Мой Ленин

1.
Когда-то мой отец работал на нём – на первенце  атомного ледокольного флота – на атомоходе «Ленин». Он работал на судне, и  когда оно стояло в порту и когда дожидалось своей участи на базе -  готовилось стать или музеем атомного ледокольного флота или пойти на иголки, и когда оно всё таки встало на прикол на Мурманском морвокзале. Правда после этого он ненадолго задержался на судне – его и большинство членов экипажа сократили, а набрали совершенно новых.
Я была малая, лет 12-13, когда батя впервые предложил мне сходить на экскурсию на ледокол. По сути заступить вместе с ним на вахту в ночную смену. Хотелось, конечно, «посмотреть на корабль», но особого восторга это предложение не вызвало.
И вот мы пошли.  Я боялась ступить на неустойчивый, скользкий, кое-где обледеневший трап. Но всё же, вцепившись в поручни, поднялась и ступила на палубу.
-  Дочку привёл? – Улыбнувшись, спросил вахтенный матрос.
- Да. Посмотреть хочет. 
- Ей понравиться… - Как зовут-то тебя? – Спросил матрос.
- Диана. – Робко ответила я.
Не очень хотелось стоять на морозе на палубе, а поскорее оказаться в каюте.
Мы с отцом вошли во внутреннее помещение, прошли по коридору до его каюты. Кажется, под номером 45.
Каюта хорошая – комсоставская! Одноместная. Уютная и довольно просторная. Что сразу бросилась в глаза, так это большое количество плакатов с полуобнажёнными женщинами. Они были повсюду: над койкой, над диваном, на дверце шкафа, внутри шкафа, над письменным столом. Впрочем, мне на это было по барабану.
- В общем, располагайся! Куртку повесь в шкаф, свитер снять можешь – тут тепло. Я скоро вернусь.
Отец ушёл оставив меня одну.
В каюте было душно. Пахло давно не вентилируемым помещением и древесиной, от обшивки. Большой зелёный диван, стоявший у стола, содержал в себе следы ГСМа и источал едва уловимый запах  толи масла толи солярки. Я сняла куртку и вопреки требованиям отца бросила её на диван, рядом с отцовской робой.
Его не было минут 15, может больше. Стало скучно и я отодвинув штору стала смотреть в окно. Оно выходило на трап, но если смотреть в него не прямо, а под углом, то можно увидеть участок палубы. Там, облокотившись на фальшборт курил уже знакомый мне матрос.  Я наблюдала за ним до тех пока он меня не заметил. Улыбнулся. Я тут же отпрянула от окна и вжалась в диван.
Вернулся отец.  Принёс какие-то тарелки. Ужин, что ему по знакомству оставляла повариха с камбуза.
Есть не хотелось. Хотелось поскорее пойти «гулять по кораблю».
Отец переоделся в робу, закончил какие-то свои дела. Затем вручил мне дозиметр и мы пошли. Себе он взял электронный дозиметр, а мне дал простой – данные отображались на шкале означенной тремя разными цветами: зелёным, жёлтым и красным. Означающие безопасный,  средний и повышенный уровень радиации соответственно.  При этом, когда стрелка приближалась к красному полю прибор должен был издавать характерные звуки, извещающие об опасности. Я прикрепила прибор к поясу джинсов и мы пошли.
Я шла с опаской. С некой настороженностью. Аккуратно взбиралась на комингс, спрыгивала с него, хотя по правилам его нужно  было перешагивать. Трапы. Для меня это оказалось трудновыполнимой задачей. Очень крутые, с узкими ступеньками и высокие. Я не понимала как по ним можно так быстро бегать, как это показывают в кино. Поднималась и спускалась по трапу, крепко вцепившись в поручень. Отец шёл спокойно и всё посмеивался над моим страхом. Мы шли из отсека в отсек, спускались в трюм и машинное отделение. Отец расписывался в вахтенном журнале и как можно доступнее пытался мне объяснить устройство того или иного механизма. Мне всё это было интересно, но чертовски не понятно.  Мы уже, казалось, прошли все отсеки. Оставался только ПЭЖ (пост энергетики и живучести). Так же отец не стал лишать меня удовольствия побывать на мостике. В кают-компанию мы в любом случае попали бы.
Так вот ПЭЖ мне показался не очень-то интересным – куча непонятных мне приборов. Хотя было здорово покрутиться на креслах, покрытых белой тканью и понажимать какие-то кнопочки. Там мы надолго не задержались, а пошли дальше по курсу – на мостик. Через кают-компанию, где мне тоже не очень-то понравилось. На мостике – другое дело! А какой вид открывается оттуда! А сколько всего интересного! Штурвал, радар, корабельный телеграф…  Наверное, самое интересное место на судне! Но… Тут отец вспомнил, что не проверил ещё один отсек.
