Их жизнь. В краю голубых озёр 11

   
   Мара после той страшной ночи неделю прожила у Ванагов. С неё не спускали глаз. Арнольд, после того, как командир "ястребков" побывал у них в доме, осмотрел всё, оформил необходимые бумаги, а Дубра их подписал, трупы "лесных братьев" увезли, вынес во двор, свалил в кучу и спалил кровати, на которых спали бандиты перед своей смертью, потом привёз из Дагды священника, который освятил их дом, долго молился об изгнании с помощью Господа нечистой силы.
   Затем Дубра сколотил две широкие скамейки, Франя сшила новые чехлы для матрацов, а Арнольд набил их свежим сеном, застелили новые простыни, положили другие подушки и одеяла, только после этого привели в дом Мару.  Она безвылазно сидела дома, не произнося ни слова. Родители стали бояться, не ослабела ли их дочь умом. Когда Франя ей что-либо говорила, Мара тупо смотрела на неё пустыми, без всякой мысли, глазами и молча отворачивалась от матери.  На её светлых, с желтизной, волосах отчётливо проступили у висков седые пряди...
   
   Так прошёл месяц. Постепенно она оттаивала, изредка перебрасывалась с родителями несколькими словами, но ещё ни разу они не видели на её лице улыбку.  Голову председателя густо припудрило сединой, он сильно постарел, глубокие морщины избороздили его лицо.  Колхозники беспрекословно выполняли все его распоряжения, он часто ловил на себе их сочувственные взгляды, и ни разу не заметил усмешки на их лицах или злой сплетни в свой адрес. 
   
   Однажды вечером, он не выдержал, подошёл к дочери, взял её за плечи, долго всматривался в её глаза, потом тихо, с болью, сказал:
   - Мара, доченька, ну нельзя же так! Нельзя весь век сиднем сидеть дома, пойми! Иди к людям, не бойся их, они - всё-всё понимают... У Мары сморщилось лицо от нахлынувших слёз, она качнулась и упала отцу на грудь.
   - Не могу я, папа, не могу, пойми и ты меня... Мне надо уехать, слышишь?  Мне страшно, каждую ночь, я почти не сплю, в темноте их рожи мерещатся... Я здесь с ума сойду...
     Дубра долго думал, молча поглаживая дочь по спине ладонью:
   - Ну что ж... пусть будет по-твоему, доченька, раз такое дело, поезжай, может, вдали от нас тебе легче будет, скорее забудется, всё... это...

     На следующий день он отвёз дочь в Даугавпилс, к своей двоюродной сестре, потерявшей на войне, и мужа, и сына. Тэкла, невысокая и худенькая женщина с моложавым улыбчивым лицом, была несказанно рада племяннице.
   - Вот и хорошо! Вот и слава Богу! - Говорила она, хлопоча на кухне. - Я теперь хоть не одна буду. А то такая тоска, другой раз, забирает, хоть вой в одиночку, как волк. А ты теперь у меня заместо дочки будешь!  - На следующий день Дубра попрощался с женщинами и уехал домой.
   
     Мара устроилась работать на небольшую мебельную фабрику, благо, та была невдалеке от её нового дома.  Месяц она проработала ученицей в цехе полировки мебели и довольно быстро освоила свою специальность. В этом цехе работали пожилые женщины. Они занимались полировкой фанерованной мебели, покраской табуреток, кухонных столов, прочей мебели, оконных и дверных блоков и т.д.      
 
   Женщины пытались сойтись с нею поближе, побольше разузнать о её прошлой жизни.  Мара отмалчивалась в ответ, или отвечала так, что её ответы ничего не проясняли. Это было странно.   
   Молодая, красивая, статная девушка, а за целый день не увидишь на её лице улыбки, не услышишь такого естественного в её возрасте смеха... Наконец, они решили, что в её жизни произошла какая-то трагедия, или у неё вообще такой нелюдимый характер, или она просто умом не богата...

