Адепт красноречия

Анна Райнова.

АДЕПТ КРАСНОРЕЧИЯ.

Златоуст глубоко вздохнул. Его выход через несколько минут, надо подготовиться, раздышаться, а упрямое сердце скачет в груди, трепещет, словно попавшаяся в силки птица. Хотя никто теперь не ловит птиц силками. Это странное сравнение пришло в голову из вороха прочитанной и пропущенной через себя монолитературы, написанной в те далёкие времена, когда люди ещё не умели загружать информацию в свой разум и владели одним языком общения в зависимости от места рождения и национальности родителей. На одном языке, за редким исключением, писали стихотворения, рассказы, повести и романы, из-за скудности словарного запаса часто повторяя одни и те же слова и речевые обороты. Сегодня, когда в базовый пакет знаний входит пятьдесят основных языков, а любые другие можно добавлять по мере надобности, подобная литература кажется плоской, лишённой красок и оттенков, оттого и приобрела в своём названии приставку «моно». Ведь в каждом языке существуют слова, которые в той или иной ситуации по силе эмоционального воздействия не имеют аналогов в других исторически сложившихся словарных пластах. К примеру, описывать снег лучше всего на эскимосском, в этом языке, создавшемся в суровых условиях заполярного круга, определений для снега хоть отбавляй. Жаркое солнце и пески пустыни как нельзя лучше раскрашивают языки тюркской группы. Что уж говорить о любви. В музыке одного только этого слова можно услышать силу страсти и частоту ударов народного сердца. Сдержанные англичане называют любовь «лав», страстные испанцы «аморе». Вы только вслушайтесь: «Те аморе» –  звенит, точно гитарная струна. А вот французское «лямур» звучит, как лёгкое заигрывание. Не так, как надрывное украинское «кохання».
Человечество, заполучив всё языковое богатство, накопленное за века развития цивилизации, ныне общается на полиязыке. Можно задать вопрос на русском и получить ответ на суахили, или составить фразу из разных языков, хоть каждое слово – тебя поймут и с удовольствием оценят уровень красноречия.
 Перечитывать монолитературу, заменяя слова подобными им по смыслу из других языков, дано не каждому. Это серьёзное и уважаемое искусство. Задатки прекрасного краснословца у Златоуста выявили сразу после рождения, выбрали подходящее имя  и приступили к развитию редкого дарования. В новом благоустроенном мире человеку не нужно  годы искать своё призвание, для этого существует программируемое обеспечение.
В студенческие годы увлечённый чтением перегруженной отрицательной экспрессией готической литературы, Златоуст начал видеть вместо строчек  живую картинку, переживать перипетии сюжета вместе с героями и необходимые по эмоциональной окраске слова разных языков стали приходить в голову сами собой. Мало кому удавалось столь легко и свободно переложить монотекст, представив его на суд почитателей во всей красе полиязычья. Пять уверенных побед в Галактическом турнире чтецов сделали Златоуста признанным адептом красноречия. Его парадный синий плащ, возможно уже сегодня украсит шестая золотая полоска – абсолютный рекорд серди краснословцев. Кто тут не расклеится? Однако и опыт выступлений за плечами не маленький.  Однако смутное беспокойство, проникшее под кожу с самого пробуждения, точно древняя зараза распространялось по жилам и не походило на предфинальный мандраж. Релаксирующая дыхательная гимнастика и гидромассаж помогли лишь на время. Скоро навязчивый морок нахлынул с новой силой, вынудив Златоуста мерить шагами гримёрную комнату, истово разминая холодеющие пальцы.
Его соперница в финале конкурса, представительница Марса юная  Каллиопа безусловно талантлива. Приехавшие на конкурс из дальних колоний немногие, и избалованные земляне, предпочитавшие посещать подобные мероприятия виртуально, но те и другие истинные почитатели красночтения, ставшего в последнее время излюбленным видом искусства, уже проводили её яркое выступление шквалом аплодисментов. Златоусту выпало выступать вторым, но и это не могло стать причиной разъедавшего душу волнения.
Мадана не смотрит конкурс? Да, в первый раз. После того, как он имел глупость предложить ей встретиться через годы виртуального общения, позволяющего на сегодняшний день всё, вплоть до физических прикосновений и даже рождения потомства, она начала стесняться погружённого в прошлое Златоуста в своём виртуальном пространстве. Неудобство быстро перешло в неприятие и плохо скрываемую брезгливость. Точно статую холодную обнимал, вместо нежной, немного капризной и требовательной женщины. Той,  что он искренне считал своей. Как вышло, что её чувства столь стремительно угасли, оставив Златоусту бессильно перебирать угольки воспоминаний?

