дальняя кровь

Утром приехал дальний родственник из провинции, мне - двоюродный дядя, а сыну Денису – двоюродный дедушка, седьмая вода на киселе. Проездом в Москве. Ненадолго. В прихожей возник бравый морской капитан в черной морской форме и с кортиком  наперевес. Ну какой там не дед! Пятилетний Денис, его родители, ещё куча теток, бабушек и соседей окружили гостя у самых дверей. Родственник неуклюже мнется на фоне чуть оторванных обоев, ему неловко, а в душе у всех радостно. Маленький Денис вначале робеет, а потом осмелев тоже тянется к блестящему кортику, свисающему на морской форме. Знатная  штучка. Глаз не оторвать!
Встречу запечатлели на фотографии. С ее черно-белой плоскости улыбаются  в глазок объектива светящейся изнутри молодой офицер в военной форме, на его руках скрючился орущий ребенок – его родная дальняя кровь, рядом молодые родители что-то щебечут одновременно друг-другу, волнуются изумленные и восторженные какие-то бабки, кошки (последние всегда искренне улыбаются!) … словом, – суета, словом – искреннее нескрываемое волнение от встречи, нежности, абсурдное ожидание дальнейшего продолжения счастья…И имеет ли счастье продолжение? Счастье всегда одномоментно и скоротечно. А продолжение его - это всегда новое счастье. Как однако наивны мы, люди… И как понятны!
Спешно накрыли на стол, вкусили пельменей ручной лепки. Вновь фотография на память. Поговорили – «Как там этот, как тот, как ее здоровье, как учится тот, женился ли этот….»  Ну, дай Бог не последнюю?


Вечером, взяв в коляске Дениса, родственники вышли прогуляться перед сном, покурить. Дошли до моста. В черноте мост, перекинувшийся наперевес над железнодорожными путями, казался пришельцем, летающей тарелкой инопланетян. Он как-бы тихо присел четырьмя пухлыми лапами над стальными рельсами, ненадолго, случайно, ненавязчиво…А вокруг стеной расползся черный лесок, охраняющей поляну от наступающей весны.
Пролетающие мимо скучающие машинисты  видят из окна локомотива, как возле путей малец из коляски машет рукою. Всякая жизнь это всегда путь, подчас - в бесконечность, и это смесь из встреч и прощаний. Железнодорожники помнили, как собирались сегодня утром в маршрут и клали в дорожную сумку свой скарб – зубную пасту, мыло, полотенце, и отправлялись в путь, на службу, ненадолго, всего до позднего вечера;  как целовали на прощание собственных детей, оставшихся дома, как тыкались поутру в их щеки носом, как пахла их румяная потная ото сна кожа.
Машинисты или помощники машиниста включали в ответ мальчику из коляски громкий гудок. Этот сигнал разрывал тишину округи, нарушая неведомый кодекс правил поведения в дороге. Гудок шаловливому ребенку, это как телеграмма – «Мы видим и чувствуем тебя, знай, вырастай скорее,  живи!»  Возможно это был сигнал и себе, а значит своему блеснувшему детству?
Всякая дорога это всегда репетиция неминуемого прощания, и этого не избежать, мимо - не пройти …
Дениса совсем не пугал этот громкий железнодорожный оклик, мальчик хорошо чувствовал энергию истошного сигнала, он видел, как совсем рядом проносились крутящиеся мощные колеса, как исчезали в темноте исполинские вагоны, как намертво утоплены в них стальные двери, и как за зашторенными окнами в купе под настольными абажюрами сидят сгорбленные пассажиры, как жуют они холодную вареную курицу, пьют чай из стаканов в подстаканнике, или стоят в  тамбурах, молча курят  и смотрят в свое отражение в черных вагонных стеклах.  Стремительно проносящийся мимо состав это сама сила, неуемная энергия, этой магией невозможно не увлечься, никак не уцелеть от этого потока. В бесконечных стальных рельсах и рядах ровных шпал столько строгого порядка, и чье-то размеренной мысли, свободной энергии и мощи!


