Мейлах в октябре. Книга 2. Трагические события

                Есть привычка на Руси
                Ночью слушать «Би Би Си»!
                У приёмника торчать
                И на кухне поворчать…

Казалось бы,  ничего не предвещало этих трагических событий. Население города жило своими повседневными заботами – с горем и приписками выполняло и перевыполняло государственный план очередной пятилетки за четыре года, одновременно, брали встречные, продольные и поперечные планы. В субботу работали на субботниках, в воскресенье на воскресниках, вечерами дежурили в народной дружине, в рабочие дни потели у станков, а после работы парились на собраниях. По религиозным праздникам демонстративно не верили в Бога, а комсомольские активисты по ночам оскверняли культовые заведения и выкорчёвывали кресты. По большим революционным праздникам ходили с флагами и портретами членов Политбюро, глядевшими из больших фанерных щитов упитанными, приглаженными ретушью физиономиями. Перед трибуной еле вмещающей набитое битком местное начальство  по команде специально приставленного к микрофону облечённого доверием штатного крикуна - нестройно, стыдливо кричали «УРА!»  Сверху, с подножья монумента «Вождя мирового пролетариата», местному пролетариату бегущему нестройными рядами и колоннами под звуки оркестра стоя в пыжиковых шапках, «по-ленински» помахивали рукой из стороны в сторону местные номенклатурные князьки под предводительством секретарей РК. Лозунги и речёвки политического пафосного содержания, как всегда озвучивал заведующий отделом культуры. Человек творческого склада – артист местного театра, самодеятельный поэт, активный общественник, по тем временам вполне положительный, успешный человек. Он родился и вырос в деревне, но пробился в городе на заметную должность благодаря своим способностям и трудолюбию, всегда был на виду, чем вызывал у многих зависть и раздражение. В один из вечеров на его квартире собрались приятели. Выпили, поговорили, побренчали на гитаре и послушали новые стихи. В дверь кто-то начал настойчиво звонить. Хозяин вышел к не прошеному гостю. Им оказался молодой человек в нетрезвом состоянии. В дом его не пригласили, и попросили уйти. Молодой человек уходить не хотел. Возник конфликт, перешедший в  драку. Хозяин квартиры имел неосторожность толкнуть рвущегося в дом пришельца, а тот покатился кубарем по ступенькам лестницы. Чтобы он больше не мешал и не врывался в квартиру его, как потом установит экспертиза, серьёзно травмированного вытащили на улицу и там оставили. К утру его нашли мёртвым. Произошла обычная пьяная разборка двух неправых сторон, но с учётом личности виновника гибели человека, т.е. заведующего отделом исполкома, история получила у простых людей совершенно другое, предвзятое толкование случившегося. Следствие было возможно объективным и виновнику гибели человека было предъявлено обвинение, соответствующее тяжести совершённого преступления, но люди города заранее были уверены, что его хотят оправдать и якобы следствие велось неправильно. Убедить людей в ошибочном мнении  не представлялось возможным. В период такого противостояния с властью все находящиеся в толпе становились следователями, прокурорами и судьями.
На стыке улиц Комсомольской и Володарского в построенном немцами во время оккупации особняке размещался районный Суд. Зал заседаний мог вместить человек сорок, не более, а желающих присутствовать на процессе было бесконечно много. С началом судебного процесса возле здания суда собралось большое количество зевак, которые не уместились в зале. Толпа бурлила, требуя перевести процесс в городской Дом культуры. Власти заявили, что это не спектакль и судебное заседание будет происходить там, где положено, т.е. в здании суда. Страсти накалялись из-за несогласия наиболее активных «знатоков». На второй день заседания кому-то из зрителей в зале показалось, что обвиняемому «подсуживают». Несколько истерических реплик злобных, недоверчивых, предвзятых, агрессивно настроенных людей спровоцировали начало безобразий вокруг здания. Люди возмущённо стали выкрикивать неприличные слова в адрес суда и властей. Работники милиции никого за это не задерживали и вели себя безучастно в надежде на благополучный исход всей этой истории. Завершался рабочий день. Освободившиеся после работы люди, естественно, вскоре оказались возле суда, стоящего на перекрёстке двух многолюдных улиц по которым они возвращались с работы. Нужно было предвидеть такую ситуацию, при которой не  каждый  после работы торопится домой. Кто-то может позволить себе постоять в толпе, возмущаться, а потом, в накале страстей принять участие и в более решительных протестных проявлениях. Такой вариант развития событий предвидел начальник отдела внутренних дел и был готов на решительное пресечение правонарушений в их начальных проявлениях, но его инициативу не поддержали,  ни первый секретарь РК КПБ, ни председатель горисполкома.
