Явь. Часть 2

                ЧАСТЬ ВТОРАЯ


1. ЖИЗНЬ ОБЛАКА.


Не думайте сразу, что это все так просто: сначала тучке требуется оторваться от тучи, нависающей всем своим телом над непокорной землей, затем, уже облаку – от тучки, расставаясь с ней, как дитя расстается со своей матерью, когда обрезают пуповину, затем...

Короче, сложно это все, трудно. Но все же попробую объяснить: облаку же надо сначала осознать, что оно – облако. Гораздо проще, разумеется, парить над всеми этими бесконечными просторами вместе с остальными облаками, которые и слышать не хотят, что они – тоже облака. Им вместе лучше и легче.

 Но ведь это скучно, не так ли? И одинокое, глупое, облако, оттолкнувшись лапками от огромной тучи, вдруг становится настоящим облаком: и пусть оно кому-то там внизу солнышко заслоняет, и дождиком порой окропит, но ему так, в одиночестве,  на самом деле куда как предпочтительнее. Оно с опаской смотрит на свою праматерь – тучу, уже боясь вернуться обратно в ее лоно. Здесь уже главное, чтобы ему, страннику, попутный ветерок помог остаться навсегда свободным.

А люди и звери смотрят на него снизу, дивясь его форме: каждый из них неоднократно был свидетелем того, что, когда оно отделяется от тучи, у него на самом деле отрастают лапы, и тогда облако становится похожим иногда – на льва, а порой – на резвую лошадку. Только вот на человека почему-то крайне редко. И тогда мы, задрав голову, глядим на это небесное чудо, порой неохотно разделяющееся на части. Смотрим задумчиво, как эти мелкие облачка, эти глупые порождения тучи, потерявшие свое место в облаке, просто медленно и безмолвно исчезают в голубой вышине.

Другие же тучки, что поумнее, одумавшись, прилепляются обратно, испугавшись, видимо, одиночества и тишины. Однако общий контур облака это уже не восстанавливает: где был лев, появляется что-то рогатое, вроде быка, где только что был бык – уже собака с оторванным ухом. И неправильно думать, что изменение своего вида облако переживает безболезненно: ему очень даже больно, когда нам просто мокро. Отплакавшись в последний раз на головы маленьким людишкам и зверушкам, которых сверху почти и не разглядеть, облако тает.

Вот и вся жизнь облака. Пожалейте его, люди: коротка она.






2. ЖИЗНЬ МУХИ.


Некоторые мухи живут по нескольку лет: зимой они впадают в спячку, спят себе тихонько в уголке, может, даже и сны мушиные видят, только вот подсмотреть их пока никому не удалось. Не тех мух этот знаменитый чудак Мендель разводил.

Как потеплеет, мухи просыпаются, только зря это все: мух никто не любит, возможно, даже и они сами. Птицы их клюют, кошки, забавы ради, ловят, люди же просто берут со стола газету, и что есть силы по голове им бьют. А когда убивают, отчего-то радуются: «Вот какой я быстрый(ая) и меткий(ая)». Да не меткий ты: мухе просто вдруг вздремнуть захотелось, вот она и засиделась на одном месте, тут ты со своей газетой к ней и подкрался.

Кстати, если кто думает, что махать крыльями проще, чем лапами переступать, это, право же, нелепо. Да любая муха чемпиона мира по бегу на стометровке обгонит. Что, людишки, не верите? Тогда побегайте за ней, сами убедитесь. И плечики у нее за это время устают не меньше, чем ваши здоровенные ноги.

Но: хватит спорить о спорте, футболе там, или же баскетболе, пора подумать о том, что нас с ними различает. Кстати, да, и что тут такого, что  у нас с ними  предпочтения в еде разные? Зачем же тогда от тортов, и прочих вкусностей, призывая на помощь мать, мух салфеткой отгонять?

Оттого-то, видимо, из-за злобы нашей, что мушиный бог им подаст, тем они и питаются. А то, что они заразу переносят – сказки все это дли детей и взрослых: все мухи знают, что человек гораздо заразнее. Совершенно не понимает, скотина глупая и бескрылая, что мухи тоже сладкое любят, поэтому и лупит их, горемык, почем зря. И за что, спрашивается?! За сладкое?

