Спортивные игры 1994года

Спортивные игры 1994 года
               
                1
                Рабочий день уже начался, когда дверь в комнату резко отворилась. Рекламный агент, он же Виталий Семёнович, здоровый детина, метр девяносто, бывший спортсмен, а ныне сотрудник ООО, сидевший в углу, у самого входа, побледнел и отшатнулся.  И было от чего. Громадная голова похожая на медвежью с широко разинутой пастью, из которой хриплым лаем вырывалась сила, готовность ринуться в бой оказалась совсем у его лица.  Но натянутый поводок оттащил, усмирил и все увидели   здоровущего пса, которого с трудом удерживал хозяин их фирмы – Победов  Андрей Сергеевич. Крупный, высокий, широкоплечий, с узкой клочковатой бородёнкой, глаза чуть на выкате, он и сам наводил страх на некоторых подопечных. Но сейчас он был добр и мягок. Его взгляд, по-матерински нежный, любовался питомцем.

- Вот, - говорил он, обращаясь к последнему, - здесь я работаю. Это Виталий Семёнович, это – Юрий Григорьевич, это Дима, а это – Лена.
- Хороший у Вас кавказец, - одобрила женщина.
- Тебе нравится?
- Очень. Редкий экземпляр. И спина сильная, омускульная.

Андрей Сергеевич расплылся в улыбке, глаза благодарно увлажнились. Этот короткий разговор сослужил хорошую службу, Ленка как будто получила индульгенцию на всё время работы в фирме и грубые окрики Андрея никогда не имели к ней никакого отношения.

А вот испуг Виталия Семёновича ему запомнился очень хорошо и как только закончился срок трудового договора, бывшему спортсмену пришлось искать другую работу.

В тот же день Андрей долго водил “малыша” по своим подземельям, показывал мастерские, склад, потом поднялся наверх в кабинет, где они приятно провели некоторое время в обществе молодой секретарши.

- Собака должна знать, куда ходит хозяин, узнавать запахи. Это  успокаивает её нервную систему, воспитывает, - объяснял он на следующее утро своим сотрудникам. – Этот что, этот маленький, у меня на даче ещё его отец – вот это – да. Привезу как-нибудь.
Не смотря на молодой возраст и повышенную эмоциональность Андрея, людей прибивалось к его ковчегу всё больше и больше.  Он открыл один магазин, потом другой, прибавлял сотрудникам зарплату и ту, которая в ведомости и ту, которая в конверте.

Казалось бы, всё шло по маслу. Правда, иногда без видимой причины он увольнял людей, даже накануне не предупредив их об этом. Пришла как-то Татьяна на работу, миленькая такая женщина похожая на Голубое облако, а на её месте уже другая, ещё милее. Ну, что же, это бывает…. Но вдруг повадились к ним какие-то странные людишки, они были похожи друг на друга бритыми головами, крупными золотыми цепями на шее, перстнями и полуодетыми девицами, которые их сопровождали. Иногда они шумно колотили в дверь кабинета, иногда, сорвав щеколду, врывались в бухгалтерию, иногда как-то бесшумно просачивались в кабинет и, запершись с Андреем, о чём-то шушукались.  Однажды они приехали на новеньком красном Мерседесе  в середине дня, подхватили Андрея и исчезли.


                2

Сказать, что Виталий Семёнович боялся собак, было бы полуправдой.
 Его отношение к домашним животным было психологически-сложным. Вырос он в окружении всевозможных, как он выражался, тварей.  Среди них были собаки, кошки, хомяки, попугайчики, рыбки и прочие каракатицы. Все окна их тесной квартиры были заставлены цветами в далёких от эстетики ёмкостях. Его мама, библиотекарша, Анна Ивановна, придя домой, ещё не успев переодеться в домашнюю одежду, бросалась к своим любимцам и пестовала, пестовала их без конца. Сыну же она уделяла внимания ровно столько, сколько нелюбимому столетнику, отодвинутому в самый дальний угол подоконника, дотянуться до которого порой было совершенно невозможно и, который, был как-то странно колюч. Папа у мальчика был стар, старше мамы лет на двадцать, а потому, устав от жизни и хворей, редко поднимался с дивана.

 Но мальчик рос. То, чему не хватало ему дома, он брал сам, на улице.
Успехи по физкультуре привели его в соответствующее высшее заведение, которое он благополучно закончил и даже проработал некоторое время тренером.

Полу развал великой империи не вознёс  его как некоторых к небесам, а наоборот, как многих, оставил не у дел и то, что ему после армии удалось устроиться на чулочно-носочную фирму, первое время радовало. Но характер хозяина, гневливый, самодовольно-надменный, никак не устраивал вольнолюбивого уже не мальчика, но мужа. Когда же, кроме работы по написанию буклетов и распространению рекламы в газетах и журналах, его привлекали к переучёту товаров на складе, среди которых были моточки мулине, брошки, рулоны запылённых тканей и проч., и проч., он сердился, чертыхался и повторял всё время одно и тоже, презрительно кривя губы: “Сельпо, сельпо…”

После же того, как на него глянула зубастая собачья пасть, он стал хозяина за глаза  величать лихим словом “Кобель”, о чём сухенький старичок, называвшийся переводчиком, сидевший в конце комнаты, и поведал всему свету. Кроме всего прочего в их комнате нещадно дымили, а он, как бывший спортсмен, терпеть не мог этой гадости, что приводило его к постоянным стычкам с прочими сидящими в одной комнате с ним. Одним словом, он ушёл, громко хлопнув дверью, с намерением: “Никогда больше через порог не переступлю!”

