Моноистории

ОЧЕРЕДЬ

Мальчик лет семи расстреливает из синего пластмассового пистолета очередь за железнодорожными билетами. Он прицеливается в каждого стоящего и делает: «Пуфф!» Очередь от этого нисколько не уменьшается.

В ЧЕЛЯБИНСКЕ

Как-то в Челябинске встретил я старого питерского знакомого, не виделись с которым лет эдак десять. Был он подшофе и в руках нёс два больших арбуза. Ещё издали старый знакомый стал освобождаться от арбузов, чтобы, как выяснилось впоследствии, крепко меня обнять. Он пытался поставить арбузы на тротуар, но они раскатывались и никак не хотели принимать устойчивого положения. Пока он находился в позиции низкого старта, я тщетно пытался вспомнить его имя. Задачу с арбузами он всё-таки решил, положив их на проезжую часть за паребрик тротуара, который не давал им раскатываться. Показывая на арбузы, он сообщил:
– Дочкам везу в подарок. Вот этот Алёне. А этот Танюшке – младшенькой. Они у меня знаешь, какие умницы?!
На вид арбузы были совершенно одинаковые.
– Не перепутай, – пошутил я.
– Не-е, перепутать никак нельзя. Алёнка у меня тёмненькая, а Танюшка-фентифлюшка беленькая. В кого пошла? – непонятно. Да и росточком она менее.
– А что, в Питере своих арбузов нет? – поинтересовался я.
– В Питере! – передразнил он, – а эти из самого Челябинска! Чувствуешь разницу?
– Нет, не чувствую, – в тон ему возразил я, – что здесь из Астрахани, что там. Вероятно даже, из одного совхоза.
– Но должен же я хоть что-то привезти им из Челябинска! – взмолился знакомый.
Одет он был в потёртую лётную кожанку и походил на героя первых пятилеток: глаза блестели и дрожь в руках, будто рвался в вечный бой. Имени его я так и не вспомнил.


                НАДПИСЬ В ОБЩЕСТВЕННОЙ УБОРНОЙ

Зашёл в привокзальный сортир. Кафельные стены ободраны, напоминают не сложенные до конца пазлы. От хлорки щиплет глаза. В кафельных прогалинах неприличные слова и рисунки. И вдруг вижу: на стене, почти под самым потолком, куда обычному человеку и достать-то трудно, аршинными буквами выцарапана надпись:
               
                SIC TRANZIT GLORIA MUNDI!
И в скобках перевод:          (Здесь проходит слава мира! – лат.)
                Александр Филиппович Македонский

И тогда же мне пришла в голову мысль, что наконец-то историческая фраза нашла своё историческое место и обрела истинно философское значение. Может быть, даже здесь сцементировался тот философский камень, который безуспешно пытались найти величайшие умы прошлого. И я присел на корточки в величайшей задумчивости.

СЧЁТ

Семь часов утра. В вагоне пригородной электрички сидит старший лейтенант бронетанковых войск и скрупулёзно изучает листок ресторанного счёта. Лицо у него опухшее, как вяло накаченный волейбольный мяч. Водит пальцем по длинному списку выпитых вчера напитков и съеденных блюд, на обороте выписывает шариковой ручкой цены, что-то подсчитывает, сверяет с оригиналом, крутит счётом туда-сюда, будто завинчивает им длинный шуруп. Начинает пересчитывать снова. Минут через пятнадцать бросает ручку, счёт, плюёт в пространство и говорит:
– Когда же закончится это всемирное надувательство!?
Подперев ладонью подбородок, он со страшной обидой на лице предаётся созерцанию проплывающих за окном пейзажей. Постепенно лицо его приобретает умиротворённый вид, и он, обращаясь к впереди сидящему пассажиру, произносит твёрдым командирским голосом:
– А всё-таки жизнь чертовски интересная штука! Не правда ли, молодой человек? Вот послужите в бронетанковых войсках, тогда согласитесь со мной. «Броня крепка и танки наши быстры!» И что удивительно – это истинная правда. Главное – выстрелить первым. А я бы здесь кое в кого пострелял бы!
Он с ненавистью смотрит на брошенный листок счёта и добавляет:
– Вот, даю Вам честное офицерское слово!


