Ангел

У меня было омерзительное настроение.
 
Нет, даже не так.
 
Не омерзительное, а омерзительнейшее.
 
Словом, настолько скверное, что хотелось напиться.
 
Напиться таким образом, чтобы снова, -  на некоторое, чёрт побери, время, -  узреть черноту первозданного хаоса, из которого мы все заглянули сюда на огонёк погреть, иногда прислоняясь друг к дружке, свои озябшие от холода тушки, да продрогшие от тумана тоски единичные душки.
 
Как показывает мой личный опыт, для достижения этой благой цели, симпатичной молодой женщине далеко не всегда обязательно иметь при себе наличные.

Умеренно-провокационно подчеркнув свои достоинства одеждой, оседлав своего лимонно-канареечного жучка от "Volkswagen", я полетела на яркий свет алмазно-злачно  поблёскивающего в ночи Сити.
 
Я даже не успела войти в зал для еды, как ко мне, опередив мaitre d'hotel'я,* ринулся, со звериной ловкостью огибая ресторанные столики, довольно-таки импозантный самец трефовой масти.
 
- Простите мне, бога ради, мою возможную нетактичность. Ведь мы незнакомы. Но ваша красота на миг лишила меня скромности. Поэтому, извиняясь, я спешу реабилитироваться в ваших глазах, и прошу украсить наше застолье своим присутствием. Не откажите в любезности: будьте моей гостьей на небольшом дружеском праздненстве.
 
Характерный, сцеживающий произносимые согласные сквозь сито передних зубов, чеченский акцент, моментально ввёл меня в состояние аллертности и я, подобно Пятачку из вечного бестселлера Алана Милна, "сразу захотела стать моряком"*, но заглянув в отливающие антрацитом две черные маслины глаз на породистом, с безукоризненно правильными чертами, волевом лице, я поколебалась. 
 
С одной стороны: дорогие костюм и обувь, помноженные на довольно приятные манеры и красноречие, каковым, обычно, не блещут нохчи*, вселяли в меня пусть и тусклый, но свет надежды, однако, с другой: "опыт, сын ошибок трудных"*, прикинувшись интуицией, умолял под благовидным предлогом искать защиты у выжидающе застывшего чуть поодаль управляющего заведением.

Вот так, мы, дщери Евы, совершаем "неверные" поступки, полагаясь на ту часть своей натуры, на которую, a priori*, полагаться не следовало.
 
Что-то внутри меня откликнулось на вкрадчивую мягкость его зефирных речей, на абрис чувственных губ, на эту галантно заломленную за спину правую руку и чуть подобострастный наклон головы.
 
Забегая вперед, я хочу сказать, что беда, - под руку с абсурдом, - зашли отнюдь не с парадного подъезда.

Мне казалось, что у данной ситуации, не имеется чёрного входа..
 
А он, оказывается, был. 
 
Однако, поначалу всё шло гладко, даже слишком.
 
Подозрительно, - я бы сказала, - гладко.

Муса, - именно так звали подошедшего ко мне молодого человека, -  являл собой образчик щедрости и предупредительности.

Причём настолько, что после пары-тройки рюмок Hennessy X.O., меня стала тяготить его противоестественная куртуазность, сквозь лоск которой мне начал мерещиться оскал абречины*.

Но, в ходе трогательно-задушевной беседы, я с удивлением выяснила, что джигит с "Breguet" на левом запястье, довольно начитан и в глубине моего зареберья воссияла, угасшая было надежда на то, что мне удастся избежать практически ритуально-обязательных "если ты не будешь моей - я тебя зарежу" и "или ты будешь моей, или вообще не будешь", а так же синяков на руках и непременного любования пистолетом, каковым, будто веером, вполне вероятно, станут размахивать в пугающей близости от моих нарощенных ресниц.

Не взирая на типично высокогорный физиономический ландшафт лиц нас окружавших, мой новоиспечённый поклонник продолжал меня располагать к себе и оправа тихого голоса как нельзя лучше соответствовала корундам его речевых оборотов.
 
К тому же, чем больше проходило времени и чем быстрее пустели стеклянные ёмкости и фаянсовые тарелки, он всё меньше участвовал в застольных дебатах со своими приятелями, подчас, взорами крупных, но недокормленных обитателей зоопарка, исподтишка-плотоядно поглядывающих на меня.
 
Вот у этих славных ребят, по мере опьянения, животное всё более вызывающе и отчётливо смердело даже под гламурной накидкой из нажитой непосильным трудом экипировки столичного денди.
 
А Муса, хмелея, всё более размокал в благодушии и придвинувшись ко мне, сидел вполоборота к остальным, изнемогающим от гиперсекреции тестостерона, аксакалам, полностью сосредоточившись на моей персоне.
 
Не знаю, чем, в конце концов, обернулись бы для меня эти милые посиделки, - быть может, ничего кощунственного и не случилось бы, - но тут произошла весьма неожиданная и жуткая вещь.
 
За мгновенье до громких хлопков револьверной пальбы и ещё более громких, отчаянных криков женщин, - с заученным жеманством, перед этим, беззаботно смачивающих напомаженные губы в содержимом хрустальных бокалов, - я увидела ствол пистолета метрах в двух-трёх от своего лица.
 
Не успела испугаться и подумать, что меня могут убить, наверное потому, что никогда, даже приблизительно, почему-то не представляла себе возможность оказаться в подобной ситуации, ведь даже тогда, когда мерный гул отдыхающей публики и щурчащий, словно небольшой ручей, прозрачно-негромкий смех дам, сменился хаосом и звоном битой посуды, а моё лицо, волосы и платье, вдруг залило какой-то тёплой липкой жидкостью, я продолжала смотреть прямо перед собой: на двух мужчин в тёмных очках, методично отстреливающих всех сидящих за моим столиком.
 
Необычайно эластично растянулась для меня в этот момент гадкая резинка времени.
 
Определённо, эти двое выполнили свою работу очень быстро, причём настолько, что ни один из горных орлов не успел даже приподняться со своего места, ни то чтобы взлететь или дотянуться до оружия, каковое, - я отчего-то в этом уверена, - имелось у каждого из них.

Беспомощно взмахивая крылами рук, они все, как один, пьяно падали: кто на стол лицом - в многоцветие полусъеденного натюрморта из антрекотов, тальятелли, си-баса и фламбе, а кто - подле стола, ломая тяжестью раскормленных тел изящные резные кресла с обшивкой из вишнёвого бархата. 
 
Хорошо помню, как один из стрелков навёл на меня пистолет и чёрное дуло тупо уставилось в ответ на мой удивлённо-бессмысленный взор. 
 
