Письмо беглого олигарха

Братцы!  Православные!

Президента, который теперь, после выборов, много лет нашей Родиной править будет, я - лично я! - вам в своё время организовал. В чём признаюсь и, конечно, каюсь. Вот этими натруженными руками взял я его в 99-м за талию и привёл под светлые очи Бориса Николаевича Ельцина,  царствие ему небесное и вечный покой. Сам привёл, потому и хочу повиниться перед вами за эту подлянку. Тяжело мне этот грех и дальше в себе носить, надо облегчить душу, а то не ровён час… Все под Богом ходим...

А дело было так. В том году берёт ЕБН меня за грудки и хрипит: «Остоюбилеело мне президентом работать, не могу больше. Сам видишь, всех, даже дипломатов, на х... посылаю, надоело на эти рожи смотреть...  Ищи срочно мне замену, но имей ввиду: парень, из которого следующего  Президента делать будем, должен быть молодой, красивый, умный и без 5-го пункта».
 
Легко сказать! Ладно, молодого красивого я ещё смог бы найти, но чтобы умный и без 5-го пункта – этого в природе не бывает.  А тут – бац – в коридоре вижу Володю, самбиста нашего: он у нас в аппарате чекист  «на полставки».  Дай, думаю, покажу его ЕБН-у, чем чёрт не шутит... Явных пороков у парня, вроде, нет:  после третьей рюмки он, правда, на рояле пытаеся играть, а после четвёртой - и запеть может нежным голосом, но такое с любым человеком может случиться, нету в этом большого греха. Хорошо. На следующий день веду его на приём к ЕБН-у и инструктирую по дороге:  ты, мол, Володя, молчи, я за тебя говорить буду. «Дедушка»  у нас, сам знаешь, человек нервный, вспыльчивый, одно  неверное слово -  и пипец, не быть тебе Президентом. Договорились, входим в кабинет. «Вот, - говорю, - Борис Николаевич, посмотрите. Замечательная кандидатура. Молодой, красивый, грамотный, к тому же самбист. Чекистская выправка. И по немецкому хорошо умеет говорить».
 
Президент «в бодуне», смотрит тяжёлым взглядом: «А по русскому-то он говорить может?» - спрашиват. «Замечательно может, – отвечаю, – хоть два часа будет говорить, на любую тему: про международное положение, про материнство, про детство,  про кройку или там, скажем, про шитьё. Повторяю: на любую». ЕБН ерепенится: «Этого, -говорит, - недостаточно для президентства. Трепать языком  каждый умеет: дурацкое дело нехитрое. Есть ли у него, понимаешь, подход к живым людям?»  «Есть, - отвечаю, -  подход. Подходит он к мужику, кладёт  руку на плечо, а потом  – раз – и через бедро его кидает. Моргнуть не успеешь  -  мужик  уже на полу лежит, без признаков жизни... Самбист, мастер своего дела».  «Да я не про это, – морщится Борис Николаевич, – я спрашиваю, может ли он с людьми общаться? По–простому, по-человечески... Полюбит его народ-то, как думаешь?» "Обязательно, говорю, полюбит. Женщины от него в экстазе, мужики не в экстазе, но уважают.  После того как он двоих охломонов из парламента «на бедро» взял". Задумался ЕБН. Чувствую, не отпускают его сомнения насчёт моей кандидатуры: мягко интересуется, не педераст ли Володя часом. «Борис, – говорю, – Николаевич, да ни Боже мой!  Интерес к женскому полу у него натуральный: по сравнению с нашими парламентскими кобелями он, конечно, ребёнок. Но когда Володя  на  женщин смотрит, думает он в правильном направлении,  по глазам вижу».

Президент подобрел, заулыбался. И задаёт свой любимый вопрос.  «А скажи-ка мне, Боря, работать с «документами» твой самбист умеет?»  «Не просто умеет, - говорю, - а виртуозно с «документами» работает: поллитру водки из горлышка может выпить. Старый закал, ленинградская школа».

Тут Борис Николаевич растаял окончательно: «Ладно,  – говорит – приводи его завтра к десяти часам  ко мне в кабинет.  Инструктировать его буду. Российским Президентом работать –  сложное дело. Это, понимаешь, не живых людей через бедро кидать. Тут не бёдрами, головой работать надо».

Вот так и решилась судьба любимой Родины! Обеспечил я вам, прости Господи, Президента на сто лет вперёд. Извините, люди добрые, меня за это, если сможете!