Полымя адово

5-я глава

1-я глава – http://www.proza.ru/2019/05/13/492
2-я глава – http://www.proza.ru/2011/09/03/651
3-глава – http://www.proza.ru/2011/09/29/392
4-я глава - http://www.proza.ru/2011/11/27/681

Художник сунул иконы в пакет и тщательно уложил его на дно дорожной сумки.
– Не доверяешь? – хмыкнул Георгий Арутюнович. – Мы же сюда вернёмся, Коленька.
– А зачем? – улыбнулся Николай. Пожалуй, впервые он походил на человека, довольного своей жизнью больше, чем когда либо. – Получишь деньги в банке, сделаем небольшой ченчик, – художник потряс сумкой, – я сяду в свой автомобиль, и дальше – каждый своей дорогой.
– Как знаешь, дорогой, – нахмурился антиквар. – Я думал, сбрызнем сделку маленько.
– Завтра, Жорик, и обмоем, – ухмыльнулся Николай. – Когда я к тебе за доверенностью на Мерседес приеду.

Навстречу машине бежали кружевные от беспрестанно идущего снега деревья. На улице было пустынно: ни автомобилей, ни людей.
– Ну что, дорогой, – осклабился Георгий Арутюнович, – за неделю слабо будет пятихатку пропить?
– Пропью, – Николай задорно тряхнул головой. – Умение много пить невероятно полезно для художника.
– Эх, Коля, Коля… – антиквар на мгновение оторвал руки от баранки и воздел их вверх. – Учись извлекать из выпивки больше, чем она из тебя.
– Жорик, давай договоримся на будущее – если оно у нас будет, конечно: если мне что-нибудь станет непонятно, то я обязательно с тобой посоветуюсь, – почти членораздельно произнес художник.
– Зачем обижаешься, я ж по-дружески, – Георгий Арутюнович задержал взгляд на попутчике.
– Я не обижаюсь, – вздохнул Николай. – На дорогу смотри, Жорик; видишь, сколько снега намело.
Какое-то время ехали молча.
– Если серьёзно, то на честно заработанные деньги подлинник Шагала хочу купить, – художник достал из кармана сигареты. – Хотя бы этюд…
– Шагала? Зачем он тебе, дорогой?
– Давно об этом мечтаю, Жорик, – Коля щёлкнул зажигалкой. – «Парящие любовники» Шагала – это все мы, летящие в синем небе судьбы. И понимая,  что обречены, всё равно счастливы. Пронзительная тоска по желаемому, понимаешь?
– Человек – это животное, которое грезит, – антиквар снова взглянул на Николая. – Это я о Шагале, Коля, – уточнил Георгий Арутюнович. – Для меня, профессионала, он слишком прост. И композиция, и стиль, и техника письма… Да и цвета открыто-рейтузные. Сюжеты у него какие-то неправдоподобно добренькие.
– Да, Жорик, он был добр, потому что страдал, – Николай приоткрыл окно и стряхнул пепел. – А что касается стиля, техники и, разумеется, цвета, ты рассуждаешь, как элементарный барыга. И вообще, если бы люди говорили только о тех вещах, в которых они разбираются, то вокруг бы стояла поразительная тишина.
– Это я не разбираюсь в живописи?! Ты думай, что говоришь, – вскричал антиквар.
– Возможно, живопись у Шагала до какой-то степени неестественна, но она так же неестественна, как и сама жизнь, – художник словно не заметил возмущения Георгия Арутюновича.
– Однако сродниться с успехом ему не удалось, Коля.
– У тебя одно мерило, Жорик – есть ли у человека бабло или нету, – вздохнул Николай. – Эх, соблазнился золотым тельцом народ Израилев, – он бросил ироничный взгляд на попутчика. – Да, собственно, и остальные народы.
– Коля, после смерти мамы и папы мне никто и никогда не говорил, что я должен стать лучше, чем я есть на самом деле. Жизнь наша, по большому счёту, скоротечна, как дыхание на зеркале, – антиквар, жестикулируя, снова оторвал руки от руля, – и почему я должен ущемлять свои пристрастия и желания?  Ответь мне, если…
– Жорик, ёп твою мать – люк!
Георгий Арутюнович резко повернул руль вправо, желая миновать открытый проём канализационного люка, но было поздно – машина, клюнув колесом в углубление, ударилась передком о дорогу. Сноп рыжих искр смешался со снежной круговертью. Мерседес, перевернувшись  в воздухе, крышей упал на мокрый асфальт и заскользил по нему в сторону близлежащих ларьков. Однако, не добравшись до них, столкнулся со вставшим на пути деревом. Жалобно заскрежетал металл, отчаянно зазвенели бьющиеся стёкла. И вдруг стало пронзительно тихо.
Николай открыл глаза. Рядом с ним, неуклюже  уткнувшись лицом в растрескавшееся лобовое стекло, лежал Георгий Арутюнович. В темной от крови глазнице антиквара торчал осколок стекла. По щеке  неспешно стекала алая струйка. Коля был запойным алкоголиком – приходилось видеть вещи и пострашнее – но ему стало не по себе. Художник с трудом отвернул голову. Возле его лица, стремительно теряя интенсивность свечения, рдел окурок. «Бензин… Как сильно пахнет бензином». Николай попытался дотянуться до окурка, но руки, ни одна, ни другая не хотели повиноваться. «Чёрт… Мы довольно легко думаем о смерти, как о чём-то неприятном, но неизбежном - как о похмелье после затянувшейся пьянки. Когда она – смерть – по нашему глубокому убеждению ещё очень далеко. Но вот жадная старуха, не жалеющая ни бражника, ни барыгу, приблизилась вплотную». Коля перевёл взгляд на свои руки. Они крепко сжимали дорожную сумку с иконами. «Господи, что я натворил! Всё, что сейчас происходит, имеет отношение к моей жизни и смерти, но за этим стоит нечто гораздо более важное, и связано это с предстоящим открытием подлинной правды, а она важнее самой жизни. В мире есть вещи, которые исправить невозможно, и платить за них всё-таки приходится».
Полыхнуло что-то, и горячий ветер сильно подул. «Отец как-то в детстве затолкал меня в бане в парилку. Тогда было страшно, сейчас – нет. Там, где кончается улица, где сливаются небо и земля, собака воет, подняв морду; там, в прокуренной однушке жил я. Пурпурное марево колышется надо мною, и жаркое солнце перемещает оранжевые пятна по свежевыпавшему снегу».

Продолжение следует.
 http://www.proza.ru/2011/12/28/263