Гл. 7 Про воровство в России

   7. Про воровство в России

Вся история Московского царства – это бесконечное «перемешивание людишек», не могущих объединиться против самовластья царя в единую силу, то ли по причине обожествления его власти, то ли в силу врожденного холопства, оставаясь рабами, жаждущими лишь личной близости к трону.
Для русских служилых оскорблением было не личное оскорбление чести дворянина, но понижение социального статуса их рода. Если они боролись за привилегии, то не помышляли о привилегиях для своего сословия, но лишь о личной выгоде для себя и своих ближайших родственников. Оставаясь разобщены, они оставались недовольны не самой властью, но  своим местом в ней, т.е. наличием или отсутствием для себя тех или иных привилегий. Каждый новый фаворит норовил, прежде всего, скинуть предыдущего, более сильного соперника, чтобы после повторить его судьбу, будучи скинут новым избранником капризной фортуны.
Так было с Бурхардом Христофором Минихом, который после смерти Анны Иоанновны устроил заговор против ее фаворита и тогдашнего регента при наследнике престола Эрнста Иоганна Бирона, арестовав последнего прямо в постели. Он сделал это с согласия тогдашней правительницы Анны Леопольдовны (вскоре свергнутой внебрачной дочерью Петра Елизаветой). Миних хотел занять место первого министра и стать генералиссимусом, однако, Императрица передала этот чин своему супругу – принцу Антону Ульриху Брауншвйгскому (который после свержения жены последовал за ней в ссылку в Холмогоры, где провел 30 лет вплоть до своей кончины). После дворцового переворота Елизаветы Петровны, который, наверно, вряд ли был бы возможен при регенте Бироне, Миних вместе с другими сподвижниками Анны Леопольдовны был приговорен к повешенью, которое было заменено ему  ссылкой в Сибирь. Где-то на почтовой станции между Сибирью и Ярославлем они встретились – два ловца удачи – Миних и Бирон, арестовывавший и арестованный.  Первый ехал в Пелымь, второй - в Ярославль. В Петербурге теперь заправляли другие фавориты.
В этой разобщенности интересов знати (позволявшей Самодержавию всегда легко расправляться с недовольными), и состоит особенность российского дворянства, которое, протестовало не против самой существующей самодержавной системы власти, ее неограниченной ничем спесью и деспотией, но против своего личного места в ней. Русская холопствующая знать была не в состоянии объединиться в интересах своего сословия, как это делало западное дворянство, выступавшее за сословные привилегии против власти короля, т.к. каждый русский вельможа, будучи в душе рабом, сам мечтал стать главным рабовладельцем. Конец Самодержавия, к которому привела уродливая властная вертикаль, созданная Петром в Российской империи, был ужасен: оно закончилось, как известно, революцией, падением церкви, 200 лет шедшей в фарватере самодержавной политики, и последовавшей затем гражданской войной, окончательно расколовшей русское общество.
Таким образом, сознание у русских аристократов не было сословным, которое позволило бы им организоваться в самостоятельную политическую силу, но родовым, мало отличным от общинно-родового мировоззрения крепостного мужика, что подвигало аристократические фамилии, враждуя друг с другом, заниматься местничеством, т.е. плести бесконечные интриги, подсиживая и, по возможности, разоряя друг друга.
Вот что мы читаем о различии знати и ее холопов у Герцена, знавшего эту жизнь не понаслышке, выросшем в богатейшем дворянском доме:
«Разница между дворянами и дворовыми так же мала, как между их названиями». «Мы редко лучше черни, но выражаемся мягче, ловчее скрываем эгоизм и страсти; наши желания не так грубы и не так явны от легкости удовлетворения, от привычки не сдерживаться, мы просто богаче, сытее и вследствие этого взыскательнее. Когда граф Альмавива исчислил севильскому цирюльнику качества, которые он требует от слуги, Фигаро, заметил, вздыхая: "Если слуге надобно иметь все эти достоинства, много ли найдется господ, годных быть лакеями?"
