Ахмадов М. Сказ о трех братьях

Муса Ахмадов, "Кхаа вешех туьйра". Перевод с чеченского.

         Густой туман медленно накрывает село. У плетеной изгороди стоит старушка, изредка нарушая приглушенным голосом тишину.
- Чама...Чама...

- Му...

- Чего ты молчишь, Чама, раз слышишь меня? Ну, давай, заходи. Постой-ка, открою же калитку. А теперь иди. Не мотай головой. Вот... Я же тебе тыкву наколола. Ешь, только не разбрасывай ее. И где умудрилась в грязь по самое брюхо залезть? Вот  сеном и почищу тебя, словно, тряпкой. Не оглядывайся, ешь свою тыкву. Нечего хвостом размахивать... Да, закончила я уже... закончила. Ешь свою тыкву.  И место  тебе приготовила, соломы постелила...

    Выйдя из сарая, старушка медленно направляется к дому.
    Темнеет быстро. Сырой холодный вечер. В воздухе стоит терпкий запах спелой айвы. Еще одна осень в ее долгой жизни. Промозглая пора. Сплошной туман. Ноет каждая косточка. Надо выйти и из изгороди надергать щепок. Надо же, какая темень на дворе! Скоро ли рассвет? Э-э-э-х, как часто она думает об этом? День сменяется ночью, и так все время: день-ночь, день-ночь. Это только она не меняется. Рассудок не потеряла, живет, как ни в чем не бывало. Может, не заметила, как все меняется? Жизнь-то листала свой календарь. Что сталось-то?
      Долго стоит на веранде, кутаясь в старую шаль.
- Откуда этот плетеный амбар? Столько лет его тут не было, - едва слышно перебирает губами. Протирает глаза, еще раз вглядывается вглубь  двора, а там ничего и нет. Показалось, видать. Надо же, опять амбар.  И голоса. Вроде, как мужчина плачет. Так, это же Дача - старший брат.
- Э-эх, Дача! Как можно вот так тридцать восемь лет плакать? Твои глаза оказались рекой из горного ущелья.
 Старушка присаживается на корточки, прислонившись к стенке, глотает ком, застрявший в горле и прислушивается к голосам. Дача продолжает стоять, упираясь одной рукой об амбар.
- В чем дело? Что случилось? - это уже голос отца.
- Наш... наш... Салах убит.
- Отец, родной! Как ты смог это пережить? Почему не разверзлась земля под ногами? Откуда в тебе столько сил?
- Смиритесь... Будьте терпеливы, не то люди не поймут.
- Он, оказывается, ушел на фронт вместо меня... Назвался моим именем...
- Мы не в силах ничего изменить...
      Голоса пропадают, исчезает и амбар, накрытый отходами сена. Все исчезает... Сплошная темень.

- Эх, Дача-Дача... Все вы уходите, оставляя меня наедине с этим мраком, - опять шепчет старушка...

            Спустившись с веранды, опираясь на палку, плетется к изгороди, разделяющей двор. Останавливается. Стоя на одной ноге, нагнувшись, рукой ищет калошу, застрявшую в грязи. Найдя же, оборачивается на обветшалый дом и разглядывает его.
- Уже год, как не белила. Крыша прохудилась. Вроде, как и в землю немного ушел. Рамы покосились. А ведь каждый год по весне белила. До прошлого года...верила, что кто-то вернется домой. А годы бежали, и никто не постучался в ее дверь. И огонек надежды стал мерцать. Конечно, не давала этой самой надежде погаснуть. Продолжала верить и ждать. Знала, что потеряв веру, жизнь превратится во мрак. Сплошной мрак.      Ее мрачная жизнь походила  больше  на сумерки, туман. Как луч света в тумане, лучик надежды ее жизни разрезал этот мрак. Ждала, что когда-нибудь свет надежды озарит ее жизнь, рассеется туман. И все трое, улыбаясь, войдут во двор.
- Заждалась, сестра? Прости... Не получалось раньше, трудно было.
Конечно же, Салах тоже будет с ними. Подумаешь, похоронка пришла! Сколько тех, кто вернулся после похоронок? Вот,  Успа, который живет на окраине села, вернулся спустя два года после собственных поминок...
        До прошлого года жила надеждой. А потом она... надежда... начала рушиться. Словно сорвавшееся колесо выскочило из рук и понеслось в ущелье... разбилось. Долго плакала на могиле...пока не заросла она высокой травой.
Слезы кончились, вернулась домой. Больше уже не плакала. Плач - своего рода счастье. Понимает, что сейчас ее жизнь катится к закату, приближается конец.

- Куда я шла? - ей кажется, что  говорит громко. - Ах, да,  хотела  печь затопить.
И, чтобы ноги не вязли в грязи, каждый раз разворачивает калоши, пытаясь добраться до изгороди. Тишину нарушает  слабый треск прутьев. Потом он усиливается.
- Эх, жизнь. М-да... Сегодня, Сану, ушла и твоя кичливость. Добралась и ты до ограды. Раньше ругала тех, кто так поступал. Несмотря на то, что жила одна, всегда запасалась дровами. До этого года... - бормочет старуха у печи, пытаясь затопить.