   Работала она старательно, без отдыха, была в работе неутомима и прилежна.  Вскоре в полировку стали частенько заглядывать молодые, неженатые столяры.  Они заходили туда, вроде по какому-то делу, или мимоходом, пытались заговорить с Марой, шутить, поближе познакомиться с нею.  Их попытки  были безуспешными. Она молча, холодно, смотрела на них и отворачивалась.
   - Какая бука! Странно, такая молоденькая, красивая, и такая суровая, - сказал своему дружку Янке Артур, высокий, смуглый парень с чёрными вьющимися волосами, после того, как они пытались разговорить Мару, заскочив в полировку.
   - Подумаешь, строит из себя принцессу! - Беззаботно ответил Янка, невысокий крепыш с льняными волосами. - Цену себе набивает!
   - И, всё-таки, странно! - Задумчиво проговорил Артур. - Пойдём работать, а то от начальства попадёт... Он склеивал стулья, вспоминая, время от времени, её строгие зеленоватые глаза на бледном лице и сурово сжатые губы, так ни разу и не улыбнувшиеся в ответ на их отчаянные шутки...

   Светлана очень долго лежала ночью без сна, смотрела широко открытыми глазами в темноту, по щекам текли слёзы, она не замечала их, не вытирала, они всё текли и текли... Сердце готово было разорваться от боли и от отчаяния.  Володя, её Володя, которого она так любила, оказался невероятным подлецом и обманщиком... Светлана вспоминала их встречи, его горевшие лаской глаза, когда он смотрел на неё, его удивительно нежные руки, когда он обнимал и ласкал её...
   "Боже мой! Какая подлость! - Думала она, кусая губы. - Какая ужасная подлость! Что же мне делать? Что?" - За окном бесилась вьюга, лепила снегом в окна, жалобно скрипела старая калитка.  Рядышком тихонько посапывала Мила, она пригрелась на тёплых кирпичах печки и очень быстро уснула.  "Бедная ты моя девочка, нет у тебя больше папки, а ты спишь, не догадываешься об этом! - Думала Светлана, еле слышно гладя её по хрупким плечикам. - Господи, хоть бы не заболела после такой дороги!"   
   
     Под сердцем у неё слабо ворохнулась новая жизнь, напоминая о себе.  Новый взрыв отчаяния охватил её, она застонала, зажимая рот рукой. - "Брошенная мать двоих детей... Брошенная! Брошенная!" - Билась в голове мысль.  Она вспомнила, что и уехать-то назад не может, потому что денег почти не осталось. И ехать некуда, от их дома в Ашхабаде остались одни развалины, родители - в братской могиле.  Единственный выход из положения - это ехать в Пятигорск, к брату, правда у него - только двухкомнатная квартира, но, на первое время, угол будет. а дальше - посмотрим. Хуже всего, что нет денег. Светлане была противна мысль просить денег у Владислава. У кого угодно, но только не у него!  Об этом она думала, уже засыпая. Сильная усталость и теплота русской печки победили отчаяние...

     Проснулась она от громкого плача Марии. Голова была страшно тяжёлой, болели глаза, будто в них сыпанули горсть песка.  Светлана слезла с печи, подошла к плачущей Марии, молча села рядом, долго смотрела на её вздрагивающие плечи, потом тихо сказала:
   - Простите меня... что так получилось... Я не знала, что у него другая семья. Он ни разу не сказал об этом, никогда, ни слова! - Мария подняла голову, посмотрела Светлане в глаза:
   - Это на него похоже, он и мне про вас ничего не говорил... Тоже, ни слова...
   - Вы не беспокойтесь, я скоро уеду,- торопливо проговорила Светлана и, вдруг, замялась, покраснев. - Вот... только... денег у меня почти не осталось... Не знаю, что делать, у кого одолжить...
   - Придёт... кормилец... домой, вот пусть и решает, что делать! - Зло сказала Мария, вспомнив, как тихо прикрыл дверь за собой Владислав, уходя утром.
   
     Метель стихла. Прояснилось небо. Выглянуло солнце. Оно висело низко над горизонтом бледным холодным шаром, навевая тоску.  Владислав брёл домой, медленно переставляя ноги, как на казнь. Более противного дня у него в жизни, наверное, не было. 
  "Допрыгался, доигрался, сволочь! - Зло ругал он самого себя. - Что теперь делать? Оставаться? Уезжать? Захочет ли ещё Света жить-то со мной?" -  Он прекрасно знал её гордый характер, знал с детства, когда ещё мальчишкой, дружил с нею в свои приезды в Ашхабад. 
  "А Мария, сыновья? Как их бросить? Это ж, мои сыновья! А Мила, не моя дочь? И ещё ребёнок  у Светы будет...- Владислав даже застонал от этих мыслей. - Хоть голову в петлю суй... Допрыгался, гад, допрыгался!"
   