В  ЦИРКЕ

На манеже выступает ковёрный клоун. Зрители заливаются от смеха. В первом ряду сидит строгий мужчина и мрачно созерцает действие. Когда клоун, наконец, уходит, отошедший от неудержимого хохота сосед спрашивает:
– Неужто Вам не смешно? Я живот уже от смеха надорвал.
– Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся, – отвечает строгий мужчина.
– А вот это уже не смешно, увы! С бородой анекдотец…
– Я и сам с бородой, – ответствует строгий мужчина.
– А-а! – тогда извините.



ПУДИНГ
(Впечатления бывалого моряка)

Были в Германии, в Ростоке. Жара стояла… Окна у немцев настежь. И на каждом окне, не поверите, сидит «пудинг». Белый или чёрный. А то и коричневый. Вечером же, когда жара малость спадёт, этих «пудингов» гулять выводят. Каждый «пудинг» обязательно на поводке, а у хозяина совочек и метёлочка. «Пудинг» своё дело сделает, а хозяин или хозяйка сразу же добро это на совочек заметёт и – в кулёчек. А других собак, кроме «пудингов», я у них и не видел. Вот такой они чудной народ, эти немцы.


В САНАТОРИИ

В санатории нас кормили четыре раза в день. Сидели мы по четверо за квадратными столами, накрытыми белыми крахмальными скатертями. Напротив меня садился человек в неизменном чёрном костюме. Родом он был из Туркмении. Отличался он очень деликатными манерами. К примеру: каждый раз, прежде чем взять сахарный песок из общей сахарницы, он пользовался своей чайной ложкой, которую перед этим долго облизывал; жареную курицу разделывал исключительно руками, а потом тщательно вытирал их о скатерть. Хлеб он ел только белый и только сердцевину куска. Именно сердцевину – самый центр. Остальная мякоть, окаймлённая коркой, выбрасывалась. Когда я спросил, зачем он так делает, он незамедлительно ответил:
– Чтобы всё стояло и звенело!
И сделал жест рукой, напоминающий внезапный хук снизу в челюсть. Дамы, сидевшие с нами за одним столом, почему-то засмущались и тут же перешли к десерту.

               
               
РАЗГОВОР ЗА СТОЛИКОМ КАФЕ

– У Вас очень волевое лицо. Если не секрет, кем Вы работаете?
– Какие тут секреты! С тех пор, как женился, я работаю укротителем. Укрощаю самого свирепого, кровожадного и беспощадного хищника, который не поддаётся никакой дрессуре.
– И что это за хищник, позвольте узнать?
– А Вы не догадываетесь?
– Вы меня интригуете. У меня даже намёка нет.
– Так я Вам его даю – это моя жена!
– Ну, Вы, конечно, шутите. Может быть, крокодил?..
– Ха! – Крокодил! По сравнению с моей женой, крокодил благородное и тихое животное.

               
КОНТРОЛЬНЫЙ ГЛОТОК

Через парк по диагональной дорожке странной, нетвёрдой походкой идёт человек в распахнутой настежь куртке. Он высоко вздымает колени импульсивно передвигающихся ног, будто кто-то сверху резко дёргает за привязанные к ним невидимые нити. Траектория его движения непредсказуема и опасна. Иногда, создаваемая при очередном шаге, поза настолько неустойчива, что диву даёшься, каким образом вся конструкция ещё удерживается в вертикальном положении. Наконец, идущий падает на газон. Нельзя долго противиться законам природы. Он лежит на спине, ещё перебирая ногами и, наверняка, воображая себя на скорбном пути к дому. Или, наоборот, – от дома. Осознав себя лежащим, человек приподнимает голову, осматривает своё тело, и достаёт из внутреннего кармана своей распахнутой куртки початую бутылку водки, откручивает пробку и залпом вливает в себя остатки содержимого. После чего голова его безвольно падает на газон, рука с бутылкой откидывается в сторону и ему уже никуда не надо идти и добиваться жизненной правды, ибо вся правда для него в этот миг состояла в том, что весь мир лежал по ту сторону сознания, а сам человек – по эту. Это событие произошло рано утром. Вечером человек куда-то исчез. Возможно, его забрали ангелы тьмы, поскольку днём ангелы света облетали его стороной.


