Пианист

Написано на основе реальных событий
***********************************

***

– Я стал слишком стар, Господь. Пора на пенсию, как-никак миллиард лет служу людям. И кого ты поручил мне в этот раз?  Могу ли угнаться за сим отроком? Еле ковыляю за ним, боюсь прошляпить беду какую. Силы не те, зоркость не та, чутье подводит. Замени меня хранителем помоложе да посмекалистей, – тяжело вздохнул ангел, –  а то прогляжу мальчишку.

– Прям уж – проглядишь! – негодующе развел руки бог. – Верю, что утомился, Васарион, верю. Только чем тебе подопечный не угодил?

– Не то, чтобы не угодил. Человек-то он прилежный. Только душа его покоя мне не дает.
 
– А что с душой его?

– Тонка чрезмерно! Хотя дух силен, как орешек, скрытый в хрустальном ларце. Тело у него тощее, отче. Чуть дунь – унесет ветром. А душа сама по небесным просторам носится. Не понять мне мальчишку! Хожу за ним, как неприкаянный. Гляжу на него: джинсы у-узенькие, кеды лё-ёгкие – в морозы-то такие! Глазенками умными смотрит, думает о своем, переживает, и я вместе с ним томлюсь. Сердце за него болит! А он все музыку свою крутит… идет по дороге, а в ушах – музыка…

– Это как? Может, "в мыслях" хотел ты сказать, Васарион?

– В мыслях-то она всегда у него, а в ушах штука… звук передает… Название вычурное, отче, никак запомнить не могу. Видишь, и память теряю. Говорю же: рухлядью совсем стал.

– Гарнитура али как? – догадался, о чем речь бог.
– Вот! Гарнитура. Ну и словечко…
– Так что, подопечный твой – музыкант?
– Композитор он, отче.
– А сколько годков ему?
– Семнадцать.
– Молодец отрок, – задумчиво улыбнулся бог. – И как – хороша его музыка?

– Чудо, как хороша! Учительница, Ирина Викторовна, чуть не расплакалась, когда я надоумил её музыку Андрюши послушать. А то и не знает никто, какой он у меня, – с нежностью произнес Васарион и тут же смущенно опустил голову.

– Ишь ты. Откуда же страх, что мальчишку не убережёшь? Ангел ты совестливый, чуткий. Скольких от смерти уберег, от греха отвёл, а, Васарион?

– Не знаю, Боже. Много раз было, что все обойдут камень, а мой Андрюшка споткнётся. Всех болезнь минёт, а он сляжет. Свою вину в этом вижу. Не хватает мне былой проворности вовремя отстранять напасти. Будь мальчишка хитрым и расчетливым, без меня бы сухим выходил из воды, но он другого из огня вытащит, а сам костьми ляжет. Что мне с ним делать, как образумить? Душа впереди него бежит.

– Ума не приложу, Васарион, что делать. И мальчишку жаль, и тебя от дел отстранять не хочется. Куда тебя пошлю, скажи на милость?

– Да хоть сады охранять! – взмолился ангел.

– Вот что. Даю тебе для раздумий срок в тридцать дней. Коль по истечению срока настоишь, чтобы передать подопечного другому ангелу, так тому и быть. Коль решишь довести его до конца пути  – свершится сие.

– Воля твоя, Боже.


***

Подопечный Васариона был экспериментатором. В ход шло не только электронное пианино, но и крышка компьютерного стола, служившая барабаном, и кнопки клавиатуры, с помощью спецэффектов звучащие, как кастаньеты.
Он закрывался в комнате, словно в Машине Времени. Из-под тонких пальцев вылетали звуки – то как пенные брызги, то как жгучие искры, то как диковинные птицы. И свежей, шелковистой травой рассыпались по его вискам волосы, стильно выстриженные филировочными ножницами.
Он любил прятать глаза под чёлкой, как прячут фотографии в альбоме, чтобы не выгорали на солнце. Но ничто не ускользало от его проницательного, глубокого взгляда. Ничто, кроме беды. Поэтому все, в том числе и сам Андрей, считали его неудачником и шутили, что у него не ангел-хранитель, а, мягко говоря, антиквариат, который годится только в качестве музейной ценности.


