Воры в законе. Гл. 9

В этой главе я хочу рассказать о ворах в законе и об идеологии, на которую они опирались, так как по воле судьбы мне пришлось соприкоснуться с этой темой достаточно близко.

В России основы воровской идеологии зародились давно, уходя своими корнями в так называемые воровские артели. Первые «законники», отдаленно напоминающие нынешних воров в законе, появились после Гражданской войны во времена НЭПа. Инициаторами создания воровского братства являлись более многочисленные и организованные в то время воры-карманники.

Окончательно воровская идеология сложилась к концу 20-х годов, после того как артельная система была упразднена и вместо нее возникло братство. Наибольшую силу воры в законе набрали в 30-х годах, после того как ушли в прошлое вооруженные банды и основными преступлениями стали квартирные и карманные кражи. В результате возникло элитное сообщество уголовников, живущих за счет воровства, которое сумело подчинить себе все другие преступные образования.

Соблюдение неписаных правил и законов, а также своеобразного кодекса чести (основу которого составляли принципы воровского братства, взаимовыручки, честности и порядочности в отношениях друг к другу) помогало воровской элите осуществлять свою деятельность на свободе и выживать в тяжелых условиях  в заключении.

«Законники» строго придерживались установленных правил, и к желающим попасть в их ряды предъявляли жесткие требования. Согласно воровскому закону «правильный вор» обязан был жить на свободе за счет воровства, что являлось главным условием. Он не должен иметь собственность, жениться, заводить семью, получать образование, торговать или работать, а также состоять в политических партиях, служить в армии и контактировать с представителями власти.

По приходу в тюрьму впервые вором мог объявиться любой молодой уголовник, живущий по воровским законам, за которого могли поручиться воры, знавшие его по свободе. Однако полноправным членом воровского сообщества, то есть «коронованным», он мог стать лишь после поручительства «законников», знавших его по местам заключения.

Как правило, «законники» на воле долго не задерживались и большую часть жизни проводили в тюрьме. Задержавшимся на свободе приходилось доказывать при встрече с «братьями», что они не продались властям. Нарушителей воровских законов зачастую ожидала смерть.

В местах заключения «правильные воры» предъявляли к своему окружению очень жесткие требования. Чем сдержаннее был в личных желаниях «законник», тем большим авторитетом он пользовался в кругу своих собратьев и других арестантов. Вор и наркотики были несовместимы, ибо наркоман, попавший в зависимость от порочных желаний, не мог быть хранителем чистоты традиций. Не приветствовалась среди «законников» и роскошь.

Согласно воровским законам воры не касались политики, что позволяло им в период политических репрессий находиться в местах заключения в более выгодном  положении, чем политзаключенные. Но в 1941 году многие уголовники, в том числе и «законники», оказались перед выбором: идти на защиту Родины или попасть под пресс. Зачастую вопрос ставился еще жестче: «фронт или смерть». Политзаключенным власти не доверяли и для защиты Отечества привлекали редко.

Из уголовников формировали штрафные батальоны и посылали на самые трудные участки фронта. А чтобы штрафники не сдались в плен и не обратили оружие против своих командиров, за ними следовали спецотряды, которые расстреливали всех, кто отказывался выполнять приказы. Раненные в бою считались искупившими свою вину кровью, и после лазарета их отправляли в обычную войсковую часть. Но так как штрафников посылали на самые опасные участки фронта, выживали из них немногие.

По окончании войны многие воры, бывшие на фронте, вновь оказались в лагерях и тюрьмах, но для «законников», в войне не участвовавших, они стали «суками», предателями воровских традиций, которые должны знать свое место. В отместку «воры-фронтовики», или, как их еще называли, «автоматчики», объединившись с «польскими ворами», оказали «правильным ворам» сопротивление, переросшее в кровопролитие. А так как ряды противоборствующих сторон постоянно пополнялись, то через какое-то время вся территория СССР и в местах заключения, и на свободе стала большим полем битвы, в которой участвовали с обеих сторон многие тысячи уголовников.

В количественном отношении «автоматчиков» и «поляков» было больше, чем «правильных воров», в результате чего под их контролем оказалось достаточно много  лагерей по всей стране. Случалось и такое, что в одном бараке оказывались в разных камерах представители враждующих сторон, которые при случае друг друга убивали.

Термин «польские воры» был завезен в СССР после войны из Польши, где воры жили по более мягким законам. Будучи ворами «по идее», они в то же время могли быть барменами, парикмахерами, директорами магазинов или иметь собственную бензоколонку. В лагерях «польские воры» в отличие от «правильных» могли быть нарядчиками, комендантами, работать в столовой и санчасти.

Пополнение «польских воров» шло за счет оступившихся «правильных», которые после нарушения воровских законов, если их не успевали зарезать, уходили к «полякам». На воровском жаргоне это означало, что они становились «суками». «Суки» провозгласили «новый воровской закон», который разрешал им сотрудничать с властями и лагерной администрацией, что, конечно же, последним было выгодно.

