Печаль - 19. Заповеди Божии

                Сподобившийся увидеть свои грехи блаженней
                сподобившегося увидеть ангела.
                Преподобный Исаак Сирин [1]

                Возношение своею чистотою гибельнее всех
                пороков и преступлений.
                Преподобный Иоанн Кассиан [2]

В предыдущей главе я говорил об избавлении от греховности.

А вы задумывались когда-нибудь над тем, что такое грех, что такое заповеди Божьи?

Чтобы не отравлять читателя своими заблуждениями, перескажу лекцию Алексея Ильича Осипова “Что такое Православие” с пятого диска его лекций. Очень уж он наглядно, понятно и красиво выражается.

Когда-то я понимал так: это Господь Бог подумал, решил и заявил: «Негодники, вот положу Я им закон, и пусть попробуют его нарушить – Я им всыплю!» То есть Бог сочинил заповеди, чтобы людям не так весело жилось, чтобы жизнь мёдом не казалась. А то уж очень вольготно на земле они пристроились – коттеджи, курорты… А вот Я им заповеди дам!

Когда-то я вот так и понимал. Я думал: как хорошо, если бы не было заповедей – ешь себе наркотики горстями, и так будет хорошо!… Пей прямо из бочки пиво с водкой и с селёдкой!.. Завидуй всем направо и налево и гневайся на всех, брызжа слюнями, до потери сознания – правда же, кайф неописуемый?.. Вот без заповедей было бы здорово, а?! Но Господь Бог вдруг говорит: пей, но не упивайся; ешь, но не объедайся. И ещё Бог вещи не очень приятные говорит: женись, но имей только одну жену – конечно, это не очень. Вон у мусульман, к примеру, можно иметь четырёх жён. А если четверо мало, так ещё сверх этого можно иметь сколько угодно наложниц. Правда, красота? То есть заповеди я так и понимал – это препятствия к моей вольной жизни.

Потом как-то вот пришлось подумать, встретиться с другими людьми, и я сделал такое открытие: заповеди – это не препятствия к вольной жизни, а нечто совсем другое. Заповеди – это наименование моих нормальных, здоровых свойств. Неиспорченных свойств. Ну, например, нормально ходить – это моё естественное свойство, а хромать – неестественное. И тут я удивился: заповеди – это наименование свойств нормального человека… Люби других; относись с уважением; не плати злом за зло; люби даже врагов твоих – и он, враг, возможно, перестанет быть твоим врагом. А если не перестанет, то ТЫ не будешь страдать. Потому что кто страдает? Тот, кто ненавидит, конечно. И пока человек ненавидит, у него так и кипит огонь – геенна огненная в его сердце. Страдает оттого, что ненавидит другого. Другому, может, и море по колено – он веселится и живёт себе спокойно. А этот, бедный, кипит. Кипит, и нет ему жизни, и солнце – не солнце, и погода – не погода. Он – ЗЛИТСЯ… А зависть? И не зарождалась в сердцах человеческих более пагубной страсти, нежели зависть – молвил один мудрец седой старины. А Данте написал: «Так завистью кипела кровь моя, что если б было хорошо другому, ты видел бы, как зеленею я»… Оказывается то, что Бог называет грехом – это не Его выдумка для того, чтобы мне испортить жизнь, а предупреждение Божие о том, чтоб я не делал себе худо. Понимаете? – не делал себе худо. Я вспоминаю случай, когда в детстве бабушка мне говорила: “Смотри, на морозе язычком эту железную ручку не лизни”. Только бабушка отвернулась, я первым делом быстренько к этой ручке свой язычок: р-раз! – и вопль великий на всю улицу. Знаете, как это здорово мне открыло, чтоб я понял, что такое заповеди Божьи. Всё понял теперь. На всю жизнь. Бог умоляет, предупреждает: не делай плохих вещей, не лукавь, не лги, не осуждай – каждым этим актом ты наносишь рану своей душе. И чем с большей силой я погрешаю против совести, против Евангелия, тем более глубокую и жестокую рану наношу своей душе. Это же третий закон Ньютона – чем сильнее я ударюсь головой о стену, тем больнее будет моей голове, а не стене. И самые главные грехи, от которых человек более всего страдает, – это грехи по отношению к другим людям.

