Первые шаги русской португалистики

МАРИЯ ВАТСОН И ПЕРВЫЕ ШАГИ РУССКОЙ ПОРТУГАЛИСТИКИ

        Одной из первых русских исследовательниц португальской литературы стала Мария Валентиновна Ватсон, урожденная де-Роберти-Ласерда (1853 — 1932). Отец ее был испанцем, муж (с 1874 г.) — выходцем из Шотландии. Образование она получила в петербургском Смольном институте. Была поэтессой и переводчицей, хорошо владела английским, немецким, французским, итальянским и португальским языками. Ею написана подробная биография С. Я. Надсона, за которым она самоотверженно ухаживала во время его предсмертной болезни и который умер на ее руках. Под конец жизни она начала работать над воспоминаниями, которые остались незавершенными. Последний приют она обрела на Волковом кладбище.
     М. В. Ватсон придерживалась либеральных, чтобы не сказать — революционных взглядов, хотя известные события 1917 г. приняла очень неоднозначно. «Когда славянофильское пророчество почти что оправдалось и Питер ухнул если не прямо в “топь блат”, то, не лучше, в грязь большевицкой лужи, — писал известный литератор, сотрудник газеты «Новое время» А. В. Амфитеатров, — даже неистовое зверство победителей-ленинистов не дерзнуло посягнуть на почтенные седины “сей остальной из стаи славной”... А между тем кто в оробелом, порабощенном Петербурге острее и глубже ненавидел большевиков, бесстрашнее, громче, усерднее ругал их — да кабы за глаза, а то ведь прямехонько в глаза? Когда Марья Валентиновна принималась отчитывать большевиков и соглашателей, то близстоящие интеллигенты спешили незаметно рассеяться и улизнуть, дабы не угодить в Чеку уже за одно слышание ее предерзостей. Но обличаемые “кожаные куртки” только улыбались сквозь досаду и конфуз да плечами пожимали: “Юродивая!”»
     Перу М. В. Ватсон принадлежит ряд статей по истории зарубежных литератур, из которых наиболее значительны те, что посвящены литературам Испании и Португалии. Рассмотрим ее статью «Португалия и ее литература», опубликованной в 1890 г. в журнале «Русская мысль».
     «Португальская литература, — начинает свою статью М. В. Ватсон, — для нас совершеннейшая terra incognita. Имя Камоэнса, прославленного автора Луизиады (курсив М. В. Ватсон, название так в тексте. — А. Р.), мы, конечно, слышали, но этим и исчерпываются все наши сведения о литературных деятелях лузитанского (т. е. португальского. — А. Р.) народа» . Между тем, утверждает исследовательница, «португальская литература, возродившаяся в XIX веке, с возрождением политической свободы и могущая указать значительное число выдающихся талантов и литературных знаменитостей, в особенности если сравнить это число с статистическими данными народонаселения, заслуживает вполне нашего внимания» .
     Отметим, что и для подавляюего большинства наших современников португальская литература — такая же terra incognita, как и во времена М. В. Ватсон, даром что ХХ столетие ознаменовалось в этой стране появлением таких имен, как Фернанду Пессоа и Нобелевский лауреат Жозе Сарамагу. Вместе с тем «значительное число выдающихся талантов», на котором настаивает исследовательница, явно преувеличено, и тем более рост их числа никак не следует связывать с «возрождением политической свободы». Одно с другим никак не связано: талант не спрашивает, в каком месте, в какое время и при каком общественном строе ему родиться.