Конфликт, жертвами которого оказались с обеих сторон тысячи человек из числа уголовной элиты, вошел в историю советской криминалистики под названием «сучья война». Официальным началом этой войны принято считать 1947 год, когда отменили смертную казнь, и за убийство могли осудить не более чем на 25 лет с учетом предыдущего срока. То есть, если кого-то уже осудили на 25 лет, то, сколько бы он людей после этого ни убивал, срок его почти не менялся.

После кончины Сталина смертную казнь за тяжкие преступления восстановили, но взаимная резня после этого не прекратилась, ибо в этом не была заинтересована правящая в стране элита, считавшая, что преступный мир должен искоренить сам себя. Концом «сучьей войны» принято считать 1957–1958 годы, но отголоски ее были слышны еще долго.

К началу шестидесятых годов в связи с усилившимися репрессиями, применением расстрелов и разделением на режимы (после чего воров стали отделять от остальных заключенных) многие криминальные авторитеты отказались от воровской идеи и получили прозвище «прошляки». В спецтюрьмах и зонах особого режима осталось лишь несколько сотен идейных воров, которых держали в отдельных камерах. В лагерях общего, усиленного и строгого режимов воров в законе не держали.

Некоторые воры, оказавшиеся в период репрессий на воле, ушли в подполье, что было равнозначно отходу от воровской идеи, ибо вор на свободе обязан воровать и не должен скрывать своего воровского имени. К концу шестидесятых годов «законники» ушли в прошлое, и в лагерном обиходе появились такие обозначения – «честный арестант», «хороший пацан», «бродяга».

В начале семидесятых годов, в связи с возросшей в высших эшелонах власти коррупцией, по всей стране стали возникать подпольные предприятия, расплодившие спекулянтов, взяточников и расхитителей. Имея доступ к дефициту и его распределению, мошенники различного уровня наживали большие состояния, что, безусловно, не ускользнуло от внимания уголовников, которые не преминули этим воспользоваться.

В результате криминальные авторитеты получили гарантированные источники дохода за счет нечестно живущих спекулянтов, а те стали прикрываться ими от конкурентов и других уголовников. Такое сотрудничество было выгодно обеим сторонам. 

Многие воровские авторитеты, соблазненные большими доходами при минимальном риске, отошли от прежних правил и стали жить за счет подпольных цеховиков и коммерсантов. А чтобы закрепить свои позиции, подтянули к себе через идею воровского братства молодых уличных авторитетов. В результате этого в преступной среде очень быстро образовались влиятельные «воровские кланы».

Особенно сильно это явление распространилось в Грузии, после чего там стали возрождаться в больших количествах воровские сообщества. Причем новые воры воспользовались не только термином «вор в законе», но и частично приняли идеологию «законников» прошлых лет. Им вменялось жить на свободе за счет воровства, не вмешиваться в политику, не служить в армии и не работать.

Однако появились и новшества: ворам разрешалось иметь семью и собственность, а также контактировать с представителями власти в тех случаях, когда это шло на пользу воровскому сообществу. Под этим подразумевалась не работа на органы, что считалось западло, а подкуп и использование представителей власти в своих целях. Но чаще получалось наоборот: многие современные «законники» ради личного благополучия подстраивались под официальные власти.

В местах заключения современные «законники» работать не имели права, но им разрешалось числиться в рабочих бригадах с условием, что работу за них будут выполнять другие. Ворам старой формации нельзя было без свидетелей разговаривать с лагерным начальством, ворам новой формации это не запрещалось. Воры старой формации презирали наркоманов, воры новой формации почти все наркоманы.

Фактически большинство основ современной воровской идеологии было взято от «польских воров». А что касается главного условия – жить на свободе за счет воровства, то современные воры его, по сути, игнорировали. Какой смысл подвергать себя риску из-за копеек, если можно иметь большие деньги без особых проблем за счет коммерсантов.

В таких городах, как Тбилиси и Кутаиси, новоиспеченные «законники» стали появляться в начале 70-х годов как грибы после дождя. Грузинские власти, почувствовав опасность, объявили им войну. В результате почти все воры, не успевшие ускользнуть за пределы республики, оказались за решеткой. Тем, кого трудно было зацепить, подкидывали наркотики или патроны.

Затем, вместо того чтобы изолировать воров в законе от остальных заключенных, некоторых из них, наиболее покладистых, оставили в республиканских зонах, а остальных неугодных отправили в Россию. В результате семена воровской идеологии (далеко не в лучшем ее виде) были разбросаны по всей территории СССР.

