Кисель-7

ИСПОВЕДЬ

Татьяна Леонидовна спешила домой. Вообще- то сегодня она не собиралась: хоть директрисе и стало значительно лучше, врач не сказал, когда её выпишут. Мол, подождём, если завтра к обеду не будет ухудшений, возможно выпишу. Татьяна Леонидовна решила дождаться выписки, чтобы уже потом со спокойной душой наматывать лесные километры «насвоидвои».

Но едва завечерело, душа неожиданно замаялась, тревожно защемила. А потом и грудь заныла, знакомой, но подзабытой болью. Такие же ощущения были в ту ночь, когда муж не доехал до дому. С кем на этот раз беда? Детки так далеко, что она при всём желании не сможет поспешить на подмогу. Разве что телеграмму прочесть да поплакать. Уж телеграмму-то соизволят прислать.

Не хотела Татьяна Леонидовна усугублять положение подруги ещё и своими тревогами, да как-то само получилось: ломала голову, что бы такое придумать в объяснение её поспешного ухода, ничего не придумала, да и выложила по привычке всё как есть.
 - Танюш, - успокаивающе улыбнулась Нина Валерьяновна, - право дело, не стоит так со мной возиться, как с девчонкой. Ты же видишь, я в полном порядке, завтра после обеда выпишут. Так что не майся, ступай домой. Ступай. Будем надеяться, что ничего страшного у твоих деток не случилось. Знаешь, я вот тут подумала: а может с Викторией незадача? Грозилась наших сагитировать на ремонт школы, может, что не так сказала…Ты ж знаешь наш, - Нина Валерьяновна усмехнулась, - менталитет…За словом в карман не полезут. Наверняка встали на дыбы: соплюшка, да ещё приезжая будет учить их как жить. А Виктория девка напористая..хм. В общем как у классика: » Они сошлись: лёд и камень».
 - Ага, и полетели клочки по закоулочкам, - попыталась пошутить Татьяна Леонидовна и тем самым хоть немного себя успокоить.

Но не успокаивалось. Напротив, ещё сильнее заныло в груди. И от того, что Нина Валерьяновна, скорее всего, права: с Викой что-то приключилось, и от того, что вспомнились её давние опасения. В своих скупых письмах дети иногда задним числом сообщали о своих мелких бедах и несчастьях, а ведь она до этого ничего не чувствовала. Ни одна жилочка не дрогнула, не просигналила. Ещё тогда Татьяна Леонидовна с ужасом подумала: неужели это пресловутое « с глаз долой из сердца вон» тихой сапой выкорчёвывает из неё материнскую связь с детьми? И так ей тогда больно и обидно стало, что подумала: до утра точно не доживу. Ан, нет, едва заголосили третьи петухи, как она привычно встала с постели, и, как любила говорить бабуля, «не продравши глаз» стала намечать, что сегодня надобно сделать по хозяйству. От вечерней боли в купе с обидой осталось одно воспоминание. Словно это было так давно, что уже потеряло и вес и остроту, и стало неким историческим фактом. Вот и сейчас это воспоминание явилось как очень давнее, хорошо подзабытое, скользнуло по поверхности и исчезло, не оставив следа.
 А Вика сегодняшний день…

- Иди, Танюш, и нечего раздумывать, - настаивала Нина Валерьяновна, более того принялась собирать сумку подруги. - Не дай Бог, вся деревня ополчилась на девчонку, ты ей сейчас очень нужна. Я постараюсь уговорить, чтобы меня выписали до обеда, и поспешу вам на помощь…

И вот Татьяна Леонидовна подходила к деревне. Она уже во всю спала, лишь время от времени лениво перебрехивались собаки, да коты с кошками шумно устраивали свой маленький март.
 Рассчитывала прийти пораньше, ещё до полуночи, но едва первые километры остались позади, как боль в сердце увеличилась, точно там завёлся зуб, ныл и дёргал, зараза, безостановочно. И Татьяна Леонидовна ускоряла шаг, тщетно отмахиваясь от встававших в воображении картин расправы селян над Викой. А вскоре ноженьки объявили бойкот: не желаем такой темп, тебе не пятнадцать, так что будь любезна соответствовать возрасту. Помнишь, как тебя бабуля наставляла: спеши не торопясь. А ты ровно кобылка норовая иноходью понеслась.

