Юбилей на крыльях

       Контракт мой в Корее был аккурат с 7 августа 2000 года по 7 августа 2001 года. Так что свой день рождения 49 лет я отмечал  в самолете, когда летел в Сеул. Летел в Сеул с бьющимся серцем, в надежде на интересные, радостные перемены в жизни. А ровно через год,  испытав разное, я вылетал из Сеула, но не в Москву, а на Дальний Восток. Это я решил реализовать мою давнишнюю мечту, увидеть Ванинский порт.

            Ведь песня:
              «Я помню тот Ванинский порт,
              И вид пароходов угрюмый,
              Как шли мы по трапу на борт,
              В холодные мрачные трюмы»

пелась в моей душе годами. Каждый день, проживая в Сеуле в приличной "профессорской" комнате, с утра я распевал строки этой песни.

       Так что вместо билета в Москву я заказал в компании билет во Владивосток. А из Владивостока я решил поехать в Москву на поезде, приблизительно как Александр Солженицын за 10 лет до этого, когда возвращался из эмиграции в Америки. Солженицын ехал с помпой, и на каждой станции его встречала делегация диссидентов. Я тоже дисиддентствовал в годы юности, но такой почести точно не ожидал.
    А вот то, что должен был вылететь как раз в день своего пятидесятилетия, это было оригинально. Утром в моей покидаемой квартире стояли чемодан на колесиках, этюдник, сумка с ноутбуком, сумка с документами и цифровым аппаратом. Погрузив все это на себя, я был похож на вьючное животное среднего класса, но главное транспортабельное.
      В четыре часа ночи я лежал с открытыми глазами, вспоминая прошедший год. Вспоминал в общем-то я со знаком плюс.
   За окнами стал шуметь ветер и наконец пошел сильный ливень. Казалось, возвратился сезон муссонных дождей.  Значит, подумал я, нужно будет еще выделить одну руку для несения зонтика. И вот в 6 утра,в последний раз включил свет в моей такой шикарной и знакомой квартире, с выходом и на одну и на другую сторону дома 101 в районе Кванг-Мьеог, напоследок просматривая все углы моей 3-хкомнатной квартиры на предмет оставшихся самых нужных вещей. С моим отбытием из квартиры 1308 она, конечно не опустеет, и мебель и электроника, которой она была набита, так и останутся в ней, но меня это уже не интересует,  моя работа в Корее закончена, и закончена как раз в день 50-летия. Очень, даже я бы сказал символично.
       Дождь разошелся не на шутку.  Когда я покинул свое жилье, я не встретил почти никого ни в коридоре, ни даже у шестнадцатиэтажного длинного и узкого дома номер 605.
   По пустынному Кванг-Мьенгу, обильно поливаемому дождем, я пошел по такой знакомой дороге через речку, которую русские "специалисты" незаслуженно называли «Вонючка». Через мост находилась станция «Доксан», которая хотя и называется в Сеуле метро или Сабвей, все же больше похожа на  наши электрички. Эта линия – ответвление от узловой станции Куро, в которой я и еду, к остановке Аэропортовского лимузина.

   Железнодорожная ветка от станции Сеул-стейшен идет до порта Инчон – это самая старая ветка в Корее, и ответвляется к Сувону, а дальше к Пусану как раз от станции Куро.

      Помокнув еще немного под боевым, но теплым августовским дождем, я расположился на удобных креслах автобуса под названием "Лимузин", и через полчаса был в аэропорту Сеула, под названием Кимпо. В груди шевелились мысли, во-первых как бы не опоздать на регистрацию, и во вторых, взлетит ли самолет в такой дождь. Самолет правда был очень серьезный, Боинг-747, хотя и летел из Сеула всего лишь во Владивостока.

    На все эти заботы наплывали также чувства, которые можно смело назвать радостью встречи с родной землей. И новым местом России, где ни разу не был. Еще 20 лет назад во Владивосток можно было попасть только по спецразрешению.

