Сон о прошедшей войне

 Отрывок из главы 27 романа " По замкнутому кругу или..."

Наша большая, насыщенная большим количеством техники и танков сводная колонна попала в засаду и была разбита, сожжена и рассеяна за считанные минуты.  Все кто остался в живых, отходили, отстреливаясь, или просто убегали вниз по склону, подальше от горной дороги  прячась в редколесье, за камнями. Бежали, задыхаясь подальше от  горящей техники, от града пуль, от взрывов и пожарищ. И когда склон кончился и опять начался подъем в гору, люди сбились в кучу, падали, сдирали с себя тяжелые бронежилеты, скидывали каски или просто валились без сил  в ближайшие заросли кустов.
 Какой-то высокий худой офицер, в полевой форме, размахивая пистолетом, кричал протяжно и долго охрипшим сорванным голосом, и гнал всех сбегающихся с разных сторон солдат, ОМОНовцев, десантников в синеющий вдали, на склоне, лесок. Но люди падали без сил и их поднимал на ноги только прицельный огонь чеченцев, который опять стал свистеть пулями рядом и лопаться  среди ветвей деревьев взрывами гранат. И мы опять бежали и падали, обдирали руки в кровь, скользя по склону, который становился все круче и каменистей. И оставляя тех, кто упал, мы лезли все выше в горы, и когда останавливались, то стреляли туда, назад, где в утренней дымке невидимые враги шли по нашим следам. И так продолжалось нескончаемое количество раз.
 Мы бежали до изнеможения, потом падали и отстреливались, и опять бежали и карабкались вверх. Мы каждый раз стреляли до тех пор, пока рядом опять не начинали кучно ложиться пули и крики раненых и умирающих начинали заглушать стук автоматов. И тогда, все кто мог, бежали дальше, лезли выше из последних сил, обливаясь потом и уже не было ни страха, который гнал раньше, ни даже желания жить. Осталась тупая усталость и стремление уйти, уйти и скрыться, во  что бы то ни стало.
 К вечеру, когда стало темнеть нас осталось только восемь человек. Мы забрались на одинокую, не высокую гору с пологими склонами и узким пятачком земли наверху. Этот пятачок представлял собой что-то вроде неглубокой снарядной воронки только большого размера. По краям, как зубцы возвышались каменные валуны, а  сама вершина вогнутой формы была из мягкой земли. Лучшего укрытия не придумаешь, но выхода из него мы не видели, приближающиеся огоньки трассирующих пуль и громкие голоса были со всех сторон.
 Я смотрел на Кадыкова, за которым бежал весь этот день, он сидел, бессильно привалившись спиной к одному из каменных валунов, и кажется что спал. Рядом на земле разместились еще шестеро. 
  Один из нас совсем молодой мальчик, видимо из солдат срочной службы, с рацией за спиной, большую часть дня бежал вместе с офицером в полевой форме, приказы которого постоянно доносились до нас. Офицер  отстал или был убит буквально несколько минут назад, при последней перебежке к нашему укрытию.
 Рядом с радистом  лежали на земле, тяжело дыша, два высоких похожих друг на друга, грузных  ОМОНовцев, эти были старше меня, и их принадлежность к милицейским частям можно  было сразу определить, по синим камуфляжным курткам.  А чуть дальше лежали так же без сил трое десантников. Эти были из десантно-штурмового батальона, который располагался  рядом с нашей частью, и их я узнать мог по любой части их формы и даже кажется просто по внешнему виду.
 Молоденький радист постоянно вызывал кого-то по рации, видимо, продолжая выполнять приказ пропавшего офицера.
- Кажется, приехали. Конечная! – еще не отдышавшись, но, уже пробежав по кругу пятачка, громко сказал один из ОМОНовцев.
- Зажали – тяжело дыша, откликнулся ему Кадыков, и они перекинулись только им понятными взглядами.
 Эти двое были старше по возрасту всех остальных, и  это сразу сблизило их.
Омоновец подсел к Кадыкову,  и они о чем-то тихо заговорили, а остальные наконец-то начинали подниматься с земли и,  привалившись к каменным валунам, озираться во все стороны, определяя, где преследователи.
 Я, хорошо зная Кадыкова, этого сорокалетнего крепкого мужика, который побывал во многих переделках, наоборот успокоился так, как уже привык доверяться ему. В тот момент, когда все вокруг встали, я наоборот спокойно лег, собираясь отдохнуть до тех пор, пока Кадыков с Омоновцем не решат что-либо.  Сам я  думать ни о чем не хотел. Пусть решают старшие и более опытные, главное не думать о самом страшном, что ждет впереди. О том, что уже казалось неотвратимым…
 Не знаю, как все было бы дальше, если бы через несколько минут молодой радист не связался с кем-то и  не закричал  радостно и взахлеб:
«Надо ждать, я нащупал связь с вертушкой. К нам идет борт!»