Разврат в России вообще не глубок, он больше дик и сален, шумен и груб, растрепан и бесстыден, чем глубок, Духовенство, запершись дома, пьянствует и обжирается с купечеством. Дворянство пьянствует на белом свете, играет напропалую в карты, дерется с слугами, развратничает с горничными, ведет дурно свои дела и еще хуже - семейную жизнь. Чиновники делают то же, но грязнее, да, сверх того, подличают перед начальниками и воруют по мелочи. Дворяне, собственно, меньше воруют, они открыто берут чужое, впрочем, где случится, похулы на руку не кладут.
Все эти милые слабости встречаются в форме еще грубейшей у чиновников, стоящих за четырнадцатым классом, у крестьян, принадлежащих не царю, а помещикам. Но чем они хуже других как сословие - я не знаю». (Герцен А.И. «Былое и думы», ч. I,  гл.2).
Вот несколько, выражений и эпитетов к себе самим, взятых наугад из переписки XVIII века, употребляемыми авторами, являющимися знатнейшими вельможами своего времени: «рабски благодарю», «с раболепственной несказанной радостью узнала», «всенижайший раб», «сиятельно пожалуйте, уведомьте», «покорная услужница», «а на сем тебе твой холопишко  Ивашко челом бьет...», и т.д. Корень «раб» в большинстве титулов, которыми награждают себя пишущие, довольно выпукло характеризует общественный климат и психологию, царившие в тогдашнем обществе (мало, в чем отличный, впрочем, от сегодняшнего). Это общество не знает других отношений между людьми,  кроме связки: господин - холоп.

* * *
Рассуждая о поголовном воровстве в России, обратим взоры через океан к США.
Триста лет назад на ее землю вступили негры – закованные в цепи рабы, вывезенные из Африки, которые долгие годы были предметом купли-продажи.
После гражданской войны Севера и Юга 1861-1865 годов их формально освободили, но и через 100 лет они оставались пораженным в правах слоем населения, не имеющим права занимать офицерские должности в армии, ходить с белыми в одни школы, кафе, ездить в одном трамвае, сидеть на одной скамейке и т.д. Теперь им все это уже можно. 50 лет назад их полностью уровняли с белыми в правах, правда, сделали это одновременно с началом движения в защиту  животных, т.е. их реабилитировали в правах одновременно с кошками и собаками, что должно быть, наверное, для негров особенно обидно. Сейчас против человека, уличенного в жестком обращении со своей кошкой, в какой-нибудь западноевропейской стране поднимется не меньше народу, чем встало на защиту негров в начале 60-х годов прошлого века в США.
Но дамоклов меч прошлых столетий рабства  продолжает висеть над негритянским населением США, или как сейчас говорят, афроамериканцами, - слишком долго слово нигер звучало, как ругательство, означающее человека второго сорта. Сейчас в стране «равных возможностей» это самая проблемная, социально-неблагополучная группа населения, не нашедшая себя в обществе, дающая до 80% преступлений, совершаемых в стране. Казалось бы, формально узаконив их в правах с белыми, можно было бы ожидать, что они наконец-то заживут полноценной жизнью, заняв свое достойное место в современном обществе, - жизнью, которой до этого не могли жить, в силу своего социального положения. Но груз веков дискриминации довлеет над американским обществом. Вчерашние рабы не могут стать в одночасье свободными, сохраняя вековую рабскую психологию и обычаи, с нею связанные. Не имея опыта свободной жизни, они, естественно, воспринимают свободу, как вседозволенность. Без внутренней культуры, которую вытравляли из негров на протяжении веков, отсутствие внешнего гнета раскрепощает в них самые дурные инстинкты. Среди них множество семейных династий, уже много поколений живущих на иждивенческие пособия не желающих работать и ведущих асоциальный образ жизни.
А теперь вернемся назад в Россию. Все сказанное сейчас о неграх можно сказать и о русских крепостных.