В спецтюрьмах и зонах особого режима к тому времени еще оставалось несколько десятков «законников» старой формации, которые не признавали новоиспеченных кавказских воров, считая их «польскими». Но «законников» новой формации становилось все больше, и к середине 80-х годов им удалось взять под контроль почти все зоны общего, усиленного и строгого режимов, куда ворам старой формации доступ запрещен.

Преимущество воров новой формации состояло в том, что они имели на свободе хорошую экономическую базу и их ряды постоянно пополнялись. К тому же у них хорошо было поставлено дело с информацией, так как имели возможность общаться между собой. Ворам старой формации в этом отношении было сложнее, так как они постоянно находились под замком, в отдалении друг от друга и от основной массы заключенных.

Зачастую по указанию начальства в спецтюрьмы завозили «самозванцев», которые выдавали себя за воров старой формации. Их сажали в отдельные камеры, окружали пособниками тюремной администрации и, пока не разоблачали, а на это требовалось время, – им удавалось много навредить. Они объявляли воров, ведущих правильный образ жизни, не ворами, а порядочных арестантов – негодяями, после чего тюремное начальство помещало последних в специальные камеры, где их избивали и заставляли отказаться от воровских и арестантских понятий.

После разоблачения самозванцев увозили в другие спецтюрьмы, а на их место привозили других провокаторов. Из-за этого многие порядочные арестанты стали с недоверием относиться к ворам старой формации, а тюремное начальство с целью усугубить положение истинных  «законников» распространяло о них грязные слухи через своих пособников. В результате к середине 80-х годов из воров старой формации на плаву остались единицы. Редели ряды и воров новой формации, но на место одного упавшего тут же вставало несколько других, новоиспеченных.

На Дальнем Востоке в начале 70-х годов к ворам в законе относились как к красивой легенде из прошлого. Поэтому, когда в российские зоны стали поступать молодые кавказцы, мало знакомые с арестантской жизнью, но претендующие на роль вершителей судеб, многие восприняли это как кощунство. Да и что мог рассказать молодой пацан кавказской национальности, выросший в тепличных условиях, тем, кто отсидел  почти столько же, сколько этому новоиспеченному «законнику» лет. Как правило, эти скороспелки с Кавказа имели в российских зонах неприятности. В лучшем случае их не принимали всерьез. Они жили сами по себе и почти не влияли на обстановку.

Однако в конце семидесятых – начале восьмидесятых годов в дальневосточные зоны стали попадать грузинские воры, которые сумели адаптироваться и найти общий язык с местными авторитетами. Наиболее ярко в этом отношении себя проявили Костя Коберидзе (по кличке Кока) и Паата Члаидзе (по кличке Большой), с которыми судьба меня свела в дальнейшем очень близко.

С Кокой мы впервые встретились в 6-й магаданской зоне в конце 1979 года в штрафном изоляторе. Он попал туда прямо с этапа, по приходу из другой области. Меня посадили в штрафной изолятор из ПКТ почти в одно с ним время. Наши одиночные камеры оказались по соседству. В стене имелось небольшое отверстие, через которое мы с ним общались все пятнадцать суток. Кока рассказал мне о себе, включая и то, что он вор в законе, а я ему – о своей жизни и об обстановке в зоне.

Упомянутая ранее голодовка, из-за которой меня осудили на тюремный режим, произошла как раз при нем. После штрафного изолятора Коку выпустили в зону, а меня вернули в ПКТ, откуда я написал своим друзьям и, в частности, земляку из Хабаровского края Галиму Боре, чтобы ему во всем помогли. Через несколько дней меня осудили на три года тюремного режима и до этапа закрыли в магаданской тюрьме. Коку через некоторое время увезли в другую область, а в конце 1980 года судьба свела нас вновь уже в тобольской спецтюрьме.

Там же в начале восьмидесятого года я познакомился и с Паатой Члаидзе. После тобольской спецтюрьмы они оба попали в зоны Хабаровского края и оставили о себе хорошую память. Как мне известно, они не играли тогда в воров и жили этой жизнью искренне, чего нельзя было сказать о большинстве «законников», которые, прикрываясь воровской идеей, преследовали в местах заключения личные цели.

Однако испытание свободой, деньгами и властью выдержали единицы. Огромную роль в разложении воровской идеи сыграли роскошь, власть, алкоголь и наркотики. Не миновала, к сожалению, сия чаша и Коку с Паатой. Поэтому их жизненный путь закончился раньше. Паата погиб в 1994 году, Кока тремя годами позже. Очень жаль. Они имели много положительных качеств, и я дружил с ними искренне.

Неоднократно бывал у Коки в гостях в Тбилиси, а чуть позднее и в Москве, куда он переехал со своей семьей. В свою очередь он гостил у меня в Хабаровске. С Паатой мы тоже неоднократно встречались в Тбилиси и в Москве. В свое время они сыграли в моей жизни на свободе роль достаточно заметную, но об этом  расскажу позднее.