Ларс Фон Триер Меланхолия. Хаос как предчувствие

Дорогие любители стиля арт-хаус во всем мире! Примите мои искренние поздравления: маэстро жанра, один из авторов манифеста «Догма-95» великий и ужасный Ларс фон Триер впервые снял фильм в вопиюще голливудской стилистике. «Меланхолия» - психологическая драма-катастрофа на фоне декораций свадьбы главной героини-копирайтера. Свадьба празднуется в шикарном особняке ее сестры. Муж сестры, астроном (за чей счет, собственно, и свадебный банкет) вместе со всем человечеством ждет «пролета» – сближения земли с далекой планетой Меланхолия, происходящего раз в тридцать тысяч лет, и обещающего стать самым грандиозным планетарным зрелищем, а заодно и уничтожить все живое.
Но стоп. Где тут спрятан подвох? Да, с первых кадров режиссер не оставляет у зрителя сомнений в неотвратимости апокалипсического финала. Падающие замертво лошадь и птицы   на фоне английских пейзажей и тлеющего полотна зимней «Охоты» Кранаха младшего. Тщетно пытающаяся спасти сына сестра главной героини, вязнущая в роскошном поле для гольфа, как в зыбучих песках. Бегущая фигура невесты, запутавшаяся в отвратительной серой пряже. Невеста, подобно Офелии, плывущая с букетом на груди в свободном водном потоке. Тонкие пальцы все той же главной героини с вожделением встречающие молнии. И, наконец, само гибельное столкновение планет. Вся эта панорама конца света под музыку Вагнера, удивительно похожая на зачин «Антихриста» (с любовной сценой между родителями в момент нечаянной гибели их сына) с первыми же кадрами фильма погружает зрителя в атмосферу узнаваемой Триеровской поэтичности, и снова подтверждает: да-да, всему конец. Но где тут подвох?
Помпезная свадьба в огромном особняке. Обязательные свадебные клятвы и разрезание торта. Повышение невесты по карьерной лестнице. Её мать в свадебном тосте цинично отрицающая брак (волшебная Шарлотта Ремплинг), неловко шутящий при этом отец, в общем-то, инертный жених, соблазняющий невесту фотографией недавно приобретенного яблоневого сада (Эдем наизнанку?) Суетливый распорядитель. Глупая бобовая лотерея (гости угадывают количество бобов брошенных ими же в бутылку) Все это заставляет отражаться лишь растерянность и ужас на лице счастливой невесты (Кирстен Данст). Что это? Обычное волнение невесты, кризис взросления, страх ответственности или нечто куда большее? Виновница торжества то пытается скрыться от этого фарса в горящей ванне, то одиноко прогуливается по полю для гольфа (помочившись в одну из лунок), то походя наставляет рога жениху с племянником своего босса на этом же гольф поле. Через силу улыбаясь, на резонный укор мужа сестры: «Ты знаешь, сколько денег я потратил на твою свадьбу?!» Она повторяет заранее заученное: «Но я счастлива, правда…» А ведь невесту по имени Жюстин никто, ни разу не спросил всерьез, о том счастлива ли она, о том, чего хочет она сама. Эта «заученность» автоматичность всеобщего праздника жизни с запусканием китайских бумажных фонариков в ночное небо и оборачивается для Жюстин собственным адом одиночества, где ни брачные, ни даже родственные узы не в силах связать изначально чужих людей, объединенных только неприязнью друг к другу или деловыми интересами.
Для всех невеста Жюстин, сорвавшая собственную свадьбу из-за ссоры с женихом, сестрой, начальником и гостями – просто сумасбродка, больная, безумная. Может это и так. Казалось бы, кто не был бы счастлив, живя в огромном доме и совершая конные прогулки по паркам, окруженным туманом?! (Спасибо мастерской и нарочито «красивой» работе оператора фильма). Однако, Жюстин одолевает беспричинный и непонятный страх: «Будто я бегу, но за мной тянется мерзкая серая пряжа» - сознается она. А мы вспоминаем первые кадры ленты.
-Мама, мне страшно… немного - сетует невеста.
- Немного? Я бы на твоем месте умирала от ужаса. Но ты, я смотрю, ещё на ногах? Вот и шагай отсюда. – Следует ответ.
«Мерзкая серая пряжа» заранее запрограммированной жизни почти уже владеет ею. Но нам известна природа загадочного страха Жюстин, не так ли?
«Величайшая и единственная мудрость: познать, что жизнь лишена смысла. Жить с этим – величайшее и подлинное мужество» - сознался некогда Альбер Камю.
«Как тяжело ходить среди людей и притворятся не погибшим» - писал Александр Блок, сводимый с ума тем же ужасом бессмысленности.
Да, да. Все дело снова в пресловутом экзистенциализме и набившем многим оскомину Angst – страхе перед одиночеством собственного бытия. Это и есть «серая пряжа» Жюстин. Героиня, проводящая во сне весь день и рыдающая при попытке принять ванну, уже испытала то, что испытают вскоре и другие – гибель мира. Только своего собственного мира.
 Жюстин, отнюдь, не «просто экзальтированная дура, принявшая свою голову за земной шар» - как характеризует ее одна из рецензий.  Героиня ленты Триера всего лишь мертва и знает об этом подсознательно. Мертвая, бродящая среди мертвых, которые пока не знают о гибели грядущей. Поэтому даже ее любимое блюдо уже кажется ей на вкус «как пепел». Конец света настал.