      Я сдал  свой чемодан с горящими колесиками, упакованный этюдник, и походил напоследок по шикарному аэропорту как белый человек. Кофе, бесплатный Интернет, туалеты в цветах -  уходило в последний раз из поля зрения моего аппарата Сони.
     В шикарном двухэтажном салоне самолета больше было корейцев, чем русских. Подумаешь – и зачем они едут, на этот Дальний Восток? Видно, что не туристы, которые больше летят в Москву и Санкт-Петербург.

    Мне досталось самолетное место в самом углу в конце. Но в любом таком случае есть и свои плюсы. Зато тихо, никто тебя не видит, и только ты можешь смотреть на копошащихся пассажиров.
    Дождь приутих, и через какое-то время наш самолет взлетел над Сеулом. Я мысленно думал о вещах, которые летели со мной, и прислушивался к биению собственного сердца.
    Не успели мы взлететь, как нас попросили приготовиться к завтраку, заранее спросив, корейскую или европейскую кухню предпочитают пассажиры. После завтрака русские бодро потянулись назад, где считалась зона для курильщиков. Здесь я познакомился с несколькими молодыми, и не очень, русскими ребятами, летавшими в Сеул по делам Бизнеса. Много бизнесменов развелось.

   Сидя в своем углу, я вспоминал, как отмечал дни рождения на протяжении не такой уж короткой жизни. Обычно никаких застольев не было. Чаще окружающие и не знали, что у меня день рождения. В студенческих стройотрядах, правда, скрывать дни рождения было просто не принято. Именинник обычно стоял с ковшиком в баре у стойки и разливал всем желающим напиток под названием "квас", но с градусами. Потом все кончалось пением под гитару «Прилетит к нам волшебник в голубом вертолете».
   Хорошо помню, правда, как отмечал 18-летие. Было дело в Казахстане, в Актюбинской области. Как раз мы, пятеро пацанов из одной группы техникума связи окончили радиофикацию удаленного поселка в пустыне, и приехали в Передвижную Колонну, чтобы подготовиться и наутро улететь в город Светлый, на другой объект. Работа была трудная, поставили 200 столбов в условиях песчаного ветра, натянули провода и казахи впервые узнали что такое электрическое освещение. Поставили громадную антенну, чтобы «ловить» Алма-Ату, а на центральный столб прибили большой громкоговоритель.
  Так что день в Актюбинске вполне соответствовал тому, чтобы отметить окончание действительно достойной работы, случайно совпавшей с моим днем рождения. Главное было, естественно, что будем пить и сколько. Пили мы в те годы Портвейн № 11, 12 и 13. Считалось, что качество нарастает с цифрой. В общем купили мы ящик Портвейна 12. Этот напиток даже среди его поклонников назывался «Краска», и очень отдаленно напоминал современный «Кагор».
     И этот ящик мы пили всю ночь, играя в бильярд – эдакий ящик с металлическими шариками и лунками по углам этого ящика. И что? Наутро мы допили портвейн и полетели на самолете Ан-2, кукурузнике до Светлого. Кто знает, не нужно объяснять, какие чувства происходили в наших внутренностях, когда самолет переходил скорость 250 км в час. Это было что-то. Я смотрел на стрелку на щитке пилота и точно знал, когда голова моя будет делать крен к коленкам. Удивительно, что все, кто брал  на грудь Портвейн, дотянули до Светлого, а это было километров 400 и их желудки прочистились только вблизи бесстрастного Ан-2. Вот какие воспоминания гуляли у меня в голове, когда я поглядывал на неспешное гуляние уверенных людей по высоченному салону Боинга.

    Народ наелся, накурился, и лег вздремнуть, поглядывая в окна. Лететь до Владивостока недолго, около 2 часов, как раньше нам на Ан-2, и пора бы садиться.  Внизу над нами расстилались белые с оттенком серебра облака.

