Я ждала тебя всю жизнь...

 …Памятник Астролетчикам стоял на скале горного хребта, который начинался прямо от края Города. Это было гранитное кольцо, от которого ввысь уходили три колонны  из прозрачного материала. Где-то высоко эти колонны смыкались, и над ними висел,  подсвеченный снизу неясным  светом, истекающим из  колонн, звездолет, нацеленный в ночное небо.
 
В середине кольца, под прозрачным невидимым колпаком, медленно вращалась Земля, а точнее ее модель, подвешенная гравитационным полем. А по всему периметру кольца,  в граните были высечены имена тех,  кто первым увидел Землю со стороны, кто сделал первый шаг в открытый космос. Всех,  кто посвятил и  отдал свою жизнь звездам, и тех, кто только отправился в свой первый, и возможно, последний  звездный путь.
 
Если прикоснуться к имени астролетчика, то на вращающемся  голубом  шаре  вспыхивала маленькая искорка, указывая, где родился астролетчик. А над шаром начинал светиться экран, на котором можно было увидеть всю его жизнь, от детских лет и до последнего дня жизни.
 
Памятник стоял за Городом, вдали, свет струился вниз по колоннам волнами, и из Города казалось, что звездолет только что оторвался от земли и на какое-то мгновение завис, стараясь преодолеть земное притяжение, а через секунду он превратится в маленькую звездочку, которая скоро раствориться среди множества других звезд.
 
Мальчик приходил к Памятнику всегда вечером, после заката Солнца, когда на Город опускалась ночная темнота, а на небе одна за другой вспыхивали звезды. В прозрачном воздухе звезды светились так ярко, что, казалось, об их лучи можно уколоться.  Солнце пряталось за хребтом, темнота падала  на Город внезапно, и от этого огоньки Города, лежащего далеко внизу, сливались с небесными огнями, и Памятник повисал в черной бездне, полностью превращаясь в летящий звездолет.
   
Мальчик всматривался в звездную бездонную глубину,  из которой тянуло чем-то  неведомым,  от чего замирало сердце. А звезды плыли навстречу, и мальчик чувствовал, что оттуда, из Бесконечности, из звездных глубин к нему  идет непонятный  зов. Что это – просьба о помощи,  горестный плач, призыв к дружбе, боевой клич или еще что-то? Мальчик вслушивался в Небо, которое все сильнее влекло его к себе, звало, обволакивало призрачной пеленой, и не было уже сил сопротивляться этому зову, и  он взбирался на гранитное ограждение и бросался  вниз,  в эту пустоту, наполненную звездным светом. И сначала  падал, с ужасом  и замиранием сердца слушая, как свистит в ушах прохладный вечерний воздух. Хотелось остановить это падение. И он пытался  кричать. А из груди не вылетало ни единого звука,  и тогда мальчик, просто обессиленный, отдавался падению. Звезды исчезали, и темнота становилось такой плотной, что об нее, казалось, можно было разбиться вдребезги.  Но стоило ему прекратить  сопротивление падению, как он зависал  в  этой темноте. А потом плавно спускался, раскинув руки, подобно птице, в  глубокую тьму, в которой уже не было ни видно, ни слышно ничего, кроме своего сердца, бившегося  так, что, казалось, оно выскочит сейчас  из  мальчишеской груди…
 
А потом наступал момент,  когда мальчик открывал глаза, а перед ним была все та же темнота, осязаемая, уже не мертвая, молчащая, а наполненная жизнью. Как сквозь ватную пробку, оглушенный сном,  мальчик начинал слышать далекие гудки паровоза, из темноты, как из космоса, пробирался маленький лучик от уличного фонаря, каким-то образом добравшийся до подушки через щель в ставнях окна, прикрытого на ночь. И темнота превращалась из  бесконечной пропасти  в просто  темную ночную комнату. И мальчик  постепенно осознавал, что он живой, не разбился, и все, что было только что, это просто сон. Он нащупывал рукой шершавую стенку под тоненькой сатиновой тканью, такую знакомую и родную, и от этого осознания ему становилось так радостно, что из груди вырывался вздох облегчения. Но сон,  из которого он только что вырвался, так  его утомил и обессилил, что мальчик тут же снова уснул глубоким спокойным  сном, уже без всяких сновидений. 
   