Горька жизнь мухи.


3. ЖИЗНЬ ПЕРИЛ.


Если кто-то полагает, что перила – это просто мертвое дерево, то, мягко говоря, заблуждается. Каждое перильце помнит все руки, которые к ним прикасались, они помнят запах духов женщин, нежное прикосновение их пальцев, и даже аромат цветов, которые мимо них (а ведь могли бы расти где-то вместе!), проносили.

Даже кошек, которые порой любят на них подремать, и тех, помнят. Короче говоря, они помнят все. Или – почти все: они, к сожалению, глухие. Так уж природа дерева устроена: само шуметь может, а чтобы слышать – этого нет. Сколько ученые над этой загадкой ни бились (а они не бились), разрешить ее так и не удалось. Когда деревья на своих корешках стоят – их слышно, только никто их толком не слушает. А как под этот самый корешок срубят, и в безличные для человека бездушные доски превратят – тишина.

Хм… ладно, скажу: перила, знаете ли, иногда поют. Они поют, когда бабушка, цепляясь за них своими узловатыми пальцами, и, благодаря Господа, до квартиры доходит, едва переводя дух.

Им радостно, когда молодой человек возвращается от своей возлюбленной, ласково поглаживая их видавшие виды поверхность.

Они даже не обижаются, если кто-то по ним в гневе кулаком ударит: не на них же сердятся, а вот человеку наверняка полегчало.

Им только немного обидно, что никто не понимает, что перила людей тоже любят, несмотря на то, что те их когда-то срубили, порезали, и приколотили железными гвоздями к жалким железным железякам.

Впрочем, некоторым перильцам повезло больше: их крепят на медь или же на латунь. Некоторых счастливчиков – даже на бронзу, и ухаживают за ними, ежедневно протирая мягкой тряпочкой. Но теперешним удача не столь благосклонна: совсем не ценят люди то, к чему каждый день прикасаются, и не заботятся о судьбе тех, кто их бескорыстно поддерживает. И, что самое глупое, сносят их вместе с домами, в которых так дружно жили и люди, и перила.

Не жаль людям перил, так пусть они и получат по заслугам: нам, перилам, их тоже больше не жаль.






4. ЖИЗНЬ ТЕНИ.


Тень не любит света. Может, оттого-то она и такая загадочная. Все понимают природу, и предназначение, допустим, того же ветра, хоть он не всегда и не всем нравится. Кто-то там даже утверждает, что постиг предназначение звезд, а в чем подлинная суть нашей вечной спутницы (не попутчицы, не провожатой, и тем более – не экскурсовода, а именно С – Путницы (Опять-таки: помяни – он и объявится)) тени, никто даже и не задумывался: для нормального человека существуют только базовые принципы: свет – тьма.

Однако же тень – совсем иное, она живая, она, и, как все живое, одинаково близка как к тьме, так и к свету. Она живет с живым, движется рядом с ним, так что при чем здесь тьма? Даже духи, беззлобные и бестелесные, вопреки расхожему мнению, тень отбрасывают. Кстати, почему говорят «отбрасывают»? Они что, просто нечто ненужное и глупое, назойливо напоминающее людям и прочему зверью, что они в этом мире не одни?!

Никогда не отбрасывайте от себя тень, просто попробуйте жить  с ней в мире и согласии, ведь тень рождена совсем для другого: она всех любит, не исключая, разумеется, и себя саму. А как не любить себя, когда ты любишь того, кто всю жизнь с тобой? Ты же его часть, только вот жаль, что это чувство не всегда взаимно.

Да, они нужны порой лишь самим себе, невзирая на всю гордыню пробегающей мимо помойки кошки, вместе с которой столь же гордо бежит тень. Она просто есть, пока есть те, кто на нее смотрит.

Мне бы не хотелось перестать вдруг смотреть на тень: ведь когда исчезнет она, могу исчезнуть и я. И еще: лишь бы дождь раньше времени не пошел: вон какая туча с запада наплывает, а я зонтик с собой не взял.