      Яркие блики танцующего огня отражаются на полу. Дом наполняется теплом. Женщина присаживается на край деревянного топчана и смотрит на пол. Долго так сидит, а время-то бежит. Слышится детский смех: это девочка лет восьми-девяти.
- Брат, а дракон большой был?
- Да! Большой-пребольшой. Ненасытный, сколько не ест - все ему мало, - это Дача ей рассказывает. Он тут же на нарах в изголовье сидит. А кто это у него в ногах? Кучерявая девчушка с огромными черными глазами. Это же Сану, только  шестьдесят пять лет тому назад. Старушка заносит руку, пытаясь погладить ребенка, а девочка исчезает, будто, ее тут и не было. В комнате пусто. Только печь трещит.
- Да...я... все-все... Не уходите только.
     Она замирает, и опять слышатся голоса... Вот входят Шида и Салах. Присаживаются.
- Дрова накололи? - спрашивает Дача.
- Да.
- Тогда я отведу лошадь на водопой.
- И лошадь напоили, и корм насыпали, и сено.
- Молодцы. Со всеми делами справились, пока я тут сижу.

    - Салах...Салах... неужели этот солнечный мир будет без тебя? Неужели эти ущелья никогда больше не услышат звуки твоей гармони? Неужели никто не увидит твой зажигательный танец-молнию?

      Голоса исчезают, а комната наполняется светом. Долго сидит, не понимая, чему радуется. Ах, да! Это же братские узы. Сладость их отношений, которая витает в воздухе. Она источает запах весенних цветов. Их привязанность всегда  освещала их дом, боролась с мраком бед, который лез из всех щелей.


       Ее братья пришли в этот мир погодками, с разницей в год. Она же, младшенькая, если не брать в расчет тех, кто родился после нее и умер в младенчестве, росла обласканная братьями.
        Глубоко вздохнув, Сану спускает босые ноги на скрипящие половицы. Стоит, прислушиваясь. Тишину разбивают лишь падающие с потолка капли дождя.
- Из-за дождей не успела сложить кукурузные стебли, - бормочет она себе под нос.
Подбросив дрова в гаснущий огонь, положив голову на руку, в которой держит ухват, слегка раскачивается из стороны в сторону и всматривается в танцующее пламя огня. Голоса возвращаются.
– Началась война. Говорят, Герман напал, - сообщает отец, вернувшись из Шатоя.
    В молчании застыли братья. Одолевают их думы.
- Отец, а Герман - это дракон? - спрашивает дочь.
Молчит отец. Она поворачивается к братьям. Но и они молчат. Девочка не отстает. Тогда Дача берет ее на руки, гладит по головке.
- Да, родненькая, это дракон и его надо уничтожить.
     Опять ком в горле и дышать нечем. Изо всех сил пытается проглотить этот ком. С трудом справляется с ним. Узел, связавший сердце, теплым спрутом растекается по венам и исчезает.
- Брат, а брат...  ты пойдешь драться с драконом?
- Пойду.
- И Шида пойдет?
- Пойдет.
- Тогда Салах возьмет кинжал отца и придет за вами. Да? А когда дракон проглотит его, то сделает дыру и взберется ему на спину. Да? И снесет он голову дракону. Да?
 Исчезает голос девочки, звеневший горным ручейком.
Тогда верилось, что все так и будет. Но все равно несправедливо, что первым на войну с драконом ушел младший из братьев. Понимала, что в этом что-то не так. А Салах ушел на войну, договорившись в сельсовете, предъявив им повестку, которая пришла на имя старшего брата. Тогда ведь и Дача спрашивал у Салаха, почему это на имя младшего пришла повестка.
- Так и должно быть. Тебя, наверное, позже вызовут, - успокоил Салах брата.
Лишь когда пришла похоронка, секретарь сельсовета рассказал правду.
- Ах, Дача. Видя тебя плачущего у амбара, ничего не понимала я. Думала, что все будет как в той сказке, которую ты мне рассказывал.
- Почему он тратит время на слезы, вместо того, чтобы схватить кинжал и бежать к дракону, - думала я. - Поминали Салаха, и через неделю ты ушел... До сих пор не вернулся...
     Прислушиваясь к каким-то звукам, старушка умолкла. Это  мыши возятся на чердаке.
— Опять мыши... То и дело, мыши, моль, ветер,  холод... Этому дому, как и мне ведь отведен свой срок. Родные мои - отец, мать, братья -  не боюсь я смерти. С честью встречу ее, как и вы. С радостью перенесу боль, через которую вы прошли. Худо, если бы  не смогла справиться с ней. Просто, Дача, я жила в ожидании, что хоть кто-то из вас вернется. Я ведь тоже  честолюбива. Уж очень хотелось, чтобы у Нажи были потомки... Ну и что с того, что я хотела? ... Дракон-то оказался сильнее вас всех - погибших.
     Звуки мышиной возни заглушают шепот старухи. Привстав, направляется к топчану. Останавливается, прислушиваясь к скрипу половиц. Присев на краешек топчана, вглядывается в окно.
- Может без тебя, мой единственный, обойдутся на войне? - нарушают тишину всхлипы матери.
- Как это обойдутся? - едва слышен голос брата.
Прикрыв за собой низенькую калитку, уходит Шида. С тех пор двор не покрылся зеленым ковром, расшитым белыми узорами цветов. Они ушли вместе с братом. Навсегда.
- Ох, Шида! Именно ты ушел последний. Это же ты должен был победить дракона, освободить  братьев и вернуться домой. Твой кинжал не был остр, или дракон был толстокожим? Не смог выбраться из утробы дракона?.. Ах, брат! Когда ты уходил в воздухе кружили лепестки цветения, а ветер раскачивал ветки. Вскоре оставили меня и родители. И я осталась в объятиях мрака.
В унисон с плачем дождя и шепот старушки. 
      Боится собственного молчания. Не справиться ей с одиночеством. Даже печь перестала трещать. Ленится выйти за дровами, хотя и знает, что холод будет хозяйничать в доме. Потерпит его присутствие до рассвета.
      Укладывается в постели, накрывшись одеялом. О каком сне может идти речь?
Не сводит глаз с окна. Вскоре прокричат петухи,  рассеется темнота.

