И горбушку, и горбушу пополам

                - Как ты можешь трескать  с таким удовольствием эту синюю картошку! - удивлялись девчонки, глядя  как я наворачиваю за себя и за того парня (а, вернее, за ту девчонку), баланду, приготовленную на матросском госпитальном камбузе. – Вот возьми оладушки покушай,  или рыбки домашнего посола!
                Но я, орудуя ложкой, отрицательно мотала головой. У беременных вкус извращен, поэтому эта темная, остывшая размазня (камбуз находился на другой стороне городка, и бидон с «горячим» пешком доставляли два матроса), с кусочками черной, со странноватым запахом, тушенки (из стратегических запасов времен гражданской войны), для меня казалась вкуснее нектара.
                Стол стоял посередине палаты. В обед и в ужин все доставали принесенные передачи, накрывали  «поляну», и усаживались вместе за стол. Нам, беременным, старались подсунуть, что повкуснее. Тем более, трепетно относились ко мне, поскольку, у меня муж «по карасевке» не вылезал из прочного корпуса. Даже когда лодка не была в морях, на берег его отпускали крайне редко. А подруг у меня до поры до времени не было. До той поры, пока не выписалась первая партия «абортичек». Потом же, что меня трогало до слез, мои бывшие «сопалатницы», с которыми мы были знакомы меньше суток, таскали  мне баночки с домашними бульонами, котлеты и пирожки.
             (Я не знаю,  с каких времен это повелось, но в городке, даже  в  самые тяжелые времена,  когда не платили по полгода денег, а прилавки продуктовых магазинов стояли девственно чистые, делились последним. Когда в подъезде у кого-то была луковица,  а у кого-то три картошины или какая-нибудь крупа, суп варили в трех, а то и в четырех квартирах.)
             - Ешь, ешь, - приговаривала Ленка, стоя над душей, и запихивая в меня какой-нибудь клюквенный пирог. -  Это для ребенка полезно! Чего тебе завтра принести? Твой-то, опять в морях. Ой, когда у меня Серега первый раз в море ушел после моего приезда, со мной такая история произошла! Слушай!
              (Смотри байку «Заозерская Солоха»)
              Услышав эту историю,  лежавшая на соседней койке красавица Танечка презрительно поджала губки. Неделю назад она поступила в отделение по «скорой», с приступом  острого аднексита. Но,  морщась от боли,  она каждый день намывала голову, старательно наносила макияж, и к вечеру, поменяв страшный больничный халат на  коротенький домашний,   готовилась принимать посетителей.
        -  Смирнова, к тебе пришли!- сразу после ужина раздавался голос дежурной медсестрички.
        - Муж? - спрашивали мы в первые дни, глядя, как Танечка, с блестящими глазами, прихорашивается перед зеркалом
         Таня смотрела на часы.
        - Не-а! Друг мужа.
        Едва она забегала в палату,пошептавшись в укромном уголке с "другом семьи", как ее вновь вызывали на выход. Таня спешно расчесывала длинные шелковистые волосы.
         - Муж?
         - Ага. Муж. Моей подруги. - подкрашивала она пухлые губки.
         Ее собственный муж появлялся строго по расписанию. Ни разу за две недели его курс не пересекся с курсом Танюшкиных приятелей. Иногда они расходились с разницей в пару минуту. Танечка при этом соблюдала спартанское спокойствие.
(продолжение следует)