Попыталась игнорировать ропот ног, так они ответили забастовкой: точно одеревенели - и ни шагу назад. Пришлось подчиниться, и раз, и другой, и третий. Садилась то на пенёк, то на поваленное дерево и, едва сдерживая слёзы, ждала, когда эти упрямцы словно издеваясь, скажут: ну, что старая, пошли что ли?

На веранде горел свет. Видимо, бедняжке не до сна. Господи, неужели опасения Нины Валерьяновны оправдались?
 Шагнула на крыльцо, в груди так трепыхнулось, что едва не грохнулась, сосчитав ступеньки. Уронила сумку, постояла, поддерживая сердце, отдышалась. Затем резко рванула дверь.

Вики не было ни на веранде, ни в комнатах. Где же ты девочка? Что с тобой сотворили?
 Метнулась во двор, уже намеревалась кинуться к соседке, но увидела светящееся оконце баньки.
 Ноги, похоже, тоже струсили, - куда только делся их гонор? - стали ватными, передвигались неуверенно.

Вот, наконец, преодолён предбанник, с замершим сердцем, распахнула дверь парной, шагнула - и тотчас, охнув, сползла по косяку на порожек. Жар ретиво рванулся в раскрытую дверь, обдал Татьяну Леонидовну влажностью, тело вмиг прошил озноб. А она, широко распахнув глаза, ловила воздух ртом и силилась осмыслить то, что увидела.

В центре парной стояла бочка, та самая, что годами занимала место у грядок с прогретой солнцем водой для полива огурцов. Теперь в этой бочке среди воды и распаренной травы торчала наполовину голова Вики, а сама она, будто маленькая девочка, изображала ртом звук водяного моторчика: бр-бр-бр-бр. Вода вокруг головы пузырилась, ходила волнами, и всё это напоминало кипение щей в кастрюле.
 -Уф-ф,- «вынырнула» Вика. - Балдёёёж…

В следующее мгновение, увидев Татьяну Леонидовну, вскочила, разбрызгивая воду и пучки размокшей травы, выпрыгнув, кинулась помочь подняться, усадила на лавку:
 - Что случилось? На вас лица нет. С Ниной Валерьяновной плохо?
 Татьяна Леонидовна слышала и не слышала Вику, в голове появился и разрастался саднящий гул, а глаза неотрывно метались по телу девушки, где россыпью были в обилие тёмные пятна до боли знакомые. Сколько она их видела, пока росли дети, особенно у мальчишек. Да, всё тело Вики, включая руки и ноги, было покрыто синяками, они слегка пожелтели и выглядели трёхдневной давности.

- Татьяна Леонидовна, вы слышите меня? Что случилось? - продолжала тормошить Вика.
 «Избили…Как такое возможно? Звери! Как только руки не отсохли…» - металось сквозь гул в голове.
 - Что…это? - наконец, с трудом выдавила, показав на синяки.
 - Это? - Вика, странно хмыкнув, осмотрела себя. - Это проценты с моего долга. Долг велик и проценты немалые. А ещё это монетки, которыми я пыталась оплатить свой дальнейший жизненный путь.
 - Я ничего не поняла. Тебя избили?
 - Нет, это был честный поединок.
 - Поединок? Ты что дралась? С кем?
 - Потом, хорошо? Потом я всё-всё расскажу.
 - Когда потом?
 - А вот я сейчас сполоснусь. А вы попарите ноги, устали, поди, как проклятые. Если не побрезгуете, я налью вот моего растворчика из бочки. Обалденно освежает. Кайф непередаваемый. А потом мы будем пить чай, я там курабье спекла.
 - Не заговаривай мне зубы, - Татьяна Леонидовна почувствовала, что к ней вернулось её постоянное самочувствие: и гул в голове пропал, и сердце перестало ныть, а душа маяться. - Я должна знать…
 - Вот за чаем и узнаете всё. И даже больше. Я решила вам исповедоваться. Как там у Лермонтова? « Послушать исповедь мою, сюда пришёл, благодарю…» Мда, этот растворчик не только освежает, но и расслабляет. Слишком… - Вика взяла тазик и ковшик: - Наливать?

