Мои женщины Май 1959 Американка

МОИ ЖЕНЩИНЫ Май 1959 Американка.

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

(Иллюстрации: сайт "Все девушки "Плейбой" с 1953 по 2010 годы").


После первомайской демонстрации 1959 года у нас начались работы в саду и в огороде на даче. Я ждал этого момента всю зиму.

Отец сказал, что перед школой мне надо отдохнуть от детского сада, и я целые дни проводил на даче в деревне. Кстати, здесь жили как деревенские ребята, так и городские приезжие дачники.

Вскоре все местные и приезжие ребята и девчонки подружились и вместе гоняли по деревне и окрестностям, придумывая себе и другим приключения.

Одним из самых любимых занятий деревенских ребят была игра в «навозные стрелялки».

Делалось это очень просто…

Бралась гибкая не толстая палка или ореховый прут. Одним концом втыкалась в свежую «коровью лепёшку» или в жидкую грязь. Потом сгибалась, как лук, а затем нижний конец палки или прута резко освобождался.
Палка разгибалась и выстреливала навозной массой в нужную сторону.

Например, на стене какого-нибудь сарая, оставалась красивая навозная клякса.

Высшим достижением игры в «навозные стрелялки» считалось попадание в окно дома, дверь или в человека.

Конечно, в первую очередь попадали под обстрел мы, городские мальчишки.

Так продолжалось до тех пор, пока мы «городские» тоже не научились стрелять коровьим навозом.

Были и другие подобные игры, которые, надо сказать прямо, не развивали хорошие качества в человеке, но были азартными, интересными и заманчивыми.

Это были игры на деньги «в пристенок», «в карты», «в вышибалу» и другие...

Попробовав все деревенские развлечения, я не пристрастился ни к одному из них.

За это меня не очень-то охотно принимали в команды и игры. Поэтому я больше времени проводил в делах по хозяйству или за чтением книг, или за рисованием.

К этому времени я уже перестал раскрашивать напечатанные контурные картинки и начал рисовать сам.

Однажды я сидел на чердаке сарая перед маленьким оконцем и, скучая, смотрел, как деревенские ребята играли в «навозные стрелялки».

Они бегали вокруг коровьих лепешек, стараясь выстрелить друг в друга.

То ли случайно, то ли специально, но одна из навозных клякс попала на белый плащ какой-то женщины, которая в это время проходила мимо.

Ребята загоготали, а женщина стала их ругать.

Она ругала ребят как-то необычно. Называла их «паразитами», «подонками», «мразью»…

Таких слов ребята и я ещё не слышали.

Ладно, если бы она ругала их матом или какими-то обычными словами. Это было бы привычно, но таких заумно-обидных слов ребята стерпеть не могли…

Они стали в отместку нарочно стрелять в неё навозными кляксами…

Поднялся шум и крик. Я поспешил на улицу…

На улице уже не кричала, а плакала молодая, очень молодая женщина, вернее девушка, в белом красивом плаще, чёрном берете, маленьких ботиках на каблучке и красивом шёлковом платке, который она повязала, как шарфик. Из-под берета упругими пружинками выбивались светлые локоны короткой причёски.

Она стояла молча, растопырив руки и ноги, вся покрытая навозными кляксами и плакала.

По её щекам текли ручьем слезы…

Из нашего дома вышла моя разгневанная мама и разогнала ребят. Потом мама увлекла эту девушку в наш дом. Я пошел следом за ними.

Дома мама успокоила девушку, сняла с неё плащ и тут же стала его чистить.

Девушка ещё немного поплакала, потом, привлечённая мамой к работе, стала ей помогать чистить свой плащ.

Однако, по всей видимости, плащ оказался загубленным навсегда…

Пятна не отстирывались и не счищались ничем: ни мылом, ни бензином, ни ацетоном, ни спиртом.

Через час я проводил эту девушку к тем людям, к которым она приехала из города. Это были новые дачники из самой столицы нашей необъятной Родины. Мы ещё не успели, как положено, познакомиться и узнать их фамилии.