 Пробуждение было обычным. Яркий солнечный лучик добрался до подушки  и осторожно начал тепло щекотать сначала лоб, потом бровь и уперся прямо в закрытый глаз. Все стало оранжево-красным, и мальчик проснулся. Он не помнил ничего  из своего странного фантастического сна и лишь к вечеру, когда Солнце клонилось к закату, у него мелькнули в сознании какие-то образы, как будто он уже что-то видел или слышал, мелькнули мимолетно и он о них сразу же забыл.  Летний  день был длинный, и столько было всяких впечатлений. Что там еще-то вспоминать.  И в следующие ночи мальчик спал уже спокойно, и ничто не тревожило его маленькое сердечко.

 … День был вроде такой же, как всегда, но что-то было в нем такое, что мальчик сразу и не заметил. Он играл возле своего дома, ловил мотылька бабочки-матроски, который порхал между столбов электрических и телефонных  сетей. Наконец мотылек сел на деревянный столб, и мальчику удалось накрыть его ладошкой. Придерживая мотылька одной рукой, другой рукой он полез в карман, чтобы достать нитку, намотанную на кусочек картона. Все мальчишки носят с собой на всякий случай в карманах кучу самых необычных вещей. Мальчик с трудом разматывал нитку, которая от долгого лежания в кармане разматывалась бесконечным зигзагом. Ему хотелось привязать нитку к мотыльку, но легкий ветерок постоянно отбрасывал нитку в сторону, и мальчику никак не удавалось сделать петельку. А мотылек трепетал  в руках, и мальчику стало его почему-то очень жалко. Ведь мотыльки,  как известно, живут всего несколько дней, а этому и того меньше досталось. Мальчик положил мотылька на ладошку  и отпустил крылышко. На пальцах остались мельчайшие  чешуйки черного и бледно- желтого цвета. Мотылек поводил крылышками, шевельнул усиками  и улетел доживать свою короткую  порхающую жизнь.
 
Теперь нитку надо было смотать обратно на картонку, но ветерок захлестывал нитку, запутывал в петли и мальчик набросил нитку себе на шею, чтобы она не путалась. Один кончик нитки попал под левую руку, а остальная часть, с зажатой в руке картонкой, оказалась под правой рукой. И мальчик вдруг почувствовал, что под ним нет   земли!
      
 В лицо дул легкий, совсем легкий ветерок,  а мальчик парил невысоко над землей, чуть наклонившись вперед. Он отвел руки назад,  и его тело послушно двинулось вперед. Наклон в сторону – и он делает поворот. Это было так просто и легко, и это было так необычно и замечательно. Мальчик стал тихонько  летать  вокруг деревянных опор. Но  никто не поверит ведь, что он летает, если это никто не видит. Мальчик  посмотрел вокруг, но не увидел ни единого живого человека. Улица была пуста, на дороге ни одной машины, и все это было в полной тишине. Звуки полностью исчезли. И мальчику стало обидно, что никто  не видит его полета. Он уже понял, что летает при помощи ниточки, наброшенной на шею. Он плавно опустился на землю, сдернул ниточку, смотал ее и побрел к себе домой… .
   
Когда мальчик проснулся, он отчетливо вспомнил свой удивительный сон и то ощущение полета, которое он ощутил во сне. Это было так замечательно. Мальчик спрыгнул с постели, и стал искать в кармане картонку с ниткой,  но никакой картонки не было. Ну как же, ведь он ее уже давно носил с собой. Мальчик еще раз вывернул карманы, посмотрел под ноги, может выпала случайно. Но и эти поиски ничего не дали. Не нашел он картонки и на следующий день, после того как в очередной раз летал во сне, снова с ниткой с картонки. И он понял, что  эта картонка была у него только во сне.
   
 А потом ему часто стал  сниться этот  сон, и он уже летал без нитки, потому что научился взмывать в воздух усилием  мысли. Он сжимал руки в кулачки, что-то в нем распахивалось, и вот он уже в воздухе. И каждый раз мальчик  просыпался с ощущением счастья и восторга от этого сна.
      
