Много лишних слов

   Антон Вьюгин не мог пару месяцев найти работу. А может и пару лет.
Время замирает, когда некуда спешить, и только задним числом понимаешь, что оно только притаилось, чтобы перепрыгнуть тебя.
 
- Кризис - мать его, – говорил он себе, заваривая утром душистый чай с бергамотом.

   Он вдумчиво пил, вдыхая перед каждым глотком терпкий, бодрящий аромат. Потом закуривал у открытого окна, втягивая в себя свежий воздух вперемежку с табачным дымом, и смотрел, как поднимается туман от леса и как спешит  опоздавший школяр, подкидывая на спине огромный ранец.

   Вьюгину было глубоко за сорок, но из-за незлобного характера и хорошей наследственности выглядел он моложе. На его лицо до сих пор не упала ни одна тень от морщин и в густой шевелюре не завелись проблески приближающейся старости. Ему давали от силы лет тридцать пять.

   Неизвестно откуда взявшаяся мысль о работе вызвала у него приступ тоски и невнятного страха. Он вспомнил, как вскакивал спозаранку, глотал на ходу обжигающий кофе, запихивая одной рукой бутерброд, в то время как другая впопыхах намыливала шею, а потом стоял зажатым в тисках душного вагона, пропахшего тошнотворной смесью духов и пота.
   
   Столько лет проработал с людьми, а ни одна собака не поинтересуется - как дела? Может чем-то помочь, Антон?

   Страшно подумать – двадцать пять лет трудового стажа, а вспомнить толком и нечего. Половина срока отсидел в ящике со звонким названием НИИ ХА. Обычно все, кто слышал впервые это «Ха», начинал улыбаться и ехидно так интересоваться: ну и как у вас там – обхихикаться можно? Приходилось нудно объяснять, что  заниматься приходится всякой химией, и в частности  антиоксидантами. Обычная лабораторная рутина. Целый день только и видишь белые сгорбленные спины коллег. Смешно до слез!

   Еще десять лет просидел в малюсеньком офисе одного ООО. Несмотря на три раза повторенное «о», ничего впечатляющего там не происходило. Занимались, как не странно, лекарствами, только теперь приходилось их не создавать, а втюхивать кому попало.
Вот и всё. Все двадцать пять. И ничего такого, о чем можно было с гордостью  рассказать. Разве что о последнем дне?

   В тот злосчастный день Вьюгин, как обычно, провисел все утро на телефоне. Скорее от скуки, чем по делу названивал старым клиентам и бегал каждые полчаса курить на лестницу. После обеда его вызвал к себе Зверобой.  Любил он на сытый желудок умные разговоры поговорить.

   Завистливые языки шептали, что он начинал свою деловую карьеру охотоведом. Будто бы всегда без промаха выгонял кабанчика на нужного стрелка и с тетеревами у него был полный порядок. Может, и врут, но теперь Зверобой был начальником Вьюгина и похоже на этом останавливаться не собирался.

   Покачиваясь в кожаном кресле, он пускал кольца дыма в потолок и вещал. Все в лице шефа: и вырубленный из необожженного кирпича подбородок, и выдающиеся надбровные дуги с глубоко вдавленными острыми глазками прямо-таки кричало о том, что именно на нем эволюция устроила перекур. В разговоре он любил блеснуть знанием специальных терминов и ввернуть «умное» словечко. Как все недалекие люди он цеплялся за форму, надеясь за нею спрятать отсутствие содержания.

   - Тренд надо чувствовать, к-хым, тенденцию ё-моё. За коньюнктурой следить. Это тебе, Вьюгин, не пробирки протирать!

   Он затушил сигарету в чайное блюдце, встряхнул рукавом, чтобы взглянуть на массивные и, как всё считали, дорогие часы. Встал и зашагал по комнате. Итальянский в искру пиджак висел на его широких плечах как шкура медведя на неандертальце.

   - Послушай-ка лучше, что тебе умные люди скажут, - сказал он, и расправив плечи, стал излагать идею, будто бы озарившую его накануне. 
 
