Туда, где танцует солнце... ч. 4

        Ия вспомнила далекое детство.
Ей пять лет. Отец прощается со всеми, его забирают на войну. Она у него на руках. Сашка с Борькой, её братья, обняв отца и  уткнувшись в бушлат, не показывая слёз, прощаются молча, издавая едва слышимый звук хлюпающих носов. Тётя Тоня, сестра отца, суетится, не сдерживая слёз, голосит, что-то бормочет и суёт отцу в руки свёрток:

- На, братка! В дороге пригодится. Там пирожочки, сало.-  Подойдя вплотную к Николаю, обняла, расцеловала его, кое-как проговаривая сквозь слёзы, тихо продолжала, - береги себя, Колюшка, а за детками я пригляжу, как смогу.

Через четыре месяца на отца пришла похоронка. Ия помнит причитания тёти Тони, речитативом произносимые вместе с рыданиями:
-Ой, сироты вы мои, сироты! Что же нам делать-то? Как же кормить мне вас, во что одевать-обувать? За что ж вам такое-то, горемычные вы мои?

Ия не понимала, что происходит. Почему так громко плачет тётя?  Подбегая то к старшему брату, то к среднему, спрашивала:
- Папа не вернётся, Борь? Его убили, Саш?
Братья молчали. Видя скорбь на их лицах, девочка заметила, что оба они стали какими-то серьёзными, по-взрослому задумчивыми и немногословными.

Тётя Тоня была доброй женщиной, чистоплотной и хозяйственной. Похоронив ещё до войны своего больного туберкулёзом мужа, до сих пор жалела, что так и не решилась родить детей. Теперь же, оставшись вдовой и получив похоронку на единственного брата, она, как могла поднимала троих его детей, восполняя  упущенную возможность воспитывать своих детей.

                * * *

Саше было 12 лет, Боре – 14, а Ие в сентябре надо было идти в первый класс.
Видимо, от горя, от тяжёлой жизни и безысходности, тётя Тоня стала чаще обычного «заглядывать в рюмку», постепенно спивалась, всё реже появлялась дома, а если  приходила, то до безобразия пьяная. Она кричала, попрекала куском хлеба, иногда пускала в ход кулаки, и тогда подзатыльники и тумаки доставались всем.

В сорок четвёртом  Ию определили в детский дом. Достав старый отцовский чемодан, братья  собрали в него  вещи сестры, не забыв положить и любимое платье матери, которая умерла при родах младшенькой Ии, так и не приложив её к тёплой материнской груди. Провожали сестрёнку до самого детского дома. Сами мальчишки  бросили школу и подрабатывали на железной дороге, разгружая  вагоны  с углем. В детдом к Ие братья приходили редко, если только по праздникам, да и какие могли быть праздники в военное время.

Вскоре в детский дом привели Веру. Её воспитывала бабушка, которая умерла в скором времени,получив похоронки на двух сыновей.
Общее горе объединило девочек. Они не расставались ни на минуту. В классе сидели за одной партой, кровати их стояли рядом. Печали и радости переживали вместе, вместе ждали Ийкиных братьев, деля поровну принесённые  гостинцы.

                * * *

В конце 1944 года  в детский дом из какого-то города, Ия не помнила его названия, привезли детей-инвалидов. Многие из них не могли ходить и передвигались ползком, делая при этом какие-то странные, приводившие в ужас, движения. Другие вовсе были уродцами, маленькими горбатыми карликами с большими головами, то внезапно начинающими  кричать и плакать, а то смеяться истеричным смехом. Ие вначале страшно было смотреть на них, потом этот страх перешёл в жалость к этим беспомощным и никому ненужным деткам. Она брала на руки внезапно расплакавшегося малыша, успокаивала его. Тот, прижавшись к девочке, чувствовал её тепло, находил утешение, переставал плакать и тут же засыпал у неё на руках. Жалея малышей, Ия  замечала, как они привязывались к ней и, завидев девочку, тянули руки, желая получить её ласку и участие. Когда ребятишек увозили, Ия не могла найти в себе силы выйти проводить их, не хотела, чтобы  они видели её слёзы, так как малыши привыкли видеть девочку  всегда доброй и весёлой. Выглядывая из зашторенного окна, Ия видела, как их заносили в автобус. Они капризничали, не понимая, куда их увозят из этого светлого и тёплого дома. Ия тоже не знала. Ей было очень больно расставаться с малышами. Она тихо плакала, не в силах сдержать слёз, кусала сжатый кулачок и не чувствовала боли. Вера стояла рядом, успокаивала, поглаживая её, ничего не говорила. Она понимала, что никакие слова сейчас не смогут успокоить лучшую подругу.