Однако товарищ, толкнув его в плечо, бросил какую-то фразу, без остатка утонувшую в воплях перепуганной толпы.
 
А я сидела и заворожённо смотрела на эту мрачную парочку, словно заснувший с открытыми глазами переевший попкорна кинозритель, да ощущала на своих коленях горячую, со слипшимися волосами, голову Мусы, содержимое которой, медленно стекая по моим икрам, заливало туфельки от Sonia Rykiel.
 
Этот второй, по сути, только что отсрочивший мою смерть на неопределённый срок персонаж, бегло ещё раз на меня взглянув и улыбнувшись, - бесспорно, я выглядела очень смешной в его представлении: с лицом обрызганным мозгом моего недавнего собеседника, мысли которого, казалось, раскрошились жирными крошками по моим рукам, щекам и платью, - словно морковку с грядки, рывком выдернул меня из-за стола и, взвалив на плечи, без видимого напряжения и довольно быстро, выбежал на улицу вслед за своим напарником.
 
Мне раньше никогда не приходилось ездить на мотоцикле и с вполне вменяемой скоростью передвижения, поэтому, когда сизо-вороной агрегат с аббревиатурой "BMW" на бензобаке не помчался, а полетел, оставляя позади многочисленные авто с такой легкостью, будто они не ехали, а были припаркованы посреди шоссе, то я инстинктивно вцепилась в выкравшего меня демона, что было силы сжав его талию обручем своих судорожных объятий.
 
Ветер свистел в моих ушах, а огни ночного мегаполиса слепили мне глаза своей псевдосветлячковостью, мелькая с пугающей быстротой по обе стороны дороги, словно электрически-фантастическая мошкара.
 
" - Ну, что? Скучно было? Приключений захотелось, дурочке? Вот, будь любезна, принимай свою порцию!" - ехидно проговорил кто-то внутри меня.
 
- Куда меня везут? Если бы хотел убить, то сделал бы уже это прямо в ресторане. Что ему от меня надо? 
 
" - А ты раскинь мозгами, но только не так, как это сделал пять минут назад твой несостоявшийся любовник вайнахских кровей! Вначале отымеют, насколько позволит фантазия и потенция, а потом прибьют," - всё так же издевательски насмешливо вещал внутренний голос.
 
- Второй мотоциклист свернул куда-то вправо. Так что, как минимум не "отымеют", а "отымеет", если уж на то пошло, - решила я поделиться своими оптимистическими наблюдениями с весьма скептически настроенной частью своей натуры.
 
" - Откуда столько радости? Ты же, хотя бы перед смертью, могла реализовать своё тайное развратное желание - заняться сексом с двумя мачо одновременно. А так....ничего необычного: оттрахает тебя этот бугай, да и придушит. Ты не поняла разве, идиотка, что он - профессиональный убийца?"

- Я не какая-нибудь там дешёвая резиновая кукла, чтобы меня наклоняли по своему усмотрению во все стороны. Это, во-первых. А во-вторых: моя интуиция подсказывает мне, что он не животное. То есть, конечно, он зверь, но...зверь особенный. Не мразь.

Пока я мысленно ворковала сама с собой, водитель заметно сбавил ход.
 
Минут через десять мы уже въезжали в спящий московский дворик окантованный хрущёвскими пятиэтажками, но с проплешиной детской площадки в самом его центре, напоминающей аэродром для какой-нибудь инопланетной летающей мини-кастрюли. 
 
Не оборачиваясь, похититель направился к подъезду и, только когда набрал его код, посмотрел в мою сторону.
 
Наверное, можно было бы легко убежать и он не погнался бы за мною, но, поколебавшись секунду-другую, я пошла за ним.
 
Зачем я это сделала?

У меня нет ответа на этот вопрос.

Он находился где-то глубоко внутри, в тёмной стороне моей сути, в той части моей личности, каковая, большую часть жизни предпочитает спать, отдавшись привычке и разуму, слепо влачащих меня вперёд, в туман моего завтра.

Однако, оказавшись в непростой и опасной ситуации, практически на таможенном пункте между бытием и хаосом, инстинктивное и сверхчувственное взяло во мне верх над рационализмом и рассудочностью.
 
На каком-то подсознательном уровне я была уверена: этот мужчина не причинит мне вреда.
 
Хотя, я вошла и стала подниматься за ним по лестнице не только потому, что интуитивно ощущала свою подле него безопасность.

Мы вошли в квартиру, оказавшуюся однокомнатной, где всё указывало на временное, транзитное нахождение человека в ней проживающего.
 
Мой спутник продолжал молчать, но его безмолвие не заставляло нервничать или чувствовать напряжение, скорее напротив, чем дольше оно длилось, тем более располагало меня к нему.

Как бы в задумчивости чуть опущенная вниз голова и спокойный, открытый взгляд из-под косой чёлки тёмно-русых волос, в сочетании с плавными, мягкими, но уверенными жестами и движениями, всё более укрепляли меня в мысли, что он просто вывез меня с места происшествия для того, чтобы мне не пришлось давать свидетельские показания.
 
Молодой человек одними пальцами прикоснулся к моей кисти и серпентинно скользнув ими в ладонь, невесомо сжал её. 
 
Повёл за собой в ванную, где одиноко, на обклеенной не слишком дорогим кафелем стене, серел квадрат зеркала.

Я увидела своё отражение.
 
Боже мой!!!
 
Слипшиеся в застывшей красно-коричневой жиже волосы и запёкшиеся на моих щеках бордовые потёки чужой крови, показались сущим пустяком, в сравнении, с приклеевшимися к правой стороне лица и шеи, фрагментами мозга, напоминавшими мне кусочки свиного жира, плавающими в наваристом украинском борще.
 
Прямо в центре моего туалета от Shiseido, свекольно-сахарно алело огромное пятно - последнее пристанище простреленной головы галантного горца.
 
Мне сделалось дурно и я пошатнулась, но хозяин квартиры положил мне руку на плечо и погрузил в меня свой взгляд.
 
Именно погрузил, а не посмотрел.

Я даже не уверена, что это был взгляд.

Просто он вошёл в меня, использовав в качестве входных ворот, мои зрачки.
 
Ничего эротического или любовного в нём не было, но зато он излучал нежность такого рода, о которой, похоже, я ничего не знала.

Он всё стоял напротив меня и молча смотрел в мои глаза, а я вся вдруг как-то обмякла, как бывает, когда организм перестаёт сопротивляться болезни и, почти с наслаждением, отдаётся болезенной слабости и ознобу.
 
