Свекровь

     Всё-таки случилось то, чего Вера Ивановна со страхом ждала. Это она поняла, как только вошла в свою квартиру. Стоял незнакомый густой приторно-сладковатый запах духов. Бегло оглядев прихожую, увидела тонкий длинный шарф оливкового цвета, свисающий чулком с  вешалки до пола. Рядом жёваным комочком висела белая курточка. Под вешалкой, высунув языки и раскинув по сторонам ярко-красные шнурки, косолапо стояли белые высокие женские ботиночки. В душу Веры Ивановны бесцеремонно вторглась паника, а в сердце - препротивное ёканье, она поняла - сын привёл девушку. Глянула на себя в зеркало, вздохнула и коротко выдохнула. Нацепила на лицо маску холодно-лицемерного спокойствия, которое, как ни странно, действительно внесло в душу некоторое равновесие, и, осенив себя мысленно крестным знамением, распахнула дверь в комнату.

    Её Славик, её сынуля сидел на диване, вытянув ноги на полкомнаты, и бережно обнимал  щупленькую девицу. Собственно,  её  сразу было и не разглядеть, ибо под его рукой та почти вся и скрывалась. Вера Ивановна, едва углядев одуванчик светлых волос, из которого остренько торчал носик, блестели пуговицы глаз и розовел ротик, мгновенно для себя решила: "Эта пигалица, эта моль недостойна сынули!" 
С выражением лица –  таких девиц в базарный день пять рублей пучок, прошла мимо дивана, бросив на ходу вежливо-сухое: «Добрый вечер».  Резко остановилась, услышав за спиной звучный, низковатый голос девицы:
 - Здрасте, Вера Ивановна.
Оставив равнодушными глаза, улыбаясь уголками губ, с готовым вопросом на языке – разве мы знакомы, повернулась и наткнулась на насмешливо-ироничный взгляд сына.   
 
    Переодевшись у себя в комнате, Вера Ивановна прошествовала на кухню, предусмотрительно оставив дверь полуоткрытой. Но из комнаты доносились лишь отдельные ничего не значащие слова и смех. Приготовила чай, нарезала сыр, колбасу, расставила на столе и позвала только сына, мол, ничего знать - не знаю, мне её не представляли.

    Славик тотчас же появился, таща за собой девицу. «Мам, это  Катя! Кать, это мама», - и оба угнездились за столом. Старательно не глядя на них, Вера Ивановна заносчиво с ехидцей поинтересовалась, умышленно сделав ударение на последнем слове: «И что? Я обязана знать  её?»  Вместо ответа Славик засмеялся: «Мам, ты прелесть!».
    Вера Ивановна чувствовала раздражение и гнев.  «Неужели вот это невзрачное существо любит её сын? Что тут любить? Нет, скорее всего -  очередная подруга. Стоп! Раньше он подруг с ней не знакомил и вообще в дом не приводил. А на её вопросы о девушках отшучивался, мол, как только влюблюсь, так и представлю».
    Вера Ивановна искоса глядя на девицу, рассуждала про себя: «Белобрысая. Брови с ресницами чуть темнее волос. Ссссподи, подкрасилась бы хоть. А духи-то, духи-то приторные какие. Девушка ландышем должна пахнуть. А что на ней надето-то? Чего-то аляповатое, безвкусица невозможная! Он что, с ума спятил? Чёлку бы хоть подровняла, ишь, в глаза лезет, и не надоело поправлять без конца?»

    Катя наползающую чёлку действительно  часто поправляла, и Вера Ивановна не могла не отметить красивые пальцы Кати с ухоженными ноготками. Но ей не хотелось этого замечать, и она с упорством выискивала новые пунктики для раздражения. "Носик буратинкин, ротик маловат, губки ватрушечками, глаза вообще непонятного цвета». И опять Вера Ивановна не хотела видеть ни красивых  серых глаз, ни Катиного курносого носика. Из созерцания её вывел оклик Славика:
 - Мам, пойду провожу Катю, ага?
 - Недолго, чтоб! – крикнула уже вслед.
Катя на пороге задержалась:
 - Вера Ивановна, хорошо у вас. Я рада, что мы познакомились!