 ДИАЛОГИ В КУРИЛКЕ

   – Удивительный наш организм человеческий! Я иногда сам себе удивляюсь. Приду бывало из рейса и вдруг как захочется мне селёдки с луком, спасу нет. Каждый день покупаю себе по селёдке, луком её репчатым обкладываю, маслом поливаю, и уминаю за обе щеки. А до этого даже думать о ней не думал. Значит организм как бы сам по себе запрашивает: «Хочу селёдки с луком!» «Хочу икры баклажанной с чёрным хлебом!» Или – «пива с раками!» А ты уже сам решаешь, потрафить организму или нет, удовлетворить его запросы или в чёрном теле подержать малость. Авось успокоится.
   – А вот, насчёт ста граммов, как? – вмешался вдруг один из слушателей, – у меня организм всё время запрос подаёт. Что ж, я должен с утра до вечера удовлетворять его?
   – Вот насчёт ста грамм, здесь надо подумать: организм их требует или бес, который сидит в организме? Если я, к примеру, 100 грамм выпил да селёдочкой закусил, и более ни-ни. Скорее всего – это организм. А если ты дальше поехал: бутылку осушил и уже на другую поглядываешь, скорее – это бес будет. А с ним шутки плохи: у него меры нет ни в чём. В отличии от организма.
   – А я вот на лимоны 10 лет смотреть даже не мог, – привёл свой пример другой слушатель, – а потом как набросился! Это тоже бес, что ли?
   – Это, скорее всего, витамина С не хватает в организме, – пояснил тут же добровольный лектор.


СЦЕНА В ДОКЕ

Утро. В доке двое стропальщиков занимаются такелажными работами. Один внизу стропит связку выгнутых под разными углами труб и трубок. Второй на верхнем периметре дока подаёт команды на рельсовый кран, где в своём стеклянном «гнезде» сидит молодая дородная и румяная крановщица. Верхний кричит вниз, протягивая руку, как вождь, указующий в светлое будущее:
 – Ну, что?! Ты ж стропить даже не умеешь, уру-ру-ру, нарзан тебе в печень и аршин в пятое ребро! Смотри – руки дрожат, ту-бурдах-ты-тубурда, бревно тебе в опочивальню, вахлак замуруев! Застропил?.. Ну, давай, давай… Посмотрим, как на репу тебе всё это гранёное фуфло свалится. Растереби мою душу три раза туды и в обратную сторону. Наберут алкашей, возись с ними, с худыми. Пошёл – вира!
Молодая крановщица с широкой улыбкой на лице дёргает за рычаги и поднимает затянутый на удавку груз. Он благополучно достигает палубы большого парохода, стоящего в доке. Верхний стропальщик смотрит на нижнего и молча крутит пальцем у виска.

В АВТОБУСЕ

На заднем сиденье сидит небритый мужик в старом ватнике и застиранном солдатском галифе, заправленном в резиновые сапоги. На коленях пустая корзина. На остановке заходит примерно его лет «однополчанин»: тоже в галифе и сапогах, и сразу к нему с вопросом:
 – Никак за грибами ездил, Степан Ефимыч?
 – Да, какие там грибы.., – машет рукой Степан Ефимович, – вона наука, что наделала!.. Скрестили, видите ли, кабана с зайцем… Дак он все грибы и пожрал. Вот без грибов и еду. Зря только по лесу шастал.