- Чёрт! Совсем забыл… Пошли в каюту тебя отведу и ещё в один отсек схожу…
- Я с тобой хочу!
- Устала, наверное, уже по трапам туда-сюда бегать?
- Не устала.
-Ладно. Пошли.
Мы направились по тому же маршруту, которым шли в кают-компанию, затем по коридору. Затем спустились куда-то… Для меня тогда всё это называлось «машинным отделением».
Пока отец расписывался в журнале и что-то там проверял, я разгуливала по отсеку, рассматривая всё, читая надписи на приборах. Моё внимание привлекла наглухо задраенная переборка на которой красовался значок – три чёрных округлых треугольника, исходящие из круга на ярко-жёлтом фоне. Что он означает я уже знала и поспешила взглянуть на дозиметр, про существование которого я  благополучно забыла. А дальше… Толи разгул моей бурной фантазии, толи там и действительно что-то было не так. В общем стрелка дозиметра резко метнулась на красную зону и на мгновенье там замерла.  Меня охватила паника и я пулей выскочила из отсека… Плевать я хотела на трап, на комингсы, на с грохотом закрывшуюся переборку. Я бежала по коридору сама не зная куда. Наконец, совершенно выдохлась. Остановилась.
Где я? Какой-то узкий коридор, тускло освещённый лампами. Я снова посмотрела на дозиметр – стрелка мирно замерла на зелёном поле. Мне стало страшно. Я забыла про радиацию… Меня пугал предстоящий, неотвратимый нагоняй от отца. 
Куда идти? Дорогу-то не помню, да и фиг я пойду туда снова.
Я просто пошла по коридору мимо кают.  Душили слёзы.
Я с радостью обнаружила нужную каюту. Она была заперта. Это естественно – отец меня по всему судну ищет. Ох, и получу же я!
Решила, что самым лучшим вариантом будет остаться возле каюты и дождаться отца.
Долго ждать не пришлось. Он пришёл. Молча открыл каюту. Завёл меня внутрь.
- Что ты бегаешь как угорелая? С уа что ли сошла?
- Там… Там радиация… - Сквозь слёзы пролепетала я.
- Какая радиация?
- Ну там, где мы были. Там переборка, на ней значок радиации и дозиметр показал…
- Глупости! Тебе показалось… Ключи у механика, а то я бы тебя сводил в реакторный, показал всё, что от реактора осталось…
- Нет! Не хочу я туда.
-Эх, трус-белорус… Ладно, сиди здесь. Я ещё доделаю дела и приду. Вот – Отец достал банку маринованных персиков и открыл её.. – Это чтоб тебе не скучно было. А потом, если меня не дождёшься, ложись в койку и спи.
Отец снова ушёл.
Я сидела в каюте и уплетала маринованные персики, листая какой-то журнал.  Усталость давала о себе знать. Клонило ко сну. 
Раздевшись я улеглась на койку. На ней было не комфортно. Койка была наклонена к стене, чтоб во время шторма не упасть.  Я обратила внимание на памятку над койкой. Она рассказывала о сигналах пожарной, радиационной и другой опасности. Особенно радиационной…
Не помню точно что каждый из них из себя представляет и как звучит, но опять же под утро я услышала что-то… Проснулась от этого звука. Конечно же, это был плот моего воображения. Показалось… Но в панике я вскочила с койки и быстро одевшись рванулась к двери. Она оказалась закрыта. Мне оставалось только сидеть и ждать. Было восемь утра.
Отец только что сменился с вахты и вернулся в каюту. Я не стала ничего говорить. Побоялась…
По прошествии лет это так забавно…

2.
Второй мой визит на атомоход я почти не запомнила. Да и что особенного?
Он стоял на 92-й базе. Объект режимный. Туда особый пропуск нужен. Отец пропуск мне сделал. Мне было интересно посмотреть скорее на базу, чем нам атомоход. Сначала как положено на КПП строгий досмотр. Проверяли капитально. И через металлоискатель, и так «обшаривали» и спрашивали что-то. У отца-то постоянный пропуск, а мне досталось.
Потом, наконец, дали «добро» и мы пошли на территорию этой «секретной базы». Ничего особенного. Суда в доках и большое количество огромных контейнеров – хранилище радиоактивных отходов. Когда мы проходили мимо одно из них отец шутя заметил:
- Вот здесь! – указал он на синий  контейнер. – Говорят фонит тут сильно.
- А ты точно знаешь?