                * * *

После детдомовской семилетки девочки попали в ФЗУ. Выучившись на маляров-штукатуров, стали работать на стройке. Зарабатывая  деньги, у них появилась возможность снять комнату у одной доброй старушки. Переселившись из общежития, подруги почувствовали домашний уют и тепло небольшого деревянного домика с русской печью. Временами девчонки вспоминали детский дом, соединивший их, таких не похожих друг на друга, ни по характеру, ни внешне.

Ия не заметила, как прошла ночь. Она очнулась от скрипа половиц за дверью. Баба Дуня проснулась. Сейчас начнёт  топить печь, копошиться, будить девчонок. К ним она относилась как к родным. Баловала блинчиками, сладкими пирожками, вареньем. Дожидалась с работы, порой ругала, когда подруги задерживались по каким-то причинам. Девушки не обижались на неё, понимая, что зла она им не желала, а поучала - так за дело.

Ия встала с постели, набросила на себя висевший на спинке стула халат, выйдя из комнаты, поздоровалась с бабулей, умылась. Одев «дежурную» фуфайку и обув валенки, на ходу одной рукой наматывая на себя платок, другой прихватив пустые  вёдра  в сенцах, едва не скатившись с запорошенного снегом крыльца, через нанесённые за ночь сугробы, стала пробираться к колодцу. Сегодня был её день натаскать воды в дом.

        Ия пробиралась по занесённой снегом тропке широкими шагами, временами загребая снег в валенки, наскоро обутые на босую ногу. Кое-как она добралась до колодца и, поочерёдно опуская вёдра в колодезную темноту, наполнила их, и глубже вдохнув морозного воздуха, взялась поудобнее за ручки вёдер, медленно, не торопясь, иногда теряя равновесие, по уже проторенным следам возвращалась к дому. Баба Дуня широкой лопатой счищала снег с тропинки, тихо напевая какую-то песню. Завидев Ию, крикнула:

- Я забыла, дочка... Там письмо, вчерась ещё Зинка-почтальонша принесла, на кухонном столе лежит. Твой служака прислал, поди. - Увидев, что Ия ускорила шаг, что аж из вёдер  вода стала выплескиваться, баба Дуня ей крикнула, - да не спеши ты, шалопутная. Поспеешь, не улетит  же оно!

Поставив вёдра на лавку в углу за печкой и скидывая на ходу шаль, валенки и фуфайку, Ия бросилась к кухонному столу. Взяв конверт, подписанный знакомым крючковатым почерком, Ия почувствовала его невесомость и почему-то не хотелось вскрывать его сразу. Раньше, срезав ножницами край конверта и достав письмо, девушка радовалась каждой написанной строчке, мысленно общаясь с любимым человеком. Она, прижимая к груди исписанные листочки, чувствовала тепло Славика, писавшего ей о  любви, вдыхала знакомый запах, оставшийся после него на бумаге. Слава писал Ие очень  нежные письма. Перечитывая  по два-три раза каждое, девушка бережно складывала их в заветную шкатулку, где хранила всё, что было связано с любимым человеком.

Ия вспомнила день, когда  на вокзале провожала Славика в армию. Уединившись с ним, она прижималась к нему. Она не плакала, ничего не обещала. Она была уверена, что нет повода Славе сомневаться в её любви и верности. Она просто наслаждалась последними минутами перед долгой разлукой.

Как-то встретив Полину, сестру Славы, Ия поинтересовалась, пишет ли брат. Та  уклончиво, словно скрывая что-то важное, ответила, что пишет, но очень редко. Поля  куда-то торопилась, а, может, сделала вид, что спешит. Она быстро запрыгнула в подъехавший к остановке автобус и, помахав Ие рукой, скрылась за поворотом, не сказав чего-то главного.

Ия положила письмо на стол. Она боялась утвердиться в своих подозрениях. Посмотрела в окно. Баба Дуся с лопатой дошла  до калитки и, не останавливаясь, начала расчищать дорогу до колодца.
Ия зашла в комнату, где спала Вера.
- Соня, хватит спать! Иди-ка, помоги бабуле, не то до самого вечера будем слушать охи да ахи,-  сказала Ия, сбрасывая с подруги одеяло.
- Ну, Ийка, чего ты с утра-то ворчишь? - перевернувшись на другой бок, пробубнила Вера. Поесть и поспать  она любила, от того и была такой гладенькой да пухленькой, что для многих служило поводом подтрунивать над рыжеволосой толстушкой.

