Чудны дела твои, Господи

Документально - исторический рассказ.

О ранних годах этого человека, не знал никто. Кто он по рождению и из какого сословия, на этот счёт не было никаких данных.
В конце 1825 года  он прибыл в Саровскую обитель. Его исповедовал сам преподобный Серафим. После исповедальни он  был  принят  в монастырь под начало преподобного, как послушник под именем Фёдор.
До кончины преподобного Серафима Саровского, Фёдор оставался в его обители не долго, вскоре он покинул Саров.  Где он скитался с 1832 по 1836 год, неизвестно.
В 1836 году к одной из кузниц на окраине города Красноуфимска подъехал верхом бедно, хотя и чисто одетый, очень высокий человек преклонного возраста. Он просил подковать ему лошадь. Но и облик его, и манера речи показались кузнецу и народу,  необычными и странными. Его задержали  и направили в городскую тюрьму,  там он назвался крестьянином Фёдором Кузьмичом, но от дальнейших разъяснений отказался и объявил себя бродягою, не помнящим родства. Его судили  за бродяжничество и сослали в Сибирь на поселение, предварительно наказав ещё двадцатью ударами плети. Старец приговором остался доволен, но, сославшись на неграмотность, доверил расписаться за себя мещанину Григорию Шпыневу. Что весьма странно, ведь  Федор Кузьмич был не просто грамотен, но хорошо образован. Но всю жизнь опасался, что образец его почерка попадет к властям. Не только красноуфимцы дивились манерам Федора Кузьмича. Он был единственным человеком во всей партии заключенных, отправленных в Сибирь, кто не был закован к кандалы.
Во время следования этапным порядком Фёдор Кузьмич своим поведением, услужливой заботливостью о слабых и больных, тёплыми беседами и утешениями расположил к себе не только арестантов, но и конвоиров. По прибытии в Сибирь Фёдор Кузьмич был помещен на Краснореченский винокуренный завод, где прожил около пяти лет. На принудительных работах его по старости лет не занимали, в передвижениях не ограничивали.
В Томск арестанты прибыли в марте 1837 года.
Первые пять лет своей ссылки Федор Кузьмич прожил в селе Зерцалы близ Томска. Заметив желание старца удалиться от людей, казак Семен Сидоров построил ему келью-избушку в станице Белоярской.
Так начался 28-летний период его сибирский  жизни.  Казаки, крестьяне, купцы, охотники, священники - все принимали горячее участие в его судьбе, так как его скитальческая жизнь, благочестие, врачебная помощь, которую он оказывал населению, и религиозные беседы, которые он вёл, скоро стяжали ему ореол праведности и прозорливости. Но сам он считал себя отягощенным великим грехом и, где бы ни случалось ему жить, большую часть времени проводил в молитве. Везде и всегда с ним было несколько религиозных книг, икона Александра Невского и маленькое слоновой кости распятие, поражавшее всех нерусским характером работы. О своём прошлом Фёдор Кузьмич не говорил никогда. Лишь иногда в его речах слушателей поражало такое глубокое знание событий 1812 года, такие подробные воспоминания о жизни высших петербургских кругов, какие могли бы быть достоянием только их непосредственного участника.
Фёдор Кузьмич был прост в общении, хотя все манеры обличали его как человека образованного и воспитанного, старец вёл жизнь подвижника. Вставал очень рано и всё свободное время посвящал молитве, строго соблюдал посты, но никогда не рисовался этим. Почитатели Фёдора Кузьмича почти ежедневно приносили ему пищу, а по праздникам заваливали пирогами, шаньгами и прочим. Старец охотно принимал всё это, но, отведав немного, оставлял, как он выражался, «для гостей», и раздавал затем заходящим к нему странникам.
Часто ходил по селениям и учил детей грамоте, но поучать, лезть с советами ни к детям, ни ко взрослым не пытался. Быть может, поэтому к нему шли за советами отовсюду, шли тысячами. Огромного роста, большой силы, голубоглазый старик в белой полотняной рубахе не воспринимался как юродивый и не вызывал жалости. Поднимал на вилы целую копну сена и легко ворочал бревнами. Это был добрый и умный богатырь, искупающий старые грехи.