Чай пили в гостиной. Пока Татьяна Леонидовна смазывала кремом распаренные разомлевшие ноги, затем укутывала в лёгкий плед из собачьей шерсти, Вика заварила свежий чай и подогрела в духовке печенюшки. Накрыв стол, Вика принесла тазик и в ковшике тёплую воду: помыть после мази руки Татьяне Леонидовне.
 - Спасибо, Вика. Ты уж не сильно-то меня балуй, а то разнежусь как барыня.
 Вика в ответ неопределённо фыркнула. Вытирая руки полотенцем и провожая взглядом девушку, уносящую тазик, Татьяна Леонидовна отметила, что та держится просто молодцом. В просторном халатике, с водопадом рассыпавшихся по плечам волос Вика буквально порхала, словно и не было никаких синяков. «А ведь болят, да ещё как. Вот упрямица! Говорила ведь: походи так, чего уж стесняться, смажь бодягой свои «монетки»…Как она там сказала? « Нет, я должна прочувствовать боль до последней граммульки». Бедняжка…»

Вернулась Вика, и Татьяна Леонидовна непроизвольно вздрогнула, точно испугавшись, что девушка прочитает её мысли и рассердится: не любит, чтобы её жалели.
 Чай и печенье оказались выше всяких похвал. Духмяный напиток и нежные рассыпчатые печенюшки с вишнёвой начинкой были просто наслаждением для желудка.
 «Ты ещё и хозяюшка отменная, - обласкала взглядом Вику Татьяна Леонидовна. - Достанется кому-то это сокровище. Только, не дай Бог, тому, что и золото испоганит и чистый источник замутит. Говорят, таких теперь хоть пруд пруди…»

Едва Вика опустилась на стул, как тотчас преобразилась: словно враз лишилась уверенности и опоры. Плечи поникли, бровки насупились, нижняя губка задёргалась, пальцы мелко задрожали, а руки точно ища опору, то одно возьмут, то другое, то третье. Это она в бане легко сказала «исповедуюсь», а теперь вот, очевидно, колебания терзают.
 - Если не готова, не насилуй себя, - осторожно сказала Татьяна Леонидовна. - Потом как-нибудь расскажешь…
 - Нет, раз решила сегодня, значит, сегодня. Только вы не перебивайте меня…Потом, как закончу, можете спрашивать о чём угодно… - Вика отправила в рот полпеченюшки, сделала глоток из чашки, затем судорожно сглотнула, после чего, вздохнув, тряхнула головой: - Ладно, хватит тянуть кота за хвост. Слушайте.

