Просто так

На полу лежит книга. Она о любви, я это знаю, хотя не читал её.
    На кровати лежит женщина. Я едва с ней знаком.
    В комнате пыль. Луч света из окна наглядно демонстрирует это.
    Утром всё иначе, утром всё по-другому.
    Безумно хочется кофе.
    Ароматного, терпкого, чтобы чашка грела ладони.
    Женщина улыбается во сне и поворачивается набок, спиной ко мне. Тонкое одеяло обволакивает её талию, подчёркивая вопиющую женственность. Словно под него положили гитару.
    Какое банальное сравнение.
    Какое пошлое.
    Я наклоняюсь над книгой, осторожно, стараясь не шуметь, поднимаю её и раскрываю на середине. Текст как текст, ничего особенного. Я открываю титульный лист.
    «Гордость и предубеждение».
    Смешно.
    Женщина произносит моё имя во сне, затем что-то бормочет, чего я не разбираю и снова улыбается. Похоже, я ей снюсь.
    Безумно хочется кофе. Но его нет. Есть чай. Она не пьёт кофе. Так она сказала ночью.
    Я подхожу к окну.
    Через чистое, старательно вымытое стекло виден широкий проспект.
    Утреннее солнце играет бликами на крышах проезжающих мимо автомобилей, прячется среди лакированной листвы берёз и клёнов, солнечными зайчиками мерцает в окнах высотки напротив.
    Мне хочется быть приятным.
    Я наспех обуваюсь, суя ноги в зашнурованные туфли, и выхожу из квартиры, аккуратно закрывая за собой дверь. Её ключом.
    Пускай она проснётся и увидит цветы и фрукты.
    Я не знаю, зачем мне это надо.
    Возможно, это просто благодарность. За её улыбку во сне. За горячий шёпот ночью. За понимание вечером накануне.
    А возможно, я просто эгоист и хочу произвести впечатление.
    В любом случае, ей понравится это утро.
    Я выхожу из подъезда, иду к ближайшему супермаркету и рассматриваю спешащих на работу людей. Они уже устали. Заранее.
    Я их понимаю. Даже сочувствую. Но это ничего не меняет.
    Магазин закрыт. Откроется в девять. А сейчас начало седьмого.
    Торможу прохожего, молодого парня в наушниках, интересуюсь, есть ли здесь круглосуточный магазин.
    Он останавливается, вынимает из уха гарнитуру и спрашивает, что мне нужно.
    Я повторяю вопрос.
    Он показывает рукой за мою спину и двигается в ту же сторону, не дожидаясь ответа.
    Благодарю и иду вслед за ним.
    Поют птицы.
    Я захожу в круглосуточный супермаркет, миную сонного охранника. Вынимаю из ряда тележек одну и прохожу в зал, туда, где на витринах красуются фрукты. Срываю несколько пакетов и постепенно, не спеша, заполняю их.
    Мандарины с ярко-оранжевой кожицей, рубиновый виноград с немного стёртым сероватым налётом на ягодах, зелёные в белую точечку яблоки, мягкие груши, жёлтые с коричневыми пятнышками бананы, клубника в пластиковой упаковке.
    По очереди отдаю все эти пакеты сонной толстой девушке с азиатской внешностью. Тут все сонные.
    После того, как на каждом пакетике, тщательно завязанным на два узла, появляется белый ярлычок-наклейка, благодарю, и иду вдоль рядов, толкая перед собой тележку.
    Беру с полки взбитые сливки в металлическом флаконе.
    Иду на кассу.
    Прохожу мимо витрины с алкоголем. Останавливаюсь, рассматривая коньяк.
    Кладу в тележку маленькую бутылочку пятизвёздочного.
    На кассе сонная девушка. Я не удивлён.
    Он приветственно кивает, официально здоровается, изображает улыбку и начинает методично брать с ленты пакеты и прислонять их штрих кодом к аппарату.
    Пип. Пип. Пип. Пип.
    Девушка спрашивает, нужен ли мне пакет.
    Я киваю и беру со стойки пакетик с растворимым кофе. Три в одном. Гадость, но турки у неё всё равно нет.
    Можно и в кастрюльке, знаю. Знаю, но не хочу.
    Называю марку сигарет. Девушка вытягивает руку, снимает пачку с полки, и я думаю о том, что ей наплевать, как она выглядит. Всё, что её волнует – рабочее время. Тут она не считает себя человеком. И очень хочет, чтобы уже был вечер и её, наконец, сменили.
    Я расплачиваюсь, благодарю, и забираю пакет.
    В огромном помещении почти никого нет. Персонал и пара посетителей. Я прохожу мимо терминалов для оплаты телефонов, Интернета и прочего, и слышу гулкие звуки своих шагов.
    Рядом с супермаркетом цветочный ларёк.
    Открываю дверь, и она звенит колокольчиком.
    Цветочница устанавливает огромный букет белых роз в ведро. Завидев меня, радуется, как подарку на день рождения.
    Я осматриваюсь. Интересуюсь, есть ли свежие розы. Мне плевать, насколько это банально. Розы, по моему мнению, самые красивые цветы на свете. И даже не в том дело, что нераскрывшиеся бутоны порой напоминают вульвы, а в том, что их красота не требует одобрения. Сказать, что розы некрасивы, может только дурак с отсутствием вкуса.
    Цветочница предлагает мне готовые букеты. Там, где кроме роз ещё много других цветов. Я смотрю на неё, как на идиотку.
    Она всё понимает и подходит к вёдрам. Показывает на два. Белые, что только что установила и бордовые, рядом.
    Я спрашиваю разрешения потрогать. Она кивает.
    Аккуратно сжимаю бутоны пальцами. Осязаемая нежность.