Возлюбленная  занималась изучением космических глубин на станции близкой к центру галактики, но родилась и воспитывалась на Земле. Такой анахронизм, как совместное проживание сегодня встречается разве что в очень отдалённых колониях. Земляне к подобному непривычны, для них это такая же дикость, как в стародавние времена увидеть на улице замужнюю женщину с непокрытой головой.
Она никогда не поймет, почему он почувствовал себя источающим крепкие запахи варваром, что столетия назад топтал дикие девственные леса копытами своего коня, ел дичь и грубо брал женщин. Вот ведь противоречие, Мадана заслушивалась страшными, вызывающими отвращение напополам с эйфорией рассказами былых времён, более всего остального, предпочитая мистические сказания далёкого средневековья, но не захотела испробовать на себе даже малую толику той жизни. Странно, что она не отказала ему с самого начала: в списке рекомендованных ей для отношений мужчин и близко не было Златоуста. Возможно, статус знаменитого краснословца заставил её откликнуться? Он всё ещё пытался искать вторую половинку по старинке, игнорируя списки. Ведь и без списков была у людей когда-то большая любовь: друг за друга без раздумий  на смерть готовы были идти. Ужели человек стал вовсе беспомощным без просчитывающей за него каждый шаг системы? В итоге подобных исканий выходило, что да. Он переживал уже третье болезненное разочарование. Надо как можно скорее удалить из памяти неприятные моменты. С двумя первыми он расправился сразу, оставив только радостные воспоминания, а вот с Маданой отчего-то медлил. Ну да как только закончится конкурс, этот многодневный марафон красночтения, а не то навредит здоровью. Сиди потом в боксе клиники в обнимку с диагностом, теряй  драгоценные дни без доступа к слушателю.
Человеческая жизнь далеко не бесконечна, несмотря на все достижения современной медицины, а ему ещё столько нужно успеть прочитать. Сердце болезненно кольнуло. Да что же это сегодня происходит?
– Твой выход, гуд лак,– шевельнулся в ухе Винур, бессменный импресарио Златоуста.
– Оригато, амиго, – улыбнулся краснословец, подобрал спадающие на пол одежды и вышел в светлый коридор, соединяющий комнаты конкурсантов с лестницей, ведущей прямо на сцену выстроенного полвека назад в точке Лагранжа между Землёй и её бессменной спутницей Селеной великолепного концертного зала «Роза мира» – огромного, парящего в пространстве цветка с нежными тонкими лепестками – трибунами. В ясную ночь это величественное сооружение отлично видно с Земли. В древности сказали бы невооруженным взглядом, однако возможность, используя мощность любого  телескопа наблюдать космос его «глазами» в диапазоне от радио до гамма излучений теперь обычна для каждого члена общества.
Златоуст любил выступать на этой грандиозной площадке,  стоя на круглой арене, под ярким звездным рукавом галактики, между пылающим диском солнца, подслеповатым оком Луны и красавицей Землёй. Будто читаешь для разверзшейся бездны, что затаив дыхание внемлет твоему глубокому голосу, живописующему дела давно прошедших лет.
