Чёрные сухари

                Посвящается  моей мамочке – Абашкиной Марии
                Андреевне.
                Светлая память!

                Истинная история из жизни моей мамы.


Май 41-го года  выдался солнечным и тёплым.   Белой кипенью цвели яблоневые и вишнёвые деревья в питомниках Тимирязевской   Академии, где училась Машенька. Девушку радовало всё – и синева неба, и яркое солнце и раннее тепло, и подруги – сокурсницы. Ребят она немного сторонилась – деревенское строгое воспитание давало себя знать. Но в общежитии жить ей нравилось. Было весело и интересно.

 Единственным, что немного огорчало и пугало Марусю –была предстоящая сессия, которой она очень боялась, хотя и училась хорошо. Но вид строгих преподавателей и , особенно, декана  - просто вводил её в ступор.
 Почему она так перед ними робела, Маруся объяснить не могла. Хотя преподаватели хорошо относились к скромной внимательной студентке с длинной косой и красивыми серыми глазищами.
 Поэтому такой пугающей неожиданностью для Маши оказался  вызов  в деканат. У девушки просто ноги подкосились от ужаса, когда смешливая кареглазая соседка Зойка протянула  ей казённое извещение с приказом – «Студентке Абашкиной  М.А.  срочно явиться в деканат с 14-ти до 16-ти часов.» Страшная бумажка  была увенчана витьеватой, размашистой подписью самого декана!

 Не зная , что и подумать, вспоминая все свои явные и тайные промахи, Машенька, на негнущихся ногах, подошла к тяжёлой, из светлого дерева, украшенной массивной витой ручкой, двери деканата.
 Робко постучавшись и замирая от страха, девушка открыла дверь и шагнула в просторную комнату. Как в пасть ко льву.
 Встала на краешке ковровой дорожки, красной с широкими зелёными полосками по краям – невероятное сочетание цветов! Только эта мысль билась в её опустевшей вдруг голове. Глаз от дорожки она оторвать не могла.
 «Здравствуйте, Мария !» - послышался приятный баритон. Машенька, наконец-то ,смогла поднять полные ужаса огромные глаза и увидеть восседавшего  за тёмным столом такого же массивного  и темноволосого декана, одетого в строгий чёрный костюм. Вопреки всем её опасениям, декан ласково улыбался ей. «Здравствуйте. . .» - пролепетала Маша пересохшими губами.
 «Будьте добры, Мария, пройдите по дорожке и повернитесь.»
Ничего не понимая, Маша пошла по невероятной дорожке, которая тянулась до стола. Подошла к столу.
 «Ну смелее! Теперь повернитесь и идите обратно!»
 Маша резко повернулась, и её длинная и толстая коса тяжело взметнулась  и обвила талию девушки. Декан даже крякнул от удовольствия.
 «Ну , хороша! Подходишь!» Ничего не понимая, Маша снова повернулась и взглянула на декана, при этом коса её снова колыхнулась и  обвилась змейкой. Декан снова одобрительно крякнул.
 «Знаете, Машенька, к окончанию учебного года мы ставим спектакль про Стеньку Разина. По мотивам народной песни. Скорее не спектакль, а сценку - зарисовку – под песню. Нам нужна исполнительница роли персидской княжны. Делать тебе ничего не нужно будет. Просто сидеть рядом со «Степаном»,  а в конце песни он тебя поднимет и бросит в «Волгу» - девчата голубые ткани будут колыхать. А там тебя так мягонько поймают на мягкую перинку.. . Да не бойся ты!»
 Но Маша уже не боялась. И декан был приятным и весёлым, и всё предстоящее было интересным.
 «А предложил тебя на эту роль как раз сам «Степан». Он старшекурсник. Где-то тебя увидел. Видно понравилась.» Декан снова улыбнулся.
 «Ну, решено? Ладушки! Репетиция завтра после занятий. В 16-00!»