Кстати, о несчастливом финале. Массовому зрителю  о премьере «Меланхолии», состоявшейся на очередном каннском кинофестивале, стало известно, увы, благодаря скандалу. На вопрос журналистки о том, можно ли считать состояние Жюстин крайней степенью отчаянья, режиссер ответил: «У меня немецкие корни, во мне течет немецкая кровь. Вы вправе счесть меня нацистом, но я понимаю Гитлера, представляя его сидящим в своем бункере в апреле 1945г. Я понимаю его чувства как человека. Это была крайняя степень отчаянья. Его конец света. Моя Жюстин тоже переживает свой личный конец света, прежде, чем пережить его со всеми». Мне не хочется оправдывать Триера или клеймить жюри кинофестиваля, естественно, объявившее режиссера персоной нон-грата (сами слова «нацизм» и «Гитлер» являются в Европе строжайшим табу). Я, пожалуй, не буду вспоминать, как несколько лет тому назад немецкий фильм «Бункер», показывающий последние дни и часы войны глазами нацистской верхушки, получил в Европе (в том числе и в Каннах) целую гроздь кинопремий. Не стану я напоминать Вам и о том, что «неонацист» Ларс фон Триер известен своими лево-анархистскими убеждениями.
Дело не в этом, а в том, что  «Жюстин тоже переживает свой личный конец света, прежде, чем пережить его со всеми».
А, может быть, все наоборот: Жюстин так остро ощущает приближение гибели, поскольку она единственная ещё что-то чувствует на этом сборище кукол? И Жюстин наплевать на то, какого мнения об этом политкорректное «приличное общество», отвернувшееся от неудавшейся невесты и от её создателя Ларса фон Триера.  Может быть, она подобна Гамлету непонимающему фальшивых слез и расчета, когда «холодное с поминок пойдет на свадебный стол»?
Но в нашей истории все обернется иначе. Свадебная вечеринка превратиться в вечер прощания с миром. Планета Меланхолия приближается. Бедолага-астроном пытается убедить близких, что это будет не более чем красивое зрелище, но осознав свою ошибку, кончает с собой.   
Мрачная Жюстин, напротив, расцветает при приближении гибели всего сущего, и, не обращая внимания на тревогу, не на шутку, охватившую семью её сестры, восхищенно приветствует Меланхолию торжественной наготой. Нет, это не декадентская любовь к смерти. Не радость от того, что внешнее приходит в соответствие с внутренним. Не презрение к чувствам других. Это – принятие неизбежного и восхищение его искупительной силой.
- Жизнь на земле – зло. Не стоит тосковать о ней. – Гностически улыбается Жюстин, радостно встречая страшный суд, подобно персонажам фресок Джотто.   
         Но венчает повествование, конечно финальная сцена. Жюстин, её сестра и маленький племянник встречают смерть в «волшебной пещере» - маленьком шалаше из прутиков, созданном Жюстин, естественно, ради племянника (привет от Туве Янсон и её сказки «Муми-Тролль и комета»). Герои просто смотрят друг к другу в глаза, держась за руки в то время, как космическая гостья сплющивает поглощаемую волной пламени землю-матушку. Никакой слезливой мелодраматичности, пафоса и псевдоэротического  подтекста в космическом масштабе. Лишь сухая констатация факта: никакие свадебные вечеринки и семейные дрязги не сближают людей так, как их общая судьба, общая гибель.
Выходя из кинотеатра и глядя в безоблачное небо, я спрашивал себя: неужели всем нам нужно погибнуть, чтоб, наконец, осознать чего стоим мы сами, наши родные, и эта жизнь с её обязательной для мгновений тоски и радости непредсказуемостью?
Спрашивал и улыбался.
Ларс фон Триер снял «оперу» (как он сам в шутку характеризовал жанр «Меланхолии» из-за обилия в её звуковой дорожке Вагнера и Верди)? «Голливудский» фильм-катастрофу? Экзистенциальную драму? Как зритель, я уверен: повествования фон Триера независимы от рамок любого жанра.
Куда важнее другое. У него снова получился многоплановый, разоблачающий наши аксиомы и «ценности», глубокий и печальный, но по сути своей не безысходный, но светлый фильм.
Эта картина подобна самой мрачной античной трагедии, позволявшей своим зрителям, как новость внезапно осознать как цену, так и ценность жизни.
P.S. Как и многие другие «послания» режиссера (из этой и других его лент), мне и теперь не дает покоя один маленький ребус. Герои картины часто повторяют, что возле их дома поле для гольфа с восемнадцатью лунками, словно нарочно делая ударение на этом количестве. Но вначале фильма и по мере того, как приближается  «пролет» Меланхолии, в кадре, то и дело мелькает флажок возле лунки с номером девятнадцать. 
Поскольку недочеты и проколы в деталях у таких скрупулезных мастеров выстраивания плана, как фон Триер, можно отмести с ходу, то внимательному зрителю остается только гадать о том, что означает эта неучтенная девятнадцатая лунка. Возможно, в этом есть намек на некую «незримую игру» или жизнь после жизни, в существование которой, к слову, не верит Жюстин. Кто знает…