Приезжую девушку звали Катя, хотя эти люди почему-то называли её «Кэт».

Вскоре в деревне ей дали прозвище «Американка»…

«Американка» оказалась очень симпатичной девушкой. Кокетливой, жеманной, немного высокомерной.

Она резко отличалась от остальных девушек и женщин в деревне, как местных, так и приезжих.

Она очень красиво одевалась.

На ней ничего не было надето необычного, но всё было каким-то очень симпатичным, подобранным друг к другу.

Мама сказала, что «Катерина обладает чувством меры и хорошим вкусом».
 
Какой может быть «вкус» в одежде? Ведь это не еда!

Я не понимал этого, но мама объяснила, что «в этом случае слово вкус означает чувство стиля в одежде».

- Вот, например, - сказала мама, - Парни в деревне одеваются под хулиганов или «приблатнённых». Рубашка с засученными рукавами, сапоги с подвернутыми голенищами, кепка с поломанным козырьком. Это и есть стиль.

Я понял, что мама права…

К этому «приблатнённому» стилю полагалось ходить вразвалочку и в разговоре цыкать сквозь зубы слюной…

Для этого некоторые даже подпиливали передние зубы напильником, чтобы плевок был тонким, далёким и более эффектным.

Мама настолько точно описала наших деревенских хулиганов-атаманов, что я удивился.

Действительно среди деревенских и наших ребят было модно вести себя, как будто они «зеки» или «блатные».

Причем все остальные, кто одевался и вёл себя иначе, презрительно назывались «фраера»…

Что значит «фраера», я ещё точно не знал…

«Катерина-Американка» была совершенно иной.

Например, она одевалась в спортивном стиле: в короткую курточку, белый тонкий свитер с высоким воротником, узкие брючки и кеды.

Иногда она одевалась в крестьянском стиле: в длинную цветастую юбку с широкими лямками на плечах, белую женскую рубашку с открытым круглым воротом и платком на плечах.

Однако ни разу «Катерина-Американка» не одевалась, как все деревенские бабы одеваются на работу, то есть в рабочие брюки, куртку или ватник, сапоги и простой однотонный белый платок.

Она вообще не работала в деревне…

Она приехала сюда отдыхать. Но отдыхала «Американка» тоже как-то чудно…

Ходила по окрестным полям, лугам и лесным опушкам с книжкой в руке и читала вслух стихи.

Читала она стихи то весело и звонко, то кружась и танцуя, то грустно и печально.

Иногда она подолгу стояла в обнимку с каким-нибудь деревом, дубом, сосной или берёзой…

На вечерние деревенские посиделки и гульбища она не приходила.

Даже кино в деревенском клубе она смотрела, не присаживаясь вместе со всеми на лавки.

За эту отчуждённость деревенские бабы её не любили, хотя парней она притягивала, как магнит.

Абсолютно все потихоньку следили за «Американкой»…

Женщины следили за тем, как она одевается, парни и девушки следили за тем, как она ведёт себя. И те и другие пытались вовлечь её в круг своего общения, но она не поддавалась.

Тогда про «Американку» стали распускать слухи…

Говорили, что «она настоящая американка», что «живёт в Москве», что «она дочь американского посла или дипломата», а «мать её наша – русская».

Говорили, что «она работает учителем в школе для детей американских дипломатов и преподает им русский язык и литературу».

Говорили, что «она переживает неразделённую любовь к женатому американскому дипломату».

Говорили, что она «насквозь испорченная» и «никому не даёт отказу».

Говорили много и больше всего нехорошего…

Один из этих слухов засел у меня в памяти и взволновал меня.

Дело в том, что среди ребят была модной игра в «американку».

Это такой спор, в котором проигравший обязан был выполнить любое желание победителя.

Это была игра, поэтому придумывали такие задания, которые были для ребят смешными.

Например, спустив трусы пробежать мимо сидящих на завалинке деревенских старушек и баб…

Слазить в сад к грозному совхозному бригадиру, у которого были самые лучшие огурцы, помидоры и клубника, но было и ружьё, заряженное крупной солью…

«Американку» назвали «американкой» потому, что она якобы «исполняла любые желания парней»…

Были даже такие ухари, которые признавались, что «Американка» выполнила их «желания».