   Идея и впрямь была хороша.  Где-то месяц назад, Антон предлагал шефу тоже самое чуть ли не слово в слово. Тот слушал тогда с таким видом, с каким взрослые обычно позволяют нести всякую чушь детям, причём чужим. Зато теперь он был вдохновлён.

   - Язык - враг мой, - частенько говорил себе Вьюгин.
Знал за собой такой недостаток, но ничего поделать с собой не мог. Когда в глазах темнеет, призывы рассудка уже не слышны. Антон недослушал. Вскипел и высказал Зверобою все, что он думает о «его» идеях, управляемом склерозе, пиджаке, часах и… даже не хочется вспоминать, что еще.

   Дальше всё развивалось стремительно. Хорошо ещё без рукоприкладства.  Через пару часов Антон был на улице. Стоял перед железной дверью и нервно курил. Помятая трудовая книжка жгла нагрудный карман куртки.

   Умолять о прощении Вьюгин не стал. Накатил у ближайшей палатки ром с колой из скользкой жестяной банки, от прикосновения к которой мёрзли пальцы, потом у другой джин с тоником. Разницы во вкусе он не почувствовал, поэтому продолжил пивом, но уже из пластиковой бутылки – руки совсем закоченели.   Дальше он уже смутно помнил. Кажется даже с Пашкой – Отелло, местным забулдыгой, пил из горла где-то за гаражами.

   Завершились приключения плачевно. В прямом смысле.
Ирина, жена  Вьюгина, разревелась, увидев залитое кровью лицо Антона. Да что там, она рыдала так, что Вьюгин даже забеспокоился:
Что она так убивается? Подумаешь, лицо разбил. Со всяким может случиться.
Но в душе все равно было приятно. Не ожидал он от жены таких ярких чувств. Вот ведь как бывает - для того чтобы узнать как тебя любят, нужно или заболеть или разбиться в кровь.

   Ирина и в юности была очень сдержанна в проявлении чувств. На ее вытянутом гладком лице, по её зеленым глазам никогда нельзя было понять, что она чувствует на самом деле. А с возрастом эта жесткость только усиливалась, выпирая все более в скулах. Вьюгин частенько задавался вопросом: а любит ли она его, хоть немного?

   Позже он пытался в памяти восстановить события той ночи. Но память отказывала. Может быть из-за ушиба, а может и от количества выпитого. Выходило, что привязались к нему какие-то молокососы. Вроде бы их было трое и по всему, похоже, что обкуренные. Сняли куртку. А в ней был кошелек и мобильник. Кошелек не жалко – пусть подавятся, все равно пустой, а вот мобильный еще бы пригодился. Больше всего Вьюгину было жаль куртки – новая, серой дорогой замши, и такая удобная, что её не хотелось снимать даже летом.
И ведь что самое обидное, не дошел до дома всего несколько шагов. Вляпался в переделку во дворе собственного дома - почти у самого подъезда.
   
   Как-то всё улеглось. Время всё лечит. И отнимает жизнь год за годом. Когда, заполняя анкету, в графе возраст выводишь цифры, то понимаешь, что выдержкой уже можешь поспорить с элитным коньяком. Вряд ли кто откажется от такого коньяка, а для работы староват. Вьюгин не терял надежду, хотя и прикладывал к поиску все меньше усилий. К тихой размеренно жизни быстро привыкаешь. Покой затягивает.
 При случае Антон любил говорить жене:
- Кризис - мать его!

   Повторял так часто, что и сам стал верить, что в нём проклятом причина всех бед. Ирина слушала, понимающе кивала. Не спорила. Может ей и хотелось что-то возразить, но она не показывала вида. Её и раньше-то нельзя было обвинить в чрезмерной болтливости, а после того случая во дворе и вовсе притихла.

   Антону это не мешало - он говорил много и охотно. Обо всем. Ругал власти, не уставал посмеиваться над глупостью законов, сетовал на несправедливое устройство мира и бездарную игру нашей футбольной сборной. Стоило ему только начать, и он уже не мог остановиться. Ирина слушала, готовя обед или намывая посуду, и только изредка можно было заметить, как у неё особенно сильно выпирают скулы. Поток слов вскоре начинал течь мимо её сознания, а его уверенный голос успокаивал. Глаза подсыхали, и  на душе становилось тихо.
 