Здесь он получил свою первую полоску. За «Постороннего» Альбера Камю, вернее, за одухотворение повести. Тогда ему казалось, он поступал правильно, силою полутысячи языков наполнив эмоциями плоское, лишенное эмоций описание бытия и смерти молодого человека, превратив его в удивительное, упоительное повествование. Очарованные зрители устроили продолжительную овацию еще до подведения итогов. Позже, провалив следующий полуфинал, он  понял, почему Камю писал на «нулевом градусе восприятия», вроде бы безыскусно, невыразительно, но тогда Златоуст порвал текст, озарив его своим сиянием: так писали рецензенты, желавшие вдохнуть в пресный текст, хоть каплю жизни из той, что намерено была удалена автором.
Стоило финалисту подняться по широким ступеням – дышать стало легче, плечи расправились сами собой. Привычка отбрасывать всё наносное перед встречей со зрителем сыграла свою роль. На сцену, под очарованный вздох зала, краснословец  взошёл уверенной поступью, пропуская мимо ушей лестные, превозносящие его слова ведущего программы и сосредоточившись на главном. По условиям финального поединка произведение для чтеца выбиралось ему не знакомое, когда таких вещей не оставалось, он не мог более принимать участие в конкурсе и занимал почётное место в жюри, составляющее на сегодняшний день двенадцать человек. Все на самом закате жизни. К следующему конкурсу судейский состав почти полностью изменится, но нет для краснословца высшей награды, чем хотя бы раз попасть в эту почётную когорту!
Златоуст сдержанно поклонился и поспешил занять своё место на трибуне. Зал замер в предвкушении. В воздухе появилась текстограмма произведения, как появилась и перед каждым из зрителей, чтобы удобней было следить за творчеством великого чтеца, подмечая, насколько удачно он интерпретирует исходный материал:
– Николай Васильевичь Гоголь «Страшная месть», – прочитал он, как это было принято на языке оригинала.
Зал зашевелился, загудел, многие из тех, кто прибыл сюда своим ходом,  негромко переговаривались. Впрочем, виртуальные зрители – прозрачные тени людей задвигались тоже. От жуткого названия кровь прилила к голове: будет триллер, возможно с примесью мистики. Перекормленные благоденствием люди жаждали  впрысков адреналина, оживляющего застоявшиеся жилы. Смотреть на зверства воочию, как это делали предки, снимая фильмы ужасов, было слишком для их тонкой душевной организации, а вот послушать и представить себе в меру собственного восприятия – самое оно. Общество, лишенное страха за себя, лишено и понимания чувств, да и к чему оно, понимание, главное яркие, ни с чем несравнимые впечатления. В угоду публике конкурс в последние годы изменили и теперь ни Роб-Грийе ни Камю, ни Сартру, ни Крансинору с их «нулевым градусом» более сюда не проникнуть.
Краснословец начинал с мифов и легенд древней Эллады, шумерских, романских и скандинавских сказаний, сказок разных народов. Вдоволь напитавшись эклектикой, перешёл к мясорубке Средневековья: Шекспиру, Данте, Чосеру, Ариосто... Перед этим у него как раз случился первый взлет, он осознал, что зритель любит битвы и страдания, множественные суеверия тех времён, порывы любви и жертвенность, все то, чего он лишен в принципе, что кажется диким и тёмным, но завораживает, заставляя учащённо сглатывать слюну, отрывисто вздыхать  и изумлённо качать головой.