И начала издалека:
 - Двенадцать лет назад встретились парень и девушка. Она только что окончила школу, а он после армии уже год проучился в университете. Куда поступила девушка и на тот же факультет. В общем, влюбились, что называется с первого взгляда. Думали: прочно и навсегда. Уже через неделю заговорили о свадьбе. Проживали у родственников, и вечерами так муторно было расставаться. В один из дней девушка повезла парня к себе в деревню знакомить с родителями. Да, забыла сказать, что парень тоже деревенский, почти из соседней деревни. Короче говоря, жених родителям девушки весьма понравился. Особенно будущей тёще. А ещё младшей сестрёнке. Ей тогда было шесть лет, но очень шустрая девчушка, не по возрасту развитая. И взбрело этой малявке в голову, что она тоже влюбилась в жениха сестры. Прямо хвостиком за ним ходила, бесилась от ревности, если сестра прикасалась к её избраннику. Естественно взрослые относились к этому как к шутке, по доброму подсмеивались над девчушкой. И чем больше подшучивали над ней, тем крепче она «влюблялась» в жениха сестры. Тем более они почти каждые выходные приезжали. На счёт свадьбы было уже решено: сыграют перед Новым годом. Так хотели родители жениха. В общем, вскоре эта малявка стала просто неуправляемой: каждый раз закатывала истерики, когда сестра вклинивалась между ней и её любимым. И смех и грех. В тот день молодые приехали как обычно перед обедом, спешно стали накрывать стол. Малявка ещё на остановке как прилипла к «любимому» так и не отлипала. За столом закатила истерику из-за того, что сестра, походя, чмокнула жениха в темечко. А через минуту сестра несла от печи только что сваренный кисель, малявка этого не видела, решила, что сестра опять идёт покушаться на её любимого…Вскочила со стула, чтобы преградить дорогу…И случилось ужасное: малявка нечаянно выбила из рук сестры кастрюльку и та опрокинулась на голову жениха. Можете представить, что тут началось. Жених орёт, мечась, мать невесты хлопнулась в обморок, а отец и бабушка не знают, кому в первую очередь оказывать помощь. А сама невеста, вместо того чтобы помогать жениху принялась истерично дубасить сестрёнку… Короче: драгоценное время было упущено и горячий кисель сделал своё ужасное дело. Кстати, ожог киселём считается самый тяжёлый. Да ещё пока нашли транспорт, пока довезли в районную больницу…

Вика помолчала, низко опустив голову, затем залпом выпила остывший чай и продолжила:
 - Когда невеста увидела обезображенное лицо жениха, то наотрез отказалась выходить замуж. Её уговаривали, напоминали о любви, на что она говорила: «Любовь любовью, но я не могу видеть ЭТО. Меня тошнит! « Парню нужна была пластическая операция, но она стоила огромных денег. Ни в семье невесты, ни в семье жениха таких денег не было. Мать парня после случившегося сильно заболела, и у них уходили все деньги на её лечение. А потом от пережитого и отец невесты слёг и вскоре умер. В общем, эта история закончилась тем, что несостоявшаяся невеста спешно собралась и уехала в неизвестном направлении. А вскоре так же поступил и несостоявшийся жених.

Вы, наверное, слушаете и гадаете: а каким боком я в этой истории? Не боком, а всем телом. Главное действующее лицо, так сказать. Та несносная малявка…это я. А девушка - моя сестра Ольга. А парень…известный вам Андрей Борисович.
 - Князев? - невольно ахнула Татьяна Леонидовна.
 - Да. Недавно у меня был день рождения. И Ольга опять не приехала. С тех пор как уехала, никаких вестей не получали. Через третьи руки дошла весть, что вышла замуж за иностранца и уехала на его родину. Мне правда всё время врали, что у неё проблемы, поэтому и не может приехать. В этот последний день рождения я заставила маму и бабушку рассказать правду. Сама я почему-то ничего не помнила. Узнав правду, на другой день поехала в деревню Андрея, там до сих пор живёт его младшая сестрёнка Иришка. Она мне и сообщила местожительство брата. И об Ольге рассказала. В Финляндии живёт. Пару лет назад Иришка ездила по путёвке туда и случайно в супермаркете столкнулись. Муж что-то вроде фермера, сыровар, живут неплохо, двое детей, сын и дочь. Хоть Ольга и заливала, что довольна жизнью, у Иришки сложилось ощущение, что она глубоко несчастна. Выходила замуж без любви, по горячке, видимо думала, что это поможет забыть ужасное прошлое. Не получилось: увязла в быте, изображает любящую жену. Я когда слушала Иришку, неожиданно для самой себя, решила: раз по моей вине два человека стали несчастными, то должна, во чтобы-то ни стало одного из них сделать счастливым. Сестра отпадает, значит остаётся Андрей.

