Руны замшелого камня

      
  На  валуне, о который я споткнулся, и  содрал с него носком  сапога ворсистую кожуру мха, в образовавшемся “окошечке”, открылись причудливые письмена. Я отбросил в сторону рюкзак - и стал осторожно счищать с камня бархатисто – зеленые наросты. Камень был сплошь покрыт каким-то петроглифическим письмом. Сюда, в этот уголок тайги, забрел я в поисках ягод и лекарственных трав. Эта брусничная поляна среди молчаливого соснового бора на краю элегически-дикого озера наводила на мысли о том, что, быть может, когда-то она была стойбищем хантов, манси или каких-то других исчезающих малых народностей, а позже, вполне возможно, эти сосны стали свидетелями пришествия сюда раскольников.

Черты и резы на камне настолько взволновали меня, что я  забыл о ягодах, хотя  поляна была буквально усыпана свисающими к земле кисточками кроваво-красной брусники, и долго –долго разглядывал этот шедевр древнего искусства.
 
 Заночевать пришлось здесь же .Слишком далеко ушел я от последней деревни.  При свете пляшущего пламени костра  мне довелось наблюдать удивительный эффект – камень буквально ожил. Узнаваемые символические изображения лосей, медведей, глухарей – и другие иероглифы, о смысле которых можно было только гадать, - задвигались и стали преобразовываться в объемные фигуры.
 Из темноты, на освещенную поляну выступили широкоскулые люди в одеждах из звериных шкур. Самый старый из них – косматый шаман с бубном, отбивая такт по обтянутому сушёной кожей музыкальному инструменту, затянул заунывную песню. Он пел долго—долго, танцуя вокруг костра какой-то первобытный танец, подражающий движениям зверей. Ударил шаман последний раз в бубен-и растворился в темноте
Вижу-склонилась надо мною его луноликая прекрасная дочь. А может то и сама Луна вышла из-за еловых вершин.
-Спи крепко, добрый человек! Тайга щедра. Не уйдёшь с пустыми руками. Одарит лес тебя за то, что пришёл ты поклониться этому месту!-послышался мелодичный женский голос. И вё стихло. Только плыла луна между тучами, отражаясь в водах лесного озера.

 И  вышел из-за дерев старец в монашеском одеянии. Скуфья поверх волос.  Массивным  крест на сыромятном ремешке шею отягощает.
 Обошёл он камень три раза,  и, подняв лицо к Луне, пропел псалом.

 Потом подошел ко мне, свернувшемуся у костра на подстилке из сосновых веток и ,перекрестив,произнёс:
-Посетил ты пустынь мою, странник, -спасибо тебе на том. Будет тебе дар вещий- услышишь голоса зверей, птиц, трав и деревьев. А я уж за тебя в своей келье монашеской молиться буду. А мой монастырь -тайга. А келья- глухой урман...
 И исчез старец.

 Наутро, сфотографировав валун, с полным ведром ягоды, пучками брусничника и корзиной грибов– я возвращался домой, гадая - сном было увиденное мною или явью? Эти сомнения усилились после того, как , проявив пленку, я увидел на ней пустые белые квадратики. Попытки позже найти эту поляну в тайге, на берегу озера—ни к чему не привели...Но с тех пор шаман и монах являются ко мне ночами, чтобы диктовать, диктовать, диктовать...

Валяются на лоджии те резиновые сапоги, рюкзак ещё хранит смолистый запах хвои, давно съедена брусника,  давно съедены те грибы и израсходован весь на заварку весь брусничный лист, а я  все тщусь отыскать тот камень, воскресить в воображении письмена на нем, расшифровать их...