Прошли годы. Впечатления из далекого детства всегда с Денисом. Их легко вызвать вновь, ощутить. Еще предстоит кому-то выяснить значение раннего впечатления, проследить реализацию в жизни былой картины. Все имеет свои корни, все имеет продолжение, просто мы не всегда угадываем в себе предопределение, подсказку….Но это отражение всегда есть, главное не пропустить  его. Самое важное в жизни - правильно услышать в себе эту дарованную настройку.
Денис стал взрослый. Он окончил институт, живет с родителями. В прошлом осталась забава провожать проходящие составы. Но всякий раз, оказавшись возле железнодорожного полотна или слыша гудок тепловоза среди ночи, что-то встрепенется в нем, встрепенется, но останется невыраженным. Этот сигнал отдается внутри, под кожей, как нечто непережитое, недочувственное, неизведанное… Как холодок меж лопаток, от него не мерзнешь, и лучше его  не замечать, и он проходит сам. Без следа.

2

Кейт -  успешная американка. Она давно дружит с фотокамерой, да и с самой собой, что несомненно. Ее серия фоторепортажей из пустыни Невада, где горящий в лучах заходящего солнца песок лип к босым ногам и натирал  ступни до мозолей, он втирался в пряди белесых волос, и стал главным героем этой ее работы. Заброшенные шахты ядерного полигона. Разорванная земля. Все там было, в том репортаже…
 Кейт самодостаточна, она сама ставит перед собой цели и выполняет их. Сама выбирает свои маршруты, ей одной видятся ракурсы  кадров и замыслы. Обычно потом, когда воспоминания об увиденном улягутся, или перейдут в плоскость былого, пережитого, их неожиданно публикуют в каком-нибудь журнале. Это приносит и деньги. Сама Кейт не стремится к этому. Ей важен сам факт выбора кадра, миг, который роднит ее с объектом. Это может быть облако в небе, торнадо над коттеджем в глубинке Америки, может быть зуб громадного аллигатора, надкусывающего безвинную жертву. Кейт щелкает затвором, мгновение еще видит этот кадр мысленно, но почти сразу она забывает о нем.
Одна из многих ее работ – Афганистан. На фотографиях репортажа морщинистые старухи из под Кабула. Они зачерпывают воду в кувшины. Эти женщины конечно чьи-то матери, невесты, или просто старые афганские девы. Рядом кружат голодные псы, поодаль стоит танк. А они тихо наливают воду в кувшины. Вода в арыке собирается маленькой волной, напрягается  и кругом отступает к краю. Черные молчаливые женщины зачерпывают ее горлышком кувшина и вода устремляется в темный глиняный ход, горловину; там она отдышится, отстоится и её можно просто пить, утоляя жажду, а может женщины будут омывать ею раны бойцу, сыну или мужу. Ещё женщины  могут принимать роды рядом. Этой водой можно напоить уставшего коня…
Эти фотографии напечатали во многих журналах потом. Но к тому времени Кейт уже и забыла про этих афганских женщин.