   Первое время близкие жалели Ирину молча. Но на второй год  кто намеками, а кто и напрямую стали подталкивать её к мысли, что нужно что-то менять.
Лучшей её подругой считалась Диана. Они вместе работали в «Перекрестке». Диана сидела за соседней кассой и ни на минуту не закрывала рот. Ей не трудно было одновременно спорить с покупателем и делится с подругой интимными подробностями из своей бурной на любовные приключения жизни. Возможно, что-то и было правдой, но при этом удивительно напоминало заезженные эпизоды из сериалов.  Нехрупкого телосложения, с фигурой метательницы молота, Диана с трудом умещалась на рабочем кресле и по большей части стояла за кассой.
   
   - Ир, а давай вечерком махнем в «Бубен», - сказала она под конец смены своим тонким почти писклявым голоском. - Сколько можно дома сидеть? Пойдем, развеемся. Выпьем, глядишь – кто-нибудь на тебя клюнет. А что – ты у нас молодая и еще ого-го!
Диана смотрела на блеклое не накрашенное лицо Вьюгиной. Цепко сжатые губы и напряженно подрагивающая бровь производили обычно такое впечатление, что она вот-вот расплачется. Чем чёрт не шутит, может, действительно, кто и позарится.

   - Как-нибудь в другой раз, - с вежливой улыбкой отнекивалась Вьюгина, - меня дома Антоша ждет.
Провожая её взглядом, Диана  крутила пальцем у виска и от бессилия материлась.

   На жизнь Ирина не жаловалась. Раньше юные девицы, каких было большинство среди сослуживец, сидели в декрете, теперь все без исключения - в кредите. Вьюгина даже не знала, как в него влезть и, главное, зачем. Денег более-менее хватало – запросов-то с возрастом становится меньше. Если бы был ребенок, тогда другое дело, но она не могла иметь детей. Давно уже хотелось ей усыновить и почему-то непременно мальчика. Но Антон был всегда категорически против:

   - Подумай сама. Кто нынче от детей отказывается. Алкоголички да наркоманки. Наследственность, мать ее, никто не отменял. 
Ирина умом соглашалась, но во время таких разговоров бровь её дрожала больше, чем обычно.  Оставаясь наедине с собой, она плакала.

   Работала Вьюгина посменно  и приходила нередко под утро. Открывала дверь, ставила тяжелые сумки и садилась рядом с Антоном.
- Представляешь, сегодня ночью такой бедлам был. Ни минуты поспать не дали, - тихо начинала она.
- Как я тебя понимаю, - сердобольным голосом отзывался он. - Сам полночи не спал. Эта бессонница меня когда-нибудь доконает. Если бы не…
Речь его уже была готова разлиться обычной бурной струёй, но осеклась, будто налетев на плотину. У всякого есть свои тайны, но в некоторых страшно признаться даже самому близкому человеку. 

   Ночью Антон лежал тихо и слушал неровное дыхание жены. Ждал, когда она заснет. Утром, после работы, ей обычно удавалось перехватить часок, и вечером сон приходил не сразу.
Антон не спешил - впереди была вся ночь. Нужно было подготовиться.

   Последние месяцы подготовка стала занимать всё меньше времени, но все равно требовала сосредоточенности. Еще работая в институте, он серьезно увлекался йогой. После увольнения стала невыносимо донимать бессонница, и он вспомнил о давнем увлечении. Сначала он для того чтобы заснуть делал быстрый глубокий вдох, задерживал воздух и выдыхал настолько медленно, насколько хватало сил. Мысленно повторяя:
  -  Я – большой, круглый воздушный шар. Тело расслабленно. Через пальцы ног вливается космическая энергия. Я легкий. Легче воздуха. Я парю.