5. ЖИЗНЬ ЧАСОВ.


Швейцарцы говорят, что часы – вечны. Пусть это для некоторых покажется странным, но даже сами часы с ними не согласны: в знак внутреннего протеста те то ломаются, то теряются, либо же просто исчезают без следа. В общественном транспорте это частенько бывает.

Часы, как вы все знаете, бывают разные: песочные – те живут подольше, только их вертеть туда-сюда постоянно приходится. Водяные еще более долговечны, но людям в конце концов надоело переливать из пустого в порожнее, и они придумали механические, чтобы почти ничего не делать. Солнечные, видите ли, им не по нраву: неточные они.

А ты, чтобы узнать точное время, к ним чуточку поспеши, или же, наоборот, малость задержись, и поймешь, насколько они точные. С изобретением маятника все изменилось, даже самое время. Оно теперь не течет, как вода, и не сыпется, как песок меж пальцев, оно начало сверяться с нашими часами: «А не пора ли уже?».

 И люди тоже потихоньку к этому привыкли: сначала-то они сдуру часы ценили, делали их себе из золота, или, на худой конец, из серебра. А потом испугались, и начали с ними просто сверяться: сколько мне там осталось? И неважно, до конца ли рабочего дня, или до погребения.

Часы, тикая потихоньку, тоже отсчитывают сами себе дни: железяка - она и есть железяка, и она бренна, пусть даже если из золота сделана. Но, как ни странно, зачастую она переживает своего хозяина.

А бывает и наоборот: не любит, признаться, человеческий род время. Оно мстит ему за жизнь, он же в ответ времени  – за то, что она столь коротка.

Часы в отместку им обоим не любят вообще никого: ни того, кто их носит, кто их каждый день аккуратно протирает салфеточкой,  педантично каждое утро заводит, как будто это им надо. Также часы не терпят искренне, неистово, до скрежета зубовного,  и то, что на самом деле их пружины заводит непостижимое даже для них самих время. А далее, устав от суеты, они что?

Правильно, останавливаются и умирают. И жестокосердные люди их за это выбрасывают, да еще и говорят при этом, что часы были дрянь. Не понимают они, суетные, что выброшенные часы – это часы их собственной жизни, и разбрасываться ими просто нелепо.

Никогда не выбрасывайте зазря свои часы, друзья.


6. ЖИЗНЬ БАБОЧКИ.



Вообще-то все зря считают, что бабочки – они красивые. На самом деле они злые и хищные, и жрут все подряд, невзирая на ту красоту, которую они поедают. А может ли, ответьте мне, настоящая красота уничтожить другую красоту?

Нет, и еще раз нет. Недаром же бабочки в своей прошлой жизни были гусеницами, жирными, склизкими и противными. А ведь некоторые из них были даже полностью, по всему телу,  шерстистыми, что вдвойне отвратительно. Выжившие после тщетных попыток людей извести их род под корень эти ползучие гадюки на всю зиму скукоживаются в кокон, и в таком скукоженном состоянии  проводят все холодное время года в тишине и покое, отращивая потихонечку себе крылышки, тогда как все живое встречает зиму мужественно, так сказать, лицом к лицу к трудностям и невзгодам. Да, разве что медведи еще неподалеку спят, но ведь у них крылья не растут?

Кстати, самые умные из людей безжалостно уничтожают не только гусениц, но и бабочек: им безразлична их броская красота. А те, кого называют учеными, поступают совсем уж изощренно: поймают бабочку, и морят ее голодом, пока та не подохнет. Затем бережно разворачивают ей крылышки, потом прикалывают ее булавками (или же приклеивают, но это уже дело вкуса) к специальной картонке, и убирают под стекло в назидание другим.

На стенке эта пестротень, несомненно, выглядит впечатляюще, но некоторым глупым людям отчего-то становится ее жаль. Причем жаль не только бабочек, но и людей умных, и даже – ученых, которые развесили эту мертвую красоту.

А больше всего им жаль себя самих, потому что они глупые.