Правда это была или нет, я не знал, но, как говорил мой брат «нет дыма без огня».

С этого момента я захотел подружиться с «Американкой».

Она стала мне интересной…

Интересно, какие такие «желания» могла исполнять «Американка»?..

С того памятного дня, когда «Американку» запятнали коровьими навозными кляксами, прошло немало дней.

Катя иногда заходила к моей маме. Они разговаривали, советовались и обменивались какими-то вещами.

Мама спокойно принимала «Американку» и отвергала все слухи о ней. Она говорила, что Катя «хорошая девушка, хотя и со странностями».

Что за странности у «Американки», мама не уточняла. Она просто её жалела…

Меня ничего не связывало с «Американкой».

То, что я в тот день вёл себя незаметно и не пришёл к ней на помощь, не способствовало тому, чтобы мы подружились.

Поэтому я стал искать случая подружиться с «Американкой».

Ко мне опять вернулась мысль и желание попросить её рассказать или даже показать то, что находится в «сокровенном тайном месте» у женщин.

От одной только мысли об этом мне становилось жарко, стыдно и неловко. Я гнал от себя эти мысли, но где-то в глубине сознания надеялся, что «это» может случиться.

Я не следил специально за «Американкой». Продолжал играть с ребятами, помогать маме или отцу, читать, рисовать.

Вот так за рисованием самолётов, танков и ракет она меня и застала.

«Американка» пришла к маме и увидела, как я сижу за длинным столом в горнице и рисую.

Ожидая маму, она подошла ко мне и попросила посмотреть мои рисунки.

Я показал…

То в моих рисунках, что приводило в восторг отца и маму, вызвало у неё сдержанное одобрение.

Все эти домики с трубами, частоколом и крынками на кольях, птицами в виде карандашных галочек, облаками и дымом колечками не вызвало у неё интереса.

Тогда я показал ей рисунки, где были нарисованы «Мальчиш-Кибальчиш», баррикады, танки, самолёты, следы от трассирующих пуль, взрывы и буржуйские немецкие солдаты.

Эти рисунки вызвали её интерес. Она стала спрашивать, что здесь нарисовано.

Я стал рассказывать, как развивались нарисованные события боя. Потом, ободренный её вниманием, стал читать ей по памяти строки из книжки Гайдара про «Мальчиша-кибальчиша».

Вскоре мы уже вместе с ней с восторгом хором кричали: «Плывут пароходы - привет Мальчишу! Пролетают лётчики - привет Мальчишу! Пробегут паровозы - привет Мальчишу! А пройдут пионеры - салют Мальчишу!».

Мы подружились…

Теперь я и «Американка» иногда вместе гуляли по деревенским окрестностям.

Я показал «Американке» все мои тайные места: поляну игр, опушку леса, где стояли наши шалаши и было кострище.

Я рассказал ей обо всех наших играх: «в лапту», «в салочки», «в чижика», «в прятки», «в ручеек», «в солнце-клёш», «в американку»…

Ей всё было очень интересно узнать и попробовать.

Мы с ней играли вдвоём в какую-нибудь игру, пока нам не надоест, а потом начинали играть в новую игру.

Только гуляли и играли мы так, чтобы нас никто не видел…

«Американка» оказалась очень интересным собеседником.

Она рассказывала много интересного об истории Древней Руси, об истории здешних мест.

О Великом оледенении, которое было здесь много-много тысяч лет тому назад.

О следах, которые оставил ледник.

О древних людях, наших предках, которые жили здесь в бассейне реки Оки.

Эти рассказы сначала были просто интересны своей новизной, но не совсем понятны. Отец потом говорил, что мне «ещё рано задумываться о таких сложных вещах». Но мне было очень интересно.

Вскоре мы с «Американкой» уже по-простому общались, хотя старались не попадаться на глаза ребятам, и, особенно, парням.

Даже мой старший брат не знал о моей дружбе с «Американкой».