- Говорят… Замеряли даже…
- Если бы «фонило», то запретили бы тут ходить и вообще бы меры приняли…
- Да кому оно надо? Тут сплошной реакторный отсек… Чтоб всё это привести в норму нужны огромные деньги, а что тогда в карман руководству класть?
- Тут же люди работают…
- Кто сейчас о людях думает…
Мне, конечно, с трудом верилось, что здесь может быть повышенный радиационный фон, но я предпочла ускорить шаг, чтоб быстрее миновать зону.
Пожалуй, только этим и запомнилась мне экскурсия на «Ленин» в период, когда он ожидал своей участи. 

3.
Третий мой визит был тоже интересен… По крайней мере для меня.  Его только что, буквально сутки назад, пришвартовали к причалам морвокзала. Готовили сделать музеем.
Я очень гордилась, что была первым журналистом (училась на втором курсе журфака) кто посетил атомоход в такой исторически момент!
Опять же пришла с отцом на вахту в ночную смену.
Матрос пошутил:
- Ты тут, наверное, уже всё знаешь? Почти как член экипажа!
- Ха-ха… Точно… Вот всё-всё выясню и пойду врагам рассказывать!
- Скоро сюда врагов и так водить будут… - Матрос тяжело вздохнул и, затянувшись сигаретой устремил взгляд в даль. На залив, куда закатывалось октябрьское тусклое заполярное солнце.
Мы с отцом так же прошли в его каюту. Через некоторое время мы уже ходили по палубе. Я, вооружившись фотоаппаратом, снимала почти каждый уголок.  Мне казался очень красивым  канат, растянутый по палубе и зачехлённые шлюпки и пустая вертолётная площадка. И значок ВЛКСМ и орден Ленина, что красовались на надстройке.  И прогуливающийся по палубе член экипажа. И много чего.
Стало холодать. Мы вернулись в каюту.  Экскурсию решено было начать как и раньше, во время обхода. 
На борту атомохода я уже была в третий раз, но почему-то именно сейчас мне было всё безумно интересно. Не могла дождаться момента, когда пойдём.
И вот мы, наконец, пошли. И опять же я пыталась заснять всё! В каждом отсеке по нескольку десятков снимков. Снова отец рассказывал, а я слушала. Но иначе чем в первый раз. Я запоминала. Старалась узнать подробности, но всё равно мало чего понимала.
В этот раз я увидела работу токарного станка, попробовала «поработать» на нём.  Сейчас просматриваю фотографии… С кувалдой, гаечным ключом. В ПЭЖе с умным видом «типа чего-то там «кручу»…
Всё такое знакомое и в то же время новое. 
Снова ходили по кают-компанию. Снова поднимались по красивой лестнице на мостик. Снова фотографии.
Зашли в рубку радистов. Здесь когда-то работал Виталий Семёнович Маслов… Так при  его жизни мне и не удалось познакомиться с этим человеком, который так любил Русский Север, который так красиво о нём писал…
И снова как в первый раз я заблудилась.
Отец заметил, что из какого-то котла на камбузе идёт пар. Или конденсат какой-то… Чтоб не мешалась, он оправил меня в каюту. Я опять же не нашла обратной дороги.
В коридоре столкнулась с незнакомым членом экипажа. Не с тем кого видела на палубе. Это был пожилой мужчина.
- Здравствуйте. – Поздоровалась я.
- Здравствуй. А что ты тут делаешь?
- Я с Ивановым.
- Супруга?
- Нет. Дочь.
- А… Знаю, знаю… Приходила ты сюда, когда малая совсем была…
-Да. Было такое дело…
- Значит так. Я тут старший механик. Все меня Саркисычем называют.
- Так просто? Саркисыч?
- Да. По-простому всё. А отец где?
- На камбузе… Там пар какой-то…
Я не помню по какой причине он не пошёл на камбуз узнать, что там случилось.
- Всё отсеки видела?
- В реакторном не была и в лазарете тоже.
- Самое главное-то и не видела. Пошли.
Я пошла за механиком.  Мы шли по коридору, который слегка сужался. Механик отдраил переборку и скрылся за ней. Я перешагнула через комингс и не оказалась в небольшом помещении. Справа от переборки находились два небольших окошка с очень толстым стеклом.  Шкаф, закрытый на навесной замок.
- Заходи смелей! Это вот и есть реакторный.
- А тут…
- Радиация? Да какая тут радиация? Реактора-то уже давно нет. Вон смотри. – Он пригласил меня к окошечку. – Вот всё что от него осталось.