Итак, понять я понял, что такое заповеди Божьи – нельзя лизать на морозе ручку язычком! Но потом вдруг сделал себе другое открытие, которым был ошеломлён… Да, я сказал себе: не буду больше лизать ручку, никого не буду осуждать, не буду лгать, не буду притворяться и так далее. Отныне сделаюсь святым человеком – зачем мне себя ранить, правда же? Это же глупо себя ранить – взять и начать ходить босиком по битому стеклу, глотать гвозди, бритвы, пить кислоту… Итак, всё – буду святым! Но вдруг мне о какой-то дрянной негоднице соседке рассказали, и я сорвался: “Ах она такая-разъэдакая!”  И вдруг до меня дошло: я же её осуждаю! Зачем? Вижу: из меня прёт. Прёт то, что мне самому противно. И вот я сделал открытие, прочитав апостола Павла: “Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю” (Рим. 7:19). Вот это да! – то злое, что ненавижу, я делаю, а не то доброе, что хочу… Наблюдение за собой показало потрясающую правдивость его слов. Я непрестанно принимаю в себя и услаждаюсь всяческими греховными помыслами, от которых меня тошнит. Раньше мне даже в голову не приходило, что так может быть. Я столкнулся с совершенно новой реальностью. А раньше я мыслил так же, как Сократ: зло делает только тот, кто не понимает, что это зло – каждый делает добро. А то, что он делает зло, то это он делает только потому, что думает, что это добро. И я подумал: “Бедный Сократ! или ты был совсем святой, или ты ничего не понимаешь”.

Итак, понуждение себя на то, чтобы не лизать ручку, не глотать блестящие осколки битой бутылки, не гневаться на других, не осуждать, научает меня тому, что я одними своими силами ничего не могу сделать. Пока я борюсь с собой одними своими силами, ничего не могу в себе победить. Читаю творения святых отцов и узнаю оттуда: пока человек кричит “Я”, он ничего не добьётся. А если, не дай Бог, добьётся, то тогда он станет, образно выражаясь, хуже сатаны. Как же это так? Стремление всё время говорить “Я! я! я!” называется гордостью. Это самая страшная и безумная страсть, то есть то, что более всего ранит человека. Даже не ранит – губит его. Более всего отделяет человека от Бога, уничтожает всякую возможность общения человека с Богом. “Я добился, мне никакого Господа Бога не надо! Слышите? Я перестал делать то-то, то-то, то-то!” Но такие случаи, к счастью, редки. Очень редки. А если они бывают, то люди, как правило, гибнут. И не только в духовном плане, но и в физическом – часто кончают жизнь самоубийством. А в духовном плане им начинаются разные видения, они начинают мнить о себе, как не знаю о ком. И, вдоволь наглядевшись на явившихся им “Христов”, “Богородиц”, “ангелов”, в конце концов прыгают головой вниз в пустой колодец.

А правильный спасительный путь, путь человека, который совсем с ума не сошёл ещё, это путь такой: “До тех пор, пока я говорю “Я!” (то есть мне Господь Бог не нужен), я ничего не могу сделать. Только когда я вспоминаю о Боге и обращаюсь к Нему, Спасителю, смиряюсь пред Ним, только тогда Он даёт мне помощь”. Обычная ситуация: я предлагаю человеку свою помощь, а он мне: “Спасибо, я сам. Я сам, спасибо, не надо, без тебя справлюсь”. Пух! пух! пух! – ничего не получается. Я могу помочь, но слышу: “Нет!” И опять: пух! пух! пух!… “Ну помоги-и-и…” Вот что происходит и в нашей духовной жизни. Через познание себя, что во мне есть, через опыт того, что я, я сам, могу сделать, человек начинает понемножку смиряться. Самое трудное дело из всего, что предстоит человеку – смириться – понять, что одними своими силами он ничего не добьётся. Но сразу это не бывает. Где-то смирился, с помощью Божией преодолел грех, и сразу воспрянул духом: “В следующий раз я и без Тебя, Господи, справлюсь! Ты уже мне теперь не нужен. Помог – всё, теперь я сам”. Бог: “Ну давай сам, голубчик, ну что ж сделаешь”. Господь нашу свободу никогда не притесняет. И… опять я залетел. И вот так жизнь человека: в зависимости от степени его гордыни, он быстрее или медленнее начнёт смиряться перед Богом, обращаться к Богу. И тогда заметит, что чем более искренно и от всей души обратился он ко Господу, тем в большей степени Господь помогает ему. Ещё недавно я не мог без зелёной зависти видеть, как другому человеку хорошо; а сейчас, слава Тебе, Господи, я спокойно отношусь. Подумайте только, это же какая радость на душе – я спокойно отношусь, что моего лучшего друга наградили, а меня нет! Это же чудо! Симеон Новый Богослов говорит: тщательное исполнение заповедей Христовых научает человека его немощи. То есть понуждение себя к жизни правильной, которая есть жизнь по Евангелию, борьба с тем, чтобы не глотать гвозди, бритвы и стёкла, постепенно приводит меня к познанию моей немощи, к познанию своего падения. Приводит к тому, что я смиряюсь и обращаюсь к Богу за помощью. И (следующий этап) вижу, как Бог мне помогает. И начинаю веровать во Иисуса Христа, который есть Спаситель. Наконец я увидел Спасителя. Наконец я увидел Христа. А в кого же я раньше веровал? В кого? Ну, в Бога… В Бога веровал. Ну, называли Его Христос, ну, пожалуйста, Христос. Ну, в Бога вообще. В святых угодников, конечно. И в канавку дивеевскую тоже. Вот, во всё верил. Кроме одного – только в Бога Спасителя не верил. В Бога, который пришёл, чтобы меня, меня спасти. А не только соседку, которая дрянь-дрянью. Ведь меня то зачем спасать? – я же посещаю все святыни, монастыри, ко всем чудотворным иконам прикладываюсь, подхожу на исповедь, отчитываюсь в проделанных грехах (ну не каяться же, правда же?); одним словом, я всё делаю, как положено, как подобает православному человеку. Вот единственно одного только я не могу принять – Бога Спасителя. Спасителя мне не нужно, потому что я и так хорош. Хорош… А тут, вдруг, я начинаю видеть не только то, что я плох; не только то, что я не могу с собой справиться, а как идиот, глотаю всё; но и начинаю видеть, что Бог-то и на самом деле мне помогает. Подумайте, на самом деле Он – мой Спаситель. Меня так тянет проглотить вот эту стекляшку, у которой все острые углы торчат и такая она сверкает зелёненькая, прямо так и тянет проглотить. И я знаю, что это плохо, но не могу. “Господи, помоги!” – Помогает. Вот это да! Я начинаю верить во Христа Спасителя. Боже мой, когда ж я только начал верить-то! Я столько лет жил-жил православным человеком, а оказывается, им и не был.