7. ЖИЗНЬ НА МАРСЕ.


Все началось с того, что изобрели телескоп. Разглядели в нем на Марсе каналы, и решили, что, раз есть каналы, то и жизнь явно должна быть. Причем не простая, а разумная. Не могли же полуразумные муравьи с собаками вырыть такие сложные инженерные сооружения?!

И тут внезапно этой самой жизни стали бояться: раз они там роют, значит, у них там с водой нелады, и марсианам приходится копать, чтобы хоть как-то прокормить семью, и самому не помереть с голоду. Примерно как у нас в Средней Азии: не выкопаешь арык – не бывать урожаю.

 А вот у нас, на Земле, воды хоть залейся: кругом сплошные моря и океаны. И что, если эта разумная марсианская жизнь настолько развилась, что может у нас, коренных землян, отобрать нашу планету? Один английский писатель в панике от такой мысли даже книгу про вторжение марсиан написал.

 Правда, у него все кончилось хорошо: все умерли. Не мы, конечно, ко всяким болезням привычные, а те, агрессоры: не перенесли они нашей, земной жизни. И вправду: кто ее переживет? Не только такую жизнь, как у нас, но и просто жизнь, как таковую, как ни старайся, пережить невозможно. Так что, коли дожил у нас человек до девяноста лет – то уже долгожитель. А если уж за сто перевалило - так это точно чересчур, его лечить срочно надо.

Негуманно мы тогда, судя по книжке, поступили с марсианами: показали бы им сразу наши больнички - глядишь, и никакого вторжения бы не было. Хотя, может, поэтому оно на самом деле и не состоялось: посмотрели инопланетяне на нас в свои сверхмощные телескопы, и даже связываться с нами передумали. Вода, конечно, хорошо, но жизнь все же дороже.

 А мы вот сдуру сейчас затеяли международную экспедицию на Марс отправить, вроде бы как знакомиться. Нет, конечно, мы готовимся посерьезнее: все космонавты Уэллса читали. Каждому персональный скафандр выдадут, чтобы хитрым марсианским вирусом не заразился, еды с запасом на полгода: мало ли чем там их потчевать будут. Однако все это напрасно: слишком уж мы глупые да суетные.

 Долететь-то долетим, а вот возвращаться как? Вдруг не отпустят, да на опыты болезненные направят? Лечебных и научно -  исследовательских заведений у них наверняка не меньше, чем у нас. Но мы, тупые, все равно полетим. А они к нам – нет.

Так что на Марсе жизнь есть, и будет, причем: сто процентов, что разумная. Если мы туда не прилетим, конечно.


8. ЖИЗНЬ ЖЕНЩИНЫ.



Нехорошо, конечно, говорить о женщинах плохо. Но и хорошо тоже нехорошо получается. Вот такая выходит странная ситуация: что то, что другое – правда. Это примерно то же самое, что говорить своему соседу: «Посмотри, какая у меня хорошая, красивая и умная собака». А то, что она на прошлой неделе соседскую кошку на самую вершину дерева загнала, это неважно.

 Не имеет значения также и то, что котяра потом до самого утра боялась спуститься, и орала, как оглашенная, всю ночь напролет, не давая спать всей округе. Но это же мелочи? Вот и я так до поры до времени думал: кошка орет себе на дереве, у тебя дома ей в унисон собака лает. Просто чудо, а не ночь.

 Однако -  рядом еще и жена:
-Да уйми ты своего пса наконец! Мне завтра вставать рано, а тут эта сволочь!

Соглашусь, собака – сволочь, но не до такой же степени, как женщина: нет, чтобы заняться своими прямыми женскими обязанностями, только бухтит, и, вдобавок ко всему, спиной к тебе повернулась. Ведь все равно же обоим спать сегодня не получится! Лежит себе и бурчит, что все мужики – сволочи, все собаки – сволочи, и у нее голова болит от всех от нас. Никакого прагматического мышления, могла бы и пользу из этого кошачье – собачьего дуэта извлечь.