 … Мальчик снова стоял у Памятника Астролетчикам, снова вглядывался в бездонную черноту ночи и снова,  и снова, бесконечное  число  раз падал в эту черноту, пытаясь подняться над Городом к звездам, которые так сильно влекли его к себе. А чернота не пускала, держала его в своей вязкости, не позволяя разбиться. Этот сон снился ему уже столько раз, что при каждом новом сновидении он уже знал, что будет чувствовать и делать в следующее мгновение. И это еще больше наполняло его сердце  страхом безнадежности и беспомощности… 
    
Мальчик повзрослел, наступило время, когда в космос ушел первый космический корабль с человеком на борту.  Об этом говорили по радио, потом показывали в хронике в кино. Писали в газетах. И это было так естественно для мальчика, который  уже давно душой рвался к звездам, но его держала Земля.  И в то же время он радостно поверил, что сны теперь могут стать реальностью.

 …Когда  в очередной раз он оказался у  Памятника Астролетчикам, он принял простое решение. Удивительно, как это ему не приходило в голову раньше! Надо падать не вниз, а вверх! Ведь в космосе нет понятия «верх» и «низ». Просто представить, что ты летишь к звездам навстречу! И тогда не будет уже этой вязкой черноты  в конце падения. И  мальчик сделал так. Когда надо было шагнуть с гранитной плиты, он рванулся всем телом навстречу звездам! И то, что он ждал столько раз, произошло. Он парил над Городом, поднимаясь  все выше и выше, огни улиц уходили глубоко вниз, а навстречу ему тянули свои лучи звезды…
 
  …   Он стоял  на просторной площадке огромного ажурного  строения, уходящего на сотни метров верх  и в стороны. Это был Город, но город незнакомый, с удивительной архитектурой. Конструкции сооружений были полупрозрачными и воздушными, и держались на ажурных дугах,  арках, соединяясь  легкими  невесомыми мостиками. Город был весь внизу, а здесь,  на высоте, с площадки открывалось необъятное  ночное небо с  тысячами звезд.  Но не было  ни одного знакомого  созвездия. В небе светилось  сразу две луны. Одна только поднималась над горизонтом, заливая все голубым  светом, а другая, подобная затухающим углям костра, уходила за далекий, мерцающий  багровым заревом, горизонт. А рядом стояла   девушка с зелеными глазами, самая лучшая, самая красивая из  девушек во всей Вселенной.
 
  Эола что-то говорила ему на своем певучем, похожем на музыку языке, и он, как  ни удивительно, ее понимал. Она говорила ему о том, что они обязательно встретятся, и не надо так грустить, потому что грусть и тоска укорачивают жизнь.   Он слушал ее и понимал, что она говорит все  для того, чтобы  хоть как то отвлечь его от тяжелых раздумий. В ее словах не было надежды, а только скрытая, такая же, как и у него, бесконечно глубокая  грусть. Невидимыми   тисками тоска сжимала его сердце. Он должен был возвращаться на  родную Землю, которую  отсюда нельзя было разглядеть даже  в самые  сильные  мезонные телескопы. Он пролетел немыслимые расстояния, пока биорадары  не  дали азимут на эту удивительную живую планету, с такими же удивительными людьми, очень похожими на  жителей Земли, и прекрасными городами, плывущими в море света.
    
 Но он был здесь всего лишь Гость, он был из другого Мира, бесконечно далекого и такого родного. Нельзя было эти два мира объединить. Это было просто невозможно. Для него оставалось только сохранить  в своей памяти образ этой прекрасной девушки, к которой он стремился в своих снах  всю жизнь. И он бесконечно долго смотрел в эти  зеленые глаза, полные печали и тоски по  невозможному…
   
  Мальчик  вырос, стал юношей, и больше никогда ему не снились ни Памятник Астролетчикам, ни Эола,  которая мелькнула в его  раннем юношеском сне, как символ всех надежд и ожиданий, которые приходят в таком возрасте. Но он всегда помнил о ней. Таким был тот сон, запомнившийся на всю остальную жизнь. И как будто кто-то прочитал его тайные  мечты, когда однажды он увидел в журнале для молодежи,  с названием «Ровесник», песню, текст  которой стал так близок для его души. И он только мысленно, опасаясь  признаться кому либо, повторял
                Может,  рассказала книжка мне об этом,
                Может,  я подслушал в шуме камыша
                Девушка тоскует по земным рассветам,
                Пепельные прядки  вороша.
                Старенький приемник  я вертел часами,
                Разобрать старался в шорохе помех
                Голос той девчонки с лунными глазами
                И   слова,  шуршащие как снег…

                Сын Неба,  где  ты?  - слышиться   над Землей,
                Голос  чужой планеты, голос любви земной.
                Сын Неба, где ты?