Каких-то 150 лет назад русских людей также продавали и покупали, как и чернокожих рабов на Миссисипи. В этом опять-таки проявляется особенность русского менталитета. Если белые по отношению к черным рабам были все-таки колонизаторами, т.е. завоевателями, полонившими своих вассалов, то русские со всей их истовой приверженностью к вере Христовой спокойно покупали – продавали своих же соотечественников, т.е. братьев по вере, языку и культуре, и это тем более странно, что никто, не исключая и Церковь, не видел в этом ничего странного и вопиющего. Вспоминается известное: «Стамбул – город контрастов» – куда ему до России! Вообще, не совсем понятно, как связать повседневную жизнь в нашей стране, где веками покупали и продавали «подлый» народ, русских православных крестьян, с Христианством? Ведь как назвать тех, кто продавал и покупал «крещенную» собственность? Христопродавцами.
Но обратимся собственно к русским крепостным. У холопа, который был приравнен к вещи на пожизненный срок («крепостной в законе мертв»), и к барскому имуществу было родственное отношение. Как у вещи к вещи. Если мы кладем в карман собственного плаща часы, мы же не считаем, что плащ украл у нас эти часы. Таково же было и положение холопа, он был одушевленной вещью, но все же вещью. Потому-то многочисленная дворовая челядь и крала все, что плохо лежит, быть может, это воровством вовсе и не считая. В самом деле! Если холоп украл у барина вещь, то это воровство, а если барин украл у него возможность именоваться человеком, свободной личностью, то это освященная державой и церковью традиция! Холоп, должно быть, не чувствовал барские вещи чужими. Как, наверное, не чувствуют себя чужими по отношению друг к другу стоящие в комоде чашки и чайники.
Поэтому и воровать у хозяина, не будучи уличенным, не должно было считаться чем-то зазорным, такова была сама логика их положения. Не пойман - не вор, - вот рабская психология бесправного человека, воспитывающаяся в русском человеке веками его традиционного бесправия и нищеты. Ему не может быть стыдно, т.к. у раба нет чести и достоинства, т.е. не может быть по определению, ибо хозяин всегда может втоптать его в грязь, посадить, как собаку, на цепь, сделать с ним все, что заблагорассудится. В мемуарах Екатерины Великой, где она вспоминает о Москве 1750-го года, мы читаем:
«Предрасположение к деспотизму выращивается там лучше, чем в каком-либо другом обитаемом месте на земле; оно прививается с самого раннего возраста к детям, которые видят, с какой жестокостью их родители обращаются со своими слугами; ведь нет дома, в котором не было бы железных ошейников, цепей и разных других инструментов для пытки при малейшей провинности тех, кого природа поместила в этот несчастный класс, которому нельзя разбить цепи без преступления».
«Если посмеешь сказать, что они (крепостные – С.С.) такие же люди, как мы, и даже когда я сама это говорю, я рискую, что в меня станут бросать каменьями».
А вспоминая 1760-е года, она писала:
«Я думаю, не было и двадцати человек, которые по этому предмету (по вопросу крепостничества – С.С.) мыслили бы гуманно и как люди. А в 1750 году их, конечно, было еще меньше, и, я думаю, мало людей в России даже подозревали, что для слуг существовало другое состояние, кроме рабства».
Созданное Петром и усиленное Екатериной Великой, не смотря на все ее внутренние протесты, состояние крепостных отражено в проекте Уложения «О власти дворянской», в полной мере рисующего их рабское положение:
«Дворянство имеет над людьми и крестьяны своими, мужескаго и женскаго полу, и над именем их полную власть без изъятия, кроме отнятия живота и наказания кнутом и произведения над оными пыток. И для того волен всякий дворянин тех своих людей и крестьян продавать, и закладывать, в приданное и в рекруты отдавать и во всякие крепости укреплять, на волю и для прокормления на время, а вдов и девок для замужества за посторонних отпускать, из деревень в другия свои деревни… переводить и разным художествам и мастерствам обучать, мужскому полу жениться, и женскому полу замуж идтить позволять и, по изволению своему, во услужение, работы и посылки употреблять и всякия, кроме вышеписанных наказания чинить или для наказания в судебные правительства представлять, и, по рассуждению своему, прощение чинить и от того наказания свобождать».