   И вдруг по самолету как бы пролетела какая-то весть. Понеслась одна стюадесса, потом другая. И тут по по корейски стали что-то говорить. Публика слегка посерьезнела, как бы переваривая сообщение, а потом зашумела, заволновалось.
Не случились ли какие проблемы, и что там.  Действительно небо впереди потемнело, и сквозь серые облака проскакивали искры молний.

    Стало заметно, что самолет делает какой-то разворот,  снижаясь, как он бы поступил, готовясь садиться во Владивостоке.
  И вот наконец пришло сообщение: Владивосток не принимает, и мы летим обратно в Сеул. Вот ничего себе новость.  Хотя мне может и ничего страшного, меня никто не ждет, ни в Сеуле, ни во Владивостоке.
     А вот другая публика была слегка в шоке. В общем наши полупьяненькие новые русские были даже рады. Корейцы, которые летели по делу, были расстроены. Стюардессы стали чаще носить воду, и все чаще откликаться на сигналы. Каждый раз нужно было успокаивать подававшего сигнал, что ничего, что летим в Сеул потому, что Владивосток не принимает из-за бури. На Владивосток обрушился ураган "Ира".

     Но примет ли Сеул? А вдруг там тоже ураган. Потом может кончиться бензин, и в общем пиши пропало. Но разворачиваться таким новостям было некогда, наш самолет Боинг пошел на посадку в Сеул.
    Надо признать, что для нашего самолета была приготовлена встреча как с того света, будто мы потерпели кораблекрушение. На выходе из самолета всем тут же подцепили специальные значки.
   Познакомившись с несколькими новыми русскими, особенно с одним мелким коммерсантом, который закупал в Сеуле электродвигатели,  я вел себя довольно смело. Одно было неприятно – мы снова получили свои вещи, и вот тут то по ним провели такой шмон, как будет виноват не ураган, а террорист.
В моем чемодане были мои этюды на картоне, за которые я собственно боялся больше всего. Почти долетели до Владивостока – и на тебе – все по новой!

  Спасло, может быть то, что я все такие как бы белый и очень смело начал говорить, что это мои собственные вещи. После нескольки поворотов барахла, кореец обычно говорил ОКей, О Кей и чемодан закрывался. Придрались к ноутбуку, моей гордости. Но я стал им говорить, что это не новый, а рабочий, и вроде успокоились.  Были же случаи и пострашнее. Кое-кого из наших пассажиров так и оставили в аэропорту. А нас всех повезли в отель, на откуда ни возьмись подогнанных автобусах-лимузинах.
   Я сел со своим знакомым Олегом рядом, и старался довольно сдержанно говорить, что отработал год, еду домой, в Россию, но нужно по делам во Владивосток.

      -А где живешь сам-то?
      -В Подмосковье, – скромно отвечал я,
      -Слушай, давай организуем бизнес. Я буду слать тебе электромоторы по 28 баксов за штуку, ты будешь толкать по 40 баксов. Бля буду, в Москве ты толкнешь, можы даже по 42 бакса. Навар пополам. У тебя квартира большая, дай адрес.
      -Да нет, Олег, живу я примаком, а у меня сейчас в моей комнатухе племянник, в техникуме учится.- совершенно честно рассказал я Олегу свою ситуацию.

     Тут мы подъехали к громадному отелю «Интернационал». Это было на острове, я был здесь, в этом самом фешенебельном районе Сеула, но никогда не обращал внимания на этот отель из стекла.
   Лакеи в ливреях бросились хватать наши сумки и чемоданы. Нас встречали как героев космоса. На входе стояли переломанные пополам красивые девушки и мальчики. Значки, которые болтались на наших запыленных лацканах, горели как медали.
Нам вручили карточки, и объяснили, что это на ужин и сауну. И выдали тут же ключи от номеров. Один из переломанных тут же повез мой горящий чемодан и чемодан моего нового друга на 24 этаж, на который, на удивление, мы взлетели птицей. Номера наши были рядом. Зайдя в номер, моя голова стала соображать, куда спрятать самые ценные мои вещи – компьютер в кожаной сумке, в которой, помимо всего, лежали заработанные за год 1500 баксов.
   Я всунул компьютер и сумку по отдельности под довольно низкую кровать, по корейской моде.
  -Пошли выпьем пива.- появился в моем номере Олег.
- Нужно и талончик взять, вечером ужин, или как по-ихнему, сапе.