      Дорога ее жизни лежит под покровом этой темноты. С того самого дня, как Шида ушел, затерялся жизненный путь в густом тумане. Правда, пару раз ей казалось, что туман рассеялся и цветами замаячил горизонт. Тогда возвращалась весна, бежали ручьи, лес покрывался нарядом, трубили горные лани. Хотелось бежать босиком по росе, дать ветру поиграть  с подолом  платья, ощутить живую связь с природой. Забывалось все. Манило. А она не шла. Почему? Чтобы познать то, что не испытали братья? Ни за что! Как бы она после этого жила? Ей было бы еще труднее...
      Кто знает! Она отпускала свои мысли, возвращалась в свой ежедневно ветшающий дом, избегая тех, кто смотрел ей в след. Неужели она не мечтала о лучшей доле?.. Боялась забыть какую-то мелочь о своих братьях.
 Кричат петухи. Рассветает.

- Еще один день прожит. Дождь перестал плакать. Туман рассеивается. Озаряется восток.
      Всунув ноги в калоши, выходит во двор. Окидывает взором село. Опустел не только их дом. Дворов сорок можно насчитать.  Огромным оказался дракон. Ненасытным. Местами стоят сгорбившиеся сады. Даже старых домов нет. Некому их поддерживать. Зато дом Нажи стоит, пока...

- Как ночь прошла, Сану? - отрывает ее от мыслей сосед.
- Спасибо, Микаил. Смотрю и у тебя все хорошо, раз вышел из дома.

         Долго, молча, стоят.
         Доходит до ее сознания, что где-то в глубине ее души трубит лань. Сладостно щемит в сердце. Да, это, один из тех, кто предлагал ей босиком бежать вместе с ним по теплой пахнущей весной земле. Несколько десятков лет тому назад.  У него есть семья: жена Айна и дети...
         - Пойду я, - покашливая, старик идет  в сторону своего двора.
А старушка направляется в сарай. Открывает дверь, а оттуда запах сена и теплого навоза. Корова продолжает лежать, монотонно жуя. Опустившись на корточки, делится с ней Сану.
- Чама,  вчера они опять приходили. Дача мне сказку рассказал. Сказку о трех братьях. Посидели до утра и ушли. Даже не изменились. Правда, показалось, что Салах немного возмужал. Спрашиваешь, когда вернутся навсегда? Не знаю, Чама. Хоть бы один из них вернулся. А если не вернутся... Что же... уйду к ним. Вот такой оказалась эта жизнь. Чама, ты счастлива по-своему. Луга достаточно тебе.
Или я ошибаюсь? О чем ты думаешь? У тебя же своя забота, коровья. Или тебе достаточно одной моей заботы? Вот делюсь с тобой, набираюсь сил, чтобы жизнь на раздавила... Чама-Чама.
           Пока сидит в задумчивости, день вступает в свои права. Глубоко вздохнув, продолжает:
- Неужели, я зря прожила? А как же мои печали и заботы?
    Спохватившись, быстро приподнимается, отвязывает скотину  и выходит.

- Нет, Чама. Нам нельзя отставать. Что люди скажут? Первой же Айна заметит, что состарилась Сану, скажет, что даже корову выгнать не могу. Ну,  давай, пошла. Сану еще жива.