Шумит, гремит конец Киева: есаул Горобець празднует свадьбу своего сына, – прочитал про себя Златоуст. Отведённые на подготовку к выступлению минуты стремительно понеслись перед глазами. Адепт тряхнул головой: что за дивное совпадение, перед самым конкурсом наткнувшись на биографию Гоголя, он как раз собирался заняться чтением. Придётся знакомиться в режиме реального времени, так сказать. Текст яркий, самобытный, интересный, это видно сразу, да и с описываемой эпохой он знаком не понаслышке. Украинское казачество входило в обязательный курс. Златоуст хорошо знал нравы и поверья, всё  вплоть до деталей народных костюмов оружия и домашней утвари.  Проблем с визуальным рядом возникнуть не должно. Раз, два, три:

Зазвенели цымбалы скрипки и бубны, дивчата в венках убранных яркими стричками  выступали лебёдушками, с ними пустились в пляс парубки в ярких жупанах. Понеслась навстречу чтецу весёлая свадьба. Златоуст заметил в веселящейся толпе жену названного брата есаула, Данила Бурульбаша в нарядной сукне и сапожках с серебряными подковами, увидел её белое лицо с чёрными, точно немецкий бархат бровями (красиво подметил автор).
Соединившись с текстом, краснословец начал читать. Стоило ему живописать перевоплощение неизвестного козака в чудовище с выступающим изо рта клыком, при виде икон от честного схимника Варфоломея, по залу пронёсся стон. Значит, пробрало, ему удалось протянуть слушателям тонкие связующие нити.
Златоуст перевёл дух  – это и есть истинное блаженство краснословца, ощущать зал как единое тысячеглазое существо, мгновенно реагирующее на каждое его слово, да что там слово – каждый жест. А покамест, пропал исчадие ада от слов есаула. Напуганная свадьба, пошептавшись и перекрестясь, вновь оживилась, а отгремев, как полагается и уснула, прикрывшись ночным пологом. Действие переместилось к плывущему посередине Днепра дубу с паном Данилой, его женой с годовым сыном на руках, да козаками.

Любо глянуть с середины Днепра на высокие горы, на широкие
луга,  на  зеленые леса! Горы те –  не горы: подошвы у них нет,
внизу их, как и вверху, острая вершина, и под ними  и  над  ними
высокое небо. Те леса, что стоят на холмах, не леса: то волосы,
поросшие на косматой голове лесного деда. Под нею в воде моется
борода,  и  под бородою и над волосами высокое небо.

Потрясающе сказано! Златоуст слышал плеск воды под вёслами гребцов, видел освещённые месяцем лица, что тихо светит по всему миру. Блеск, это же поэзия в прозе!
Последние годы Златоуст побеждал Лесковым, «Леди Макбет мценского уезда», Буниным «Солнечный удар», Софоклом «Царь Эдип», Эдгаром Алланом По «Заживо погребённые», но не ещё встречал столь яркого, живописного, дивного языка. Одного языка, что ещё более удивительно.
Адепт слушал уже тихий, но напряжённый разговор Данило с женой, видел, как не в силах убедить горячего мужа, что не след ему связываться со страшным колдуном Катерина  замолчала,  потупивши очи в сонную воду; а ветер дергал воду рябью, и весь Днепр серебрился, как  волчья  шерсть среди ночи.

Так и они с Маданой в последнее время говорили друг с другом, не слушая и не понимая, на всех языках сразу, но каждый о своём и вот такой же взгляд, опущенный долу, пустой, лишённый всякой надежды на понимание был у неё в последний раз. После этого разговора Мадана ушла, а Катерина, раз присягнувши перед алтарём, осталась с мужем, даже чуждым и непонятным продолжая любить его, принимала таким, какой есть.
Тем временем на берегу, что огибал плывущий дуб, выросли кресты старого кладбища. Покойники один другого страшнее стали подыматься из земли. Затряслись поджилки у козаков, зрители ахнули в один голос.
– Что ты делаешь?  – сквозь жуткое зрелище послышался голос Винура.
Златоуст незаметно тронул микрофон, прерывая связь. Агент сошел с ума? Какая неслыханная наглость, отвлекать его во время выступления, ему ли не знать, что затянувшаяся пауза, может стоить победы. В этот миг вскрикнуло испуганное дитя на руках Катерины. Златоуст  окунулся  в текст, проживая каждый поворот   напряжённого сюжета, щедро, словно жемчугом, пересыпанного восхитительными описаниями природы  и вовсе  утратил связь с реальностью, упиваясь волшебной мелодией повествования.
И вот уже мертвы пан Данило с утратившей разум от горя Катериной и малое дитя от рук страшного грешника. Мёртв и злобный колдун, грызут его косточки покойные предки.
Свершилась страшная месть.

     Уже  слепец  кончил  свою песню; уже снова стал перебирать
струны; уже стал петь смешные присказки про Хому и  Ерему,  про
Сткляра Стокозу... но старые и малые все еще не думали очнуться
и  долго  стояли,  потупив  головы,  раздумывая  о  страшном, в
старину случившемся деле.