     Мы спустились вниз, в ресторан, который плавно переходил в лобби (лобби – так называется первый этаж гостиниц).

     За столом уже сидела русская братия с заказанным пивом. Через полчаса набралось человек 10. Разговор крутился вокруг происшествия, и что же там за ураган такой, во Владивостоке, и сколько мы будем сидеть, а вдруг и завтра будет ураган. Постепенно разговор перешел «на личности», поочередно и вразнобой все стали рассказывать, что их забросило в Корею.
   Одна девушка, кореянка, приехала сюда учиться. Сама она со Средней Азии, где много корейцев осело после Корейской войны. И теперь логично вернуться в страну, только одна трудность – язык. Зато Мая знает русский и казахский, и знает, что там и почем. Так что настраивается на совместные предприятия.

    Потом мы перешли за крутящийся стол, собрали с нас карточки, и нам стали подавать ужин. Подали несколько меню, для тех, кто хотел добавить что-то дополнительное. Народ после авиакатастрофы изголодался, и постепенно наш стол ломился от яств.

   Я ел кимчи и зелень, надеясь, что это в последний раз. Время от времени, вспоминая, я фотографировал застольную бодягу, развлекая  публику.

     Когда дело дошло до расчета, наши новые русские обвешанные позолоченными цепями, начали вытаскивать кошельки и выбрасывать из них двадцати долларовые купюры, порываясь за все заплатить.
-Я плачу, - кричал Гена из Хабаровска.
-Нет, я заплачу, - возражал ему Вадим из Комсомольска-на –Амуре.
-А может не будем платить, ведь нам дали талончики!
-Аня, ты гений. Давай талоны!

    Я вышел подышать воздухом. Уже было темно, наверное часов 11. В Корее я был уже год, так что ничего рассматривать мне не надо, и я понимал, что это за накрытая полиэтиленом избушка, из которой раздавались смех и громкие голоса.
Мне захотелось с кем то поговорить, кому то пожаловаться. Я вспомнил, что у меня сегодня день рождения, и больше того, круглый юбилей, куда круглее.

   А разве мог я сказать об этом той кодле за столом, которые выпендривались друг перед другом.

   Я зашел в корейскую забегаловку под тентом, и сел за свободный деревянный стол. В углу работал телевизор. Я сел и заплакал. В руках у меня был фотоаппарат, который вдруг выпал из рук прямо на цементный пол, и я этого не заметил. А заметил это кореец. Он вдруг посмотрел в мои глаза, и видно что-то понял.

    Дальше я ничего не помню. Выпили мы с корейцами видно за столом много. Я помню, как я пил уже с дрожью, а это верный показатель, что ты, Сашка, переходишь допустимый рубеж. Дальше тебе будет лучше, но через полчаса ты сдохнешь.

    Очнулся я в своем номере, и показалось, что какая-то мразь лезла в окно. Уже потом, через день, через месяц,   через год, когда я вспоминал это мой юбилейный день, я думал – ну как же я добрался до отеля, и почему у меня не было никаких потерь. И деньги, и паспорта, и фотоаппарат- все было на месте. И только утром, когда рессепшенист в желтых галунах стоял надо мной, и говорил « Fly, fly»  я вспоминал, тормоша свою большую голову, что я прятал, и где прятал. С трудом, но я вспомнил, что где-то под кроватью у меня лежит ноутбук, а в подушке – конверт с заработанной валютой – 1500 баксов.
    Первые дни в Москве мне приходилось тратиться, разменивая по 100 баксовой купюре в день. Когда я посетовал моему другу, что привез 1500 баксов, а трачу по 100 баксов в день, он на мгновение задумался, и сказал: «Тебе хватит на пятнадцать дней».

2001