    Указываю на бордовые, прошу пятнадцать штук. Мы вместе выбираем цветы. Продавщица довольна – утро началось хорошо.
    Она спрашивает, нужна ли веточка аспарагуса. Может гипсофилы или гиперикума? Соглашаюсь на аспарагус. Прошу завернуть в прозрачный целлофан и подобрать ленточку под цвет роз.
    Рассчитываюсь и выхожу. Выгляжу придурковато. Помятый, небритый, с пакетом в одной руке и букетом в другой.
    Ярко светит утреннее солнце. Летом оно нежное только с утра. Ну ещё и вечером, но там уже с оттенком грусти.
    Возвращаюсь назад.
    Захожу под арку, в тень двора, в его прохладу.
    Прислоняю её ключ к домофону и думаю о том, что писк в квартире может её разбудить.
    Поднимаюсь на лифте. Жжёные кнопки, начертанные рядом номера чёрным фломастером, сорванные объявления.
    Открываю дверь квартиры. Заглядываю в комнату. Она спит. Раскрылась, обнажив грудь.
    Розовые соски совсем не такие, как ночью. Скромные, малозаметные, совсем не торчат.
    На красивую спящую женщину можно смотреть долго. У меня же дела.
    Разуваюсь, мою руки и, стараясь не шуршать пакетом, прохожу на кухню.
    На столе пепельница и два бокала. На полу рядом пустая бутылка. Ночью в ней было игристое вино.
    В раковине несколько грязных тарелок.
    Отодвигаю штору, и в кухню врывается солнечный свет.
    Нажимаю на кнопку чайника. Мою посуду, протираю губкой стол.
    Высыпаю в чашку порошок, заливаю кипятком. Задумчиво помешиваю ложечкой, постукивая о фарфоровые стенки. Закуриваю.
    Дым мягко стелется в воздухе, от сигареты стремительно поднимается мышино-серая струйка.
    От меня пахнет парфюмом, перегаром, кофе и сигаретами. Парфюм французский, кофе (кофе ли?) американский, сигареты отечественные, хоть и «подконтрольные», ну а перегар собственного изготовления.
    Давлю бычок в пепельнице, но он, собака, всё равно продолжает дымить. Я настаиваю. Он сдаётся и тухнет.
    Коньяк оставляю на потом.
    Я мою фрукты, тщательно, словно они грязные.
    Снимаю с полки супницу и заполняю её ароматными фруктовыми кусочками, вперемешку с ягодами. Обливаю сверху взбитыми сливками, сочиняя белоснежную башню.
    Несу в комнату, ставлю на прикроватный столик. Рядом кладу букет.
    Наклоняюсь к ней. Она потрясающе пахнет.
    Она пахнет намного лучше, чем эти фрукты и эти розы. Она пахнет самым прекрасным созданием на свете.
    Осторожно целую её. Она постанывает, затем открывает глаза и тут же щурится.
    Доброе утро, говорю я.
    Доброе, отвечает она и улыбается. Она очень красиво это делает.
    Замечает десерт и цветы. Улыбается шире, словно девчонка, что получила долгожданную пятёрку по алгебре, мурлычет и благодарит. Затем по-кошачьи потягивается. Безумно сексуально, тем паче, что она действительно красива.
    Ей приятно, я это знаю.
    Она не съест этот десерт, лишь опробует, а после, войдя во вкус, осилит ещё немного.
    Я принесу ей чай.
    Мы займёмся сексом.
    Она будет медленно раскрываться, как бутоны этих роз после, а затем испугается собственного оргазма, встретив его бесполезным сопротивлением. Она вытянется пружиной, согнётся и сожмёт меня бёдрами. Будет стонать и просить ещё. И мы задержимся в постели ещё на некоторое время.
    А потом я уйду.
    И, наверное, никогда не вернусь.
    Никогда не стану её мужчиной в том смысле, который женщины закладывают в это нехитрое словосочетание.
    И вовсе не потому что я мерзавец, хотя, пожалуй, это так.
    И не потому, что мне на неё наплевать. Она надолго задержится в моей памяти.
    И даже не потому, что я не всегда бываю нежным, страстным, заботливым и обходительным.
    Нет.
    Просто я давно уже отпетый холостяк.
    Я боюсь испортить эти мгновения, эти ночи и утра, пошлой бытовухой.
    Я не хочу, чтобы она стирала мои носки в стиральной машине и видела меня злобным или неряшливым.
    Я не хочу, чтобы она привнесла уют в мою берлогу, потому что это моя берлога. Моя и ничья больше.
    Я не хочу, чтобы она говорила мне о том, что хочет ребёнка. У меня есть дети. Я регулярно с ними общаюсь.
    Я не хочу, чтобы моё одиночество стало и её одиночеством.
    Я не хочу лишаться общения с другими женщинами на основании того, что у меня уже есть одна.
    И я не хочу наблюдать, как она из прекрасной нимфы, что шептала ночью и утром моё имя, превратится в склочную, мелочную бабёнку с внешностью аля моя бывшая тёща.
    Я уже был женат. Спасибо, добавки не нужно. Наелся.
    Да, наверное, со стороны, эти розы и фрукты – благодарность. Но ею они будут восприняты как удар поддых.
    Она просто не поймёт. Мало кто из них понимает.
    Что это не благодарность за секс и не оплата счёта за поцелуи, не попытка откупиться и не желание загладить свою вину.
    Просто это единственное, что я могу сделать в ответ на искреннюю нежность и мимолётный уют.
    Единственное, что позволяет мне оставаться собой, общаясь с ними.
    Единственное, что я делаю просто так. Не для чего-то, а действительно просто так.