Но все-таки женщин тоже иногда бывает жалко. Даже больше, чем себя. Поэтому теперь мы с собакой в предрассветных сумерках и гуляем под тем самым деревом, что с кошкой: та орет, собака лает, я кричу «Кис – кис», и краем глаза подыскиваю подходящий камень, чтобы сбить эту непрошенную вокалистку с ветки. Гармония, блин.

Кто-кто, а я тогда точно не выспался: из своего дома в трусах и в тапочках появился злой сосед, хозяин кошки, которого, похоже, тоже для установления тишины жена из дома выгнала. Немного поспорив, мы присели с ним на скамеечку, покурить. А что тут такого?

 Ситуация располагающая: кошак по-прежнему орет, собака из последних сил, охрипнув, лает, солнышко уже начинает подниматься из-за горизонта. Почему бы и не поговорить с хорошим человеком? А наши женщины, надеюсь, все-таки уже спят: им же лучше без нас, мужчин.

Если такое будет повторяться регулярно, то я, пожалуй, схожу в церковь, поставлю перед образом свечку, и попрошу Бога, чтобы тот сделал два рая: один – для нас, другой – для них. Коли Боженька меня услышит, то моя благоверная так и не поймет на том свете, почему так получилось: подумает, наверное, что я за свои грехи попал в ад, как и все прочие особи мужского пола. А мы, радуясь обретенной свободе, будем придерживаться противоположной точки зрения.

И опять-таки все будем правы.


9. ЖИЗНЬ ГЛУПОСТИ.


Мудрецы утверждают, что глупость бессмертна, и умрет только со смертью всего рода человеческого. Даже не вызывает сомнения, что большинство людей солидарно с ними в этом заблуждении. Сама же глупость с этим категорически не согласна: с ее точки зрения, глупость единовременна, и жизнь ее чересчур коротка.

Нет, конечно же, умная, с самого рождения одаренная, глупость, живет подольше: она тщательно выбирает свою жертву, постепенно научается размножаться, и ее избранник порой из-за одного – единственного неверно и не вовремя сказанного слова потом мучается всю оставшуюся жизнь, плодя при этом все новые и новые глупости.

Но та, первая, с которой все и началось, и которая успела-таки отложить свои личинки в бездумной голове страдальца, уходит почти безвозвратно: редкие люди повторяют одну и ту же глупость. Пусть они и похожи, как две капли воды, но все же они, согласитесь (что, припоминаете такое?), разные.

 Однако находятся и особенно избирательные личности: они способны бесконечно наступать на одни и те же грабли, как будто вокруг других не имеется.

Хотя это уже патология, навроде тяги к любимой игрушке: умрут, костьми лягут, но не расстанутся. Возможно, это даже хорошо: другие глупости таких однолюбов обходят стороной: место-то уже занято, а глупости друг дружку уважают, чужое место почти не трогают. Бывают, конечно, и совсем уж обнаглевшие, но они не в счет и, как правило, даже в зловредной человеческой памяти не сохраняются.

Настоящая, подлинная глупость обходит таких стороной. Честь для глупости – не пустой звук. А у тех, изгоев, одна лишь надежда: найти такого глупца, который перепутал бы чужие грабли со своими. Как правило, у них ничего не получается: привыкли люди к своим собственным, почти что уже родным, глупостям, которых, кроме самого рассадника глупостей, никто и не различит. А человек помнит каждую, можно сказать, в лицо, и ни за что с ними не расстанется, ни за какие коврижки. Хотя, честно говоря, коврижки – это тоже глупость.

И в этом смысле глупость близка к бессмертию, покуда есть тот, кто ее лелеет. Да, вот еще что: никогда не трогайте чужую коврижку, вдруг она своему хозяину еще пригодится.

10. ЖИЗНЬ ГОРОДА.


Кто всю свою жизнь провел в деревне, никогда не поверит, что город тоже может жить: мол, каменюки в нем кругом многоэтажные, машины вонючие, да еще масса народа, который бесконечно снует туда-сюда. Ни одного знакомого лица, даже и поговорить не с кем.