Откуда-то издалека донёсся насекомообразный звук настенных кварцевых часов и я поняла, что этот размеренный стрёкот присутствовал с момента моего здесь появления, но только сейчас я обратила на него внимание, благодаря безграничной тишине, заполнившей собою всё пространство не столько в квартире, или ванной комнате, в которой мы стояли, сколько во мне самой. 
 
И в этом загадочном человеке, умевшем разговаривать посредством молчания.
 
Я лишь успела подумать, что, похоже, своим взором и мимикой могу дать понять этому мужчине, что фактически готова сделать почти всё, о чём бы он ни попросил и, тут же, поспешно уронила на дно своего взгляда стальной якорь жёсткости, дабы он наткнулся на мой внутренний титановый стержень возможной мякотью своего "Я".
 
Он разгадал не только мой маневр, но, похоже, даже проник в мои опасения.
 
Об этом свидетельствовала его еле заметная улыбка, тенью промелькнувшая на его губах и исчезнувшая вновь.
 
Поразительно, но по тому, как он подчёркнуто медленно убирал руку с моего плеча, я осознала, что в его намерения не входит делать что-либо против моей воли, а наполненность его взора, преломившись и изменив вектор, впустила в себя некую отстранённую мягкость, покорившую дремлющую во мне амазонку и, одновременно, возложившую на весы моего восприятия несколько дополнительных килограммов спокойствия и уверенности.
 
Мужчина пустил воду в ванну и потянувшись к полке, достал шампунь и гель для душа.
 
Затем, обернувшись ко мне, улыбнулся и присел передо мой на корточки.
 
Я вопросительно на него посмотрела.
 
Предоставив возможность ощутить тепло его кожи, незнакомец прикоснулся к моим коленям через материю платья и, сжав пальцами его край, потянул вверх.
 
Я подняла руки, однако, несмотря на внешнее проявление покорности, ощутила внутри волну протеста.
 
Непроизвольно в выражении моего лица проявился негатив сухого недовольства и, глядя на мои добела сжатые губы, он мягким сиянием своих глаз, попытался смягчить невольно нанесённое оскорбление.
 
Игры не было, просто я не ожидала от него столь смелого действия, хотя и вправду, не собиралась противиться его желаниям, в том случае, если бы он позволил себе их проявить в нешокирующей форме.

Я ведь чувствовала себя уже владычицей происходящего, а тут - у меня вдруг отняли скипетр!
 
Решив контрастнее обозначить свой характер и покапризничать, я отвернулась от него в сторону.
 
Он замер рядом, почти не дыша, демонстрируя такт и терпение.
 
Спустя пару минут, утвердившись во мнении, что он готов стоять вот так едва ли не вечно, я предпочла избавиться от нижнего белья самостоятельно.
 
Расстегнула бюстгальтер и оставила его висеть на своем указательном пальце, как на гвозде.
 
Поскольку я не поворачивала головы, то не увидела, как этот предмет покинул мою руку, но мужчина не коснулся меня даже подушечками своих пальцев.
 
Решительно и быстро снимая с себя трусики, я нарочито твёрдо глядела прямо в его глаза, а он, не отрывая взгляда от моего лица, принимая на себя перочинное остриё моей гордости, взял их у меня так, словно это был платок или газета.
 
Опустив всю мою одежду в таз, он, помимо воды, долил в него какое-то стредство и вынес из ванной комнаты.
 
Только когда он вышел, я осознала, что стою совершенно обнаженная в неизвестной мне квартире, перед абсолютно незнакомым типом, который час тому назад отправил на тот свет нескольких людей.
 
В эту самую секунду мною овладел страх.
 
Я словно очнулась от забытья.

Мне нужно было оправдание или объяснение тому, почему я стою голая в ожидании неизвестно чего, будто душевнобольная или брошенная всеми никчёмная женщина, предлагающая себя в дар непонятно кому, первому встречному.
 
Ощущение низости своего положения и странное упоение этой униженностью и собственной покорностью, незащищённостью, одурманили меня.
 
Мелькнуло иррациональное желание оттолкнуться от своего "Я" вообще, бросить себя, отречься.

Он возвратился по пояс обнаженным и, как бы незаметив меня, проверил ладонью температуру набегавшей в ванну воды.
 
Я была ошеломлена мощью его мускулатуры и обилием покрывающих тело татуировок.
 
Под просторными сорочкой и курткой, оказывается, пряталась груда мышц, расписанных разноцветными красками настоящим мастером татуажа.
 
Дельтоиды моего похитителя напоминали два шара для игры в боулинг, а подковоподобный трицепс был настолько гипертрофирован, что его латеральная часть, придавая изогнутую, лукообразную форму всему плечу, вносила в его стать элемент какой-то бесчеловечности. 
 
В целом, его руки, своими объёмами, возможно, превосходили окружность моих бёдер, только отличались значительной сухостью сложения и имели разветвлённую венозную сетку. 

Во весь же торс располагалась огромная и скрупулёзно детализированная, наиподробнейшая и педантичнейшая в освещениии мелочей, - совсем, как на полотнах господина Ван Акена*, - картина.

В самом низу его живота, практически от пирамидальной мышцы, шли причудливые зарисовки на бытовую и экзистенциальную тематику, и в общем, как бы прорисовывалась панорама человеческой деятельности в целом, где соседствовали бок о бок, подчас абсурдно смешиваясь, взаимопересекаясь между собой, обман и честность, корысть и самоотверженность, порок и чистота.
 
В дальнейшем, по мере восхождения рисунка вверх, возраст персонажей запечатлённых в занимательных миниатюрах всё более увеличивался и, в конце концов, покинувшие тела души уносило ввысь смерчем, где, уже на уровне груди молодого человека, они безвозвратно исчезали в широко раскрытой постагональной зевотой старушечьей пасти Смерти, восседающей на троне в иссиня-чёрном плаще с накинутым на обглоданный червём череп капюшоном и своим костлявым предплечьем опирающейся на косу, будто на посох.
 
Спину же атлета украшали вытатуированные ангельские крылья, гармонично вписывающиеся в рельеф громоздких широчайших мышц.
 
В следующую минуту, этот ангел, бережно склонив над раковиной мою главу, уже смывал с висков, скул и шеи, нечистоты посторонней для меня анатомии. 
 
Уколовшись взором о тошнотворную консистенцию и цвет стекающей с моих волос воды, я поспешила зажмуриться, дабы предупредить подступившую было рвоту.
 
Жестом он пригласил меня сесть в ванну, галантно предложив в качестве опоры свои руки, на которые я, не без смешанного с опаской восхищения, охотно опёрлась, как-будто это были лестничные перила.
 