В  МЕТРО

К вагону электрички подбегал долговязый парень в очках. Чем-то напоминал он  студента. Бежал он большими скачущими шагами, голова вперёд. Двери вагона начали закрываться, и голова парня успела пересечь линию дверных створок, а туловище не успело. И двери с двух сторон гильотиной ударили бедного парня по шее. Голова его была зажата намертво. Он попытался разжать двери руками, от натуги краснея лицом,  и вытаращив глаза. Электричка пока стояла. Все представили жуткую сцену возможной развязки, если состав тронется. Сцена совершенно нелепая: человек стоял на перроне, а голова его просунута в двери готовой вот-вот тронуться электрички. И никто ничего не делал. Пауза слишком затянулась. Наступил какой-то всеобщий ступор. Все буквально окаменели. Парень окинул обречённым взглядом тесно сбившихся пассажиров в вагоне и произнёс чётко, как на экзамене:
               
                Всё, господа, теперь я больше не ездец!
                Похоже, мне пришёл …

Не успел он закончить фразу, как двери открылись и отпустили бедолагу. Студент зашёл в вагон и стал у дверей, потирая прижатую шею. Потом опять оглядел пассажиров и почти дикторским голосом возвестил:
               
                Да, нет, господа, ещё покатаемся!

Двери вагона долго не закрывались. Наконец створки сомкнулись и электричка, набирая ход, нырнула в чёрный зев подземного туннеля.


В ОВОЩНОМ МАГАЗИНЕ

В длинной очереди, состоящей в основном из женщин, стоит почтительная тишина. Все ждут момента общения с продавцом. Вдруг одна из них резко оборачивается и говорит даме, стоящей сзади:
– А что, я хуже всех? Что, я и выпить уже не могу? Да? Вот взяла сейчас себе виски, кофием запила…
Потом она громко икает и тянет начатую песню:
– Что? Не могу? Ещё как могу!
Простояв с минуту в задумчивости, ещё раз подтверждает:
– М-о-о-гу! Да, вот так вот. Антилигетно так выпила, виски взяла шитланского сто грамм, кофе… Нет, про кофе я уже говорила. А что?! – У нас равноправие. Так ведь? Подумаешь, мужику не ндравится! А наплевать! Могу ведь я виски выпить? Или нет? С кофе… Инмасипацию эту самую назначили? Вот, и получайте.
– Пейте себе на здоровье, – отзывается, наконец, дама, к которой и был обращён монолог, – только не дышите на меня, пожалуйста.
– Не дышать? – изумляется любительница виски и кофе, – это арьгинально! Нет, попробовать, конечно, можно. Но не вижу, какой в этом кайф?
Впереди стоящая дама в это время берёт килограмм картошки и полкило помидоров.
Когда очередь доходит до нашей говорливой героини, она делает заказ:
– Виски, пжалуйста, сто грамм. И кофе… Двойной. И без сахара. Люблю всё горькое. Чтоб жизнь мёдом не казалась.


НА ТРОЛЛЕЙБУСНОЙ ОСТАНОВКЕ

К троллейбусной остановке подходит один наш литератор. Плачет почти навзрыд.
– Что случилось, Владимир Львович? – спрашиваю.
Поднимает заплаканное лицо ко мне и говорит, запинаясь, как глубоко обиженный ребёнок:
– Можете себе представить?! Иду я по улице, а навстречу едет совершенно незнакомый мне троллейбус!..
– Так-так-так, – начинаю я успокаивать его, понимая, что, скорее всего, он принял в соседнем кафе лишние сто грамм.
– Но это ещё не всё!...
– Как это не всё? – удивляюсь я.
– Так! – продолжает он. – Едет совершенно незнакомый мне троллейбус, а в нём сидит… Как Вы думаете, кто?
– Президент..., – пытаюсь отгадать я.
– А в нём сидит абсолютно незнакомый мне водитель, – завершает мои догадки литератор.
– Ну, и что? – недоумеваю я.
– Как что?! Вы видели когда-нибудь что-то подобное?
– Я и не такое видел, – пытаюсь возразить.
– Не-ет! Такого Вы ещё не видели. Такое бывает раз в сто лет!
Литератор опять начинает неподдельно рыдать, положив свою широкую ладонь на выпуклый, как мостовой булыжник, лоб.