Сусака, так звали  худого черноволосого японца из Токио. Он увязался за Кейт еще в Атланте. Кейт пару дней назад услышала про стойкого непьянеющего  японца в мотеле.  Теперь она рассматривала его -  он тощий, без возраста, морщин, и прочих  особых примет.  Лицо у парня было гладкое, без малейшего намека на растительность, но не бабье. С виду он был похож одновременно на двенадцатилетнего мальчика с юной желтоватой матовой кожей, карими узкими глазами и худыми ручонками. Так же ему могло быть и восемьдесят лет.  Истинного возраста у Сусаки не определить, как не старайся.
Казалось, что он инопланетянин, таким он был нездешним, неземным, неоткуда, и прожитые лета никак не говорили ничего о нем. Казалось, что японец жил параллельной жизнью, рядом, в другом исчислении, ему никогда не бывает больно, или холодно, или одиноко. Он – такой.
Так часто бывало у Кейт. Она просто увидела следующий кадр. И это всегда было срочно, всегда неожиданно, как ночная зубная боль. Всегда необходимо. И напоминало сдачу крови из пальца. Ранка потом быстро затягивалась, а рассматривая прежни фотографии  внутренне она всегда недоумевала – её ли это работа?
Она заказала у бармена для японца литровую бутылку Абсолюта, и стала фотографировать. Сусака не возражал. Это увлекло ее.
Вот парень наливает жидкость в тонкий стакан, влага забрызгивает стенки и капли мирно стекают вниз. Потом он подносит край стакана к тонким сухим губам и стакан опорожняется.  Японец совсем не был похож на пропитого забулдыгу. Поглощение  алкоголя выглядело так убедительно и завораживающе! Желтое лицо японца и его трезвый взгляд, умные сосредоточенные глаза, это напоминало скорее ритуальный танец, выглядело скорее завораживающе, и запечатлелось на фотографии, как символ, как иероглиф свободы, покоя, может быть и одиночества души в толпе. Это была картина торжества публичного одиночества.
Так они познакомились. У Сусаки было несколько правил, по которым он строил свою жизнь, одно из них гласило – беги от американцев! Кейт была исключением из правил. С ней можно было устать молчать, так красноречиво она могла говорить не размыкая губ. Еще Кейт была воздухом, с ним невозможно бороться и от него не сбежать!
И дальше передвигались по миру они вместе. От кадра к кадру. Тем же вечером они решили отправиться на Байкал. Сначала самолетом, до Владивостока, там пересесть на поезд и добраться до этого большого пресного озера. Согласовав маршрут они отправились в путь.


3


В этот сибирский городок Денис попал впервые.  Сюда тянуло неизведанное пространство и близость Байкала. Его мощь и воля. Вылет из Москвы задержался, его не встретили, и пришлось организовывать ночлег в ночном чужом городке  самостоятельно. Таксист в аэропорте, показавшийся сноровистым, предложил небезвозмездную помощь, сумку Денис уместил на колени и машина отчалила в сторону временного дома.
В провинциальных городках рано ложатся спать. Так жители провинции скорее окунаются в свое маленькое уютное счастье; а может просто рано встают? Темные неуютные улочки в чужом городке были безлюдны и неприветливы. Вот из темноты в свете фар обрывочно высветилась бездомная худая собака. С успехом это мог быть и волк. Фигурка животного помаячила в ярком  луче и уже исчезла за поворотом. Без следа. Лишь в морозном воздухе все слышался ее истошный одинокий лай.
Это не пугало Дениса, он относился ко всякому временному неудобству, как части большого жизненного приключения. В течении жизни мы позже приходим к мысли, что всякое временное – всегда постоянное, и от него всегда следует бежать не оглядываясь.
 Подъехали к неожиданно выросшей на пути пятиэтажке серого кирпича. Шофер видно часто здесь бывал, он проводил Дениса в темном подъезде к запертой двери, оббитой старым дерматином и блестящими шляпками стальных гвоздиков. Шляпки мерцали в темноте, как глаза хитрой кошки у помойки.
Дверь открыла Елена  Антоновна. Это плотная седая старуха в бусах и очках. Шофер в пути отрекомендовал старуху, как бывшую учительницу и знакомую. Глаза её за толстыми стеклами были безжизненными и не имели видимого цвета. Подслеповатая хозяйка предоставляла ночлег беспутным путешествующим. Не за дорого, только паспорт покажи и плати - за неделю вперед. Она внимательно уставилась в лицо Дениса, сверяя его физиономию с фотографией в паспорте, потом склонилась, подобрав руки в локтях. Булыжные бусины со скрипом рассыпались по вялым буграм грудей старухи. Она что-то стала быстро записывать на клочке бумаги.
Заполняя внезапно накрывшую пауза Денис спросил:

- Клопов то нет?
- У нас пока нет. У вас - не знаю…

Договорились. Показала темную неуютную комнатушку, почти келью, в окне видна стена соседнего дома, койка у стены под свадебной фотографией, где незнакомые радостные лица радовались и быстро обнимались. Показала тумбочку. Рядом вторая кровать, застеленная зеленым ребристым одеялом – здесь спит ее сын, он сейчас в отъезде. Кухней можно пользоваться, есть газ, есть крохотный холодильник, есть канарейка на кухне, но она всегда молчит, и есть не просит, от нее вреда никому нет. Отчего не пойти на эти условия – всего-то на недельку? Расплатились, включая залог.
Временное жилище никогда не давило на Дениса, оно казалось ему обычным ночлегом, постоялым двором, где останавливались ямщики в тулупах, пока отдыхает лошадь; стерпится! Денис вполне преуспевающий менеджер. Его служба - сплошные командировки. Чаще он летает самолетом, для скорости. Он приезжает в солидную фирму, его встречают автомобилем, он вселяется иногда в большой гостинице, иногда устраивается в чужой квартире. Его дело - поутру принять солидные грузы, все записать, сфотографировать для отчетности тару, ящики, пломбы, количество без учета качества, это не его проблема. Работа суматошная, но оплачиваемая…


3

Наутро Денис быстро справился с поставленной задачей. Технологии приносит новое время. Цифровой фотоаппарат заполнен файлами с замерзших или горячих складов, там незнакомые люди демонстрируют опломбированные замки, пломбы и печати больших важных грузов, там запечатлены и незнакомые люди, нет, там нет эмоций и чувств. Люди редко попадают там в кадр. На одном снимке оказался кладовщик в грязной одежде, он отставил рядом лопату и махнул Денису рукой на коробки с какими-то важными деталями, может трубами, может чем иным. Как звали его? Какой это  город?
 Да еще эта любовь к командировкам, полная свобода и кажущаяся независимость. Это игра в невозвратность. Душа Дениса совершенно свободна и живет он вольно, минуя привязанности и пристрастия.
Многие его коллеги быстро гибнут от всякого рода излишеств в свободной жизни. Они теряются и уходят. Денис крепок. Он изнуряет себя требовательным характером, в дальних командировках находит спортивные залы, тренирует тело и характер. Он силен и крепок, мускулист и задирист. Ему чужды излишества. Как и привязанности. В этом его сила и его слабость.

Неожиданность поджидала вечером во временном доме. Елена Антоновна, хозяйка временной квартиры, решила одномоментно разорвать отношения с Денисом, выставив в коридор его дорожную сумку. И никаких дальнейших переговоров. Оплата залога не в счёт. Обстоятельства мол изменились, теперь на языке офисных работников, белых воротничков это называется «форс-мажорные обстоятельства». По-русски это звучит совсем иначе.  Махинация или маленький бизнес  доверчивых людей и скупой старой женщины.
Нужно возвращаться в Москву. С билетом на самолет сложно. На поезде – пожалуйста.  На безлюдном вокзале Денис купил местных газет в дорогу, и едва успел на отходящий экспресс. Впереди –экскурсия,  почти через всю страну!
 