Взбив шампунь в обильную пену, незнакомец утопил кисти в моей разрушенной причёске, и, деликатно скользя в толще волос гребнями всезнающих пальцев, круговыми движениями принялся массировать затылок и кожу головы, неспешно расчёсывая то и дело сбивавшиеся в плотные хвосты мои мыльные пряди.
 
Абсолютно расслабившись, я закрыла глаза и, словно в детстве, когда моя мать мыла мне голову, а я, усыплённая монотонностью её нежных прикосновений, засыпала сидя, так и сейчас, я почувствовала, как плавно высвобождаюсь из оков действительности.

Удерживаясь на поверхности реальности лишь благодаря острым коготкам мыслей, по-кошачьи рьяно вцепившихся в подол сознания и неутомимым волчком вертящихся вокруг личности незнакомца, его намерений и возможных планов в отношении моей персоны, я застыла между грёзами и явью, в блаженной оглушённости, в смирительной рубахе сладкой дремоты.

Приподняв меня, осторожно взявшись за подмышки, он заставил меня выпрямиться, стряхнув тем самым, уже аккупировавший было меня сон.
 
Я стояла совершенно нагая, прислушиваясь к себе и смежив веки поражалась отсутствию даже тени стеснения перед этим чужим для меня человеком. 
 
Мельком пронеслась неожиданная мысль по поводу того, какими, оказывается, могут быть трепетно чуткими эти, сеящие боль и смерть, руки.

Скольких они лишили жизни?

Скольких они отправили на тот свет прежде, чем с благоговением коснуться моей плоти?
 
Наблюдая за ним исподволь, сквозь жалюзи ресниц, я не замечала в его взоре ни похоти, ни алчной ненасытности, ни скопческой сальности.
 
Только спокойное любование моими женскими прелестями и тихая нежность, с какими обыкновенно разглядывают пейзажи и пасторальные сценки истые ценители классической живописи.
 
Его пальцы ласково бродили по моим округлостям, не позволяя себе ни одного лишнего, - продиктованного чем-то иным, кроме целесообразности, - движения, а я ощущала себя девочкой, которую купает заботливый отец.
 
Именно отеческое, переизбыток какового в его со мной обращении был столь очевиден, удивляло меня больше всего: до сих пор мужчины позиционировали себя иначе и уж не знаю в чём тут дело, - в моем характере или сексуальности, - но я провоцировала всегда лишь бурное, смешанное с восторгом вожделение, да вспышки злокачественного сатириаза.
 
Нашу идиллию разрушил яростный звон его мобильного и, хотя он вышел, до меня долетал раздражённый щебет в трубке, которую мой ангел удерживал у лица, находясь в нескольких метрах от меня, в вязкой тишине единственной в этой квартире комнаты.

- Ты всё сказал? - услышала я его спокойный голос.
 
- Теперь послушай, что скажу тебе я, - произнёс он через несколько секунд столь же уверенным тоном, но с заметным нажимом, чуть понизив тембр. - Забудь об этой девушке. Её там не было. 
 
- Ты оглох, что ли?! - проговорил незнакомец после небольшого интервала. - Я сказал: тебе показалось, что там кто-то был! И хватит вести себя, как женщина нелёгкой судьбы. Не истери. Аривидерчи!
 
Он заглянул в ванную и, впервые, обратился ко мне:
 
- На чём ты приехала в этот кабак?

Я даже растерялась от неожиданности, но, усилием воли обретя необходимую чёткость мысли, быстро ответила:
 
- На "Фольксвагене". Он припаркован не далеко от входа.

- Модель, цвет и номер?

Автоматически, словно школьница, отвечающая вызубренный накануне урок, я бойко отрапортовала.

- Ключи?
 
- В сумочке.
 
- Пригоню твоего скарабея сюда. Жди. Я быстро. 

Выйдя из ванной, я вдруг вспомнила, что вся моя одежда замачивается в химическом растворе призванном избавить её от пятен крови и застыла с глупейшей улыбкой в центре комнаты.

Татуированный ангел умчал за моим транспортным средством, о наличии которого я, в свете последних событий, позабыла вообще, и которое, вероятно, сейчас сиротливо желтело у обочины: мой маленький пучеглазенький фашистик!

Я придирчиво оглядела полученные на руки от мамы с папой, ещё в дебюте игры, довольно весомые козыри: всё вроде на месте и в очень даже неплохом состоянии, но не встречать же своего убийственного спасителя в туалете изгнанной из Рая прародительницы?
 
Пара чемоданов, стоявших в углу комнаты, оказались вполне предсказуемо запертыми на кодовые замки.
 
Лишь в спортивной сумке, среди многочисленных маек и кроссовок, я наткнулась на симпатичную рубаху от Adriano Goldschmied, надёжно прикрывшую все мои половые признаки.
 
Только соски, нагло просвечивая сквозь ткань, нарциссично натягивали материю в несвоевременном приступе агрессивного эксгибиционизма.
 
Не зная чем заполнить вакуум ожидания, я заглянула в чрево холодильника и выудив оттуда упаковку грейпфрутового сока, уселась на диван.
 
Я ощутила себя вдруг безумно уставшей и, глотая приятно кисловатый напиток, почувствовала, как на меня наваливается, размывая реальность, мутная громада сна. 
 
Уже засыпая, я отчего-то представила, что выпила не просто сок, а проглотила холодное и жидкое солнце, вероятно, одиноко-оранжево сверкавшее сейчас в красноватой фляге моего желудка.
 
 
 
 
 
Открыв глаза, я не сразу поняла, где, - а главное, почему, - нахожусь.
 
Со смешанным чувством ужаса и удовольствия, я просмотрела кратко напоминавший о событиях вчерашнего вечера видеоклип, любезно предоставленный моей памятью. 
 
На полу, залитый полуденным солнечным светом, спал, подложив вместо подушки под голову огромную руку, мой русоволосый герой.
 
Разбросавший во все стороны массивные чресла, он представлял собою весьма любопытный для созерцания объект. 
 
Заклиная не скрипеть предательски стонущие под пятами старые половицы, я на цыпочках приблизилась к спящему и села подле него на корточки.
 
Рассматривая его роскошную плоть, частично скрытую смятой между ног простынёй, я поймала себя на остроумнейшей догадке: это не он меня выловил, а я - его.
 
Именно он, является подлинной находкой и, главное теперь - его не потерять.
 
Не упустить из виду в мути мегаполиса, обозванного в честь загаженной одноимённой речки.

"- Что, уже влюбляешься, сумасшедшая? В гору мяса, испещрённого претенциозными тату? В молчаливого бодибилдера, не моргнув глазом раздающего абонементы на посещение Чистилища?" - услышала я гаденький голос живущей во мне змеюки.
 