Краснословец замер, ища глазами продолжения, а вместо этого видел лишь пустое пространство. Зал поражённо молчал. Слышался только шорох, такой, будто все присутствующие разом заёрзали на сидениях. Встревоженными перешёптываниями зажужжали первые ряды, где по традиции размещались не прошедшие в финал участники конкурса.
– Вы прослушали Златоуста. Давайте поблагодарим маэстро за выступление и проводим в комнату ожидания, чтобы глубокоуважаемое жюри могло подвести итоги, – вклинился бодрый голос ведущего.
Златоуст всё ещё под впечатлением, медленно поднял взгляд. Действительность представилась ему размытой, словно он смотрел на мир сквозь стену плотного тумана. Быть победе, шепнул ему разум, он ещё никогда так глубоко не погружался в предложенный текст. Кажется, он и зрителей  умудрился за собой утащить, вон никак в себя прийти не могут. Ну, ничего, ведь именно за этим они сюда пришли. Сейчас оклемаются немного и грянут дружные аплодисменты. Он вышел из-за трибуны, поклонился. Из сектора приехавших колонистов послышались неуверенные, жидкие хлопки, вмиг задавленные недовольными шиканьями. Сердце чтеца ёкнуло. Зал перестал бурлить, точно вскипающий кисель и потонул в непонятной, неожиданной и  вязкой  тишине. Адепт благодарно кивнул ведущему и покинул сцену, с трудом передвигая отяжелевшие ноги. У входа его поджидал Винур с бешеными глазами,  обычно гладко зачёсанные волосы торчали в разные стороны:
– Покуражиться захотелось, да? – захлебнулся словами друг, – нарочно слил победу молоденькой?
– Что значит, слил? – не понимая, что происходит, окруживший его туман не желал отпускать, ответил Златоуст, –  я сделал для победы всё возможное и даже больше…
– Ну да, конечно! – язвительно прервал Винур. – Прочесть всю повесть на языке оригинала, это у нас теперь называется сделать всё возможное?
– То есть, как, оригинала…–  опешил Златоуст, туман стал рваться
опадать лоскутами, проявляя задремавшую было явь.
– А вот так! Ни одного слова ты там не заменил, ничегошеньки. Всё прочитал, как и было написано автором, на русском языке. Что теперь будет? – агент нервно запустил в шевелюру длинные пальцы.
Златоуст прислонился к стене, вспомнив странную реакцию слушателей, их вытянувшиеся, удивлённые лица. Винур говорит правду? Но как? Как мог произойти подобный кошмар?
–  Это из-за неё, да? Из-за Каллиопы? Этакий забавный метод познакомиться? Думаешь, я не знаю, что она в твоих списках в первой десятке?
– В каких списках? – растерялся краснословец.
– Не делай вид, что не понимаешь, – отрезал Винур, – в списках для интимных отношений.
– Ты что? За кого ты меня держишь, в самом деле! Каллиопа здесь причём?
– Ты хоть соображаешь, что сейчас натворил? Это же позор на всю галактику! Со мной уже связались заказчики твоих выступлений, интересовались, всё ли с тобой в порядке, сможешь ли приехать, здоров ли.
– Как это могло случиться, – застонал Златоуст, сжимая пульсирующие виски. – Наверное, заказчики правы, я заболел,  с утра как на иголках хожу. А может и вовсе кончился адепт? – с трудом, не хватало воздуха, выдавил из себя краснословец.