В уютном прибранном вагоне пахло углем от горячего титана. По расстеленным ковровым дорожкам сонно перебирались скучающие пассажиры. В плацкартном вагоне они были похожи на обитателей небольшого острова в пучине океане. Только кораблекрушение могло собрать воедино столь непохожих разных людей и заставить их недолго существовать вместе. В окна они все разом смотрят на одни картины. И опоздания, и даже воздух будет один на всех в этом пути. Они  будут пить почти из одних стаканов, и даже покачивать на стыках рельс их будет одновременно.
А по ночам у пассажиров вагона перемешиваются  сны.
Денис заскочил на верхнюю полку и отдался звукам дороги,  Вот он  услышал перестук колес, незнакомый говор за стенкой купе. Вот  кто-то поднял вверх полку, достал свои пожитки, Слышно, как кто-то перемешивает чайной ложкой горячий кипяток в стакане.  Вот открылась дверь в туалете и звякнула щеколда в туалете, а потом полилась вода в рукомойнике. Состав на скорости повернул у склона, тоненько затрещал звонок переезда. 
 Лежа на колючем одеяле и глядя на большие пальцы собственных ног в махровых носках, они дотянулись почти до прохода, он вспомнил почему-то давний совет. Кто-то говорил ему, как правильно бороться с бессонницей. Нужно прикрыть глаза, потом увидеть внутренним взором как в непроходимой чаще густого леса, отгибая зеленые тонкие ветки, откроется маленькое уютное озеро. Вокруг его огибают высокие вольные сухие травы, мокрая глина. Нужно увидеть, как масленые тихие темные воды этого озерка – опускается черная школьная доска. Та самая, возле которой много раз стоял Денис и мямлил с ответом. Как доска эта нехотя тонет в непрозрачной илистой воде, а он мелком медленно пишет на черной её плоскости…
« Все будет хорошо, Денис…Все будет хорошо….»
Кейт – Сусака.
Остановка. Сошли вместе. Денис оставляет там иностранцев и движется дальше.

4

Вот он Байкал. Он совсем рядом. Заснеженная равнина открывала большое открытое пространство. Здесь мог разместится большой международный аэропорт, и громадное футбольное поле, но рукой дотянуться  было живое озеро, оно колыхалось подо льдом, нехотя переворачивалось, видимо дышало полной грудью. Ветер перекидывал по ледяной поверхности морозный иней, а само тело озера тихо дремало подо льдом. Наверно рыбины в темноте густой холодной воды подплывали и трогали ледовую кромку холодными рыбьими губами и смотрели через ледяное стекло, как через очки, на бегущие облака, на летящих птиц, они молили о скорой весне, о капели, о теплом ветре и заплутавшей в этом воздухе глупой вкусной жужжащей мошкаре. Но поезд, бегущие вагоны, из любопытства спустившиеся почти к самому берегу, не слушали рыб и их просьб. Колеса скрипели на повороте, ветер вторил этому гудению, а семафоры посылали фиолетовые теплые сигналы.

5

Рельсы множились. Было уже семь путей.  Аккуратные светящиеся стрелки. Будка. Водокачка. Стояла темная электричка. На сегодня, к раннему утру, она уже отработала. Маленький тепловоз тащил платформу на сортировочную горку. Проезжали застекленное здание депо с тремя воротами. На стене были написаны цифры – 1964. Приближался вокзал. Было слышно, как  радио неразборчиво оповещало о прибытии  их поезда.  Их приняли на первый путь. Естественно – это был очень дальний поезд.