***

– Я проведу тебя, Лина. Гололёд такой, жуть! Держись.

Девочка аккуратно просунула руку под локоть Андрея, не позволяя губам расплыться в счастливой улыбке. «Нужно быть как можно серьёзнее и холоднее,  –  думала Лина, – иначе этот пианист решит, что я в него влюблена».

– Мне понравилась песня, которую ты написал. Но Маше ты тоже дарил какую-то музыку, – нижняя губа девочки капризно надулась.
– Маша – это Маша, а ты – это ты.
– Так сколько у тебя муз?
– Одна. А у Маши был День рождения. И я подумал, что…
– Ладно. День рождения, так день рождения. – Лина перепрыгнула ямку, потянув за собой Андрея. – И что сказала Маша? Ей понравилось?
Андрей пожал плечом и коротким, натренированным движением опустил на глаза челку.
– Сказала: «Спасибо. Как это мило».
– И всё?! 

Лина исподволь рассматривала его лицо, останавливая взгляд на тонких, трогательных губах. Андрей улыбался так осторожно, будто на губах, как на ветках, сидели маленькие колибри, которых он боялся спугнуть.

– Забавный ты какой, – сдавала Лина позиции холодной дамы.
– Ха-ха, чем же я тебя позабавил?
– Не знаю, – прижалась к нему девочка. – Ты слишком добрый и… красивый.
Андрей даже откинул чёлку с глаз.
– Ты тоже красивая. Самая красивая в нашей школе. Мы пришли.
– Зайдешь к нам?
Андрей склонил голову на бок:
– Давай в другой раз? Мне нужно приготовить ужин к приходу отца.
– Ого! Сам готовишь?
– Ну да, а что тут такого?
– Да ничего! Молодец. А я не готовлю. Мама заставляет учиться до посинения и считает, что я еще успею на своем веку напахаться у плиты, – рассмеялась Лина. – А тебя мама заставляет или ты доброволец?
Андрей вернул чёлку на место.
– Ну скажи, скажи. Я никому не признаюсь. Ты в фартуке готовишь или без? – глаза Лины искрились от любопытства. – Не представляю тебя на кухне, хоть убей.
– Мама с нами не живёт. Я – доброволец по принуждению.
Девочка смутилась: 
– Вот как…
– Ладно, Лин, я пошёл. До завтра?
– Угу…

Васарион смахнул слезу. «Вот так всегда. Всегда есть повод распереживаться из-за этого пацана. Идёт налегке – ну и мода! весь тонкий, звонкий, почти прозрачный. И куда взрослые смотрят? Холодно ведь мальчишке в кедах. Или привык? Кто их знает, этих людей. Одни в меха кутаются, другие в ледяных прорубях купаются. О! поскакал по льду, воробышек мой желторотый. Глаз да глаз за тобой. – Васарион сопел и кряхтел, едва поспевая за подопечным. – А это ещё что? – заметил он четыре тени, идущие за Андреем. – Не нравятся они мне. Темные, злые. Чего хотят?»
Васарион щурил глаза, пытаясь рассмотреть лица в нахлобученных до носа шапках.
«Эй!!! Эй!!!» – пытался докричаться до Андрея, но у мальчишки в ушах болталась гарнитура. Не услышал он и раздавшегося сзади крика:
– Стой, сука!
Он скользил по утрамбованному снегу, думая о том, что завтра обязательно зайдет к Лизе на чай, а картошку на ужин почистит заранее.
– Сука, стой!
Его толкнули в спину. Он пошатнулся, едва удерживаясь на скользком тротуаре.
– Слышь, пидорас конченный, мы тебе сейчас пальцы переломаем все по очереди! Послушаем, как визжать будешь!

Убегать было стыдно, но Андрей постарался запихнуть стыд подальше. Пальцы были дороже, чем гордость, никем не оцененная в тёмном закоулке.
– Держи пидора!!!
В два рывка все четверо догнали его. Один, с какой-то дикой, олигофренной рожей, замахнулся и ударил. Андрей даже успел рассмотреть бинт, намотанный на увесистый кулак. Бинт содрал кожу со скулы.

– Чего вам надо, идиоты?
– Чё надо, чё надо… Стричь тебе патлы будем!