   Заснуть не удавалось, но упражнения заполняли хоть каким-то смыслом бесполезное лежание. И вот как-то, кажется летом, Ирина как раз была той ночью на работе, он почувствовал что-то странное. Ему показалось, что спина не касается матраца. Сначала он подумал, что до такой степени домедитировался, что просто не чувствует тело. Но в следующее мгновение заметил, что потолок подозрительно близко. Так близко, что до него можно дотянуться рукой.

   Вьюгин потрогал и решил, что сошёл с ума. Или просто спит. И грохнулся на кровать.
Все сомнения тут же отбило. 
–  Я не сплю, - решил Вьюгин.

   Во второй раз всё получилось на удивление легко. Не прошло и пяти минут, как потолок был опять на расстоянии вытянутой руки. Стоило бы удивиться. Во всяком случае, любой оказавшись на его месте – почти в трех метрах от пола,  так бы и сделал, но только не Вьюгин. В глубине души он всегда знал, что рано или поздно с ним произойдет что-нибудь подобное.  Если что его и удивляло, так это волнующее состояние невесомости. Теперь он не должен ползать по земле, а может свободно парить надо всеми.
 
   Летать оказалось совсем не трудно. Эта лёгкость даже немного пугала. У Антона получалось не только висеть на одном месте, но и свободно  плавать по всей квартире. Именно плавать, потому что на полёт птицы это не было похоже. Ненужно было махать руками как крыльями, даже не требовалось мысленно приказывать – вперед, вправо, вниз. Он просто плыл туда, куда хотелось, не прилагая никаких усилий и почти не касаясь стен. Разве что разок-другой зацепился плечом за дверной косяк, да наткнулся на неизвестно кем и когда открытую дверцу шкафа. Левитировать было так же просто, как ходить. Идешь же и не отдаешь себе отчет в том, с какой ноги начать, как сгибать в коленях и в какой последовательности переставлять.

   Где-то за окном нервно завыла сирена. Поддавшись внезапному чувству, Антон   оттолкнулся ногой от ненавистного шкафа и, проскочив навылет всю комнату, выскользнул в форточку.
   Порыв ветра подхватил невесомое тело и словно воздушный шар понес вверх. Пустое, без единой звезды, небо втягивало в себя. Безвольно распластавшись на спине, Вьюгин уже не чувствовал ног и только смутно догадывался, что поднимается всё выше и выше. Перед глазами калейдоскопом мелькали давно забытые лица. Холод убаюкивал мысли.

   Как бы сейчас пригодилась  любимая куртка. В ней было бы тепло. Какая гнида её спёрла? - подумал Вьюгин и сорвался вниз.
Огни ночного города тянули к себе. Стремительно приближаясь, они раскручивались в гигантскую спираль. Оцепенение - ни одной мысли и только ужас от предчувствия глухого шлепка об асфальт. В последний момент глаза, не выдержав напряжения, сами зажмурились. Потекла долгая секунда ожидания. 

   Ничего не происходило. Когда Антон решился открыть глаза, то увидел, что уже не падает. Он летел вдоль шоссе.  Под ним проносились запоздалые фуры, светом фар выхватывая из темноты пунктиры дорожной разметки. Справа и слева надвигались густым строем фонарные столбы.  Над головой полоскались растяжки. Лететь над шоссе не просто. Антону приходилось всё время маневрировать, чтобы во что-нибудь не врезаться. Опасность запутаться в  проводах, беспорядочно нависающих над дорогой, держала в постоянном  напряжении. 

   Лавировать между препятствиями было не так уж сложно, и было бы даже приятно, если б не рекламные щиты. Загорелая девица в одном нижнем белье, так призывно улыбнулась Антону, что он чуть со всего маха не угодил в бетонную опору эстакады.
От греха решил подняться повыше. Кому же захочется, только что избежав встречи с асфальтом так глупо рисковать? Перспектива оставить после себя жирное пятно, как  от мухи на лобовом стекле, не из приятных.   

