Туда, где танцует солнце... ч. 17

                * * *
«Своих братьев Оля нашла случайно, будучи очень любопытной девчонкой.
Мать с сыновьями встретилась через много-много лет, но понимания между ними не было. Для Славы и Ильи Ия была чужой. С этой болью она прожила остаток своей жизни. Поймут ли, простят сыновья, она не знала. У них, вероятно, была своя правда о матери".

- Кажется, всё, что я хотела написать, – подумала Ольга. - Какое сегодня число? - Посмотрев на календарь, удивлённо произнесла, - двадцать четвёртое...
Неделя воспоминаний, короткие перерывы на заботу о дочери, почти бессонные ночи, а что дальше... Отложив ручку и закрыв тетрадь, Ольга подошла к окну.
 
Вот и первый снег выпал. Медленно кружа при лёгком ветре, крупные хлопья ложились на ветви деревьев, на подоконники, на тротуар, ещё не полностью прихваченный слабым морозцем, но кое-где уже всё-таки блестели накатанные ледяные дорожки. Слышался детский смех... Радуясь приходу зимы, ребятня по-своему приветствовала холодную красавицу: первые снежки, круглые грязные комья для снежной бабы, короткий марафон по скользким дорожкам и радость в глазах. И снова солнце... Солнечный свет расплывался по всему пространству, придавая всему происходящему весёлое настроение.
Наблюдая из окна за резвившимися девчонками и мальчишками, Ольга увидела себя совсем ещё маленькой девочкой.

                * * *
Курасово – небольшой  северный поселок. Старые, полуразвалившиеся бараки. Раньше в них жили приезжающие на вахту нефтяники. Постепенно промысел  перемещался в другие места. Бараки восстанавливались, в них обживались постоянные жильцы, решившие остаться здесь навсегда. Чуть подальше от времянок строились новые крепкие деревянные дома. Люди обустраивались, переселялись, рожали детей и вели размеренную по тем временам, тихую жизнь.

Иногда возникали вспышки. Ольга вспомнила случай, когда взбунтовавшиеся в посёлке женщины снесли винную будку на автобусной остановке, мимо которой мужики не могли пройти спокойно, чтоб не пропустить пару стаканов креплёного кавказского вина. Бедный, перепуганный грузин-предприниматель, получивший немалую порцию смачных словесных «пилюль» и тычков от взбесившихся баб, исчез в неизвестном направлении, бросив свою будку с остатками вина, которое бабы сами и допили за восторжествовавшую справедливость. А мужики ещё долго сокрушались о недопитом и хлёстко, по-северному, материли взбалмошных фурий, лишивших их этой маленькой радости.

Был обычный день. Брат-Андрей в своей кроватке капризничал, по-своему чего-то требуя. Серый сибирский кот - Барсик , отвлекая малыша, мастерски перемещался по периметру металлических прутьев детской кроватки, громко мурлыкая, нервно подергивал пушистым хвостом. Малыш тянул к нему руки, начинал улыбаться и лепетать что-то невнятное, но понятное только ему и коту. Ольга играла со своей любимой Тасей, тряпичной куклой, набитой то ли сухой травой, то ли опилками. Она одевала её в лоскутки, оставшиеся от пошива маминого халата с разноцветными бабочками и поучительно говорила: «В гостях у тети Лиды веди себя хорошо, Тася, не капризничай и ничего не проси».

В комнате вкусно пахло блинами и какао. Мама негромко разговаривала с соседкой-Лидой, ужасно любопытной, но по натуре доброй и отзывчивой. Оля невольно слышала весь их разговор.
- Ийка, куда ты теперь пойдёшь? Кто приютит тебя с двумя-то детьми.
- Не знаю, ничего не знаю! - услышала девочка взволнованный голос матери. - И так, Лида, больше не могу. Думала, после рождения сына угомонится, а он ещё пуще звереет. Я боюсь каждого вечера, потому как трезвым он не бывает. Опять будет искать повода к чему-нибудь придраться. Вера предлагала пожить у них какое-то время в Бурляевке. Потом можно будет и  в город перебраться. Так  у неё своих трое, - тяжело вздохнув, сказала Ия. - Устала я от Ивана, боюсь его.
Оля поняла, что они говорят про отца, которого она по-своему любила. Девочке он казался сильным и красивым.

Отец был на двадцать лет старше матери. Уже седеющий, он тщательно скрывал свою седину, подкрашивая  виски чёрной тушью. Был ревнив. Чаще всего без повода устраивал скандалы, но рук не распускал. Мать вечно оправдывалась непонятно в чём, плакала и, улучив удобный момент, когда он засыпал, одевала ребятишек и убегала из дома, обычно к Лиде.

Оля помнила, когда отец, подвыпив в компании с соседскими мужиками, любил говорить, колотя себя в грудь: «Когда вы за мамашины юбки держались, а кто и в окопах отлёживался, я воевал, самого генерала Белобородова сколько раз от смерти спасал! Под пули лез, чтобы прикрыть его!» Правду говорил отец или придумывал, Оля не знала, но она не один раз видела на теле отца шрамы от ранений, и потому всегда была уверена в правоте его слов и тайно гордилась им.

От мыслей девочку отвлекла тётя Лида. Выглядывая из закутка, считавшегося кухней, она спросила :
- Оленька, пойдёшь с Вовкой играть?
- Пойду, - быстро согласилась девочка, - Тасю тоже возьму с собой.
- Ладно, Ий, если что, прибегай ко мне,- обувая галоши, сказала соседка.
- Лид, угости ребятишек, - мать протянула тарелку с блинами. - Сметанку возьми, - добавила мама.
- Не надо, есть сметана, - забрав угощение, сказала Лида. - Айда, Олюшка.- Набросив на девочку пальтишко, она попрощалась с Ией, и они вышли на улицу под мелко-моросящий дождь и сильный ветер.
Лида жила в соседнем бараке, но Оля успела почувствовать холод в наступающих сумерках и промозглость рано наступившей северной осени.