- У него красиво не только тело. Я чувствую его душу. Она по-настоящему крылата, - возразила я, даже не помышляя об оправдании.

"- То есть, для того, что бы ты представила к орденам и ангельскому чину заурядного самца, необходимо лишь одно небольшое условие - чтобы он не бросился на тебя в первые два часа знакомства, с явным намерением как следует отодрать?"
 
Не знаю до чего бы договорилась я с обитающей во мне циничной стервой, но мой внутренний диалог был прерван пробуждением молодого человека.

Он улыбнулся мне одними глазами и приподнялся на локте, разглядывая мой наряд.
 
Тут я вспомнила, что на мне отсутствует нижнее бельё и, поскольку я сижу на корточках в одной лишь надетой на голое тело сорочке, то его взор наверняка уже коснулся сонных лепестков моей орхидеи, зажатой в мягких тисках бёдер.
 
Сейчас же выпрямившись, я в смущении прошла на балкон, где и обнаружила всю свою одежду аккуратно вывешенной для просушки.
 
Платье было ещё влажным.

С чрезвычайно глубокомысленным выражением лица, будто плоды с Древа Познания, сорвала с бельевой верёвки трусики и лиф.
 
Меланхолично-медленно отделила от них пластиковых пьявок прищепок.

С затуманенной головой проскользнув для переодевания в ванную, я, неожиданно для себя, покраснела:

" - Боже мой! Он вручную стирал мои вещи!" 
 
Вспомнив о своей обуви, в которой, словно вино в бокалах, ещё вчера плескалось саперави крови, робко заглянула в прихожую.
 
Туфельки, сверкая безукоризненной белизной, скромно стояли неподалёку от входной двери.
 
Невольная улыбка расплылась по моему лицу.

Я вернулась в комнату, но моего ангела в ней не застала: из кухни доносился сковородочно-апокалиптический грохот посуды, а на плите, судя по всему, уже что-то поджаривалось - змеино-масляное шипение довольно прозрачно на это намекало.
 
Наверное, мне следовало бы ему помочь в кулинарных мытарствах, но повинуясь малоизвестной, сумеречной части своей натуры, гадючно выползшей из подполья моего бессознательного, я целиком сосредоточилась лишь на своём бездействии.
 
Блаженная возможность не принимать никаких решений, отказавшись от действия как такового, загадочным образом пленила меня.
 
Мы ели, в молчании поглядывая друг на друга.
 
Медленно, будто против воли, отправляя пищу в набитые невысказанными словами рты.
 
И в этом безмолвии, и в этих, почти синхронных, усталых движениях было нечто такое, какой-то вызывающий, тонкий, но извращённый эротизм, который истощал всю мою энергетику, вызывая тянущие боли внизу живота. 
 
Подобно удару кнута, на поверхность моего разума хлёстко легло прозрение: и он, этот татуированный бандит с ангелоподобными манерами, и я, никчемная, пустая искательница сильных ощущений, мы оба, всё это время боролись лишь с одним-единственным желанием - соединиться, перемешаться, слиться и сгинуть в банальном, грубом, безжалостном и яростном, животном акте неразмножения.
 
Мысль о том, что сидеть вот так, с просчитанно беспечным видом друг перед другом, козыряя перед Природой выуженными из рукавов лицемерия краплёными тузами своей чистоты, является некой неизвестной науке перверсией, удваивающей наслаждение от каждой проведённой бок о бок секунды, заставила меня улыбнуться.
 
Погружаясь в исходившие от нас волны сладострастия, я выныривала из их прозрачной толщи, - словно удачливая выдра - с вновь пойманной рыбой, - каждый раз с новым открытием.
 
Видимо, впервые за многие годы, я РАЗМЫШЛЯЛА, то есть - НЕ ДУМАЛА.
 
Это меня освобождало от всяческого гнёта, спасало от вечно зудящего на дне моего существа комара тоски и отделённости.
 
Как бы угадывая мои мысли, - в чём я нисколько, впрочем, не сомневалась, - он вдруг заговорил, причём, в таком тоне, как-будто мы всё время только и делали, что болтали друг с другом.

- Иногда, пресловутое "обладание" всё портит. Рушит нечто тонкое и труднообъяснимое. Просто внезапно можно открыть друг в друге что-то опошляюще банальное и присущее всем, нечто обесценивающее всё то, что до сих пор в нём предчувствовал.
 
- А вдруг это "открытие" станет сюрпризом? Правда в том, что так называемое "плотское" - уже марш по поверхности совершенно иной планеты, причём, ты никогда не знаешь на что наткнёшься, хотя опыт и интуиция, с возрастом, подводят всё меньше и меньше, - ответила я.
 
Он удивлённо взглянул на меня:

- Я рад, что всё же немного в тебе ошибся. 

- То есть? Что я не такая дура, какой поначалу тебе показалась?

- Грубо сформулировано, но, по сути, близко к истине.

- Ты не ошибся во мне. Я действительно дура.
 
Ангел забросил в мои глаза удилища своих зрачков и у меня возникло ощущение, будто моё сердце и матку целуют изнутри.

Он смотрел на меня так, как смотрят на облака проведшие неделю в бетонном мешке карцера измученные неволей заключённые.
 
- Татуировка на твоей спине...Означает ли это, что ты - ангел? - неожиданно для самой себя задала я вопрос.
 
- Да, я ангел, - очень серьёзно проговорил убийца.
 
- Смерти?

- Нет. Просто здесь, в этом мире, действуя под личиной человека, я выполняю свои строго определённые функции. Кого-то - увожу отсюда. Кого-то - оберегаю.
 
Я внимательно посмотрела на него: ни тени иронии или сарказма, полнейшая сосредоточенность и пугающая простота.

- И у тебя, наверное, есть имя, ангел? - с крохотной росинкой игривости в лепестках слов, задумчиво промолвила я.

- Есть. 
 
- Гм...Ангельское?
 
- Не только. Имеется и людское. Но мы до сих пор обходились и без имён, не так ли?
 
- Обходились, - кивнула я. - Но поскольку ты ангел, то тебе должно быть известно моё имя. Это так?
 
- Так, - улыбнулся он и, после незначительной паузы, прибавил: - Всё так, Лиля.
 
Я вздрогнула.
 
- Откуда ты знаешь, как меня зовут?
 
- Мне, как ангелу, известно про тебя многое. Например, как тоскливо было тебе проводить бесконечные часы возле бабушки, работающей санитаркой в харьковской больнице, в ожидании того, когда ты наконец попадёшь домой и увидишь пришедших с работы родителей.