Винур изменился в лице, смекнув по виду своего подопечного, щеки которого залила смертельная бледность, что ни о каком кураже и речи быть не может:
– Идём скорей в гримёрную, там поговорим, и нечего себя хоронить, – тихо, одними губами произнёс он. – Ты у нас глыба, адепт. Ну, повеселился, с кем не бывает. Второе место тоже результат, не каждый же год золото брать, в самом деле, – добавил он значительно громче, красноречиво поглядывая на снующих по коридору людей.
Златоуст с помощью Винура едва дотащился до комнаты и безвольно повалился в кресло. Из зеркальной глубины на него взглянули испуганные, больные глаза.
 – Нечего расклеиваться и ставить на себе крест, ты просто устал. Не переживай, завтра поедем в клинику. Всё будет хорошо, – тараторил  агент, мягкой кистью ловко накладывая румяна, – а то уж больно бледный, ни дать ни взять смертник перед казнью, – Винур улыбнулся собственной шутке, показав ровные, немного крупноватые зубы. – Тебе ещё на награждение выходить.
– Не пойду, – прокручивая в голове выступление и не находя ничего, за что можно было бы зацепиться, чтобы понять причину провала, буркнул Златоуст.
– Пойдёшь, куда ты денешься. И улыбайся на сцене. Терзаться будешь потом. У нас гастроли на год вперёд расписаны. Надеюсь, тебе не хочется, чтобы заказчики принялись разрывать контракты?
– А если я действительно не смогу больше читать?
– Ещё чего! Ты мне эту средневековую меланхолию брось. Завтра же будешь, как новенький.
– А если, правда, не смогу? Я же теперь бояться погружения в текст начну, вдруг опять случится, а без погружения, друг мой, это уже не искусство, а ремесло.
– Так, мон шери, не будем сейчас об этом. Тебя уже вызывают, только без глупостей, очень тебя прошу.
Припудренный и нарумяненный адепт, по дороге едва не лишившись чувств, добрался до двери  –  последней преграды, отделявшей его от лобного места. Там же своего выхода ждала и юная Каллиопа, сияющая от радости победительница:
– Жюри выбрало меня, но мы с вами знаем, что на самом деле победу вновь одержали вы, – шепнула девушка Златоусту, едва он приблизился.
– Вы что, издеваетесь? – вне себя от гнева вскричал поверженный адепт. Он только что потерял себя, а эта наглая выскочка…
– Ни боже мой, простите, если обидела. Вы очень смелый!
– И в чём же, позвольте вас спросить, заключается моя смелость? – пришлось собрать волю в кулак и  подавить рвавшиеся из груди ругательства, избрав язвительность оборонительной позицией.
– Тем, что единственно правильным образом прочли Гоголя. – Нежный голосок послышался, словно откуда-то издалека. – Думаю, кроме вас никто другой не решился бы и безвозвратно испортил вещь.
Златоуст пытался осознать сказанное, но смысл ускользал. И хорошо, пусть себе глумится. Нельзя позволить себе скатиться до оскорблений. Вот тогда его точно закопают, не воздвигнув даже надгробного креста. Похоже, именно этого и добивается зарвавшаяся девчонка:
– Каллиопа, мы с вами мало знакомы, а потому я попросил бы вас оставить меня в покое. Вы победили, и победили честно. Примите мои поздравления. – Он учтиво поклонился и повернулся к ней спиной. Упрямица, не получив должного удовлетворения, нахально постучалась в спину:
– Я тоже просматриваю тексты, как фильм, и уже пыталась работать с Гоголем. У меня получилось то же самое, что и у вас, – стоило ему обернуться, медленно, глядя прямо в глаза Златоусту,  заговорила она –  этот писатель настолько самодостаточен, что заменить даже одно слово в его вещах, это уже, простите за сравнение, ремесло, а не искусство. Невозможно! Мгновенно разрушается созданная автором, идеально выстроенная мелодия. Николай Васильевич – гений, он умудрялся делать это на одном языке. Вы поставили во главу угла искусство, а не награду. Мало, кто мог бы на это решиться,  – адепт, вдруг разглядел перед собой прекрасное юное лицо и чистый взор Каллиопы, услышал, что ему пытаются сказать…

В этот момент ведущая на сцену дверь исчезла, приглашая победителей на сцену. Разговор прервался. Златоуст успел благодарно склонить повинную голову.  Девушка,  нащупав в складках одеяния его руку, тихонько сжала пальцы. И тут же вытянулась в струнку, делая первый шаг навстречу зрителю.

Стоя в самом центре «Розы мира» при нанесении на ткань первой серебряной полосы, адепт красноречия впервые за весь этот невообразимо трудный день дышал полной грудью и открыто улыбался.