Второй, поменьше, но пошире в плечах, блеснул ножом.
Васарион зажмурился: «Не позволю! не позволю, изверги! Андрюша, мальчик мой, нож видишь?!»
У Андрея дыхание застряло на полпути к горлу.
«Андрюша, нож! Делай же что-нибудь!»
Ему хватило мгновения, чтобы ладонью обхватить лезвие и не дать войти в печень. Он даже не успел почувствовать острую боль. Его сбили с ног, и он, прикрывая голову и поджимая к животу ноги, слушал, как в бока вонзаются носки добротных, кожаных ботинок.

– Держи ему голову, Ромчик!!! Патлы резать будем!

Андрей выставил руку, пытаясь отвести очередной удар, но кто-то перехватил её и придавил коленом к асфальту.

– Саня, каменюку тащи!!!
– Эту сойдёт?!
– Давай быстрее, придурок!!!

Андрей изо всех сил пытался вырвать руку, но она только трещала под придавившим её коленом. Ноги ему тоже держали и наступили на спину.
Боль заставила Андрея кричать, тычась ртом в заледеневший асфальт, который начинал подтаивать от его жаркого, судорожного дыхания.
Пальцы трещали по очереди. Один, второй… и неизвестно, сколько бы еще их пострадало, если бы темноту переулка не пронзил жёлтый свет фары.

– Сматываемся!

Васарион ненавидел себя и свою старость. Ему было невыносимо стыдно и больше всего хотелось, чтобы у него сейчас выросли обычные, человеческие руки, которыми он бы сграбастал лежащее на асфальте тело и понёс, никому не позволяя прикасаться к своей ноше. Нёс бы и нёс хоть на край земли, хоть к самому Господу Богу – не дыша, не моргая, прижимая к груди, как сына.

«Андрюшенька, вставай… вставай, – причитал Васарион, нависая над скорченным телом. – Вставай, мой хороший, душа моя золотая…»
Он всхлипнул, почти как человек, и громко охнул, когда Андрей, наконец, встал на колени и, подобрав здоровой рукой перебитую, неуклюже, со стоном поднялся.
Виновато семеня за ним следом, Васарион клялся себе, что вымолит у Господа нового сильного хранителя, наберется мужества и простится с Андрюшей. Ну какой толк с немощного старца и его многовековой мудрости? Непригодным совсем стал. Отчаяние разрывало душу Васариона, и ему даже казалось, что в ней, как от сквозных пуль, образовались дыры.

***

– Фамилия, имя? – озадаченно уставился в графу тетради врач.
– Вережнов Андрей.
– Заявлять в милицию будем?
– Не будем.
– Это почему?
– Не хочу.
– Ты что, герой Александр Матросов? Или, может … голубой? Огласки стесняешься?
Андрей тряхнул головой, убирая с глаз чёлку.
– Не герой и не голубой.
– А пальцы за что переломали?
– Я не успел спросить.

«Почернею без него от тоски», – мучился Васарион, с тяжелым сердцем закрывая за собой выкрашенную белой краской дверь.
 

***

Андрей лежал на спине, держа на груди покалеченную руку и задумчиво сверля взглядом диск мутной луны в окне. Он пытался шевелить пальцами, выглядывающими из гипсового свёртка.
«Волосы отрастут, пальцы я разработаю. А их души уже не вырастут, такими подлыми и останутся… Этим компрачикосам не втиснуть меня в тупоугольную вазу и не вырастить из меня шута-урода. Я останусь собой, даже если придется лишиться десяти пальцев…»
Мутный шар луны выедал глаза лимонно-серебристым светом. Андрей прикрыл веки.
– Мама…
Её не было, просто очень хотелось, чтобы она подошла и, убрав со лба челку, тихо поцеловала. Андрей потянулся рукой к голове и нащупал торчащие остатки волос.

В его компьютерном кресле, скрестив на груди руки, сидел ангел. Он рассматривал  нового подопечного и находил его чрезмерно худым и меланхоличным.
Возможно, Аниах даже отказался бы от малоперспективного пианиста, если бы тот полночи не сражался с ордой своих страхов, шевеля во сне покалеченными пальцами...