Теперь надобно уточнить значение слова “смирение”. Употребишь, бывает, перед нецерковным человеком это слово, и на его лице появляется кислая гримаса. И она справедлива – то, что именуется смирением в мiру, это какая-то ужасная карикатура. Под смирением внешний мiр подразумевает какое-то раболепие, бездумную покорность, пресмыкательство, отсутствие активности. А христианство под смирением подразумевает то состояние, которое возникает у человека, борющегося с собой, стремящегося исполнять заповеди, призывающего Бога на помощь себе. Это внутреннее духовное состояние, которое внешне подчас проявляется в формах, совершенно не соответствующих формам мiрского понимания смирения. Многих истинных смиренных называли гордецами. Почему? Например, святитель Игнатий Брянчанинов (1807 – 1867) – аристократ, близкий человек императорской семье, принявший монашество. Приезжает он в Троице-Сергиеву Лавру. Монахи помышляют: он же всё знает о том, кого куда назначат, кого куда переведут. Начинают святителя Игнатия спрашивать, а он отвечает: “Нет, я не знаю; нет, я не слыхал; нет, меня это не интересует”. “Гордец! Ничего не хочет сказать, – заключают малосведущие в духовной жизни монахи, – мы для него никто, ведь он – аристократ”. Смиреннейший человек Игнатий Брянчанинов – не человекоугодник. По мiрскому, человекоугодие и смирение – одно и то же. Мiр привык к похвалам, к дифирамбам и к угодничеству. А христианское смирение и человекоугодие – вещи совершенно несовместимые.

Теперь о христианской любви. Потому что говорить об одном смирении без любви – недостаточно. Истинное смирение, которое проистекает из видения своей греховности и невозможности самому, только самому, решить свои духовные проблемы; это смирение порождает истинную, то есть правильную любовь. Простой пример для уяснения того, в чём тут дело. В больнице больные друг друга не осуждают за болезни. Более того, даже помогают друг другу. Кто-то не может встать – ему помогают, что-то за него делают. То есть относятся с пониманием. Помните пословицу: сытый голодному – не товарищ. А голодный голодного – хорошо понимает. Сочувствует. Тот, кто познал свои духовные немощи, тот уже с сочувствием начинает относиться к греховным проявлениям другого человека. Не осуждает их злостно. Не разносит о них по всем: “Слыхали? Вот тот-то то-то сделал”. А скроет это. Тот, кто увидел, насколько он слаб, тот, кто увидел, как он сам падает и наступает на гвозди, тот не будет осуждать других, а отнесётся с сочувствием. Истинная любовь рождается из истинного смирения. А христианства нет там, где нет любви. Потому что Бог есть любовь и только любовь.


[1] Цит. по: Свенцицкий Валентин, прот. Монастырь в мiру. М., 1995, т.1, стр. 90.

[2] Иоанн Кассиан Римлянин, прп. Писания. Свято-Троице-Сергиева Лавра, 1993, с.235 (Собеседование 4, гл. 16).




Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2011/11/25/1033

Следующая глава: http://www.proza.ru/2011/11/25/1043