В этот день проводилось «плановое» заседание бюро райкома по каким-то решениям очередного пленума и так называемое «персональное дело». По сути, разбирались какие-то бытовые дрязги, одного коммуниста попавшего на разборки по причине любовных похождений с чужой женой. Любое заседание «Бюро райкома» - это театр одного актёра в роли которого задействован Первый секретарь, а остальные секретари, члены бюро и приглашённые – массовка поддерживающая согласием любые самые неприглядные роли этого актёра. Так вот, спектакль вступал в самую интересную часть – персональное дело. Невысокий лысенький человек, «дело» которого рассматривалось, сидел и ждал, когда же  его исключат из партии и оставят в покое. Ему было непонятно, почему партия берёт на себя заботу контролировать его любовные увлечения, а он должен оправдываться перед этими самодовольными людьми, изображающими из себя праведников, которые при возможности допускали такие же похождения, только их действия никто не имел права обсуждать. Он с полным равнодушием слушал высокоморальное словоблудие партийной инквизиции клеймившей его позором и на заключительный вопрос, завершающий разборки:
– Как вы думаете вести себя в быту в дальнейшем?
– Как настоящий мужчина! Всегда буду с женщинами,  которые мне интересней, чем  ваша партия! Выключайте меня быстрее, а то меня ждут, а я здесь теряю время. Монолог обсуждаемого обескуражил присутствующих своей откровенностью. «Первый», потерял дар речи, к сожалению ненадолго.
Вдруг в открывшуюся дверь, извинившись, вошёл начальник милиции и попросил его выслушать.
– Что у тебя за срочность такая? Дело горит что ли? – с иронией спросил первый секретарь.
Начальник милиции на иронию не отреагировал и стал излагать свои выводы:
– Обстановка очень тревожная. Численность толпы вокруг суда нарастает. Люди идут с работы, останавливаются, бурно обсуждают события, присоединяются к тем, кто задаёт тон. Нужно принимать меры, пока не поздно. С наступлением темноты толпа будет неуправляема и может привести к самым непредсказуемым событиям, в том числе к поджогу.
– Не нужно паники! С наступлением темноты люди разойдутся по домам и на этом всё закончится! Что они могут сделать? Проорут свои обиды, покурят, поматерятся и всё, делать там больше нечего.
– Позвольте с вами не согласиться – продолжал начальник милиции. – Обстановка очень напряжённая, взрывоопасная! Нужно кому-то из руководителей подойти к людям, поговорить, или разрешить силами милиции принять немедленные меры пресечения противоправного поведения некоторых граждан.
– Ты кто? Начальник отдела внутренних дел исполкома. А он - председатель исполкома – кивнув на седого мужчину,  сказал «Первый».
 - Так вот, он, твой начальник, сидит спокойно, а ты суетишься! Соблюдай субординацию! Никаких действий! Хочешь, что бы нам сверху надавали по шапке? Я свяжусь со столицей, а там видно будет – завершил разговор  «Первый» и показал рукой на дверь.