 Маша с радостью побежала в свою комнату, где её уже ждали подружки – соседки, изнывая от любопытства. Девушка поделилась с ними новостью, под довольные возгласы и хихиканье.
  На следующий день Маша едва дождалась конца занятий и помчалась на репетицию в актовый зал.
 Сначала миловидная девушка в восточном костюме ,её служанка, по роли, завела Машу а комнатку  рядом с залом и помогла надеть красивый восточный костюм, состоящий из голубых с  золотистой вышивкой лёгких шальваров  , короткой плотной синей с вышивкой кофточки и полупрозрачного верхнего халата. Переплела её косу золотисто – жемчужными нитями.
 Этот очень красивый наряд был принесён  даже из настоящего театра, как потом сказали Маше.
 Затем они вместе вошли в зал и подошли к сцене.
 Там уже собрались почти все – «Дружина Степана», парни одетые в старинные русские костюмы воинов,и он сам – высокий, статный русоволосый  парень, с улыбчивыми голубыми глазами. Костюм русского воина с кольчугой шлемом, красным плащом шёл ему невероятно. «Степан Разин» был очень красив!
 Конечно, Маша не раз  видела этого студента. И в учебных корпусах и в общежитии и в питомниках. Но как все старшекурсники, он казался надменным и  неприступным. А тут он весело улыбнулся Маше и сказал, -  «Привет, моя княжна!», -  а потом протянул руку и помог взойти на палубу «струга», с изящным, по лебединому изогнутым носом и белым парусом над «кормой».
 Все декорации уже были готовы и выглядели очень красиво.
 Хор дружным многоголосьем затянул «Из-за острова на стрежень. . .»
 Маша сидела рядом со «Степаном» , которого звали ,на самом деле, Николаем.  Он слегка приобнимал её за талию и Маше было приятно и надёжно, и веяло силой от этой красивой, мужественной руки.
 Маша, едва сдерживала улыбку, наблюдая, как  ропщет и «бунтует»  дружина, как строит козни за спиной  « Степана»,  как колышутся голубые волны из лёгкой прозрачной ткани, которые держали девушки в голубых платьях.
 Мощное звучание хора всё нарастало. И вдруг Степан подхватил её на руки и под слова  « и за борт её бросает» на самом деле бросил со «струга».
 Маша закричала от ужаса, и всё это вышло очень естественно и правдоподобно. Чьи-то сильные руки подхватили её, смягчили падение, и Маша упав на мягкий матрас, совсем не ушиблась.
 Все вокруг аплодировали. В жизни Маши это были первые аплодисменты.
 Подошёл декан, который и был режиссёром этой постановки и пожал Маше руку.
 Но главное, к ней подходил её «Степан», улыбающийся, красивый. Он тоже пожал Маше руку и похвалил : «Ну что ты за молодец!»
 И всё это было так приятно и волнующе!
 Каждый день она с радостью ждала репетиций, и хотя участвовала только в последней, «песенной» части спектакля, с удовольствием смотрела его сначала, где ребята обыгрывали сцены  восстания Степана Разина, а потом поднималась на «струг» и  вновь проживала всё с самого начала, весь маленький, трагический отрезок чужой жизни.  Она уже не боялась и не визжала, когда  «Степан» швырял её в «набежавшую волну». Ей стал нравиться этот полёт и мягкое приземление на матрас. Хотя и «Степан» и режиссёр просили её завизжать, как  в первый раз, она отказывалась, заверяя, что во время концерта завизжит обязательно!

  И вот , наконец-то настал день концерта. Перед спектаклем Машу нарядили и причесали особенно тщательно. Подвели  карандашом и оттенили Марусины  и так огромные и выразительные глаза.  «Жемчужные» и «золотые» нити переливались на её длинных, густых, полураспущенных  волосах.  Машенька была очень красива.
 Не менее красивым был и «Степан».
 Не понимая почему, Маруся волновалась.
  Снова запел хор, действие разворачивалось своим чередом.
 «Степан»  поднял свою княжну на руки и вдруг властно, по-настоящему, по-мужски , поцеловал в губы и только после этого бросил за борт. Маруся завизжала изо всех сил и искренне. От негодования, от неожиданности, от стыда. Поцеловал!  При всех! Как он посмел!
  Это был первый поцелуй в недолгой Марусиной жизни.
 Зато успех спектакля был потрясающим, публика разразилась овациями, криками «Браво» и «Бис».
 Но пунцовая от стыда и негодования Машенька убежала, даже не выйдя на поклон. Целый месяц она дулась, избегала встреч с Николаем, который бродил под окнами общежития, носил цветы к дверям её комнаты.
 Но Маша упорно не выходила на его зов.