Мы все сгрудились возле него, и стали ловит каждое его слово в переговорах с командиром далекого вертолета. Но времени у нас оставалось немного, пули начали свистеть рядом и цокать о каменные валуны нашего природного укрепления. Со всех сторон уже ясно слышалась чужая речь, отрывистые слова и звуки  множества ног которые поднимались к нам. Мы были со всех сторон окружены и поняли все сразу, что возможности спастись у нас почти не осталось. И вот тогда не сговариваясь, мы разбежались по кругу и начали стрелять в приближающиеся голоса и навстречу летящим к нам трассерам.
- Патроны экономте!  - орал старший из Омоновцев в сторону ребят десантников, которые били длинными очередями, и ручной пулемет одного из них, казалось, не затихал вообще.
 Вертолет появился так неожиданно и близко как чудо, которое бывает в жизни каждого человека один  раз. Он рубил винтами воздух вначале где-то в отдалении и с него тоже открыли огонь по склонам горы, а потом стал медленно снижаться и  мы затаили дыхание, опять слушая переговоры радиста и лишь изредка постреливая вниз в наступающую темноту. Мы еще не верили в свое спасение, но вертушка с притушенными огнями с грохотом обстреляла еще раз склоны горы и зависла над нами так, что были отчетливо видны не только колеса на посадочных лапах, но даже стекло кабины пилота.
 И мы, все еще отстреливаясь, начали тесниться к той стороне, где он завис, пятились, чувствуя шаги врагов, и стреляли на звук и ждали когда же он опуститься достаточно низко. А в это самое время одного из Омоновцев, того что всегда был в тени, подстрелили прямо рядом со мной. И он  обмяк и ткнулся мне головой в голенища сапог, и тогда мы с его товарищем схватили его и забросили в распахнувшиеся двери спустившегося вертолета как куль с мукой.  И тут же помогли еще одному молодому, в разорванной тельняшке, который вдруг, закричал громко, диким голосом и, обхватив колени, завертелся на месте. А пули визжали рядом и стали с глухим стуком в борт вертолета. И тогда опять только рядом с нами заработали бортовые пулеметы и от их звука и ярких вспышек я  невольно пригнулся.
И  мы были готовы уже броситься в зияющую чернотой на уровне наших глаз в открытую дверь вертолета, когда вдруг появился молоденький радист и загородил нам  дорогу, выставил руки вперед.
- Летчик говорит, что всех взять не может, у него перегруз. Груз двести полный коробок. Может взять еще двоих – кричал он, стараясь переорать глухой и мерный гул винтов.
 И мы, впятером, сгрудившись у покачивающегося дышащего жаром железного борта вертолета, смотрели на молодого радиста и ни как не могли понять сразу его слова. И тогда Кадыков вдруг яростно схватил за шиворот молодого радиста и,  толкая второй рукой его под зад, впихнул его наверх, в  спасительную раскачивающуюся дверь.
  - Спички! – заорал на огромного роста десантника с пулеметом на груди, а
тот таращил не понимающими  глазами, и спички Кадыкову сунул уже знакомый ему Омоновец.
   И  мы, озираясь  на  притихший, но  все еще постреливающий склон горы,
зачарованно смотрели, как Кадыков казалось долго и неспешно доставал из коробка пять спичек, как ломал их, оставив только одну длинную, и как кричал в ответ  на брань летчика, доносящуюся из открытого окна пилота.
- Подожди пять секунд!
- Быстро тяните! – прикрикнул Кадыков, протянув нам кулак с зажатыми спичками.
Длинная спичка досталась десантнику, молодому розовощекому крепышу, стриженному наголо. И он замер на секунду, но Кадыков уже толкал его в грудь.
- Давай, вали, а то вертушка отвалит!
 Второй десантник снял с груди пулемет, и они вдруг, будто в жесткой схватке крепко обнялись с маленьким  крепышом, и так же быстро оттолкнулись друг от друга. Потом крепыш протянул руку мне, потом Омоновцу и они с ним, замявшись на секунду, так же крепко обнялись. Последним крепыш подал руку Кадыкову.   И тот, с размаху ударил своей ладонью по его протянутой руке, и еще раз подтолкнул его к вертушке:       « Будь здоров!».
 Когда крепыш схватился за поручень рядом с дверью и уже занес ногу, чтобы прыжком влететь в вертолет, рядом с ним появилась голова нашего радиста, который что-то неистово и как всегда не разборчиво, взахлеб,  кричал. Из-за шума винтов мы не сразу поняли его слова.
- Все - охрипшим голосом орал радист – Летчик сказал, чтобы садились все. Говорит или всех вытяну или все накроемся. Рвите внутрь, пока он не передумал!
 Мы вскочили в двери вертолета, кажется все разом, так, что стало сразу тесно в широком проходе. Дверь со скрежетом задвинулась за нами, отрезая уже привычный шум винтов, и отгораживая от визжащего выстрелами склона горы. И непривычная вначале относительная тишина вдруг загудела яростным и еще более страшным стрекотом винтов, которые взвыли так, что сердце замерло. И нас всех стало вначале мелко и страшно быстро трясти, а потом качнуло так, что мы повалились вперед, прямо на раненных ребят лежащих вповалку у нас под ногами…