     Стремясь объяснить специфику португальской литературы, М. В. Ватсон пытается постичь дух португальского народа, его особенность и неповторимость. Она полностью соглашается с суждениями Освальда Кроуфорда, бывшего британского консула в Порту, что Португалию ни в коем случае нельзя считать отсталой страной и что португальцы отличаются «редким соединением энтузиазма и сдержанности»  (последнее утверждение кажется нам абсолютно верным, хотя бы на основании собственных наблюдений). Особенности внутреннего склада или, как теперь говорят, менталитета португальского народа М. В. Ватсон объясняет еще и тем, что Португалия — страна по преимуществу земледельческая и что крестьянский жизненный уклад, который с такою любовью описывает исследовательница, во многом определяет национальный характер португальцев. Обновление португальской литературы в начале XIX в. М. В. Ватсон связывает с движением страны по пути прогресса, масштабы которого она, вслед за Кроуфордом, сильно преувеличивает. Впрочем, наивная вера в однолинейный прогресс характерна для революционеров, либералов и демократов во все времена. Да и вообще стремление поставить литературу и духовную культуру в целом в прямую зависимость от политической, а, следовательно, от экономической ситуации, громко заявившее в себе в XIX столетии, вылилось в итоге в идеологию исторического материализма, который объявлялся обязательным для советских ученых. К сожалению, от его рецидивов поныне не в силах избавиться большинство отечественных специалистов по гуманитарным наукам.
     Основным источником для М. В. Ватсон послужила монография, озаглавленная «Португальская литература XIX века», автор которой — испанец Антонио Ромеро Ортис (Antonio Romero Ortiz. La literatura portuguesa en el siglo XIX. Madrid, 1869). Периодизация португальской литературы, которой придерживается исследовательница, полностью совпадает с той, которую предлагает А. Ромеро Ортис: «Распадается она собственно на три периода: первый — с конца XV в. до начала XVII, второй — с 1640 г. до основания в Лиссабоне литературного общества “Аркадия”, в 1765 г., и третий — с основания “Аркадии” до наших дней» . Периодизация по нашим меркам не лучшая, ибо основана не столько на смене литературных направлений, сколько на социально-политических изменениях в стране. В результате просветительский классицизм и романтизм слиты в единый период, а поэзия галисийско-португальских трубадуров, равно как и театр Жила Висенте почему-то вообще оказываются за рамками исследования. Более удачна градация у поэта, литературоведа и первого президента Португальской Республики Теофилу Браги, который в своей «Истории португальской литературы» (Тe;filo Braga. Hist;ria da Literatura Portuguesa. V. 1 — 4. Lisboa, 1909 — 1918) делит словесность своей страны на средневековый период (XIV — XV вв., когда преобладало провансальское влияние), первый классический период, (XVI в., итальянское влияние), второй классический период (XVII в., испанское влияние), третий классический период (XVIII в., французское влияние) и романтизм (XIX в., который многие современные португальские исследователи, как ни странно, распространяют и на ХХ столетие). По современной терминологии, три классичеcких, т. е. ориентированных на античность периода — это соответственно Возрождение, барокко и классицизм. Впрочем, общеизвестно, что всякая систематизация есть прежде всего упрощение.
     Под первым периодом М. В. Ватсон подразумевает «золотой век португальской литературы» , т. е. эпоху Возрождения, и говорит о двух поэтах и драматургах: это Са ди Миранда и Антониу Феррейра. О театре Жила Висенте она упоминает в другом месте, и то вскользь, а творчество Бернардина Рибейру вовсе не рассматривает — то ли по неведению, то ли потому, что их творчество принадлежит к средневековой эстетике, и к Возрождению их можно отнести только хронологически. М. В. Ватсон подчеркивает, что идеи гуманизма и эстетику Возрождения Са ди Миранда привнес из Италии. В этом мы совершенно согласны с нею и, при всём уважении и памяти А. Ф. Лосева, не можем подписаться под его утверждением, будто где-то еще, кроме Италии, существовало автохтонное Возрождение. «Заслуга Са ди Миранды, — констатирует исследовательница, — немаловажная: он вывел из варварства, поставил на ноги национальную литературу, обогатив или, вернее, создав португальский литературный язык. Без него и Камоэнс не написал бы своей великой эпопеи» . Возможно, здесь есть кое-какие передержки, но, во всяком случае, М. В. Ватсон гораздо ближе к истине, чем переводчик и комментатор Камоэнса В. В. Левик, который в 1960-е гг. противопоставлял поэзию Камоэнса «нарочито-вычурной феодально-аристократической лирике, нашедшей свое законченное выражение в жеманном творчестве Са ди Миранды» . Характеризуя основоположника португальского Возрождения как «переводчика Петрарки, поэта сладостного и крайне условного» , В. В. Левик почти повторяет мысль М. В. Ватсон, что «в сонетах он является лишь подражателем Петрарки» , что вряд ли объективно.