Я подскочила, словно ужаленная:
 
- Кто ты такой?!

- Моё имя Иеиаиель. Я двадцать второй из семидесяти двух ангелов. И имя моё обозначает Правую Сторону Бога. 

- Хорош прикалываться! Выкладывай, откуда...., - я осеклась, осознав вдруг, что выложенной им скупой, лаконичной, но очень личной обо мне информацией не владел никто из живущих, включая моих родителей, ибо я, будучи даже пятилетней, никогда не жаловалась им на свою тоску и проблемы.
 
Опять воцарилось молчание.
 
Достаточно длительное.
 
Ибо я не знала, что мне говорить, а в голове царил хаос.
 
То ли я имела дело с сумасшедшим, то ли сошла с ума сама, но мой рассудок пасовал и привычные пиксели, из которых была собрана картина реальности, выпадая из неё, обрушивали всяческие, наспех выстроенные логические построения, каковыми мой мозг в спешном порядке пытался залатать дыру в моём мировосприятии.

- Послушай! А к чему тогда все эти твои рассуждения об обладании и прочем? Если ты - ангел, то какого лешего кокетничал со мной? Вы же бесполы.
 
- Видишь моё тело? 
 
- Вижу. И что дальше?
 
- Я взял его напрокат, точно так же, как и ты, нечаянно, приобрела своё. У людей это именуют "рождением". Оно мне необходимо для вступления в контакты и, у него, я тебя уверяю, достаточно ярко выражен пол. Разница между нами состоит в том, что если ты освободишься от своего тела, то никогда в него уже не вернёшься, если угодно, "умрёшь", в привычном для тебя понимании. Я же, могу оставлять, менять и возвращаться в свой наряд бесчисленное количество раз, по своему желанию и в любое удобное для себя время.
 
- Зачем ты мне всё это рассказываешь?
 
- Я ощущаю исходящие от тебя волны тревоги и именно они мешают тебе сейчас настроиться на мою частоту. В противном случае, ты бы почувствовала, что тебе ничто не угрожает. Не принято делиться секретами такого рода со смертными, однако для тебя я сделал исключение. Почему? Догадаешься? - он мягко улыбнулся, лукаво глядя мне в глаза. - Да и не расскажешь ты никому об этом. Не потому, что это слишком неправдоподобно прозвучит, а потому, что я накладываю на это запрет. Кроме того, ты не будешь появляться в том ресторане на Кутузовском проспекте на протяжении года, а лучше - двух.
 
- Я не догадываюсь почему ты сделал для меня исключение. И за что тобою была оказана такая честь, мне не ясно, - против воли в моих интонациях сквозила ирония. - Мало того, я всё ещё надеюсь, что ты водишь меня за нос. Ангел...
 
- Сейчас поясню. Вы, люди, такими словами как "любовь" и "страсть", часто пользуетесь для обозначения, как тягостной зависимости от другого существа, так и для объяснения лёгкого помутнения, периодически на вас накатывающего опьянения очередным объектом. Так вот: мы, ангелы, "не любим", в том понимании этого определения, истолкование которого для вас привычно. Точно так же, между прочим, не любит вас и Бог. Ему вообще нет до вас никакого дела. Ваши молитвы и упования разбираем только мы - ангелы. И каждый псалм адресованный Богу, на самом деле, принимается вполне определённым ангелом. Фактически, вы отданы нам на откуп. Но, как я уже сказал, мы, ангелы, не умеем наркотизироваться иными, отличными от нас персонами и возводить их на пьедестал, - подобно тому, как имеете к этому склонность вы, - так как воспринимаем каждую личность целостно и без искажений, ясно и молниеносно улавливая все её недостатки. Однако, некоторых из нас привлекает ваша энергетика и тонкие, необъяснимые флюиды, присущие всему недолговечному, притягивают наше обоняние. Мы, как бы, греемся возле вас.
 
- То, что Господу - всё фиолетово, лично для меня, отнюдь не явилось новостью.
 
- Он заинтересован в вашей энергии. Ему тоже нравится греть свои ладони у костра ваших эмоций. Но вы для него - тля. Дойные коровы. Ему нравится вас убивать, так как именно в этот момент Он и питается вашим пережитым, поглощая ваш опыт, а заодно и стирая его, обезличивая тем самым душу, отлетающую прочь, во Мрак, или в Космос, как будет угодно. Хотя, воспринимает вас всех - одинаково. Примерно так, как вы - видите муравьёв. Ангелы же, относятся к вам так же, как вы, люди, склонны обращаться с цветами и растениями.

- Что же получается...Бог - это Смерть?
 
- Нет. Смерть - его официант.
 
- Чудесно! - мне отчего-то стало почти весело. - А я, выходит, твой ...цветок?
 
- Каждый ангел - это, своего рода, цветовод. При этом, мы ещё и выпалываем сорняки - то есть, следим, чтобы нашим подопечным никто не угрожал. Причём, то, что один считает сорной травой, другой, может принимать за настурцию или цикламен. По этой причине, между нами нет ни единства, ни согласия. Мы, мягко говоря, не дружны.
 
- Получается, что люди - шахматные фигуры в вашей игре?
 
- Пожалуй, да. Удачное сравнение.
 
- Ладно, вернёмся к "нашим баранам", - мрачно улыбнулась я, - Чем обязана, так сказать, столь лестному вниманию? Что ты во мне нашёл? 
 
- Ничего конкретного. Мне нравятся твои вибрации. Обычно, кстати, мы отдаём предпочтение мужчинам. Они сложнее, богаче. Женщины же, более животны. Их поведение инстинктивно. А действия, в большей степени - подчинены расчёту. Но, развитая в определённом отношении, женщина, гораздо более интересна, нежели развитой мужчина.
 
- Что значит "развитой"? 

- Вы это называете, кажется, "духовностью".
 
- А-а-а, понятно. Но не заблуждаешься ли ты в отношении меня, Иеиаиель? Мужчинам, например, кажется, что вся "духовность" сосредоточена в моём теле. В вагине, в заднице...Во всяком случае, именно там они любят её, обычно, разыскивать.

- "Успешные мужчины" - самая низшая порода. Играющие в грязи и не умеющие чувствовать чёрствые дети. Отойди в сторону от их песочницы - и встретишь других.
 
- Одухотворённых алкашей?
 
Ангел неожиданно рассмеялся.
 
- Вот видишь! Тебе самому смешно. Нет, мой небесный покровитель, не вижу я никого здесь. Не от кого беременеть, понимаешь? Разве что, от тебя...Сделай мне ребёночка, ангел? Он будет Иеиаиелевичем. А все те, кто попытаются выговорить его отчество, приобретут стойкое заикание.
 