Начальник милиции по тревоге собрал всех своих работников, по своим каналам связался с областным управлением МВД и попросил прислать подмогу. Картина менялась в считанные минуты. Толпа гудела. Зазвенели разбитые булыжниками оконные стёкла. Какой-то военный попытался образумить толпу но, нашёлся «народный мститель», который ударил его по лицу. На защиту офицера никто не  вступился. Толпа требовала выдать подсудимого для расправы. Судебное заседание заранее было прервано, но подсудимого невозможно было вывести из здания к спецмашине для транспортировки в камеру предварительного заключения. Конвой несколько раз пытался это сделать, но безуспешно. Стали поступать дополнительные милицейские силы из близлежащих районов. Из столицы в срочном порядке были доставлены более трёхсот военнослужащих внутренних войск. Здание оцепили и попытались разгневанных людей оттеснить силами милиции и военнослужащих, но безуспешно. В солдатиков полетели камни и бутылки. И вот, проявились первые попытки поджога. Сначала этого не удавалось сделать, но попытки продолжались. С воем сирен прибыли пожарные автомашины. Люди препятствовали их подъезду – бросали камни в кабины водителей, повреждали механизмы, прокалывали колёса.
В это время, в создавшейся сумятице конвой, смог обмануть толпу, бросив дымовую шашку, и моментально вывел заключённого к машине. Водитель не растерялся, и смело повёл автомобиль в преграждающую дорогу толпу, не обращая внимания на бросавшихся под колёса разъярённых людей. Почувствовав решительность водителя,  хулиганы тут же отскакивали в стороны, чтобы не попасть под  «автозак» и не смогли воспрепятствовать ходу машины. Автомобиль выскочил на дорогу с разбитыми окнами кабины с проколотыми шинами и, не останавливаясь, проследовал за пределы опасной зоны. В толпе не поняли, что заключённого вывезли, и по-прежнему требовали самосуд над ним. В окна здания суда полетели бутылки с бензином,  и пламя вырвалось наружу, но внутри оставались люди – судья и работники милиции. Путь к выходу был перекрыт сначала протестующими людьми, а потом пламенем. Заблокированные в здании работники милиции спасались как могли пробираясь через пламя, выпрыгивая из окон, но судья Алексеева, находящаяся на втором этаже выбраться из здания не смогла. Она, пытаясь сохранить судебную документацию, не покинула служебное помещение и, получив отравление угарным газом в задымлённом помещении, потеряв возможность выбраться из пылающего здания, так и погибла в огне.
Пожарные расчёты не могли успешно работать. Разъярённые люди, потеряв человечье обличье, разбивали стёкла в пожарных машинах, перерезали шланги, бросали камни в пожарников. Деревянное здание от бутылок с бензином заброшенных в окна в считанные минуты было объято сплошным пламенем. Потушить его было невозможно…
Некоторые люди с болью, со слезами на глазах воспринимали случившееся, но многочисленные «праздные» зрители на отдалении посматривали на полыхающее здание, равнодушно воспринимали бандитские действия  относительно милиции, пожарников, страдания травмированных камнями солдат. Каждый камень,  брошенный из толпы в сразу же попадал в солдат стоящих в оцеплении, или после того, как скатывался с крутой крыши здания. Ни у одного из военнослужащих не было касок.
В это время, в здании райкома при выключенном освещении у телефона  находились  первый секретарь райкома с председателем горисполкома. Затаились в безопасном помещении и два других секретаря райкома. Их не беспокоили судьбы пострадавших людей, они, в ответственный момент, который давал шанс проявить свою преданность партии, делу, и просто быть ответственными людьми проявили трусость, низость и бездарность как руководители  ответственные за людей  и общественный порядок в городе. Чрезвычайное происшествие грозило личному благополучию каждого из них, а именно, карьерному росту успешных в этом смысле людей. Сейчас их  мысли усиленно прорабатывали варианты ухода от ответственности с сохранением достигнутых должностей и опасались, что разъярённые люди, натешившись временной безнаказанностью учинённых безобразий, ринутся к райкому и устроят такой же погром. Чтобы быть в курсе дел в райком, к первому секретарю и председателю исполкома периодически подходили с информацией доверенные лица из КГБ, осведомители, партийные активисты, военные. Они был в курсе всех событий до мелочей, а так же, видели трусливое поведение первых лиц города, но об этом молчали. Это молчание - была критика, без критикуемого.