 Как она пожалела об этом  позже!  Столько времени потеряла!
 А тут ещё и сессия закружила, которую Маша так боялась. Но сдавала её успешно.  Сессия закончилась.
 Так и не позволив Николаю проводить себя, Маша уехала к родителям в подмосковное село Лучинское, недалеко от величественного Ново – Иерусалимского монастыря.
 Надо было проведать маму перед практикой, которая начиналась в конце июня в питомниках Академии.
 В конце июня 1941-го года. . .


 Маруся ещё  гостила у мамы и отца, когда ярким солнечным утром из радиоприёмников на всю страну прогремело страшное известие.
 И Марусино счастье закончилось. . .
Узнав о войне, Маша помчалась в Москву.
 Её не волновало, что будет с практикой, с учёбой. Ей только хотелось увидеть Николая! Немедленно!  Пока не случилось непоправимое!
 Когда Маша примчалась в Академию, там повсюду сновали озабоченные встревоженные люди. Паковали ящики, собирались вывезти и спрятать самое ценное. Студентов – старшекурсников видно не было – всех отправили на военные сборы и курсы.

  Кое-как узнав у суетящихся людей, где проводятся курсы, Маруся поехала туда.
 Еле прорвавшись на территорию военного училища, Маша долго искала Николая в толпе призывников, её постоянно окрикивали, пытались вывести, но она, с умоляющими, полными слёз глазами упрямо не выходила, а только повторяла заветные имя и фамилию и спрашивала, спрашивала. . .
 И вот наконец-то Николай вышел.
 Не сдерживая слёз, Маруся бросилась к нему, обняла, прижалась и горько разрыдалась на его груди. Николай покрывал поцелуями её лицо волосы, руки, что-то шептал горячо и нежно. Маша уже никого не стеснялась. Их поцелуи были долгими, но горькими.

 
 Практику в Академии не отменили.
  Хотя обстановка везде была очень нервная. Сводки с фронтов были не утешительными. Враг наступал, захватывая всё  больше советских городов.
 Начались бомбёжки. То и дело гудел надсадный вой сирены, в небе жуткими стаями скользили вражеские бомбардировщики и люди бежали в бомбоубежище или метро, с ужасом на лицах прислушиваясь к грохоту взрывов.
 По утрам Маруся работала в питомниках, а вечером, до введённого «комендантского» часа они бродили с Николаем по растревоженным улицам, или , по тревоге, спускались в метро, где сидели , тесно прижавшись друг-другу.
 Несмотря на весь ужас происходящего, Марусе было хорошо и спокойно рядом с Колей. А по ночам они время от времени дежурили на крыше, сбрасывая противно жужжащие «зажигалки.» По ночам, под звёздами. . .
 Но пожары , несмотря на дежурства, всё же начались.
 Москву уже было не узнать. Её улицы ощерились развалинами взорванных домов, чернели глазницами пожарищ. По ним, и по площадям грохотала бронетехника

  В одно из воскресений Маша, еле оторвавшись от Николая, уехала в Лучинское. Провожали на фронт отца.
 Весело заливалась гармошка на станции, но все плакали. Надсадно, пугающе завыла мама , уткнувшись в гимнастёрку отца. Её, еле-еле, оторвали от мужа.
 Плакала Маруся, прижавшись к отцу, и маленький братик Вася, вцепившийся, как клещами – ручонками в отцовскую ногу. Брат Лёша – подросток , мужественно сдерживал слёзы и только хмурился.
 Отец весело прокричал – « Ну что вы меня хороните раньше времени?» - и встал на подножку товарного вагона.
 Маруся напоследок поцеловала отца в колючую щёку, вдохнула запах крепкого табака и чего-то родного, домашнего, отцовского, и её оттеснили от вагона.
 Какое-то время она бежала за поездом, отчаянно махая рукой, в толпе, но поезд набрал ход и исчез вдали.
 Больше Маруся отца не видела никогда.

 А через два месяца она так же провожала Николая.
 Но уже в Москве.
Так же бурлила привокзальная площадь, плакали матери жёны и дети. Весело заливались гармошки и духовые оркестры.
 Маруся шла, вцепившись в руку Николая. Она не хотела, не могла его отпустить. Коля осторожно разжал её руки. Надо было идти в колонну, на построение.
 Нежно поцеловал запрокинутое, залитое слезами лицо и сказал: « Ты моя невеста! Слышишь – невеста! Сразу после войны, как только я приду – мы поженимся! А тебе задание – копить к нашей свадьбе чёрные сухарики. Такие, как я люблю. Надо же нам будет чем-то угощать народ на свадьбе? Гостей будет много, а обещают – голод. Копи, родная, сухари. И сахар! Они будут вместо пирожных! А уж со спиртом мы разберёмся! Все напоим до отвала. . .И кабанчика найдём! Не плачь ,родная! Жди!  Я скоро! Готовься к свадьбе!»
 Он ещё раз крепко поцеловал её и побежал к колонне.