                Я ведь раньше думал, выдумка все это.
                Но теперь я знаю, все равно найду
                По неуловимым, неземным приметам
                Синюю зовущую звезду.
                И звенел над  миром, над  тоской дорожной,
                Над бедой   и  счастьем, в громе,  в тишине,
                Голос отдаленный, медленный, тревожный,
                Не  давая отступиться  мне.

                Вот и вышли годы вековой разлуки,
                Вот ведь  ты какая! Не уйти назад!
                У тебя земные, ласковые руки
                И костры зеленые в глазах.
                Не была дорога ни прямой, ни легкой
                Но не пожалею  о такой судьбе.
                Пусть теперь другие ищут тот далекий
                Свет звезды, что вел меня к тебе.

  Прошли  годы, и юноша стал взрослым мужчиной, который узнал жизнь во всем ее многообразии. Но не  мог он забыть те сны, которые  снились ему в детстве. И снились ему новые сны,  которые мог отчетливо вспомнить утром, и снился ему  его давний, постоянный сон, в котором  он летал. Сон снился всегда одинаково – его преследовала  опасность, она настигала его,  и в последний момент, собрав  все силы  в кулак, он взмывал в высоту с чувством победы и облегчения.
      
Он научился разгадывать смысл своих снов. И он понял давно уже, что сон всегда отражал состояние его внутреннего мира,  неуверенность в себе, неразрешенность проблем,  незавершенность каких-то  давно начатых  и брошенных  дел  и начинаний. И он уже не  планировал  что-либо предпринимать, если не был уверен, что все будет выполнено полностью.
   
 А потом к нему стал приходить один и тот же странный сон, которому он не мог дать объяснения.

     … Он шел по большому городу. Ему надо было обязательно попасть  куда-то, а куда, он и сам  пока не знал. Он шел пешком,  переходил какую-то широкую улицу с трамвайными путями.   Потом спускался  по металлическому спуску станции метро и электрички. Когда он шел по металлическим ступенькам, звук шагов  гулко  отдавался в сердце, бум-бум-бум, потом пауза, пока он шел по ровной площадке, потом опять – бум, бум, бум. И так до самого низа. Он  знал этот город давно и хорошо, но когда ему нужно было попасть на нужную платформу, всегда почему-то оказывалось, что он стоит на другой платформе. А поезд  уже подходил, можно было попытаться пробежать по  переходу на ту сторону, к поезду. Мужчина пытался бежать, но ноги  становились внезапно тяжелыми, такими  тяжелыми и неподвижными, что их нельзя было поднять. И он ощущал только попытки  сдвинуть  их с места. А поезд уже уходил. Набирал скорость и скрывался в темноте туннеля, оставляя  чувство разочарования, досады, беспомощности и еще чего-то  необъяснимого… 

         
  Просыпаясь, он чувствовал, как гулко бьется в груди сердце, так же,  как  шаги на железных ступеньках, и  уже осознавал, что  что-то  снова прошло мимо него, а он опоздал, в  который уже раз. А в ногах топорщилось сбитое в плотный ком одеяло. Значит он бежал… . И от этого становилось не по себе,  и он потом  целый день чувствовал себя чем-то обделенным.

  … Он снова шел по городу, но уже в другом  месте.  И каждый раз его путь проходил мимо одного и того же дома. Старого, построенного добротно, надежно, красиво лет сто назад. Это было видно по высокому фундаменту,  украшенному или выложенному крупными гранитными рельефными  блоками. Высокое крыльцо и проем  входных дверей украшал лепной орнамент.
Вход в дом был не с фасада здания, а через двери, находящиеся  в выступе здания. Чтобы войти в дом, надо было сначала пройти через отворенную фигурную кованную высокую калитку во двор. Двор был за солидной оградой из прочных кирпичных и оштукатуренных столбов, с  проемами, закрытыми такими же красивыми, как и калитка,   коваными решетками. Дорожка из плит, между которыми росла трава, вела к ступеням с гранитными поручнями и такими же гранитными фигурными балясинами с левой стороны. А справа, над ступенями, было окно, с задернутыми неплотными шторами,  сквозь которые пробивался мягкий бледновато-желтый свет. 
 