Парочка стариков приникнули к окнам вагона. Там, за широкими стеклами вагон спал, раннее утро, почти ночь, в том сонном вагоне проездом едет их выросший внук. Не проспал ли? Он должен выйти  к ним на этой станции. Повидаться, а затем отправиться в столицу, домой. Стоянка всего двадцать минут.  Заспанная проводница открыла запечатанные двери вагона и протирала поручни грязной замасленной тряпкой. К вагону подсоединили  какие-то толстые гофрированные трубы, подъехала тележка и стали загружать черный каменный уголь. Двое озабоченных рабочих машинально перекидывали уголь лопатой. Денис загодя стоял в тамбуре и смотрел на двух незнакомых ему стариков за  плечами проводницы. Он, конечно, не помнил никакого морского капитана с кортиком. Бабушка Дениса никогда не видела его, знала лишь по фотографии, сделанной еще в его младенчестве. На карточках был изображен кудрявый мальчик-принц.
С ума сойти, ему почти тридцать!
В ночь до встречи Дениса, она сделала массу неотложных дел. Вечером поставила зреть тесто. Прокрутила через мясорубку куски мяса и лук, к утру  налепила сочных и пахучих румяных беляшей. Решила принести их прямо к поезду – какая там еда, в дороге. Это же надо такое удумать – неделя в дороге, через всю страну! Но и Денис – молодец! Такое придумать! Он часто пролетает в небе, увы - мимо. Хорошо, что хоть  изредка звонит, не забывает своих! Самолетом быстрее, понятное дело, а тут – такое! Едет поездом, через всю страну, целая неделя в дороге….И ей очень хотелось, что бы встреча запомнилась,  и он вспоминал  о ней в своих московских буднях.
В этом ей виделся единственный путь почти в бессмертие, к которому она отнюдь не стремилась. Ее разум не вмещал в себя понятия вечности. Ей бы в этой жизни  успеть дожить многое – старый дед, живший только мощью и храбростями прошлого, а смелости и сноровки на сейчас отнюдь не хватает. уколов, и то – боится! Как ребенок большой, ну точно. До сих пор не знает, что тарелки моют с двух сторон!
Про Дениса другая история. Пусть память потом выбелит не столько ее саму, не в этом суть. Красные пузатые беляши, пусть и съеденные на станции или в вагоне скорого  поезда, сделанные ее неспешными руками, как это не банально – она вложила душу в них, и это не так мало! Кто-то из умных писал – мы то, что мы едим! Хорошо сказано! В беляшах тоже есть малая частица ее. Её чувства рода. Кто знает, в каких потом обстоятельствах эти  воспоминания возникнут вновь в ее голове или в жизни Дениса. Чувства и мысли материальны. Возможно потрогать, вкусить и ощутить заботу, даже почувствовать нежность, любовь… И вкусные аппетитные беляши, огурцы и соленые помидоры, выросшие на грядке в ее саду, политые из шланга жарким летом, собранные трудовой рукой, засоленные в стеклянную банку с пучком укропа и  листьями вишни, перца, - это ее дело, ее чувство, и так правильно это все! Так и должно быть!

Одна из привлекательных сторон поезда – оправданное молчание в дороге. Вы никогда не задумывались о том, как много и бессмысленно мы произносим ненужных, обычно предсказуемых и понятных или непонятных слов, и в них нет никакого реального смысла, сути? Лишь здесь, в вагоне, поднимая под стук колес свои мысли, можно бесконечно долго, насколько позволяет человеческая жизнь, стоять у зашторенного окна в узком коридоре, уцепившись за поручень под окном и так стоять, вглядываясь в никуда.
Мимо пролетают бесконечные поля, пробегают как бы украдкой мелкие залески, деревья, разъезженная распаханная и замерзшая дорога,
- «Будто вчера здесь бомбили», -  с ухмылкой подумал Денис. «А война  шестьдесят лет как уж прошла…. Да и не было ее в этих краях..» « Вот дед этот, омский, он же не воевал, всю жизнь в армии, но по годам мал был в войну. Какого же он года? И отчего не спросил? Хорошие они, старики…Жалко далеко живут…
За окном перетаскивались картины России. Там всегда заторможено передвигается грузовая машина с пустым кузовом, пролетают стрелки шлагбаумов, мимо лает на бегу глупая блохастая собака, она заходится от собственного лая.
В том чужом доме все сидят за большим квадратным столом посреди комнаты, там горит тусклая лампочка в окне,  там обычно мучаются автомобили на переезде, в них дремлют уставшие озабоченные шофера, и они никогда, никогда не узнают о тебе и твоем ежедневном мире, они никогда не пожмут тебе руки, они никогда не наберут твоего номера телефона, никогда не узнают твоего имени, да что им в твоем имени и твоей жизни!

В Москве Кейт неожиданно звонит Денису. Она прилетела самолетом. Проездом. Одна. Странный звонок. Это уже совсем другая история.