- Нет. Ангельские чада - всегда несли тяжкие испытания человечеству.
 
- Намекаешь на паренька из Назарета? А вдруг в том, что он затеял впоследствии, набор хромосом девушки Марии несёт бОльшую ответственность, нежели гены твоего соратника?
 
- Давай оставим эту тему.
 
- Ну вот, всегда так: какой-то замужней еврейке удалось соблазнить Господнего слугу, а у меня из этой затеи - ничего не выходит.
 
- Я ценю твой юмор, но...
 
- Тебе нельзя, да? Я права? Ну, скажи! Чего ты молчишь? Я же ощущаю твоё желание.
 
- Зачем мне совершать ненужные действия? Это людям, для того, чтобы познать сущность избранного ими человека, необходимо ковыряться в его физиологии, вытряхивать его, словно мешок и выворачивать наизнанку, будто карман. Расшатывать из стороны в сторону, то причиняя боль, то даруя наслаждение. Безусловно, мне никто этого не может запретить. Просто всё это - излишне. Я ведь читаю тебя. Как книгу. И пью тебя. Всю. Будто коктейль.
 
- Объясни...как это возможно?
 
- Твои мысли, твои страхи, твои сиюминутные желания, даже самые мелкие, ничтожные - все они, у меня в ладони. Они смешиваются с ударами твоего сердца, с перистальтикой твоего кишечника, с ритмом твоего дыхания и с ароматом твоего нижнего белья, которое ты надушила парфюмом. Я воспринимаю тебя в совокупности. Тотально и исчерпывающе. Не подразделяя каждую твою составляющую на важнейшее и второстепенное. С одной стороны, я, как и любой объект, нахожусь вне твоей плоти, но, практически, нахожусь внутри тебя. Так близко к ядру твоего "Я", что ты даже не представляешь насколько именно! Я - в твоём мозге. В твоём сердце. В твоей крови. В твоей матке. В твоей душе, наконец. Иногда, ты даже можешь это чувствовать. Ощущая, как некую заполненность или как глубокий покой, который иногда внезапно на тебя нисходит. Вот это и есть - способ близости ангелов. Зачем нам секс? Мы действуем иначе. Мягче, незаметнее и интимнее. 
 
- Мне жаль вас. Ангельское существование так пресно в сравнении с человеческим.
 
- Почему ты так думаешь?

- Потому что вам чуждо опьянение. Вы не ведаете ни восторга, ни экстаза. Эмоционально стерильны.

- Не верно. Конечно, в сравнении с вами, людьми, наши полёты могут показаться чем-то суррогатным, но острота наших ощущений, компенсируется их глубиной. Вы чувствуете острее, оголённее, а мы - мягче и тоньше. Мы не зависим от телесного так, как вы. Ваше наслаждение зиждется на плотском и отталкивается от него. Для нас же тело - не более, чем маскарадный костюм. Наши удовольствия никак с ним не связаны. Кроме того, нам, в отличии от вас, не угрожают разочарования.

- Абсолютно?

- Например, я, выбрав тебя единожды, вполне отдавал себе отчёт в широте твоей личности. То есть, имел представление как о самых достойных сторонах твоей персоны, так и осознавал весь диапазон возможных низостей, каковые ты, при определённых обстоятельствах, могла бы совершить.
 
- Диапазон возможных низостей...Гм..., - повторила я, углубляясь в дебри размышлений и теряясь там.
 
- Вы, люди, отчего-то носитесь повсюду с надуманной проблемой одиночества, не желая понимать, что пресловутая "единичность" - это необходимое условие всякого существования, закон бытия, если угодно. Вас, словно любящих сбиваться в стаи обезьян, страшит перспектива свободы. Вы ищите зависимости, кандалов и рабства. Ваша "любовь" всё ещё саднит желанием подчиниться и пасть ниц перед своим кумиром. 
 
- Но вы тоже ощущаете холод одиночества! Вам так же хочется тепла! Ты сам сказал, что вы греетесь возле нас! - воскликнула я.
 
- Да! Греемся! А не душим в своих объятиях! Это разные вещи. Вы не знаете меры ни в чём и помешаны на обладании. Вообрази себе, во что я мог бы превратить твою жизнь, если бы стал действовать как человек, как мужчина?

Я пожала плечами, не зная, что ответить:
 
- Ну, и во что бы ты превратил мою жизнь?
 
- В пустыню. Если бы меня, подобно всякому сапиенсу, снедала ревность, то я бы не подпустил бы к тебе ни одного самца. У тебя не было бы никакого секса. Ни с кем. Никогда.
 
- Погоди! Что ж это получается? Выходит...ты знаешь всех моих бывших и даже, вероятно, наблюдал за моей с ними близостью?
 
- А почему бы и нет? Тебе ни разу не приходило в голову, что все, так называемые, "случайности" - лишь сухой расчёт и дело чьих-то рук? Что все счастливые знакомства в твоей жизни - так или иначе связаны с моей деятельностью? 
 
- Хм...Но зачем это тебе?
 
- Чтобы видеть тебя счастливой, - мрачно произнес мой собеседник и зрачки его гудронно блеснули.
 
Он приподнялся с места и стал прохаживаться передо мною, словно голодный кот, непереставая при этом развивать свою мысль.
 
- Так получается, что ты имеешь обыкновение запираться на все замки, когда влюбляешься. И только я могу наблюдать, что творится с тобой в эти моменты. Конечно, когда страсть нарастает и ты мчишь на всех парах к единению с очередным избранником, - хотя, твоему трофею и кажется, что ты вытягиваешь из него все жилы бесконечными отсрочками, - ты отбрасываешь доспехи в стороны. Ну, а подсматривать за совокуплением между двумя охваченными безумием сапиенсами - любимое развлечение в ангельской среде, - окончив монолог, он снова сел напротив меня.
 
- Скажи мне...Во сне, я, порою, вижу умерших близких. И иногда, они дают мне советы. Подчас, делают пророческие предсказания. Меня волнует одна мысль...Это действительно души дорогих мне людей? Я контактирую с ними?
 
- Вынужден тебя разочаровать. Под видом родственников в сны людей часто протискиваются посторонние сущности. Отнюдь, кстати, не ангелы. Но, подобно нам, они считывают всю историю сновидящего и, видя его потребности, принимают вид тех субъектов, на которые проецируются позитивные эмоции спящего человека. В качестве благодарности они позволяют заглянуть вам в ближайшее будущее, или, делают ещё какой-либо подарок.
 
- Это их способ греться? Сексозаменитель?
 
- Совершенно верно.

Я опять затерялась где-то душой и мыслью.