Попадаются, правда, иногда словоохотливые бомжи, но и те вскорости теряют к колхознику интерес, как только ты сжалился и дал им денежку на выпивку: они стремятся ее как можно скорее потратить по назначению, а уж само назначение прямо за углом и оприходовать. Если же тот не поимел к ним сочувствия – так ты и вовсе не человек, и не о чем с тобой разговаривать. Но так только на взгляд деревенского жителя. Городскому, поверьте, еще труднее: и внимание к нему попристальнее, да и денег с него просят побольше, иные попрошайки даже на десятку обижаются.

Но город, тем не менее, - живет, невзирая на то, кто и когда в нем родился. И тем более – в каком году появился на свет он сам. А ведь все тоже начиналось с деревни, а для многих современных городов – и вовсе с палатки. «Здесь будет город заложен», и все тут.

Потом рядом с палаткой вырастают дома и бараки, вот теперь они и вовсе до домищ доросли. В деревне, разумеется, такого не увидишь: там как стояла церковь, так и стоит, если, конечно, ее при большевиках до основания не разрушили. А вокруг церкви стоят дома с банями на краю земельного надела. Туда по вечерам мужики с бабами париться любят ходить.

 Разве в городе такое встретишь? Бани здесь – раздельные, никакой радости сердцу. Сауны не в счет: это даже не подобие бани, а глумление над ее светлым и чистым образом. И огородов в городе тоже нет, а что, ответьте мне, за мужик без огорода?! Соседей своих тоже никто толком не знает: живут себе, дескать, где-то рядом, ну и пусть их живут, главное, чтобы не мешали.

Что же касается будущего городов, тут мнения расходятся: одни утверждают, что это - единственный путь к прогрессу и процветанию, другие же, ухмыляясь, просто продают им картошку.

Ученые сказали, что она экологически чистая, вот поэтому горожане ее и покупают. Потом жарят во фритюрнице и запивают «Колой». Так и город: возьмет в себя самое чистое, пережарит, а затем запьет любой непотребщиной, которая в каждом магазине, или же ларьке, продается.

Долго ли сможет прожить этот город? История доказывает, что меньше, чем самая захудалая деревушка: кушать-то всем хочется. А горожане, стараясь не замечать очевидного, тем не менее суетятся, но подспудно все же чего-то ждут.

Дождутся. И ты, гордый город, тоже дождешься.


11. ЖИЗНЬ ДЕНЕГ.



Подавляющее большинство людей полагает, что все деньги имеют одно особенное свойство: кончаться. Логично, но спорно.

К примеру, деньги думают, что они нескончаемы, и просто переходят из рук в руки. А что их временные владельцы  гордо величают себя их хозяевами – так это вообще полная чушь. Как можно считать себя хозяином того, что ты в любой момент можешь лишиться?

Чем дорожишь больше всего на свете и на что ты тратишь всю свою жизнь? В данном плане деньги абсолютно правы. Но есть еще и третья точка зрения: деньги умеют рваться, теряться, или же просто, как тот библейский талант, закапываться в землю.

 И еще: посмотрите на любого банковского служащего или инкассатора. Для первых деньги – это просто цифры на мониторе, для вторых – тяжелый и обременительный груз. И что, думаете, им за этот труд заплатят деньгами? Совсем даже нет. Каждый из них только и думает, что о летнем отдыхе на море, о полном холодильнике, и о довольной жене. Этот контингент людей лучше всех понимает природу денег.

Кстати, то, что они желают, безусловно, они получат, кто больше, кто меньше. Счастливчики едут на Багамы с Мальдивами, а тот же, кто носит тяжеленные сумки с резаной бумагой – на дачу. Но ведь летом и там тепло?

Так и кочуют деньги по свету, непрестанно удивляясь столь бережному к ним отношению, но не возражают: им все равно. Были час назад на счету в Москве, а сейчас уже в Лондоне или Брюсселе, какая по большому счету разница? Люди что там, что здесь, одни и те же: смотрят ли в свой компьютер, или же сумки таскают. Что с деньгами сделается? Да ничего. Суета человеческая им абсолютно безразлична.