- Вставай, вставай! Собирайся! - Не унималась Ия.
Верка спустила ноги с кровати, вслепую забралась в  тапочки и шаркая по половицам, пошатываясь, побрела до рукомойника. Умываясь, издавала  такие ужасные  звуки, словно её с головы до ног обливали колодезной  водой.
- А вы что, уже позавтракали? - спросила раскрасневшаяся от утренней закалки Вера и, заметив лежавший на столе конверт, поинтересовалась, -  от кого? От Славика?

Словно не услышав вопроса подруги, выглядывая в окно, Ия  сказала:
- Еще не завтракали. Иди помоги бабуле, а то она  до самого Сыктывкара дорогу очистит.
Верка заколыхалась от смеха, и Ийка тоже, но уже над самой  Веркой. Натянув на голову старый бабкин вязаный чулок вместо висевшей на гвозде шальки, девушка собралась в таком виде бежать на помощь бабе Дуне, усердно расчищающей занесённую за ночь снегом тропу.

- Ты взгляни на себя, пугало! - Хохоча, Ия подвела подругу к стоящему в прихожке старому трюмо. Указывая в зеркало пальцем, она не переставала смеяться, и вот уже вместе они потешались над Веркиным видом. Убедившись, что настроение Ие удалось поднять, Вера сменила головной убор. Выходя из избы, подмигнула Ийке и с хитрицой  сказала:
- Так-то вот, а то словно бука с утра!

Проводив Веру и догадавшись о её хитрости, Ия улыбнулась, в мыслях благодаря подругу за поддержку. Взяв письмо и  раскрыв его, с первых слов Ия поняла, что Славик больше не с ней: «Ия, прости меня. Я не мог написать сразу, не решался. Я трус и предатель, а ты заслуживаешь лучшего. Не жди  меня, я не приеду. Вячеслав».

- Ну вот и всё, - прошептала Ия. Всего несколько строк стали огромной пропастью  между нею и любимым, и преодолеть эту пропасть было уже невозможно. Девушка забежала в комнату, из тумбочки достала деревянную шкатулку, открыла её и, положив в неё последнее послание, бросила в жарко затопленную печь, и уже вместе со святыми для девушки воспоминаниями, сгорали её надежды, её мечты, её первая любовь, а, может, и последняя.

Запыхавшиеся труженицы вошли в избу, внося  за собой струю морозного воздуха. Наскоро приготовленная  яичница с луком, картошка в «мундире», солёные грибы и огурцы с помидорами поджидали уставших  женщин.
- Ух ты! Молодец Июшка, угодила, - раздеваясь, с благодарностью  сказала баба Дуня. - Да и повод для этого какой-никакой имеется. Ноне ж Крещение. Ну-ка,  Верочка, принеси-ка из погребки сидорку, - снова выпроваживая Веру в сенцы, попросила бабуля.- А мы-то, дуры, в такой святой день лопатами махать удумали. Ничего, Бог простит благое дело.

Верка вернулась, неся бутыль с домашним яблочным вином.
- Ну что, бирданочки вы мои, усаживайтесь, покушаем, выпьем, согреемся, праздник отметим, - разливая по стаканам вино, говорила бабушка.
Слегка опьянев, Ия вспомнила про письмо, загрустила. Догадавшись о её печали, баба Дуня, нежно похлопав девушку по коленке, попросила:
- Июшка, девонька моя, давно я не слышала твоего чистого голосочка. Спой нам что-нибудь, доченька. - А ты, Вера, умоляю, не лезь  со своим «козлетоном»,  - строго поглядев на Веру, сказала хозяйка.

Верке, как говорится,  «медведь на ухо наступил». Она любила песни, любила петь, но это получалось у нее до того смешно и невпопад, что она была вынуждена смириться со своей бездарностью, но с удовольствием и умилением  всегда слушала  подругу. Закрыв глаза и покачивая головой в ритм мелодии, губами беззвучно вторила словам песни, ей и этого было достаточно. Ия запела, думая о сегодняшнем письме:
Я помню ту иву – стояла над речкой,
И ветви той  ивы стучали в окно.
Ветер, ветер, не плачь,
Ветер, ветер, не надо,
Ведь кончено с милым
Между нами давно.
             
                И были у мальчика чёрные брови,
                И были у мальчика глаза-васильки.
                Кого же теперь глаза эти губят,
                Кого же теперь ласкают они?

Спев песню до конца, девушка замолчала. Внезапно закрыв лицо руками, Ия впервые после того памятного дня, когда увозили  бедных ребятишек из детского дома, дала волю слезам. Она плакала, тихо всхлипывая. Это была очередная её утрата, потеря самого дорогого ей человека, которого она теряла так же, как маму, отца и тех беспомощных малышей из детского дома.

http://www.proza.ru/2011/12/06/542