Финал событий был плачевен. К утру на месте суда остались дымящие остатки фундамента выгоревшего дотла здания. Наступившая вдруг тишина волновала людей, которые молча, останавливались у пепелища и пугливо озираясь торопливо уходили, не вымолвив слова. На близлежащих улицах стояли крытые брезентовыми тентами армейские грузовики с находящимися там военнослужащими. Местные власти, пустив слух, что это была тонко спланированная вражеская провокация, опасались, что якобы, провокация может повториться и в связи с этим нужно войсками укрепить позиции города. Сотни солдат в грузовиках томились несколько суток. Естественно никто не начинал никаких провокаций,  и надуманные опасения не подтвердились.
В старинном  здании, где до революции находился «постоялый двор, размещался районный отдел милиции. На следующий день все комнаты были заполнены прибывшими из Минска и Москвы следственными работниками МВД и КГБ. Следственной группе было предписано работать в круглосуточном режиме. В распоряжении следователей находились неизвестно откуда появившиеся тысячи фотографий людей находящихся в районе суда в разное время, вплоть до трагического финала. Съёмки велись с разных точек и снимки практически запечатлели почти всех присутствующих. Некоторые кадры были явно обличительными. На фотографиях было видно, кто грозил кулаком, кто бросал камни,  а кто-то с перекошенной от злобы физиономией выкрикивал непристойности. Некоторые фотографии, предъявляемые на опознание свидетелям, уже имели чёрные метки цифрами, с расшифровкой данных на обороте. Никто не мог предположить, что следствие было обеспечено такими важными материалами. Каждый из свидетелей с опаской разглядывал фотодокументы, опасаясь в толпе увидеть себя в неприглядной форме. В бригаде следователей находился  подполковник Борзов, в гражданской одежде. Он сверлил глазами каждого опрашиваемого по делу, но вопросов не задавал, только слушал, о чем спрашивали другие. Его не интересовали обычные хулиганы, бандиты и прочая уголовщина. Ему нужны были шпионы, диверсанты и идеологические враги, осуществляющие «политические» провокации на которых было решено списать вину. Перебирая фотографии оперативной съёмки, он обратил внимание на человека,  которого в городе,  кажется, никогда не видел. Это показалось ему странным. По долгу службы он знал в лицо почти каждого жителя нашего небольшого городка, а этого не знал. Поэтому уже успел его задержать, чтобы проверить подозрительную личность. Фундамент суда ещё не успел остыть от пожара, а Мейлах уже сидел в тесном, мрачном помещении с маленьким окошком в массивной обитой жестью двери. Он не мог понять, за что его устроили в казённое помещение. Ничего такого, заслуживающего наказания он не совершал. Вышел из автобуса, посмотрел на орущую толпу, на суд и быстрее удалился. Он чувствовал, что там могут находиться только любопытные дураки и выпившие. Умные  евреи, в таком случае сидят дома, пьют чай,  по «Голосу Америки» и «Радиостанции Би Би Си» узнают, что делается у них в городе. Но, как говорится, и у старухи, запор чередуется с разрухой! Если бы он знал, что с началом беспорядков около суда транспортное сообщение находилось под контролем и все приезжие тоже, разве он пошёл бы на это зрелище? Чужих не пускали и не выпускали из города без проверки, вот Борзов и принял срочные меры для задержания неизвестного мужчины, в надежде, что он причастен к свершённой провокации, организовав её заранее, а теперь приехал своими глазами убедиться в успешном осуществлении «операции». Борзову нужна была дополнительная звёздочка на погонах, а полковничье звание в их службе достаётся или по родственным связям, или за усердную службу. Борзовых много, шпионов мало, на каждого не наберёшься. Поскольку родословная Борзова была, как у беспородного Шарика, то ясное дело – нужно работать и работать до потери пульса перелопачивая компромат на все подозрительные личности, чтобы найти подходящую.