Что же оставалось в положении крепостного, которое Петр сделал основной движущей силой своей модели русской жизни, что позволяло бы назвать его гражданином великой страны, а не домашней скотиной, обращенной в рабство завоевателями? Уроки татаро-монгольского ига не прошли для русских бесследно: пробыв 200 лет под игом, они не мыслили теперь себе жизни без ига, которое не могло утвердиться в русской жизни иначе, как в самой изуверской, лютой форме обращения с невольниками, которое  покрывал невиданный нигде более порядок душевладения на Руси, установленный со времен укрепления Московского царства и многократно усиленный Петром.
Спустя 100 лет после сокрушительного разгрома России в Крымской компании  С.Ю. Витте обронил следующую реплику: "Крымская война открыла глаза наиболее зрячим.  Россия не может быть сильна при режиме, покоящемся на рабстве". Рабство, как в сельском хозяйстве, так и в промышленности, на которые делал ставку Петр в своей модели экономики доказали полную неэффективность, на столетия затормозив развитие страны. Сельское хозяйство при помощи Столыпинских реформ только начинало поднимать голову, когда на него обрушился 1917 год, после которого оно так и не смогло подняться с колен по сей день. Русская - советская промышленность также не преуспела: она то уходила в Сталинский прорыв, то буксовала в Брежневском застое, сейчас же она тихо спит мертвым сном, не тревожа западных производителей своей конкурентоспособной продукцией.
* * *
 Таким образом, русского холопа можно было только наказать, как провинившуюся скотину, свинью или корову, полезшую на грядки, которая в силу своего невежества, призывов к совести не понимает.
Похожие мысли мы встречаем и у Герцена в «Былое и думах»:
 «Не надо говорить холопу, что и дома можно пить чай. Дома ему все, каждая мелочь напоминает, что он раб, тогда, как в трактире он хозяин, он может заказать себе чаю, и на миг забыть свое рабское положение. …Они и воруют оттого что чувствуют к хозяйским вещам в какой-то степени сродство».
Посткрепостные, т.е. освобожденные в 1861-м году крестьяне, так и не стали полноправными членами общества никогда. Знаменитый указ Александра III «О кухаркиных детях» закрывал им дорогу в гимназии, оставляя доступной лишь в начальную школу. Во избежание пополнения «кухаркиными детьми» рядов революционных студентов, государство указывало им их место – неквалифицированный, низкооплачиваемый труд. Россию очередной раз «подморозили», лишив формально свободные низшие сословия прав, которыми владели высшие по праву рождения, т.к. бедность, на которую обрекались простолюдины, не имевшие права заниматься ничем, кроме черновой работы, не давала им возможности реализовывать в полном объеме, как сейчас сказали бы, «конституционные права», – на отдых, свободу перемещения, лечение и т.д.
Вообще, бедность и даже нищета, в которой оказались после 1861 г. многочисленные дворни русских помещиков, не получивших ремесла и не привыкших работать нигде, кроме барской усадьбы, мало способствовали сознанию свободы! Вот их описание, данное Л. Толстым в его «Детстве»:
«Когда мы пошли садиться, в передней приступила прощаться докучная дворня. Их "пожалуйте ручку-с", звучные поцелуи в плечико и запах сала от их голов возбудили во мне чувство, самое близкое к огорчению у людей раздражительных. Под влиянием этого чувства я чрезвычайно холодно поцеловал в чепец Наталью Савишну, когда она вся в слезах прощалась со мною».
Им оставалось либо нищенствовать, на многочисленных российских дорогах, либо подаваться в город, где за гроши наниматься в прислугу к мещанам, до того не имевших возможности держать слуг.
