Кукарекские сотки

КУКАРЕКСКИЕ СОТКИ

Землю калужскому учительству дали первого июня, когда уже почти никто из жаждущих и не чаял получить ее. Многие, уверовав в бесперспективность какого-либо положительного решения истории с землей, генно и как-то пожизненно видели в этом интриги и происки начальства, хотя оно ни в коей мере не было причастно к тому, что вода, говорят, стояла на поле чуть не до восьмого мая и невозможно было распахать его тракторами до тех пор, пока не прошли все посевные сроки.
Учительское поле не дождалось многих, хотя люди и заплатили за распашку своих трех соток, больше не давали; некоторые уехали в отпуск, часть решила, что нечего уже и браться, лето на дворе, кое-кто, посеяв вместо картошек пару грядок и поняв, что и вспаханную целину ворочать дело непростое, бросил эту затею, разучившись работать на земле, но Борис Иванович решился.
Были бы силы, он и десять соток маханул бы сгоряча, не рассудив даже, зачем ему столько на семью из трех человек, так он стосковался по земле, тем более, что подвала для хранения картошки или овощей, гаража с подвалом у него не было и в помине. Но, осадив себя, отмерил он соток пять, своя рука владыка, отмерил потому, что и слева и справа никто ничего не сажал, а ему, выросшему в селе, даже по ночам стала сниться эта пустующая земля.
Прожив пятнадцать лет в Калуге, он так и не сумел нигде взять дачу или участок, хотя и пытался. Купить не было денег, взять и занять внаглую, обработав где-нибудь клочок в лесу, как делали многие, не мог. Кто не знает, что законопослушнее учителя нет в государстве человека? Борис Иванович не раз видел, как только что пришедший в школу новичок, сумевший расположить к себе руководство школы, получал и дачу, и участок, а многие в школах имели и по три надела, видел и диву давался, но не мог заставить себя сказать: «А мне?» Он слишком хорошо знал, что правда глаза колет говорившему ее… Не будучи ловким человеком, он, казалось, уже похоронил свою мечту о земле. И вдруг…
Но мечта о собственной картошке оказалась поистине золотая: ведро стоило десять –тринадцать рублей. На посадку – восемь. Но не каждый день продавали на посадку. Добрые люди уже все давно посадили и продавали остатки еще в мае, но никак не в июне. «Не затевай ты это дело, картошка в этом году будет дешевле слез»,- говорили ему знакомые. Но Борис Иванович ни на копейку не верил в скорое удешевление жизни, твердо решил сажать аж до двенадцатого июня, как бы дорого это ему не обошлось. Он резонно рассудил, что удастся купить картошку в самих Кукареках и, правда, купил по дешовке мелкой посадочной.
А еще он, глядя на учителей, посадивших помидоры, кабачки, капусту, тоже разбил грядки, посадил петрушку, укроп, морковь, лук,  не поглядев на то, что аптечная ложечка семян стоила пятьдесят копеек, рубль. После экзаменов в школе бежал поливать свои грядки, удивляя жителей Кукарек подобной земледельческой прытью. «Поливай, поливай, цыгане все конями повытопчут»,- говорили они, то ли сочувствуя его трудолюбию, то ли с издевкой.
Борис Иванович  с горечью понимал, что и будущий урожай, и труды- все может пойти прахом. Дело в том, что нет в государстве неподеленной земли и является фикцией конституционное «земля-крестьянам!». Да и где эти крестьяне, которым земля нужна? Не раз ездил он с детьми на поля Ильинки убирать картофель, перебирать его весной. А, так называемые, крестьяне-колхозники резались в это время в карты, пили водку тут же в овощехранилище, дела им не было до пропадающей картошки, до детей, глядящих на весь этот развал и впитывающих ныне «уроки», чему их не учили в школе, но что преподносила, оглушая, жизнь. Ничего нет дешевле детского и солдатского труда в нашем государстве, но и…. дороже шефской помощи сельскому хозяйству.
Кукарекское клеверное поле издавна негласно принадлежало цыганам. Здесь пасли они своих лошадей, здесь была среда их обитания, здесь они жили. Местные жители рассказывают, как боролись они за тот луг с колхозом, с заводчанами, пытающимися заводить огороды, агрономом, хотевшем когда-то распахать это поле, завезти на него удобрения, как грозили несчастному агроному, как загоняли шоферов, привезших удобрение, по кабинам их машин… Поле осталось за ними.
Нынешняя, запоздалая распашка разрубила ли Гордиев узел затянувшейся распри с колхозом или перенесла всю ее тяжесть на учительство, и не подозревавшее об этом? Русские жители Кукарек, наверное, тоже не в восторге: десятилетиями мирно соседствуют они с цыганами, что обещает им новое соседство- неизвестно. Да и с практической точки зрения не выгодно: людно теперь здесь, шумно, клеверок на поле прежде домашним животным подкашивали, опять же проза жизни, машина навозу стоит сейчас сто пятьдесят рублей, его собирали раньше даром. Да и колхоз накашивал здесь клеверу достаточно. Сокращают, говорят, теперь поголовье. Чем кормить-то теперь животных?
Все эти думы раздирали душу Бориса Ивановича. И не мог он отказаться от земли, словно упавший с неба. В награду за что? За бешенные рыночные цены? За то, что ежедневно часами разбивал глинистую, спекшуюся, словно цемент, землю на мелкие кусочки, в пушок? За то, что трясся в автобусе, а потом в троллейбусе через весь город с Северного поселка, а потом шел с лопатой и рюкзаком, набитым посевной картошкой, по линии на злосчастные Кукареки?
Свежий ветерок обвевал его голову, разгоряченную надеждами и сомнением. «Неужели в моем государстве у меня не будет ровным счетом ничего моего,- думал он,- разве только те два кладбищенских на полтора, но будь у людей уверенность даже в этой собственности, разве огораживали бы они ее железной клеткой?... А родина, как и душа, есть только у того, кто украсил свою землю хотя бы картофельным цветком, политым собственным потом».

                1992 г.
   А НЕУЖЕЛИ НЕЛЬЗЯ РАСПАХАТЬ ЗАБРОШЕННЫЕ ЗЕМЛИ, ПРЕВРАТИВ НАШУ РОДИНУ В САД?!