   Солнце спряталось. День угасал. Темнело. Вот и их хата. Тускло светилось оконце от света керосиновой лампы.  Владислав подошёл к входной двери и остановился, не в силах открыть дверь, дрожали руки, ноги будто онемели.   
   Владислав посмотрел на свои вздрагивающие пальцы и усмехнулся, подумав: 
  "Будто кур воровал! Эх, была-ни была!" - Он толкнул дверь и вошёл в хату. Глаза женщин впились в него. Владислав обвёл всех взглядом.
 - Добрый вечер! - сказал тихо, опуская голову.  В ответ - молчание.  Мария готовила ужин. Светлана сидела на лавке и покачивала ребёнка на коленях. Глаза у обеих женщин были красные и опухшие.
  "Ревели целый день", - сделал вывод он. 

   Мария несколько раз коротко взглядывала на него, собираясь с духом, громко и сильно билось сердце.
 - Что ты думаешь делать дальше, Владислав? - Вздрагивающим голосом спросила Мария.
 - Не знаю, - буркнул в ответ он, пожав плечами.
 - А кто знать будет за тебя? - Взвинтила тон Мария. - Я, что ли? - Светлана вздрогнула и побледнела. "Ещё из дома попросит ."- Тоскливо подумала она.
 - Не кричи, пожалуйста, - попросил Владислав. -И без этого тошно...
 - Тошно ему! Зато нам - сладко! - Не выдержала Мария.
 - Перестань, я сказал! - Владислав посмотрел на Марию такими глазами, что она сразу замолчала, только нож быстрее задвигался, очищая картофелину.
   Она, в сердцах, швырнула её в воду, обдав себе лицо и грудь брызгами.
 - У Светланы нет денег на обратную дорогу, понял? - Сказала Мария, вытираясь полотенцем.
 - Нет, нет, не подумайте, ради Бога, что я вас гоню, но, надо же что-то делать!
 - Торопливо добавила она, заметив испуганный взгляд Светланы.
 - И за себя решай, хочешь, оставайся,  хочешь, уезжай! Я силой тебя держать не собираюсь, жили два года без тебя, и дальше, как-нибудь, проживём! - У Марии задрожали губы и выступили на глазах слёзы. 

  "Хоть ты из дому беги!" - Тоскливо подумал он. На душе так было противно и гадко, что к горлу подступала тошнота.
   Ужинали молча. Взгляды всех упирались в стол.
  "Хорошо ещё, что мама ушла, - подумала Мария.- Запилила бы совсем!" Сыновья молчком сидели рядышком на кровати.
 
   Ночью Владислав долго не мог уснуть, лежал на спине, вытянув длинные ноги, чувствуя холод деревянного пола, перебирал в уме соседей, прикидывал, у кого можно одолжить денег на дорогу, не знал, как поступить самому.
  "Что же мне делать? Что?" - Билась в голове мысль.  Получалось так, что обе они, и Мария, и Светлана, были одинаково дороги ему, каждая по-своему. Он любил невысокую, крепкую фигурку Марии, её большие синие глаза, особенно, когда в них светилась ласка... И Светлану он любил, как ни странно, и не знал, кого больше... Он любил её смуглое по-восточному лицо, тёмно-карие, как спелые вишни, глаза, и такие же яркие губы, её тонкую, гибкую, как лоза, фигуру.

  "Что же мне делать-то, а?" - Подумал он опять и изо всех сил стиснул зубы, еле подавив в себе стон. Лежать на шубе было жёстко, тянуло холодом от пола. Так он и проворочался без сна до самого рассвета... 
  Днём Владислав пытался одолжить у нескольких мужиков деньги, но получал отказы. Все говорили ему, что таких больших денег у них нет, да и откуда их взять-то при теперешней жизни...
 
  Владислав замучился совсем, пока доработал до вечера, душила злость на самого себя, на свою незадачливую жизнь, на то, что он совсем чужой для этих людей, даже денег боятся одолжить, не верят ему.  Вечером он шёл домой, чувствуя, как при каждом шаге очень сильно ноет поясница от бесконечного шкурения брёвен. Кора от мороза намертво спаялась с брёвнами, шкурить было очень трудно и медленно. "Летом можно пять брёвен ошкурить за то время, как сейчас одно!" - подумал он и плюнул от злости. На душе было противно, до тошноты, он представил себе, как осуждающе взглянет на него Мария, как появится в её  глазах презрение, когда она узнает, что денег он так и не достал. 
 "Да ладно, и чёрт с ней, пусть думает, что хочет! Как будет, так и будет." - Решил Владислав.

Продолжение: http://www.proza.ru/2011/12/06/1445