     Говоря о наследии Антониу Феррейры и перечисляя его основные жанры, М. В. Ватсон ни словом не ообмолвилась о вершине его творчества — трагедии «Кастро». Биографии Камоэнса она не излагает и его творчества не анализирует, видимо, считая, что у русского читателя есть возможность получить эту информацию из других источников. Перечислять мелкие огрехи этого фрагмента нам представляется излишним.
     Второй период, по оценке М. В. Ватсон, «был периодом упадка, оскудения, дурного вкуса и аффектации, периодом совершенно бесплодным, не давшим ни одного выдающегося таланта» . Мнение явно несправедливое. В португальском литературоведении общим местом стала мысль, что в эпоху барокко на фоне упадка поэзии и театра пышным цветом расцвела проза, особенно клерикальная, нашедшая высшее воплощение в проповедях и посланиях падре Антониу Виейры, которого крупнейший поэт ХХ в. Фернанду Пессоа назвал «императором португальского языка» (imperador da l;ngua portuguesa). Впрочем, если бы М. В. Ватсон и знала этот пласт португальской культуры, то, будучи прогрессисткой, вряд ли отнеслась бы к нему с сочувствием.
     «В третий период своей истории, — констатирует М. В. Ватсон, — португальская литература поднялась на значительную высоту относительно поэзии, театра, истории и беллетристики. Поражает лишь одно: отсутствие дельной и талантливой критики. В Португалии критика, за немногими исключениями, либо отголосок зависти и сплетен, либо непомерное и незаслуженное восхваление и похвальба; критика выдается там в образе то диатрибы, то панегирика. Но и в том, и в другом случае подобная критика бесплодна и неавторитетна по своей несостоятельности» .
     Объективно ли мнение М. В. Ватсон о критике, судить трудно. Во всяком случае, критика поныне остается наименнее изученной частью португальской словесности, в том числе в самой Португалии. Поэтому приведенное высказывание М. В. Ватсон безусловно должно быть учтено.
     «Литературную историю Португалии конца прошлого (XVIII — А. Р.) и начала нынешнего столетия (XIX. — А. Р.), — начинает М. В. Ватсон второй раздел статьи, — наполняют собой два выдающихся писателя: Мануэл ду Нашсименту (чуть ниже автор приводит его литературный псевдоним Филинту Элизиу, — А. Р.) и Барбоза дю Бокаж» . Это утверждение явно нуждается в уточнении, которого М. В. Ватсон не делает. При жизни оба эти поэта действительно соперничали в популярности (так, для первого португальского романтика Алмейды Гаррета Филинту был любимым поэтом и учителем). Но современные ученые единогласно считают Бокажи, в поэзии которого угадываются черты, предвещающие романтизм, несравненно выше Филинту, целиком стоявшего на позициях эпигонствующего классицизма. Чувствуется, впрочем, что исследовательницу занимает не столько поэзия Филинту, которой посвящен всего один абзац — правда, довольно большой, — сколько его житейские невзгоды, равно как и несчастия, постигшие других португальских литераторов.