   Лучше бы она ничего не говорила. Вот молча бы растворилась в проёме двери, и всё. Тогда Вера Ивановна не увидела бы ещё раз синих лосин из-под коротенькой джинсовой юбчонки, оранжевого свитерка. А главное… главное – на шее девицы болтающуюся резинку с разноцветными пушистыми перчатками на концах: одну фиолетовую, другую синюю. Вера Ивановна задохнулась от возмущения:
 - Она… она рада! Наглость какая, она рада!  Ну, сынуля, приди только домой, приди вот только!
   
    Вера Ивановна придумывала слова, какими она «откроет Славику глаза». И с ужасом понимала, что не находятся те слова, что выразили бы её материнское смятение. Выходила на балкон, смотрела вниз, но кроме прыгающего по асфальту дождика да убегающих пунктирами огней вдоль тротуара,ничего не видела. Наконец, утомилась, ушла на кухню пить чай. Пила маленькими глоточками, чтобы успокоиться и растянуть время, хотела дождаться сына.

    Она встрепенулась, но удержалась, чтобы не выбежать навстречу сыну. Славик заглянул на кухню, шумно допил чай из чашки, косясь на мать. И вышел бы, но Вера Ивановна его остановила:
 - Нет, ты мне всё-таки ответь. Кругом столько девушек! Чернобровых, с косами, с ногами…
Её тираду прервал Славик:
 - Чернооких, толстощёких, в теле…
Вера Ивановна взорвалась:
 - Да, если тебе угодно, и в теле! Рожать придётся! А как твоя бледная белобрысая девица с тонюсенькими ножками и с разноцветными перчатками родит?
  Сын строгим взглядом упёрся в мать. Ох, как знаком ей этот взгляд, так смотрел отец Славика, когда очень огорчался и злился на неё. Малодушно отвела взгляд, вся превратилась в слух, ожидая ответа.
Сын оправдал ожидание:
 - Я  выкупаю Катю в зелёнке и куплю ей рыжий парик. Ага? – пока она соображала, что он такое сказал, договорил. – Мне отец рассказывал, что ты была очень худенькой. Он врал?
Через паузу:
 - А рожать будет, как и все. Другого способа не изобрели. – и под занавес. - А перчатки-то причём, они очень даже симпатичные.
Вера Ивановна округлила глаза:
 - Перчатки? Ка… какие перчатки?
 - Разноцветные! – Донеслось до неё уже из комнаты сына.

    Легла, не раздеваясь, на кровать под одеяло, хотя давно поняла - сегодня не уснёт. Она злилась на себя, что так и не нашла нужных доводов и не открыла Славику глаза. Вертелась с боку набок, думая свою горькую думу: "Явиться в дом будущей свекрови, как разноцветный петрушка! Я в своё время скромненько так приоделась: платьице до колен, фасончик трапецией, фигурку только угадать можно было. На голове начёс убрала, даром, что модно тогда было. Ох, и тряслась же! А будущая свекровь оглядела с ног до головы, задержала взгляд на груди, вернее на её отсутствии, и, поджимая губы, спросила: «Что, плохо кушаешь?» Потом за столом следила, что бы на моей тарелке еда горкой лежала. И всё болезно так вздыхала. До сих пор помню, словно вчера было.
   А эта - как светофор! А чего тощая-то такая? А хитрющая, так зыркает по сторонам. Как же, на готовенькое-то - плохо ли.
   Я, бывало, сколько слёз выплакала - всё не так, всё не эдак. Чего бы ни делала, свекровь рядом, как сыч. Брякну невзначай - и тут же окрик. Чего, мол, не своё, дак, и не жалко? А Славик народился? И держу-то не так, и кормлю-то не так.
   А эта ребёночка-то не удержит, если вообще он у неё умудрится народиться, плечики узенькие, ручки маленькие, шейка тонюсенькая. И за что только мне такое. Неужели Славик не видит? Неужели о такой девушке для него я мечтала?
 А эта, поди, мечтает, как здесь хозяйничать будет. А вот и фигушки! В комнате Славика только кровать и уберётся, и то, если кушетку да стол вынести. Посмотрим, как разбежится. Я в своё время помучилась,пусть и она узнает.
   Помню, как я пыталась со свекровью поменяться комнатами, её-то на десять метров больше была. Всю жизнь мне потом вспоминала, как я её задумала из квартиры выжить.  А нам ох и тесно же было! Как только Славик ножкой пошёл, места совершенно не было. К себе свекровь не пускала, причины находила: то подруги, то голова болит, то уборку затеяла.
  А эта готовить-то умеет ли? Ох, Славик! Ну, для него-то всегда сладкий кусочек найду да втихую суну. Надо будет полки в холодильнике поделить. Жаль, что второй не уберётся".