Наконец, я набрался храбрости и однажды задал ей тот вопрос про «сокровенное тайное место», который меня давно мучил.

«Американка» была шокирована моим вопросом…

Я же волновался так, что в голове шумело и гудело от напряжения.

Кровь билась в моих ушах, как барабаны.

Катя видела моё смущение, и после паузы, рассмеялась.

Рассмеялась не обидно, не зло и не насмешливо. По-доброму…

Она спросила меня, зачем мне «это» надо и я рассказал ей все…

Про Фею красоты и страсти, про «Багиру», про воспитательницу, про «Злюку» и тётю, которую мы видели с братом, про моё жуткое волнение и шум в ушах…

Я только не рассказал «Американке» о том, что у меня в её присутствии сильно напрягается писка, становится твёрдой, большой, сырой и мне от этого очень неловко.

Я очень сильно волновался.

После того, как я всё ей рассказал, мне хотелось тут же убежать, скрыться, спрятаться.

Однако моё любопытство и память о том слухе, что «Американка выполняет все желания», останавливали меня.

Американка молчала…

Потом потрепала меня по заросшему затылку и сказала, чтобы я приходил к ней после обеда домой…

Я нёсся домой на крыльях, не чуя под собой ног.

Что-то подсказывало мне, что сегодня меня ждёт небывалое приключение.

Я быстро съел всё, что приготовила нам мама, рассеянно отвечал отцу и брату и всё время смотрел на ходики, которые мерно качали маятником на стене.

«Когда же это наступит, после обеда?» - лихорадочно думал я.

После обеда, как всегда, в нашем доме наступал «мёртвый» или «адмиральский час».

Мама и папа уходили за печку в спальную часть дома, я либо залезал на свое любимое место на печке, либо спал в сенях на душистом сене.

Брат давно оккупировал наш чердак, где в своё время спали дядя Коля и его несчастная «Злюка».

В этот раз я ушёл в сени, залез по лестнице на антресоли, где на слое сухого душистого сена была разостлана моя постель.

Я прилёг, но сна не было.

Наконец, я не выдержал, осторожно спустился по лестнице и, стараясь не скрипеть дверью, выскользнул на задний двор.

Шлёпая босыми ногами по сырым тропинкам между грядками, я перебежал наш огород, перелез через плетень и побежал по тропинке мимо соседских огородов к дому, где жили родственники «Американки».

Их огород и сад был не разработан.

Все бывшие грядки и парники прошлых хозяев заросли бурьяном, крапивой и лопухами.

У них не было коровы, свиней, овец и даже кур. Поэтому мне ничего не стоило прокрасться сквозь травяные заросли к дому «Американки».
 
Я не знал, есть ли в доме взрослые…

Мне очень хотелось, чтобы меня никто не видел. Сердце стучало так сильно, что я боялся, что его услышат в доме или на улице.

Всё было тихо…

Я прокрался к задней двери деревянного дома, ведущей, как обычно, в сени.

Идти через дверь на улице я не хотел. Вдруг меня увидят?!

Дома было тихо. Ни звука.

Я уже решил возвращаться назад, когда за дверью в горницу послышались чьи-то шаги.

Дверь открылась и «Американка» спокойно и приветливо сказала: «Это ты, Саша? Заходи».

Её слова прозвучали так громко, что, по-моему, их слышали даже мои мама, папа и брат в нашем доме на краю деревни!

Сгорая от стыда, волнения и нетерпения я вошёл в дом…

В их горнице всё было совсем не так, как у нас.

У нас был подчёркнуто деревенский дом, привычный для отца, который родился и вырос в деревне.

Здесь же всё было, как в городской квартире. Мебель, занавески на окнах, цветы в вазах, книги в книжном шкафу…

Только печка была такая же, как у нас. Однако было видно, что пользуются ею редко. Я это определил по запаху…
 
«Катерина-Американка» ждала меня.

На столе, покрытом скатертью, стоял большой чайник, из которого струился пар. Рядом заварной чайник, чашки с блюдцами, стеклянная ваза с печеньем, сахарница и небольшая плошка с вареньем.