     Гораздо большей объективностью и выразительностью отличается характристика Бокажи. Анализируя его поэзию в контексте эпохи, М. В. Ватсон одновременно создает его психологический портрет, удачно сочетая, таким образом, социологический подход с антропологическим. Противоречивость личности и творчества этого поэта, с ее точки зрения, определяет отличительные черты его гения. «Литературная физиономия его,— полагает М. В. Ватсон, — поражает, если можно так выразиться, своею двойственностью. Он то религиозен до аскетизма и соперничает с Шатобрианом в христианских восторгах, то неверующ до атеизма и превосходит в безбожии Вольтера. То же самое и с его политическими взглядами: он то преклоняет колена перед идолами абсолютизма, то приветствует радостными гимнами богов демократии, то оплакивает прекрасное прошлое, то смотрит с восхищением в светлое будущее, — то он строгий моралист, то вдруг наглый циник; по временам он выказывает решительность и отвагу, бросает смелый вызов, то опять поражает малодушием, трусостью и более чем выносливостью; то он возвышенно-благороден, готов на самопожертвование, то низок, завистлив и неблагодарен. В одном только он не изменяет себе никогда: в ярком блеске оригинальности и таланта, возвышавшем его над всеми его современниками» .
     К чести М. В. Ватсон следует сказать, что она, в отличие от многих других литературоведов, в том числе современных, не наводит хрестоматийного глянца на великого поэта и вовсе не считает, что творческий гений непременно сочетается с личной праведностью — чаще, как известно, бывает наоборот. Противоположный подход, как правило, вызывает ощущение фальши и подтасовки биографических фактов.
     Из писателей-романтиков М. В. Ватсон подробно говорит о пяти авторах. Это Алмейда Гаррет, Эркулану, Каштилью, Мендиш Леал и Камилу Каштелу Бранку. При всем объективизме и научной добросовестности исследовательницы, здесь есть немало ошибочных и спорных суждений. Гаррет для нее — прежде всего выдающийся драматург, и его театром исследовательница восхищается, но вряд ли можно согласиться, например, с таким безапелляционным приговором последней книге стихов Гаррета: «Folhas ca;das — интимная и грустная история запоздалой страсти поэта на старости лет. Сам он смотрел на Folhas ca;das как на лучший и наиболее ценный из всех своих поэтических сборников, а, в сущности, если и не для поэтической его славы, то, во всяком случае, для личной характеристики его было бы предпочтительнее, если бы он сжег эти последние плоды своей музы, как сжег в Коимбре свои первые драматические опыты. Folhas ca;das вызвали грубую и циничную пародию, наполненную всевозможными грязными сплетнями о частной жизни поэта. Впрочем, подобные скандальные и циничные литературные приемы — инсинуация, клевета и сплетни, — к стыду португальской литературы, не редки там» .
     Значительно выше поэзии Гаррета, полагает М. В. Ватсон, стихи Алешандри Эркулану, которого исследовательница считает «единственным поэтом-философом Португалии XIX века» . По ее мнению, «среди бесчисленного множества португальских поэтов, наводнявших и наводняющих своими произведениями литературный рынок, Эркулану выделился весьма выгодно по силе и энергии стиха и глубине мысли. Строгая и серьезная поэзия Эркулану носит такой оригинальный отпечаток, что его стихотворения никогда не смешаешь ни с чьими другими. Оставив в стороне любовные, идиллические и тому подобные, говоря по правде, уже несколько избитые темы, Эркулану поднимается в самую возвышенную область мысли, и хотя в стихах его мало лиризма, зато много содержательности» . Между тем ныне ни у кого не вызывает сомнений, что стихи Эркулану весьма посредственны, что в мастерстве версификации он сильно уступает Гаррету и другим своим современникам, что образы у него весьма блеклые, и довольно много длиннот. Но для прогрессистки М. В. Ватсон важна не столько форма, сколько содержание. Главное для нее — тема, а не ее подача. Это, к сожалению, роднит М. В. Ватсон с большинством литературоведов советского периода. Столь же преувеличено ею дарование Мендиша Леала, явно принадлежащего ко второму ряду португальских романтиков. Что же касается заслуг Эркулану как историка и автора исторических романов и повестей, то здесь исследовательница не скупится на похвалы, и совершенно обоснованно.
