки, нет смысла в словах и терминах: все, душа уже распахнулась, и в нее, как через прорванную цивилизационную плотину, потоком хлещет наше древнее язычество, не нуждающееся в посредниках и оберегах: оно есть, оно – ест, и оно поглощает. А, поглощая, возвращает сторицей, излечивая больную едкой городской желчью душу. Честное слово, порой просто необходимо почувствовать себя язычником, хоть ненадолго, но излечиться от бреда мегаполиса.

А уж в городе… там да помогай вам Господь, пояса да косоворотки.