 Мужчина никогда не видел этот дом целиком, а только этот угол со ступенями и круглым шаром на первом столбике ограждения ступеней, но окно было таким знакомым, от него веяло добротой, уютом и  надежностью. И каждый раз он проходил мимо, пытаясь вспомнить, кто и что находиться в этом доме, и зачем ему надо было бы туда зайти, а он не решился…

   Просыпаясь, он пытался по свежей памяти вспомнить, где же он мог видеть такой дом. Во многих городах пришлось ему побывать в свое время, но  сейчас память отказывала ему в помощи. Сны приходили, а потом через день  или два,  всплывали отдельные картинки сновидений, и он пытался дать им объяснение из своей личной жизни.  Из всего он сделал один вывод: - где-то в своей жизни, ему надо было сделать решительный шаг, поворот на новый путь, на новую дорогу, а он его не сделал. И вот теперь, каждый раз во сне, перед ним вставал выбор: сделать усилие, найти другой путь к поезду и успеть на него, зайти в тот знакомый до боли дом,  или просто  проживать бесконечно, как на испорченной старой пластинке, один и тот же сон и мучиться до конца жизни неизвестностью.

 … Как всегда, он шел по городу тем же самым, сто раз  хоженым  знакомым маршрутом. Он, наверное, мог бы по памяти нарисовать карту этого города, все ему было здесь так знакомо. Вот снова переход через трамвайное полотно, поворот налево, а за ним, чуть дальше, спуск        к станции, к платформам. Снова  гулкий стук по металлическим ступеням, бум, бум, бум. Чаще чем обычно, потому что он торопиться. Сегодня надо успеть! Площадка, снова  частое  бум, бум, бум.  Плохое освещение, где же это? И вот, слева, узкий проход.  Как  он  его раньше не замечал, ведь столько раз ходил?  Это же переход на ту сторону, к той платформе у встречного пути. Какие-то изгибы коридора, и спуск вниз. Опять металлические решетчатые ступеньки, бум, бум, бум, бум, площадка, еще ступеньки, какой крутой спуск, и вот она, та самая платформа, куда он так стремился и не мог никак попасть. А поезд уже стремительно накатывает, визг тормозов, и открылись двери. Шаг вперед, двери закрываются, и поезд снова стремительно катится дальше, в неизвестность.
Успел!
   
За окном мелькают дома, но ему это уже не интересно. Он знает, что приедет туда, куда нужно. На стыках рельсов  колеса стучат очень похоже с шагами в переходе, только еще чаще, тук-тук, тук-тук. Длинная пауза, и в этой паузе хочется уснуть, такое приятное чувство слабости, тишины и покоя. А колеса снова,  тук-тук, тук-тук,  не расслабляйся, ты еще в пути.
    
  И снова город, снова та незапоминающаяся улица, и этот, такой знакомый дом со светящимся окном. «Иди, там тебя ждут». Надо сделать этот решительный шаг. Двор. Шаги на плитках, оглушительно громко и редко, БУХ, БУХ, БУХ. Пауза….. бесконечная. Теперь ступеньки. Уже немного. Часто  - тук, тук, тук, тук, тук,  пять ступеней, пять шагов, пять  ударов сердца. Пауза. И нет воздуха, и нет сил,  чтобы вздохнуть. Стук в дверь с резным полотном, и узорной литой старинной латунной ручкой. Не заперто. Он входит в темный коридор, в конце которого  освещенный проем двери. Какой коридор длинный, он идет по нему уже целую вечность, уже снова знакомая тяжесть в ногах. Надо дойти!   И он последним усилием делает шаг в комнату. У открытого окна, спиной к нему стоит стройная женская фигура. А за ней, вдали за окном, на скале  высится в ночном небе Памятник Астролетчикам - взлетающий космический корабль. Женщина поворачивается и музыкой звучит ее  голос: - Я ждала тебя всю жизнь!...
- Эола!?
 В тишине оглушительным взрывом  звучит один глухой удар…
 Может,  это просто, от сквозняка захлопнулась входная дверь?...

6.01.2012.