   Только теперь, проносясь с безумной скоростью между тёмных высоток, Антон ощутил всю радость полёта. Стало легко и весело. Захотелось бесшабашной скачки. Что он только не вытворял. Как заправский летчик отрабатывал невероятные фигуры пилотажа. Он, то опускался вниз, пролетая над самыми крышами и распугивая голубей, то взмывал ввысь, пугая уже самого себя. Разгонялся, делал мертвую петлю и срывался в пике с отчаянным криком. Делал захватывающий дух вираж и вновь проносился между домов. Он заглядывал в зашторенные окна. Если в окне горел свет или виден был чей-нибудь силуэт, то Антон строил рожи, высовывал язык. Он догадывался, что вряд ли смогут разглядеть стремительно мчащуюся фигуру в ночном небе. Ну и  пусть  – всё равно здорово!

   Что-то я расшалился, - выдохнул Вьюгин, пристраиваясь на стрелке башенного крана. Он вспомнил прильнувшее к стеклу изумлённое мальчишеское лицо и порадовался за себя: хорошо, что не толстый, а то был бы похож на Карлсона.
   Под ногами поласкался пёстрый лоскут ткани, в фермах зябко подвывал ветер, но Антон не чувствовал холода. Все ощущения сосредоточились внутри, сжались маленькой точкой вблизи солнечного сплетения. Всё внешнее казалось нереальным, существующим только в воображении.   

   Вот было бы здорово наведаться к Зверобою. Как снег на голову. Антон даже расправил плечи, чтобы ринутся в путь, но в последний момент сообразил, что по ночам офис закрыт. К тому же птице такого полета  размениваться на всякие мелочи, тем  более мстить, совсем не к лицу. И было бы кому? Какому-то неандертальцу.

  На сегодня, пожалуй, хватит, - Антон соскользнул с ферм, описал круг почета строительной махине, всматриваясь в заброшенный пустырь. - Надо же куда занесло.  Теперь бы ещё  найти дорогу домом. 
 
  Если подняться повыше, то город виден как на карте. Ярко разлинованные сеткой дорог кварталы. Ползущие светлячки. Воронки труб.  Вот и знакомые изгибы прямоугольных крыш. Опускаешься ниже и различаешь детали. Светлячки превращаются в скучные авто, волочащиеся вдоль пустынных улиц. Магазины закрыты, неоновые огни «Перекресток». Под вывеской, прислонившись спиной к стеклянной витрине, сидит человек. Он спит, уткнувшись в засаленный рукав ветровки.

  Пашка, - обрадовался Антон, - кто же ещё?
Пашку никто по имени не называл. Друзья-собутыльники звали его просто -  Отелло. К друзьям Пашки-Отелло Антон себя не причислял. Боже упаси. Всего-то один раз с ним пересеклись в тот самый злополучный день.
Откуда такая кличка? Кто его знает? Может, он в приступе ревности придушил кого, или напротив очередная Дездемона пыталась покончить с ним. Всё может быть. В любом случае это имя сидело на нем как влитое. Кожа на его лице и руках была черней, чем у мавра, а из-под вязаной полосатой шапки выбивалась кучерявая, пропахшая табаком, шевелюра. 

  - Не спи - замерзнешь! - окликнул его Антон.
И когда тот, моргая спросонья, поднялся на ноги, и поминутно озираясь, заглянул за угол, непонятная сила подняла его над землей.
 - Чо? Чо за дела? - смог только прохрипеть Отелло.
 - Что-что? - передразнил Антон, с трудом удерживая тяжеленное тело обеими руками. - Душа твоя отлетает!
Бугай промычал что-то невнятное и затих. 
 - Ну что жить хочется?
Отелло так активно закивал головой, что Антону потребовалось невероятное проворство и  гибкость шеи, чтобы не получить затылком в переносицу.
 - Ладно. Тебе повезло. В небесной канцелярии выходной, а я сегодня до противного добрый. Ответь только на один вопрос. И если ответишь честно, то…
- Обижаешь начальник.
- Куртка где?
- Какая куртка?
- Серая, замшевая
- Не брал я начальник. Не вру, ей бо.
- Знаю, что не врешь. С пьянкой только давай завязывай. Еще хоть раз увижу и  все.  Запомни - это твой последний шанс!