Чтобы не отягощать себя ненужными расспросами правильной мамы, к тому времени ушедшей на пенсию, но не изменившей своих взглядов на жизнь, Виталий Семёнович в рабочее время стал заглядывать к бывшим друзьям, которых по всей его жизни накопилось порядочно. Потихоньку, полегоньку он привык к этой жизни, она стала ему нравиться. Как хорошо ничего не делать. Гулять, отдыхать, выпивать, а где и с кем он всегда находил.  Один из его друзей приглянулся ему больше других, тоже в прошлом спортсмен, человек независимый, гордый. Вот с кем любил он и поговорить, и выпить. А деньги – в долг – у одного возьмёт, другому отдаст, да ему много и не надо. Мать покормит, а на выпивку хватит.  Появились и женщины. Любимые и так. Особенно хороша была Лана. Правда, в возрасте, но компанейская, от мужиков не отстаёт, и ходит быстро. Только, чудно, боком как-то. Они любили гулять по Москве,  вспоминать прошлое.

                3.

Мерседес нёсся по Беговой. В то время ещё не было такого скопления машин, как сейчас, поэтому скорость можно было набрать приличную.
- Ну, и куда мы? – спросил Андрей, - долго ещё кружить будем? Покатались и хватит. Довольны подарком?
- Да всё ничего, сказал старший, у которого и цепь подлиннее и баба на коленках. Только нам этого мало. Ты давай, того, фирму на нас перепиши.
- Ребят, вы чё? Одурели? Вы чё соображаете? Да вы же развалите всё в миг.
- Подписывай! – сказал старший и приставил пистолет ( А, чёрт знает к чему, приставил и всё).
Андрей перекинулся через сиденье, схватился за руль, откинув щуплого шофёра, сел на его место.
- Теперь я вас покатаю, держитесь!
И пошло, поехало. С одной полосы на другую.
- Сейчас, - думает, - я их умотаю. Все кишки, гады,  выблюют.
Так бы оно и случилось, но только поперёк дороги троица, идут, пошатываясь, море им по колено.
Андрей по тормозам. А одного уж зацепило.
Старший на ходу выскочил и закричал тем, двоим, отшатнувшимся в страхе.
- Не боись, ребята, мы его сейчас в Склиф оттащим. Вы прям туда езжайте. На всех  в машине места не хватит.
- Вали назад, Андрей, мы теперь сами.
Оторвали от руля, на заднее сиденье ткнули.
И понеслись, и понеслись, за кольцо, по боковой, по просёлку, в лес. Выкинули. Оттащили подальше, наподдали ещё, чтоб наверняка.
- Ну, теперь подпишет. Ишь, как мы его повязали.
- Ребят, тут моя дача близко. Передохнуть бы. Вот он мой заборчик. А?
Ворота открыл, въехал, а там уж псы на грудь бросаются. Андрей  и не говорил им ничего, сами догадались – чужие. Оцепоченные в машину и по газам. А сам трясётся весь, ногти кусает.

- Собачки вы мои, собачки.
А те его языками в лицо.
- СвАлите, черти. В дом пошли, в дом.

На даче пусто, он в кушетку с ногами, как был в одежде, ботинках. Собаки утешают. Лижут. Уснул минут на пять. Вскочил. Что делать-то? Что? Хорошо телефон на даче. Вызвал Яну, подружку, недорогая, а ласковая.
- Приезжай. Я на даче.
Пока ждал, тигром в клетке весь первый этаж изметал, на работу раз сто звонил.
- Машину, машину мне пригоните. На даче я, на даче.
- Ох, Янка, хороша ты, умеешь мужиков утешать. Знаешь, я на тебя дачу отпишу. Сейчас вот к нотариусу и поедем. Что? Да, ночь. Ну, тогда завтра, с утра. А пока давай езжай. Завтра, завтра.

Но усидеть на даче было выше его сил. Только шофёр пригнал его рабочую лошадку, уже виды видавшую, почти сразу же за ней сорвался. Куда? Да, он и сам не знал. На работу.   В последние годы только это слово и знал. И всё сам. И по подвалам, вода по колено, и ремонты, нет, конечно, с помощниками. Один Сашка чего стоит. И с тюками челноком тоже сам, со студентом.
И что? Привезли. Всё привезли, что хотели. И магазин отгрохали, и первый миллион праздником отгуляли.
- Андрей Сергеевич, Вы бы рядом сели, а ещё лучше, назад. Устали, наверно.
- Нет, это ты давай назад, я сам.


                4

Открыть глаза Виталий не смог. Веки не поднимались. Только щёлочка и приоткрылась и в неё просочилась чернота неба, земли. Не шевелились ноги, голова налилась болью. Попытался приподняться, упал, и болью свело всё тело. Лежал на мокром, лицом в землю. Не мог понять, вспомнить. Провалился в сон. Стонал, наверно, так, что сам себя разбудил. И, подтягиваясь, на руках пополз. Каждое движение в боль. Казалось, вернулась армия, плен, побег. Опять, как тогда, через невозможное, в неведомое. Но вот он ровный шум шоссе, значит, туда. Иногда забывался сном, нелепым, совсем неподходящим, совсем не о том. То снилась девчонка-соседка с белым хвостиком в светлом детском платьице, то толстая продавщица с накрашенными яркой помадой губами, то сутулая спина деда, уходящая в какой-то мрачный переулок. Но сон проходил, и он полз опять, опять, опять. Когда увидел впереди шоссе, появилась надежда, даже показалось, что сильнее застучало сердце. Когда подполз ближе, уже серело. На обочине лежал долго. Иногда поднимал руку, но машины проезжали мимо. Выполз на шоссе.  Между ним и машиной, в которой ехал Андрей, оставалось несколько метров…

В живых остался только шофёр, тот самый студент, с которым когда-то челночил Андрей Сергеевич.

- В рубашке родился, - бормотал ГАИшник, подписывая протокол.