Не сказка о взрослых 9

Продолжение "Не сказки о детстве".

       Через десять минут  затовариваюсь пивом и приземляюсь у фонтана. Мне не хочется, чтобы время шло медленнее или быстрее, мне не хочется остаться или уйти. Ад следует за мной.
       Наряд милиции смотрит на меня с интересом. Кого-то заталкивают в автобус, ага, лазила тут одна дамочка безнадежно алкашного вида. Будет в дороге метать харчи веером, обрыгает весь дилижанс.

        Откупориваю бутылку и задумываюсь. И нет уже ни фонтана, ни дежурных с дубинками.
Я вспоминаю то, что рассказала мне пьяная тетя Лола:»на третьем году войны…»
На третьем году Войны, стылой ноябрьской ночью никто их не видел. Младенец больше не орал. Мама попросила старшую дочку сменить ее, хотя лопата была для девочки тяжеловата. Одного ребенка она прокормит. А младшего пришлось стукнуть по голове и похоронить, чтоб не погибнуть всем.
      Они выжили, мать и дочь, повязанные  не только родством, но и убийством. Никто из них вслух не вспоминал о  той ночи. Мать, она приходится мне прабабкой, двоюродной прабабкой, думала, скорее всего, что ее дочь, моя двоюродная бабка, все забыла, а если и помнит, то как смутный давний сон:»ночь, лопата, трупик  ребенка…». Было, не было…было и есть.
          
       Мертвое – к мертвому, убийца – к убийце.

Откупориваю вторую бутылку.
        Молодой сержант женского пола смотрит на меня и отворачивается. Что-то говорит сослуживцу мужского пола. Теперь оба отвернулись. Ну и правильно. Что Гертруда мне и что я Гертруде?!
 У всего этого есть одна хорошая сторона – от меня хочется держаться подальше.


Делаю глоток и продолжаю вглядываться в бездну.

             Было это еще до войны, кажется даже до революции, в провинциальном городе. Мне об этом рассказала моя бабушка. Родители деда были богатыми людьми и могли позволить себе держать прислугу. Это была деревенская девчонка-подросток. И случилось с ней, что регулярно случается с доверчивыми девицами, не уберегла она честь свою и понесла под сердцем дитя от какого-то хлыща, немедленно пожелавшего остаться неизвестным. Что было делать? Возвращаться в деревню к родителям – исключено! Они люди простые, выгонят, да и все. Моя прабабка ( уже другая, с другой стороны) поставила ее перед выбором:»или работа, или ребенок»!
-«А как же? Куда?
- «Я об этом позабочусь». И позаботилась. Городок тот провинциальный весной утопал в грушевом  цвете, а зимы были теплыми, но в ту ночь мороз грянул, как по заказу. А может, то и был ведьмин заказ…
 Младенец посинел в снегу и затих навсегда. Хозяйка выручила свою юную горничную. Теперь ту не выгонят из дома принципиальные родители.
Когда это случилось, моего деда еще не было на свете. Теперь его уже нет на свете.
   Когда потомки  детоубийц встретились и поженились, у них родилась девочка, которая потом стала моей матерью. Моей, а затем, через два года и моей сестры Вики.
            Наш род представляется мне таким темным коридором, в конце этого тоннеля – я. За столетия тьмы у меня хорошо развилось другое зрение. А за моей спиной – тьма, дышащая развороченной кровавой почвой Армагеддона



                ***

Она стоит на пороге моей комнаты, отбрасывая  тень своего профиля на белый экран двери. Удлиненные черты ее лица в  силуэте  еще больше вытягиваются, продолжаясь острой бородкой «Всесоюзного Старосты» Калинина. Если взять карандаш и обвести ее тень на двери, получится профиль козла.
22 мая 1983 года она так и не появилась на свет. А значит, умерла. Ее нет в живых. В родильном доме акушерка вкатила моей матери укол, от которого у той роды остановились на всю ночь. Моя сестра, то что было моей сестрой, а было ли оно? А была ли девочка? «Калинин» мне не сестра и даже не брат. Оно из Другого Мира