   Не очень доверяя силе внушения, Вьюгин каждую ночь наведывался к магазину, но больше Пашку-Отелло не видел. Может и правда подействовало.
   Стать героем заманчиво. Эта мечта рождается в мальчишеском сердце, зреет в бурных фантазиях юноши и со временем как будто затихает. Но мечта не умирает – она лишь прячется где-то глубоко внутри. В печени. 
   Окрыленный первым успехом Антон каждую ночь вылетал в город. И каждый раз выделывал что-нибудь эдакое: то распугивал зарвавшихся скинхедов, то оберегал возвращающуюся запоздно девчушку от ночных приставал.

   Драться Антон не умел с детства и мог рассчитывать разве что на силу слова. И надо сказать слова действовали. Да так что второй раз повторять никому не приходилось.
Ирина повернулась на другой бок и засопела в ухо мужу. Не спала.
Антон улыбнулся, вспоминая, как пару недель назад отплясывал на крыше милицейской машины. На Ленинградском проспекте двух полураздетых, ярко раскрашенных девиц затащили в машину якобы для проверки документов.
Такое зло взяло, что Антон ястребом рухнул с неба. Прокричал в опущенное окно:
  - Службу надо нести, а не девок лапать.  Тогда и куртки у людей не будут пропадать.
Отбил чечетку по крыше авто, припевая: «Ваша служба и опасна и трудна – остерегайтеся ребята трепака». И упорхнул.

   Он  представил лицо сержанта вылезшего из помятой машины и снова улыбнулся. Да уж не просто ему  будет объяснить себе, и особенно начальству, откуда на крыше появились такие следы. Не иначе, как попытается списать всё на снежного человека. Или его самого спишут в запас.
   
   В последнее время Антону стало приходить на ум, что вместе с левитацией он приобрёл и другую способность -  невидимость. А как иначе объяснить феноменальную неуязвимость? В каких только передрягах не побывал и всегда выходил сухим из воды.

   Всего-то один раз было на грани провала  инкогнито ночного мстителя.
На Тверской, в подворотне стоял паренёк. Воротник поднят, кепка надвинута на лоб, уши опущены, руки в карманах пальто. Парень как парень.  Но Вьюгин точно знал, что не просто так он переминается в этой подворотне. Нюхом чуял торговцев травой и прочьей дурью.
- Почем опиум для народа? – буднично спросил Антон, зависнув над кепкой. - А оптом?
 Невозмутимый поворот головы. Равнодушный взгляд. И в следующую секунду ужас в глазах.
Увидел!?
- Ладно, уговорил, - стараясь скрыть волнение, Антон не отводил взгляда. - Беру все. Надо только заценить товар.
  Из кармана в дрожащих руках появился кулёк.
- Давай жри, – прорычал Вьюгин. - А я посмотрю. Вот так. Хорошо. Смотри-ка, не позеленел. Ну что еще хочется? Давай, я сегодня добрый. До противного.
 Когда все кульки, а последние вместе с упаковкой, перекочевали в рот, Антон заглянул в  остекленелые зрачки и добавил напоследок:
 - Неплохо поторговали. Ещё встретимся. Только в следующий раз захвати побольше.

 Жена задышала ровно. Заснула.

 Антон соскользнул с постели и на цыпочках двинулся из спальни. Это только со стороны могло показаться, что он еле ступает на носках, а на самом деле тянул их к полу, чтобы, если Ирина вдруг проснется, не испугалась парящего в воздухе привидения.
В эту ночь Вьюгин никого не встретил. В свете фонарей плавно падали белые хлопья. Поблёскивали замёрзшие лужи. Неуютно жались друг к другу пятиэтажки. Было тихо.  Может в этом была и его - Антона заслуга, но ночь прошла зря.
На обратном пути уже у самого дома он заметил трех юнцов на скамейке и чуть поодаль мужичка в одной рубашке и с зажатой в руках курткой.
Может и не пропала ночь? – подумал Вьюгин.