Я не разу ничего подобного не видела. Разве что в учебнике физики. То, что осталось от реактора. Я не разбираюсь в их устройстве, но предположила, что отверстия  - это ячейки куда помещались ТВЭЛы… Или может я ошибаюсь… Впрочем, не важно. Это очень здорово!
- А как туда можно добраться? – Поинтересовалась я.
- Вон вход. Туда когда нужно входили люди в специальных костюмах. А связь с ними поддерживали с помощью вот этого матюгальника.
Механик взял в руку прибор, похожий на диктофон. И поднеся его к губам рявкнул:
- Ну, ты придурок. Я тебе  сниму респиратор!  Кто тебя только в отсек пустил?
Отсек наполнился голосом. Очень громко. Мне почему-то захотелось прикрыть переборку, чтоб никто не услышал – ночь ведь.
А механик вошёл во вкус.
- Ты не хрена не умеешь! Ликвидатор херов! – Не унимался механик, обращаясь к несуществующему человеку в белом защитном спец-костюме, который зачем-то снял респиратор. 
Он шутил как мог.
Со стороны это выглядело крайне забавно, но я отчётливо представила, что бы  было если бы здесь всё ещё находился действующий реактор и  на самом деле случилась нештатная ситуация.
Не будет же он меня пугать!
Мой интерес смешивался с тревогой. Я не чувствовала полной безопасности здесь среди свинцовых стен. Но что такое страх по сравнению с тем как всё же это всё интересно?
- Я её по всему судну ищу, а она здесь! – Послышался недовольный голос отца.
- Вот встретились в коридоре… Что ей в каюте-то сидеть… - Начал механик. – Что там у тебя в камбузе случилось, Иванов?
- Всё уже исправлено.
- Исправлено и хорошо! Ну? Что тебе ещё показать? Лазарет и библиотеку? Нет. Не получиться, к сожалению, тебе это показать. Нет ключей.  – С сожалением произнёс механик. – В следующий раз…

4
Следующего раза не было. То есть раз-то был… Я конечно увидела и лазарет и библиотеку и музей, но всё это уже под строгим надзором экскурсоводов.
Во время моего последнего визита туда с группой молодежи из подчинённой партии молодёжной организации было тоже весело. Неподчинение доставляет огромное удовольствие!
Мы с Володькой шли быстрее чем группа.  И нашли какой-то короткий путь и поэтому оказались на месте минут 10 раньше остальных.
Демонстративно пройдя мимо будки вахтенного матроса мы направились по трапу.
- Вы куда? – Заорал вахтенный, заметив нас таких дерзких.
- У нас экскурсия! – С вызовом заявил Володька.
- Ничего не знаю.
У Володьки вскипело желание закатить скандал. Но он этого делать не стал из соображений этики. Мы тихо, мирно дождались группы. И потом уже все вместе поднялись на борт. 
Всё как и прежде вроде бы… Тот же запах непроветриваемого помещения. 
Инструктаж в кают-компании.
Нельзя:
- отставать от группы;
- отдаривать переборки;
- лазать куда не положено, а не положено никуда;
И самое главное – не заглядывать в каюты, чтоб не услышать о себе много нового и не приятного. Впрочем, нельзя было ещё и задавать глупых вопросов.
После получасового просмотра компьютерно-графического фильма об атомной энергетики, участия в викторине по результатам просмотра мы всё направились на экскурсию.
Меня так и подбивала заглянуть в каюту под номером кажется 45, пренадлежавшую когда-то отцу. Там наверняка сейчас живёт может такой же как отец моторист и на стенах так же развешаны плакаты с обнажёнными женщинами. Это его мир .в который посторонним вход заказан.
Скучно бродить по отсекам под надзором. И слушать то, что я уже несколько раз слышала.
Конечно же мы с Володькой отстали от группы, попытались отдраить какую-то переборку, задавали вопросы, ставившие экскурсовода в тупик… Но не решились всё же заглянуть в каюту.
Нам показали машинное отделение, реакторный отсек, кают-компанию, капитанский мостик и рубку радистов. В ПЭЖ не повели, сославшись на проведение ремонтных работ.

Это всё не то. Это уже не тот атомоход «Ленин», каким я его знала раньше. Это уже скорее деловой центр, где проводятся конференции и саммиты. Это брэнд,  это визитная карточка. Это музей атомного ледокольного флота. Это… Впрочем это лучше чем груда металлолома.
Он гордо стоит у причала, приветливо принимает гостей.
Вспоминаются строки из песни про крейсер «Аврору».
…Доля такая у кораблей.
Судьбы их тоже
Чем-то похожи
Чем-то похожи на судьбы людей…
Но кто знает, что твориться в его металлической душе? Именно в душе… Она у судов тоже есть.