Единственное, что им развевает скуку – так это инфляция. Гиперинфляция  - вообще мечта: сразу появляется много новых знакомых, зеленых еще, непотрепанных, в людских жадных руках не засаленных. Только вот глупые они чересчур, эти новые деньги. Надеются, что они навсегда. Те же, кто постарше, понимают, что всему придет свой срок. Но люди, закостеневшие в своем упрямстве, все считают и считают умудренные годами деньги, не задумываясь, что та же самая участь ждет и их самих.

Их, мнимых хозяев денег.


12. ЖИЗНЬ СОЛДАТА.



Какой-то король сказал, что каждый его солдат – это как жемчужина в короне. Но те времена, увы, прошли, и теперь жизнь солдата ничего не стоит. Ее можно сравнить разве что со стоимостью пули или бомбы, но за них ведь платит уже противник? Его проблемы, короче.

Бывают, конечно, и исключения: из-за гибели подчиненного многих командиров мучают по ночам кошмары, а днем – совесть. Но ведь, как ты ее не крути, совестью жизнь не заменишь, и тогда погибают оба: один – от пули, а другой – от совести. Наверное, совесть сродни пуле.

Да, есть и другие. Нехорошо огульно так о некоторых людях говорить, но эти «Другие» - они совсем другие. Нет у них совести. И их, следовательно, тоже нет. Тьфу на них. Не будем о них, ведь солдатик, даже зная об этой горькой правде, все равно идет выполнять приказ, и я каждому командиру советую взглянуть ему в глаза. Может, это ваша последняя возможность. Хотите – посмотрите на выбор одному лишь воину, а можете и каждому, разницы нет: увидите то же самое. Что вы в них увидите, хотите спросить? Жизнь? Да. Смерть? Да.

 А что вам еще хотелось бы? Не любовь же к вам, в конце-то концов.

Поэтому лучше никогда не смотреть в глаза солдату перед боем. Поцелуйте его просто, и все. Ведь это в каком-то смысле может быть и ваш последний бой. Бой за собственную совесть, которая горче пули.


                13. ЖИЗНЬ ЦВЕТОВ.



Цветы живут недолго, но радостно: все их любят, порой даже мужчины. Оттого-то и считается, что цветы – прекрасный подарок.

Только вот люди не берут в расчет того, что цветы сначала нужно убить, прежде чем подарить. Некоторые изверги их даже специально выращивают, холят их, и лелеют, прежде чем срезать под самый корень. Все новые и новые виды своих будущих жертв выдумывают, а затем с гордым видом утверждают, что они, дескать, селекционеры. Неужели нельзя было простыми полевыми ромашками ограничиться?!

Только, прошу вас, не надо их рвать, вполне достаточно привести свою любимую в поле, лечь рядышком с ней на лужок, и посмотреть на живые цветы, тихо покачивающиеся на ветру. Затем перевести взгляд на непостижимо глубинное небо, задуматься на миг о горнем, и снова, уже другим взглядом, посмотреть на ромашки и прочие лютики: ведь людская жизнь ненамного длиннее, чем ромашкина.

Поэтому-то, скажу я вам, цветы людей не очень-то и любят. Боятся, как я полагаю. И – мстят за это: бывает, принесет вечером человек домой букет, за который отдал кучу денег, а утром того уже и нет: завяло все. И приходится тогда нести его на помойку выкидывать, вместе со всеми тесемочками – завитушечками, с упаковкой, столь тщательно подобранной по цвету.

А ведь вчера чуть продавщицу дурой сгоряча не назвал, настолько первоначальный вариант оформления  не понравился. И даже то, что тебя поблагодарили и поцеловали за этот уже никому не нужный подарок, душу совсем не греет. А все потому, что люди цветы любить по-настоящему не умеют. В лучшем случае их в тесные горшки садят, или в оранжерею за стекло запирают. Что то, и другое – тюрьма для цветов, кому же такая жизнь понравится?

Правильно, никому. Потому цветы и умирают, что никто их не понимает, одиноко им среди людей. Нежные они, ранимые, не то, что эти люди.