   Вера Ивановна усиленно вызывала образ Кати. И что странно, образ получался в целом ничего: ну худющая, ну белобрысая. Неожиданно для себя улыбнулась, вспомнив, что Славик обещал выкупать девицу в зелёнке и купить ей парик. Глупый ребёнок! Причём тут парик? Ты попробуй представить Катю в свадебном платье. Она прекрасно эту картинку видит, шёлк и кружева на вешалке. Разве что воланов да оборок ворох понашивать в нужных местах. Я не такая была, попышнее, и то свекровь уколола. Стою в свадебном, нежностью млею к мужу молодому, а она тут как тут. Чего-то невеста, говорит, постная вся получилась - и лицом, и телом. Рейтузы, мол, надела бы хоть, да ватки б в лифчик подложила бы что ли.

   Вера Ивановна усиленно гнала сон. Она не чувствовала удовлетворения от глумления над Катиным образом. Ей хотелось вновь и вновь находить у неё  изъяны, снова и снова придумывать нелицеприятные сравнения. Но усталость взяла своё, и она уснула.

***** Перед ней узкой полоской  рельсы. Она бежит по ним, ощущая спиной опасность. Слышит всё нарастающий шум. Понимает – надо спрятаться. Оглядывает пространство вокруг себя, замечает, что рельсов нет, а перед ней длинный коридор. Кинулась по нему. По сторонам открытые комнаты видит боковым зрением, там люди, машут руками, что-то кричат.  Бежит, бежит, бежит по коридору, пока не понимает, что это лабиринт. Всё... Холодеет она, ей не выбраться. Страх…  А как же Славик? Как же он без неё? Должен быть выход! Где выход? Где же выход?!

   Вера Ивановна стряхнула остатки сна.
 - Приснится же такое! Выход искала. Надо же! Выход… - Внутреннее беспокойство явно мешало что-то вспомнить.
И вспомнила… Вспомнила собственное горькое чувство, когда поняла, что не по душе матери своего любимого. Та благоволила к её подруге. А подруга была красавицей, смотрела дерзко, поступала смело. Бровью поведёт, а парни вокруг так и вьются. И её любимый засматривался. Вот тогда выход искала: юбочку повыше, губки поярче, каблучок потоньше.
 Нет, понимает Вера Ивановна, не то вспомнилось.

  Лес. Она с подружками по ягоды пришла. Ягодка за ягодкой, да и заблудилась. Аукается, а не слышат подружки, лес шумит, скрипит, охает. Кружила-кружила по лесу, покуда не поняла, что напрасно всё, выхода не найти. Сумерки спустились, под каждым кустом тени-чудища затаились, а она одна одинёшенька под берёзой сидит и слёзы льёт. И так ей милы да любы все сделались. И подружка коварная, и соседский дед, что пиликал на гармошке – спать не давал, и даже свекровь будущая. И поняла тогда  она, что есть выход, вот только выбраться из леса надо. Поднялась решительно и пошла, куда взгляд указал. Вскоре услышала, что кличут её подружки.
   Вечером другого дня пришла с любимым в дом его, мать навстречу вышла. Смотрит насторожённо.
   Улыбнулась приветливо будущей свекрови, всей душой улыбнулась. А у той слеза набежала, закивала радостно, шагнула назад – проходи гостьюшка.

   Спохватилась Вера Ивановна, уже день-деньской, а она всё нежится.

    На столе записка белела: «Мы с Катей в зоопарке, к обеду придём, поговорить надо». Ну что же, поговорим, уже догадалась о чём.
   Ближе к полудню услышала, как повернулся в замке ключ, затем приглушённые смешки, возню, и в дверях комнаты появилась Катя в объятиях Славика. В глазах всё сразу: вопрос, страх, ожидание и… радость.

   Просветлела лицом Вера Ивановна, шагнула внутрь комнаты – проходи гостьюшка, рады тебе.