. . .Похоронки пришли так же быстро и в той же последовательности, что и проводы на фронт.
 Сначала на отца.
 В самом начале зимы. По первому снегу.
 Маруся сначала пыталась успокоить катающуюся по полу и безумно воющую маму, а потом начала рыдать сама.
 Отец погиб под Смоленском. Точнее, тяжело раненый в грудь, умер в госпитале.
 Маша проплакала неделю и днём и ночью, а потом вернулась в Москву, где нужно было дежурить, сбрасывая с крыш «зажигалки», копать окопы и оборонительные сооружения на окраинах Москвы, ставить огромных чёрных «ежей» и . . .ждать писем от Николая. А так же, конечно , сушить и копить чёрные сухари.
 От каждой своей пайки хлеба Маруся заботливо отрезала несколько кусочков, подсолив, заботливо сушила в остывающей печке и складывала в вышитый белый полотняный мешочек.
 Скоро один мешочек наполнился, Маруся принялась наполнять другой, хотя пайки хлеба становились всё меньше.
 Письма Николая – треугольнички, сначала приходили часто.
 Маруся читала и перечитывала  их, а потом носила на груди, под платьем, у сердца, до следующего треугольничка.
 Николай писал ей, что его родители давно погибли, и что она - единственный, самый дорогой и близкий человек.
 Писал, что на фронте тяжело, но они всеми силами стараются остановить врага, что скоро война закончится, он приедет, и будет их свадьба.
  Маруся отрезала ещё больше кусочков от  своей пайки и сушила, сушила. . .

 Похоронка пришла вскоре после Нового года, который встретили грустно и голодно. Письма тогда уже перестали приходить, и Маруся плакала по ночам и в мучительной тоске и тревоге ждала почтальоншу, заглядывая ей в глаза. Почтальонша, коротко и отрицательно мотнув головой, пробегала мимо, а в тот чёрный день января остановилась возле горестно замершей Маруси и, молча,  протянула казённый конверт. Маруся уже не плакала. Наверное, слёзы кончились . Она, так же молча, взяла конверт беззвучно прочитала и, повторяя одними губами :
 «Погиб смертью храбрых. . . Смертью храбрых. . .»-ушла в свою комнату, присела на стул и словно окаменела. Её подружки плакали вокруг, а она только раскачивалась и повторяла , как молитву: «Смертью храбрых, смертью храбрых. . .»
 Когда принесли её пайку хлеба, она всю её разрезала на кусочки , засушила в печке, и сложила в белый, с вышивкой, пакет...
 И на следующий день она не съела ни крошки , а снова засушила всю пайку. Очнулась она только на третий день, когда плачущая Зойка кричала  ей:
 « Маруська! Очнись! Надо есть, надо пить, надо жить! Для чего ты сушишь сухари?  На свадьбу? Какая свадьба, если ты умрёшь с голоду! Сколько похоронок -  ошибок! Вдруг он придёт – а ты умерла с голоду! Что он делать будет?!»
 Маруся посмотрела на Зою сразу прояснившимися глазами:
 « Конечно, ошибка! Конечно, Коля придёт! Он же обещал! И свадьба будет!»
 Она схватила кусок хлеба и с сахаром, заботливо подсунутый девчонками и жадно начала жевать, запивая кипятком.
 Девчонки обрадовались и решили – тоже помогать Марусе сушить сухари.

 Это было, как надежда, как заговор : если насушить побольше сухарей, солдаты вернутся, любимые...
 И Николай, и Андрей и Виктор.   И многие другие. И будут свадьбы. Много свадеб. А на столах будут – чёрные сухари с сахаром и чай. Много-много кипятка.
 Вскоре всё общежитие дружно сушило сухари.
 И надеялось, и верило, что они, их солдатики, вернутся.