Из прострации меня вывел Иеиаиель:

- Лиля! Тебе пора собираться.

- Конечно, - отозвалась я и, "на автомате", начала поиски сумочки.
 

Спустя полчаса я стояла в дверях, при полной экипировке и боевом раскрасе:

- Ну, что ж! Прощай, ангел мой! - протянула я ему свою кисть, тут же утонувшую в его широченной ладони.
 
- Не стоит прощаться. Я всегда буду неподалёку.
 
- Будешь за мной подглядывать? - улыбнулась я.
 
- В случае, если я тебе очень понадоблюсь, или, если ты почувствуешь, что тебе угрожает опасность - просто мысленно призови меня. Если я буду не слишком далеко, я тотчас приду тебе на помощь.

- А если ты будешь далеко?

- Тогда запомни обращённый ко мне псалм: " Господь - страж твой! Господь - сень твоя, одесную тебя!" Повтори его вслух три раза. Этого будет достаточно.

- Спасибо. Только мне до сих пор кажется, что это сон. 

- Когда-нибудь ты поймёшь, что между снами и, так называемой "действительностью", весьма небольшая разница, - проговорил он, с улыбкой закрывая за мной дверь.
 
 
 
На этом, пожалуй, можно было бы и закончить, если бы не странный случай, произошедший со мною в метро, почти два года спустя после описанных событий.
 
Надо заметить, что я весьма редко езжу в метро, но тут возникла некая форс-мажорная ситуация и мне срочно понадобилось ехать на деловую встречу, а моё авто пребывало в автосервисе.

Ответив на звонок, я довольно непредусмотрительно опустила телефон в карман пальто, игнорируя давку и обилие разномастных подозрительных приматов.
 
Когда же я решила послать смс, то обыскав оба кармана, не нашла ничего.
 
В то же самый миг, я обратила внимание на то, что стоявший рядом со мною тип, с несколько неоправданным энтузиазмом, принялся продвигаться к выходу.
 
Инстинктивно я двинулась за ним, хотя до моей остановки ещё было далековато.
 
Едва открылась дверь вагона, как он бросился вперед и, хотя я сумела протолкнуться сквозь плотный строй пассажиров поближе, шансов его догнать, откровенно говоря, у меня не было никаких.
 
В этот момент, кто-то из людей двигающихся параллельным курсом в направлении поезда, подставил легкоатлету подножку.

Он растянулся во весь рост и мой телефон вылетел из недр его болоньевой куртки прямо под ноги спешащим куда-то равнодушным прохожим. 
 
Прежде, чем я подбежала, вор успел подобрать мой мобильный, однако, когда попытался было выпрямиться, всё тот же, заплетший ему ноги секундой ранее человек, тяжело опустил на его выбритый затылок ребро своей увесистой ладони.
 
Бегунок крякнул и рухнул на мраморный пол, словно набитая продуктами питания хозяйственная сумка.
 
Мужчина повернулся ко мне и молча протянул мой "Sony Ericsson".

Я ахнула:
 
- Иеиаиель! Ангел мой!
 
- Я думал, ты не запомнишь моё имя, - улыбнулся мой старый знакомый и добавил, как ни в чём не бывало: - Ты так побледнела!
 
- Потеря телефона, в сущности, пустяк. А вот информация, которая содержится в нём...
 
- Я понимаю. 
 
- Очень рада тебя видеть, - безмятежно произнесла я, хотя, вероятно, вся искрилась от радости в это мгновенье.

- Не будь столь беспечной. Обещаешь? - он улыбался одними глазами.
 
- Обещаю, - вскользь я обратила внимание на то, что воришка наконец поднялся и, шатаясь, шагнул в людской поток, тут же с ним смешав свою сутулую фигуру.
 
- Твой поезд прибыл, - заметил ангел, - Беги, а то опоздаешь.
 
- Я...я...., - пыталась я сказать совсем иное, но, в итоге почему-то произнесла: - Я так тебе благодарна!
 
Он только кивнул, со значением взглянув мне в глаза одним из своих самых проникновенных взоров.
 
Меня обдало жаром и я, не ощущая ног, шагнула в вагон метро, словно лунатичка с балконного карниза - в пустоту заоконного пространства.
 
 
 
 
Прошло несколько лет.
 
Думаю ли я об ангеле?
 
Да. 
 
Каждый день.
 
Полагаю, всё же, что события, описанные выше, сыграли со мной злую шутку.
 
С одной стороны, я больше не чувствую себя одинокой.
 
Да, одиночества не стало.
 
А с другой, я стала ещё больше сторониться людей, дистанциироваться от них.
 
Подобно хвосту ящерицы, отпала нужда в фальшивом тепле их внимания. 
 
И откровенно лень решать ребусы причин их пошлой во мне заинтересованности.
 
Желания, - которые, подобно ветрам, гонят их ко мне, - обмотанные фольгой улыбок, в целлофане приторной угодливости, не вызывают у меня ничего, кроме брезгливости.
 
Я знаю, что никто из живущих не сможет любить меня так, как не любит меня Иеиаиель своей "нелюбовью".
 
Никто не даст мне той безбрежной умиротворённости, того опиумного покоя и чувства полнейшей, поделенной надвое, гармонии.
 
Никто не сумеет так красноречиво молчать, безошибочно точно следуя душой за ритмом моих мыслей и расставляя знаки препинания в невысказанных мною предложениях.
 
Конечно, иногда, я повинуюсь природе и пытаюсь "очеловечиться", только эти опыты у меня вызывают подлимоненную горечью улыбку. 
 
И тогда, утолив свой плотский голод, я погружаю свой ненасытный дух в океан тоски по стране, где нет ни забот, ни денег, ни тел.
 
Где же эта милая старушка с косой, которая проведёт меня туда?
 
Так, без отчаяния в душе, с тихой нежностью к этому миру, думаю я, взирая из оконного прямоугольника своей квартиры на призывно-праздничные огни ночного города.
 
               
 
 
                31.03.2012г.
 
 
* maitre d'hotel (франц.) - метрдотель.
* " Как только Пятачок увидел Слонопотама, то сразу захотел стать моряком." ( Алан Милн "Винни-Пух")
* нохчо - так именуют свой народ чеченцы.
* "...опыт, сын ошибок трудных." (Александр Пушкин; 1829г.)
* a priori (лат.) - буквально "от предшествующего"; знание, полученное до опыта.
* абрек (перс.) - грабитель, разбойник.
* Ван Акен - настоящая фамилия Иеронима Босха( полное имя - Ерун Антонисон Ван Акен)
 
 
http://www.youtube.com/watch?v=sle1fnIJn8g&feature=related