Мы, таким образом, живем среди белых «негров». При Сталине колхозное крепостное право возродилось в ещё более лютых формах, чем до 1861 г., лишив крестьян (теперь - колхозников) возможности покинуть колхоз, дав взамен право горбатиться на государственной пашне от зари до зари за мифические трудодни.  Хрущев дал колхозникам паспорта только в 1961 г. Российской, повсеместно рабской психологии меняться было не с чего: где нет свободного труда, а есть только средневековые отношения хозяина и раба (в несколько видоизмененном виде сохраненном и поныне), нет места и свободной личности. До Советской власти хозяевами были господа помещики и капиталисты, при советской власти – партработники в спайке с работниками внутренних органов, в постсоветские времена - триединый альянс: силовики, чиновники высшего звена, криминалитет. Чиновники эволюционировали из партработников, криминалитет у власти – явление вообще новое, свойственное лишь «возродившейся», постперестроечной России.  Ни в первом случае, ни во втором, ни в третьем случае простой народ, труженик свободным сословием не считался никогда. Поэтому стоит ли удивляться, что у нас несут везде все, что плохо лежит, будь то завод, строительство, лес или нефтяная вышка? Коррупционная составляющая только по государственным договорам в современной России по оценкам экспертов составляет 1 триллион рублей в год, а общий объем взяток – 8 триллионов рублей (по курсу 30 руб. за доллар).  Общество нищих есть общество рабов, и Россия десятый век никак не может усвоить эту простую истину. Отсюда и парадоксы русской жизни – столица России, где больше 50% населения живет ниже прожиточного минимума, находится по данным журнала «Форбс» на 1-м месте в мире по количеству долларовых миллиардеров – 79, против Нью-Йорка - только 55. Всеобщая нищета, являющаяся национальной традицией, при достаточно сытых временах в нулевые годы XXI столетия заставляет русских рвать рекорды в воровстве, ибо богатств в стране огромные залежи, а государство с гражданами привычно делиться не хочет, предпочитая приватный дележ национального достояния между особо приближенными. Вот и получаем непредсказуемый рост частной собственности у самых расторопных, нашедших входы во властные двери.
* * *
Впрочем, и барин в царской России мало, чем отличался внутренне от холопов. Если холоп, не будучи уличен, считал, что ворует по праву, то его барин, в свою очередь, Государев холоп, в глазах власти мало, чем отличный от своих крепостных, также всеми силами пытался возвыситься, топя конкурентов, дабы по праву приближенного также урвать от Государевой кормушки. Итак, в России помещики, владея холопами, сами были холопами пред очами Государя. Т.е. знать, владеющая крепостными, сама была холопствующей, и только Царь не преклонял колен ни пред кем, он был абсолютным, самодостаточным властителем над всеми землями России, т.е. над имуществом и душами своих подданных. И последние 500 лет со времен укрепления Московского царства считается, что лучшего порядка вещей на Руси нет и быть не может.
 С царской властью в России прослеживается определенная аналогия из древнего мира. Такой же неограниченной полнотой власти обладал древнеегипетский фараон, самовластно распоряжающийся тысячами рабов, укладывая их кости в песок на строительстве пирамид. Впрочем, Россия и продемонстрировала преемственность власти от египетских фараонов (а вовсе не от Византии, как было ранее принято считать), возведя на главной площади своей столицы зиккурат с покоящейся в нем мумией.

*  *  *
Сейчас управление Россией идет по средневековому принципу, внедренному в жизнь ещё Иоанном Грозным (меня все не покидает ощущение, что мы в России живем не в XXI веке, но в средневековье).
Иоанн Грозный для решения внутренних проблем, а также для защиты своей власти опять-таки от внутренних врагов (т.е. от своих собственных подданных, плетущих по его мнению, заговоры), которые для него были много страшнее врагов внешних, создал в свое время войско опричников. Опричники происходили от слова оприч, т.е. стоящие вне закона. Они возили привязанную к седлу мертвую собачью голову и метелку. Метелка символизировала цель создания их войска: выметать измену, а собачья голова - то, что они верные, как псы, слуги государевы. Иоанн Грозный поселил их за городом в отдельной слободе, где разрешил им пить вино в любые дни, что обычным подданным было запрещено. Отсюда и название слободы, где жили опричники: «Наливай-город» или «Наливайка».
Поставив их над законами, он даровал им возможность вершить произвол, при условии, что они будут стоять насмерть за интересы Государя. Правда, потом он своих опричников разогнал, а тех, кого поставил командовать ими, казнил, но в истории опричники остались навсегда, как универсальное средство решения в России любых проблем власти.