     Анализируя творчество слепого стихотворца Антониу Фелисиану ди Каштилью, исследовательница с достаточной объективностью подчеркивает как отрицательные, так и положительные стороны его поэзии: «Этот эклектик в литературе, неопытный драматург, превосходнейший знаток языка, поэт чувства, стихотворец плавный, гармоничный и изящный, неподражаемый переводчик Овидия и Вергилия, неутомимый проповедник первоначального образования, — составляет выдающуюся славу современной Португалии» .
     Не скупится на похвалы М. В. Ватсон и в адрес умершего в год написания статьи Камилу Каштелу Бранку, которого ставит даже выше, чем Гаррета и Эркулану. По ее мнению, «Алмейда Гаррет имел хоть предшественника в лице Жила Висенте, Эркулану — в лице Жуана ди Барруша, а Каштелу Бранку первый ввел в Португалию современную бытовую новеллу» . Это утверждение небесспорно, но считаться с ним нужно. При этом выглядит несколько странным, что даже имя Эсы ди Кейроша, который всеми почитается несравненно выше Камилу, исследовательницей ни разу не упоминается, хотя в Португалии к тому времени он уже успел прославиться. Утверждение М. В. Ваатсон, будто «Каштелу Бранку не писал больших романов, а только маленькие очерки»  — грубейшая фактическая ошибка, каковыми, к сожалению, изобилует ее статья.
     О поэтах-постромантиках М. В. Ватсон лишь упоминает, так как ко времени написания статьи она, по-видимому, была незнакома с их творчеством. Чуть подробнее охарактеризован запоздалый романтик Томаш Рибейру — явно стихотворец второго ряда. При этом кажется удивительным, что, касаясь радикала и социалиста, основателя португальской секции I Интернационала и безусловно талантливейшего поэта Антеру ди Кентала М. В. Ватсон ограничивается простым упоминанием — это при ее-то прогрессизме! Объяснить это можно только тем, что у исследовательницы под рукой были недостоверные источники.
     Заключительный фрагмент статьи посвящен женщинам-писательницам. Этот гендерный, как бы сейчас сказали, подход вполне объясним, если учесть взгляды исследовательницы, неотделимые от феминистского движения, которые ныне у многих вызывают ироническую усмешку. В угоду своим воззрениям М. В. Ватсон явно подтасовывает факты. По ее словам, «уже в XVI и XVII веках португальские хроники называют имена некоторых женщин, выдававшихся поэтическим талантом или ученостью» , однако их имена, за исключением полулегендарной монахини Марианы Алкофорада, прочно забыты даже в самой Португалии, а не только за ее пределами. Между тем обойдена молчанием другая монахиня — Виоланте ду Сеу, которую современники прозвали десятой музой Португалии, тогда как М. В. Ватсон почему-то присуждает этот титул другой поэтессе. Ничего не говорят большинству читателей и имена писательниц XVIII — XIX столетий, кроме маркизы ди Алорна, которой посвящено немало прочувствованных строк. Впрочем, как и в случае с Филинту Элизиу, исследовательницу занимает скорее биография поэтессы, нежели ее творчество, о котором М. В. Ватсон не слишком высокого мнения: «Стих ее
прозаичен и не отличается ни силой, ни изяществом» .
        Подведем итоги. Недостатки рассмотренной статьи очевидны. Одна из причин в том, что исследовательница, занимаясь разными литературами Европы, разменивалась по мелочам, что препятствовало углубленногму анализу. Ощутимо и то, что нередко М. В. Ватсон характеризовала португальских писателей с чужих слов, не будучи знакомой с первоисточниками, что привело к серьезным фактическим ошибкам. Присутствует и определенная тенденциозность, связанная с идейной позицией исследовательницы. И всё же для своего времени статья имела немалое значение — хотя бы за неимением лучшего. Не утратила она значения и сейчас — благодаря некоторым оригинальным мыслям, выгодно противостоящим псевдонаучным штампам, оставшимся в наследство от советского периода.

Опубликовано: // Межлитературные связи: общее и особенное. Вып. 15. СПб., 2011, с сокращениями.