 Эти трое, как нарочно, оказались вполне тихими – негромко переговаривались между собой и даже не смеялись, а мужичок был совершенно пьян и, несмотря на щуплое телосложение, явно нарывался на неприятности. Куртку он держал так, будто собирался повесить её на вешалку. Его самого раскачивало и бросало в разные стороны. С каким-то удивительным даже для канатоходца проворством он умудрялся не упасть. Его вид показался Антону знакомым, но вот голос - голос был совершенно чужим.
- И что сидим? – выкрикивал канатоходец сидящим на скамейке. – Дела надо делать… Тренд, ик, трендить. За конь… ё…ктурой следить. Это вам, ик, не штаны протирать!

  Кучерявый паренек поднялся и, отмахнувшись от останавливавших его приятелей, подошел вплотную к крикуну и уверенно сказал:
- Шел бы ты домой, дядя.
 
  Силой его слов дядю качнулся назад, но устояв, он, как-будто вспомнив о чём-то, потянулся вперед. Нога заскользила по льду и на этот раз не удержавшись,  он взмахнул руками и рухнул навзничь.
 
  - Ей дядя… вставай, -  кучерявый, нагнулся к нему и тут же вскрикнул: - У него кровь.
Вместе с приятелем они попытались поднять непослушное тело, но увидев под его головой залитый кровью булыжник, выронили из рук.
В доме стали загораться огни. Во втором этаже кто-то прильнул к окну.
Кучерявый помялся в нерешительности и  припустился за остальными.
 
  Антон приблизился  к распростертому на снегу телу. Лицо бедолаги трудно было разглядеть. Оно - залитое кровью, до половины прикрытое курткой всё еще сжимаемой в безжизненных пальцах, явно кого-то напоминало. Антон потянул за край ткани и всмотрелся в лицо.

  Хлопнула дверь подъезда. Антон попятился в тень и там, как в бреду, слушал до боли знакомые женские рыдания. Он не помнил, сколько так простоял без движений, без единой мысли. Только когда вдали утих вой скорой помощи, он опустил глаза. Свои, но как будто чужиё пальцы прижимали к груди  припорошённую снегом замшу.   

  Было ещё совсем темно, когда пронзительно прозвенел будильник. Вьюгина нащупала на тумбочке трубку и сказала «алло». Долго ждала ответа. Потом заставила себя встать. Каждую субботам она ездила на кладбище и старалась выйти пораньше, чтобы не опоздать на шестичасовую электричку.
  С полузакрытыми, ничего не видящими со сна глазами она прошла на кухню, поставила чайник и плеснула пару раз в лицо ледяной водой из-под крана.

  Повернулась к столу. Из рук выскользнула чашка, беззвучно разбросав осколки. 
На столе лежала серая, с расплывшимся темным пятном, замшевая куртка.
  - Я схожу с ума, - Ирина не могла понять, почему она не слышит собственных слов. – Важная улика. Так, кажется, сказал тот седой майор. Они её  всюду искали. Я перерыла всё. А она лежит здесь, на столе.

  Опустившись на табурет, Вьюгина коснулась кончиками пальцев тёмного пятна, замерла на мгновение и решительно вынула из внутреннего кармана бумажник. Осторожно раскрыла. Чёрно-белая фотография на обычном месте. Та самая. Из-за несусветно растянутых в улыбке губ себя узнать трудно. А вот Антон ничуть не изменился.

  Не выпуская из рук бумажник, Ирина потянула дверцу холодильника. Откусила от батона ливерной колбасы.
  - Нет, я не тронулась. Но тронусь, если буду и дальше болтать с собой, - она с силой захлопнула дверцу холодильника.
  Надо идти. Пора.

 - Давно пора. Плевать на наследственность. Я воспитаю, у меня получится, – взгляд остановился на фотографии. -  Прости Антон, мне надо идти.

  Ирина побежала в прихожую,   накинула на ходу пальто и выскочила за дверь.
  Вьюгин смотрел ей вслед. Для него не было секретом, куда она собралась, но он молчал.  Ему впервые нечего было сказать.