.. . А за окнами грохотали взрывы, а фашисты совсем близко подошли к Москве, и уже заняли родное Лучинское. И тощий,длинный фашист ворвался в родной мамин дом и заорал: «Матка! Млеко , яйки!»
 Но Маруся пока не знала об этом, потому , что каждый день рыла и рыла окопы под Москвой, остервенело, не помня себя, стачивая в кровь ладони.
  И однажды её накрыло взрывом, швырнуло на дно окопа, засыпало землёй.
 Еле живую, тяжело контуженную  Марусю откопали подруги , увезли в госпиталь.
 А потом, навещая в палате, говорили Маше наперебой, что сушат сухари и ждут.

 И вскоре – первая радость!
 Фашисты не прошли!
 Были отброшены от Москвы, отступили, разрушив любимый Ново–Иерусалимский собор, и тысячи других церквей и зданий.
 Но ушли! И война была сломлена! И чёрной , рычащей нечистью отползала всё дальше и дальше!

 Маруся , выйдя из госпиталя, и окрылённая надеждой продолжала ждать и верить.

 И вот , наконец-то, в мае сорок пятого года вновь зацвели яблони и вишни в питомниках Тимирязевской Академии.
 Зазвучали победные залпы и салюты и начали возвращаться  эшелоны с  победителями.
 Маруся  каждый  день ходила встречать эшелоны и ждала и верила. . .

 И вот, однажды, в её комнату зашёл возвратившийся с войны незнакомый солдат.
 Он тихо поздоровался, сел напротив Маруси и протянул ей  обрывок письма  с бурыми пятнами на нём, на котором до боли знакомым почерком было написано: « Маруся, любимая . . .»
 Солдат тихо сказал – « Друг Николай не успел дописать. . .Уж как он любил тебя! После боя из гимнастёрки его достал.  Сберёг. . . С  почестями похоронил твоего Николая, как героя! Не сомневайся! Под Орлом его могилка. Объясню потом, как доехать. Даже проводить могу. Ведь ты – невеста героя и друга. А вот его ордена и медали.  И фотографии. . .»
 Маруся молча взяла ордена и снимки.
 С них задорно улыбался её любимый, в гимнастёрке, брюках - галифе и пилотке, рядом с боевыми товарищами.
 Маруся опять не могла плакать. Только невыносимо жгло сухие глаза.
 Она  сказала: «Спасибо, солдат! Погоди! На вот забери! Колины , любимые. . . Вкусные. Для него сушила. Кушай на здоровье!»
 И протянула ему два первых, белых пакета, полотняных, с вышивкой. Приготовленных на свадьбу.
 Солдат поблагодарил и ушёл.
 Маруся долго смотрела вслед ему из окна, ещё не в силах проститься с надеждой. А вдруг он пошутил? Вдруг там прячется Коля?
 Нет. Так не шутят.
 Ещё раз посмотрев на фотографии и окровавленное письмо и спрятав их опять под платье, на своей груди, Маруся собрала ещё несколько пакетов с сухарями и вышла из общежития.

 Вокруг ярко сверкал и пел победный май. Синее небо, жаркое солнце. . . Как тогда в 41-м, когда ещё был жив её Коля. И целовал её, бросая со «струга». Никогда больше не поцелует...
 А у Маруси было черно на душе и в глазах .
Эти пакеты Маруся отнесла в госпиталь. Пусть раненые солдатики погуляют на их «свадьбе».
 Да! Она всегда будет теперь женой Коли! Она так решила.

 Вновь и вновь она возвращалась за мешочками, пакетами и раздавала возвращающимся с победой солдатам.
 Кто-то смотрел на неё с недоумением, кто-то с радостью, а потом с болью, увидев в ответ пустые, сухие до рези глаза. . .
 Кто-то отказывался.
На вопросы Маруся отвечала коротко: « Погуляйте на свадьбе. . .»
 А потом, словно спохватившись – «Помяните. . .»

И  ещё много было  - сухарей.
Их, с Николаем, свадебных. . . горьких, чёрных сухарей.


Рецензии
Бедные девочки, как они ждали своих солдат с войны. Очень сильно написано, Ира. Ты настоящий писатель

Идеалистка   08.02.2024 19:28     Заявить о нарушении
Огромное спасибо за такой отклик, Галиночка!!!
Очень тронута!

Ирина Шабалина   19.02.2024 20:46   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 22 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.