«Американка» пригласила меня за стол. Налила чаю, намазала на белый хлеб масло, сверху налила немного варенья и молча подала мне.

Мы пили чай, но моя скованность не проходила.

Я ждал…

«Американка» видимо это почувствовала, потому что усмехнулась и стала рассказывать о себе и своей жизни.

Так же, как и я, «Американка» рассказывала мне о своём детстве, о жизни в Москве, об учёбе в школе и институте, о своей работе, о влюбленностях.

Это было интересно, но я пришел не для этого…

Мне уже пора было возвращаться.

«Американка» уже в третий раз наливала мне чай, но я уже заскучал.
 
Я сказал, что «мне пора уходить».

Тогда «Американка», то есть Катерина, достала из-под скатерти белый почтовый конверт и вручила его мне.

Она сказала, что «это мне на память». При этом она взяла с меня клятву, что я никому «это» не покажу и посмотрю то, что в конверте только тогда, когда я приду домой.

Я поклялся...

Домой я добирался с огромным чувством облегчения и разочарования.

После домашнего обеда и выпитого чая у «Американки» я очень хотел писать.

Поэтому первое, что я сделал, выйдя опять на огород этого «американского дома», это всласть пописал в кустах крапивы и лопухов.

Конверт жёг мне руки, но я решил не нарушать данной «Американке» клятвы.

Почти не скрываясь, я добежал до нашего дома, залез к себе на лежанку и только здесь, подставляя конверт под луч света, идущий через прореху в крыше, вскрыл его.

Там была цветная фотография обнажённой «Американки»…

На фотографии «Американка» была чуточку моложе.

Она стояла где-то в светлой солнечной комнате рядом с кухонной тумбочкой. На тумбочке стоял красивый чайник с длинным изогнутым носиком, чашки и блюдца.

Видимо она любила пить чай…

Перед ней на полу у самых ног лежала разбитая фарфоровая ваза с цветами. Цветы валялись на полу в луже воды.

«Американка» на фотографии  была почти вся обнажена.

На ней были только странные кружевные чёрные трусики в виде коротких штанишек.

Сквозь чёрные кружева чётко проступали контуры ещё более чёрного «сокровенного тайного места»…

«Американка» опиралась острым локотком в тумбочку рядом с чайником. Этой же рукой она почти прикрывала свою грудь.

Другой локоть она тоже тесно прижала к другой своей груди и пальцами прикрывала свой испуганный ротик.

Видимо она нечаянно уронила вазу с цветами и испугалась.

Только улыбалась она совсем не испуганно!

Выражение лица «Американки» на фотографии было скорее лукавым, нежели испуганным.

Она высоко приподняла брови и смотрела несколько вопросительно. Её взгляд скорее выражал шаловливое кокетство, чем испуг или вину.

Однако мой взгляд притягивали не её глаза, груди или гибкие длинные ноги…

Прямо по центру фотографии на плоском животике Американки чётко выделялся пупок.

Её талия была узкой и гибко переходила в бёдра, обтянутые чёрными кружевными трусиками.

Это полупрозрачное кружевное место было самым притягательным…

Я усиленно пытался рассмотреть на фотографии то место, где должно быть самое «сокровенное и тайное место», но тайна этого места и осталась нераскрытой…

Фотография «Американки» и она сама так и остались в моей памяти и воображении символом нераскрытой тайны…

Клятву я исполнил.

Фотографию «Американки» я долго никому не показывал, а потом и вовсе потерял при наших переездах с места на место…

В моей памяти навсегда остался образ девушки, которая в моих глазах была воплощением чистоты и порядочности.

Сама «Американка» в тот же день исчезла так же внезапно, как и появилась.

Говорили, что «она уехала в город на попутной машине».

Больше я её никогда не видел…

Потом выяснилось, что она была никакой не «американкой», а простой русской девушкой, племянницей известного в нашем городе руководителя предприятия.

Однако работала она учительницей действительно в Москве.

Наверняка она была хорошей учительницей…