Современные правители-губернаторы, назначенные из центра, предпочитают средневековую модель управления вверенных им областей. Современные опричники-бандиты, стоящие над законами, которым покровительствует власть и правоохранители, пользуются правом вгонять в землю любого, кто пытается стать самостоятельным хозяином или отказывается платить дань. Власть в спайке с силовыми структурами делегирует современным опричникам властные полномочия, т.е. позволяет безнаказанно убивать и грабить население, которое чувствует себя все равно, как захваченным вражескими интервентами, взамен обеспечения ими спокойствия и порядка на землях, на которых они сами уполномочены властвовать. Это единственное условие сохранения безнаказанности местных «авторитетов». Власть же, давая обогащаться современным опричникам, контролирующим тишину и порядок на ее территориях, немало способствует и собственному обогащению, создавая бизнес-империи, превращающие все сколько-нибудь значащие хозяйственные объекты вверенных их попечению областей в некие семейные подряды.
 Т.е. местная власть не мешает местным «бандейкам» обогащаться, «шерстя» население, при условии, что те помогают ей обогащаться самой, следя за «порядком», усмиряя непокорных и затыкая рты недовольным. При этом финансирование семейных бизнес-империй идет из бюджета и именуется госдотациями той или иной области. Верховная власть смотрит сквозь пальцы на эти губернаторские «шалости», превращающие бюджеты областей в бюджеты семейных кланов, носящих фамилии тех или иных губернаторов. Главное для нее, чтобы губернаторы обеспечивали электорат – победу партии власти на выборах. Остальное никого не интересует.
При такой модели управления народу некому жаловаться, т.к. он находится под пятой собственных соотечественников, как раньше был под пятой самодуров-вельмож, продающих – покупающих их, а также наказывающих по своему усмотрению. Т.е. формально захватчиков в России нет, а значит, и не с кем сражаться за национальную свободу и независимость, как было во времена войн с Наполеоном и Гитлером, но живет население под пятой соотечественников, как под оккупационными войсками, жестко наказывающих тех, кто отказывается выполнять установленные ими негласные порядки.
В этом особенности менталитета русских властей: освобождать народы Европы (как в I и II Мировые войны) и вести себя по отношению к собственному народу, как иноземцы-захватчики.
В российских реалиях любой человек, оказавшийся у власти, может путем репрессий удержаться у нее, не интересуясь ничем, кроме, собственно, власти. А т.к. в России, кроме репрессий других путей сохранения власти нет, у нас похвалой является словосочетание «сильный политик», т.е. такой, все усилия которого направлены только на сохранение и укрепление власти, который не брезгует никакими средствами. Именно поэтому много нареканий вызывает имя Горбачева или Николая II, которые руководствовались в своих действиях иными соображениями, нежели соображения силы, т.е. оказались «несильными» политиками. Такой менталитет властей в целом повторяет средневековый образ правления уже поминаемого в этой главе царя Иоанна Грозного, живьем жарившего своих противников, а также травившего их дикими зверями на потеху черни, воспроизводя буквально языческие нравы древнего Рима. Пятьсот лет страданий и лишений ничему не научили нас, и мы по-прежнему готовы все, как один, перегрызть глотку любому, кто претендует на наше место под солнцем.
России на место слабого правителя, которым оказался, при всех его личных достоинствах, Николай II, нужен был сильный царь. И она его получила в лице Ленина и после него - Сталина, которого так и называли: хозяин. И Россия пошла за ними, с именем Сталина победила в Отечественной войне, и дело не в личности этой зверюги, а в самой структуре власти. Форма правления в советской Империи осталась Монархической, таковой она остается, хотим мы этого или нет, и по сей день. Жаль только, что все правители, после  1917-го года, будучи по форме  деспотичными монархами, по сути, таковыми не являлись, т.е. не были помазанниками Божьими, радеющими за судьбы Отчизны, а были людьми случайными, волею судьбы, занесенные на политический Олимп, сосредоточив все свои помыслы лишь на одном – упрочении собственной власти. Что и доказали годы Советской власти, всегда беспощадно расправлявшейся с инакомыслящими, убивая в зародыше саму идею, что для России в принципе возможен иной путь развития, нежели существующий.