Вот и приехала сюда. Назваться своим именем не рискнула: а вдруг у Андрея имя «Тамара» вызывает негативные ощущения? Спасибо вам Татьяна Леонидовна, что ничего не спрашивая поверили мне и решили подыграть. Большое спасибо. Знаете, я когда ехала сюда, всё думала, смогу ли себя заставить полюбить взрослого мужчину…с таким лицом. Не зря ведь говорят: сердцу не прикажешь. А я должна была сделать это - приказать… Потому что если я не сделаю этого, не смогу спокойно дальше жить. У меня был долг с большими процентами, я просто обязана была его вернуть...

 Вы можете мне не поверить, но увидев Андрея здесь в первый раз, я вздохнула с огромным облегчением: не придётся мне себя заставлять, насиловать, потому что я уже любила его. Я вспомнила себя шестилетнюю и то, как я к нему относилась. Может, это прозвучит смешно, только тогдашняя моя детская любовь никуда не делась, она просто обратилась в луковицу, как у тюльпана, и ждала поры, благоприятных условий. Вот увидела его - и моя луковица ожила, выбросила росток. Оставалось только влюбить его в себя. Вот я тут замутила кое- что, думаете вся такая деловая, прямо ах? Нет, я всё делала с одной целью: привлечь его внимание, родить симпатию. Я даже появлялась перед ним в мужской рубашке навыпуск. Рисковала, конечно: он любил, когда Ольга одевала его рубашки вместо халатика, я боялась, что это всколыхнёт неприятные воспоминания и отдалит Андрея на недосягаемое расстояние. Этого не случилось, наверно всё же рана хорошо затянулась и зарубцевалась. Вчера в его глазах я увидела, что его тянет ко мне. И тогда же почувствовала: его сдерживает ощущение собственной ущербности, поэтому, скорее всего он не выпустит свои чувства на волю. Сегодня я решила, грубо говоря дожать…Вызвала на поединок, думаю, он сначала решил, что это будет просто показательный бой, мастер-класс для моих учеников. Но перед началом я поставила условие: побеждённый выполняет просьбу победителя. Вот тут Андрей и просёк, куда я метила. Нам позарез нужна была победа. Мне - чтобы заставить его жениться на мне, ему - чтобы заставить меня отстать от него. Думаю, он потребовал бы уехать отсюда. Короче говоря, мы отдубасили друг друга, не скупясь. Я одержала победу, - закончила Вика почему-то упавшим голосом, судорожно сглотнула.

- Значит, всё замечательно?- осторожно спросила Татьяна Леонидовна.
 - Нет, - сдавлено выдохнула девушка, а в следующее мгновение, уронив голову на сложенные на столешнице руки, расплакалась навзрыд и продолжила уже захлёбываясь слезами: - Он всё равно не хочет! Он…он боится…Я не видела ещё его без шапочки…он боится, наверно, что я увижу и меня как сестру будет тошнить…А если узнает, что это я сделала его таким…он прогонит меня взашей…Но я люблю его…люблю…

Отбросив плед, Татьяна Леонидовна соскочила с кресла, кинулась к Вике, то есть к Тамаре, приподняв её голову, стала вытирать слёзы, успокаивая:
 - Девочка моя, успокойся, всё получится у тебя. Настоящая любовь преодолеет все трудности, а я верю, что у вас настоящая…И не такое бывало. Вон с войны возвращались совсем изувеченные, а женились и деток рожали…

Тамару трясло, у неё был жар, то ли от нервов, то ли в расслабленном теле разом заныли все синяки. Слова захлёбывались в слезах, слышалось лишь клокотание. Татьяна Леонидовна подхватила девушку на руки, отнесла на диван, укрыла пледом. Затем заставила выпить болеутоляющую таблетку.
 Ещё некоторое время Тамара всхлипывала, дёргаясь всем телом, Татьяна Леонидовна, присев на краешек, гладила её голову, и сама едва сдерживая слёзы, повторяла как заведённая:
 - Всё будет хорошо, всё наладится…
 Уже проваливаясь в сон, Тамара неожиданно чётко произнесла:
 - Я что-нибудь придумаю, Андрюша. Ты только верь мне…Придумаю…