С Вовкой Оля любила играть. И дома, и в детском саду она всегда чувствовала надежную защиту со стороны друга. Чаще всего молчаливый, но временами по-взрослому рассудительный, Вовка всегда подчинялся подруге и выполнял все её прихоти. Их обоих это устраивало, и в ком-то ещё они не нуждались. Тихо играя в специально отведённом для этого углу, дети побывали и в магазине, и на работе. Разрисовали все свободные странички в незаконченных ученических тетрадях старшего Вовкиного брата Лёшки, за что им и досталось от него.

До дому тётя Лида провожала Олю, когда за окнами было уже совсем темно. Кое-где светили фонари своими мутными глазницами. Грязь прилипала к ботам. Девочка скользила, но надёжная рука тёти Лиды спасала её от падений. Кое-как они добрались до дому.
- Ну, всё, Олюшка, дальше уж сама дойдёшь, - сказала женщина, ещё немного постояв и взглядом проводив девочку.

Открыв дверь, Оля с порога увидела мать, лежавшую на полу, в разорванном и окровавленном халате, в том самом, с разноцветными бабочками. И если бы не этот халат, девчушка подумала бы, что это лежит какая-то другая, вовсе не знакомая ей женщина, но только не её мама.

Андрейка тихо плакал. Барсика рядом не было, и некому было успокоить ребёнка. За сорванной занавеской, обутый, не снявший с себя верхних одежд, разбросав руки в стороны и сильно храпя, спал пьяный отец. Сбросив с себя пальто и шапку, девочка подошла к кроватке, укрыла брата одеялом, дала соску. Осторожно ступая по скрипучему полу, девочка подошла к матери. Проведя рукой по слипшимся от крови волосам, прошептала:
- Мам, ма-ма, вставай, Андрейка плачет.- Но мать не слышала её. - Мамочка, милая, мне страшно, вставай! - прозвучали в голосе надрывные нотки. Готовая расплакаться, она подняла голову матери, не узнавая самого доброго и самого красивого лица. Оно было избитым в кровь, чужим и отрешённым. - Ма-ма, встань, открой глаза! - И, уже не сдержав слёз, она впервые в жизни, совсем ещё короткой, плакала внутри себя, прикрывая рот ладошкой, плакала навзрыд, тихо поскуливая, боясь разбудить пьяного отца.

Мать очнулась, открыла глаза. Она не поняла сразу, что происходит, но увидев перепуганную дочь, судорожно прижала её кудрявую головку к груди и тихо сказала :
- Всё, Оленька, всё. Успокойся. Помоги лучше подняться. - Кое-как Ия поднялась с пола и, опираясь на плечо дочери, подошла к рукомойнику. Осторожно стала смывать намоченным полотенцем запёкшуюся от недавних побоев кровь с лица и рук.

Оля смотрела на мать и не узнавала её. «Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!» - мелькали в голове страшные слова, рвущиеся из самого сердца. Появилась страшная боль, обида, страдание и, главное, ненависть к человеку, которого она ещё совсем недавно любила, и который позволил себе осквернить  самое для девочки святое, самое дорогое существо на свете – её маму!

Смыв кровь, Ия сняла с себя одежду, бросив её в короб для мусора. Переоделась в чистую комбинацию, серое шерстяное платье, подчёркивающее её красивую фигуру и слегка выделяющийся живот. Она принялась быстро собирать вещи и складывать их в маленький чемодан, освободив его от Олиных игрушек.

- Мам, мы уходим? Куда? - спросила девочка, выведя мать из состояния задумчивости.
- Да, да, Олюшка, одевайся.- Она достала из шкафа любимое платье дочери, в котором та могла позволить себе ходить только в гости да на утренники, кофту и тёплые штанишки.
- Мам, темно на улице, куда мы пойдём? К тёте Лиде? - не унималась девочка. Так поздно они никогда не уходили из дома.
- В Бурляевку, к Вере, - хриплым голосом ответила мать. Она помогла Оле застегнуть пуговицы на платье и принялась одевать сонного малыша, стараясь не разбудить его. Расстегнув пуговицу на планке платья, Ия освободила грудь, и мальчик, почувствовав запах материнского молока, прильнул к соску и, смачно причмокивая, принялся сосать.
        - Мам, темно на улице, и автобусов нет, - рассуждала девочка.
        - Мы пешком пойдём, через лес, - покачивая сына, спокойно ответила Ия.
        - Пешком далеко, и в лесу страшно...

        Обув стоявшие в углу  резиновые боты и одев пальто, Оля натянула на голову пушистую шапку и стала ждать, когда  брат насытится, и они уже пойдут к тёте Вере.
«Ну, наконец-то, налопался, маленький обжорка!» -облегченно вздохнув, подумала девоча. Взяв в одну руку укутанную в платок куклу-Тасю, в другую – небольшой чемодан, деловито сказала маме:
- Андрейку сама понесёшь, я вся занята.
Боясь разбудить храпящего Ивана, Ия осторожно вытащила из-под него тёплый полушалок и достала байковое одеяло. Завернула в него спящего сынишку. Прикрыв плотно дверь,они вышли в холодную темноту и пошли в сторону леса.
http://www.proza.ru/2011/12/20/875