Все понимали, что он птица высокого полета, спрашивали, не тяготит ли его нынешняя жизнь, полная лишений. Старец улыбался в ответ и говорил:
-Почему вы думаете, что мое нынешнее положение хуже прежнего? Я сейчас свободен, независим, покоен. Прежде нужно было заботиться о том, чтобы не вызывать зависти, скорбеть о том, что друзья меня обманывают, и о многом другом. Теперь же мне нечего терять, кроме того, что всегда останется при мне - кроме слова Бога моего и любви к Спасителю и ближним. Вы не понимаете, какое счастье в этой свободе духа.
Вскоре он решил покинуть Белоярскую. Многие  особенно зажиточные крестьяне,  стали  звать его к себе, но старец выбрал избушку бедного крестьянина Ивана Малых. Тот только что окончил срок каторжных работ, жил с большой семьей, в кругу которой старец провел зиму. Затем ему из старого овечьего хлева крестьяне соорудили новую келью. Здесь Федор Кузьмич прожил десять лет.
В 1849 году старец перебрался в другую келью, построенную для него крестьянином Иваном Латышевым близ села Краснореченского, рядом с пасекой.
Однажды   Федора Кузьмича навестил архиерей - Афанасий Иркутский.
Что больше всего поразило местных жителей: разговаривали они  на французском языке. На этом языке старец общался и с другими знатными посетителями. Удивительны были рассказы Федора Кузьмича о последних десятилетиях русской истории, которую он знал едва ли не досконально.
Когда он рассказывал о  войне 1812 года,  его знакомые из образованных ссыльных , священники, казаки, солдаты не переставали удивляться. Он знал, такие подробности, о которых они никогда не слышали.
Вспоминал об Аракчееве, Суворове, Кутузове. О Кутузове старец обронил, что царь Александр полководцу завидовал. И рассказал, как случилось так, что Кутузов был назначен главнокомандующим в Отечественную войну:
"Когда французы подходили к Москве, император Александр припал к мощам Сергия Радонежского и долго со слезами молился этому угоднику.
В это время он услышал, как внутренний голос сказал ему: "Иди, Александр, дай полную волю Кутузову, да поможет Бог изгнать из Москвы французов".
Вскоре из Петербурга пришла печальная весть, скончался государь-император Николай Первый. Фёдор Кузьмич отслужил панихиду, и потом ещё долго истово со слезами молился.
Однажды в присутствии Фёдора Кузьмича рабочие запели песню "Ездил Белый русский Царь", в которой рассказывалось о победоносном шествии Александра Благословенного на Париж. Старец, слушал, слушал, потом заплакал и сказал:
"Друзья, прошу вас больше не петь этой песни".
В последние годы Федор Кузьмич жил в доме купца Семена Феофановича Хромова, который то богател, то разорялся, одно время даже владел золотыми приисками.
- Охота тебе заниматься этим промыслом, - заметил ему старец при первой встрече, - и без него Бог питает тебя. Потом строго наказал не обирать рабочих, пока будет владеть приисками, и не развивать добычу золота. Человек Хромов был, впрочем, хороший, и Фёдор Кузьмич в конце концов согласился переехать к нему. До конца своих дней старец жил в большой семье Хромовых, часто молился за их здоровье и благополучие.
Перед смертью Федор Кузьмич немного погостил у своего первого благодетеля казака Семена Сидорова. На обратном пути до самого Томска перед повозкой двигались два ослепительно белых столба. Старец не глядел на дорогу, но когда дочка Хромова Аня обратила на столбы внимание Федора Кузьмича, тот промолвил тихо:
- О, Пречистый Боже, благодарю!
В последние свои дни Фёдор Кузьмич страдал, но терпел, стараясь никого не беспокоить. Это было для него очень характерно. Когда прибыл его исповедовать отец Рафаил из Алексиевского монастыря, то и на смертном одре старец  наотрез отказался говорить о своём истинном происхождении.
- Это Бог знает, - тихо проговорил Федор Кузьмич в ответ на предложение назвать имя своего ангела, для помина души. Имена родителей он также назвать отказался, сказав лишь, что Святая Церковь за них молится.


Накануне смерти Фёдора Кузьмича купец Семён Хромов, присел у края кровати, плача он молвил:
- Благослови, батюшка, спросить тебя об одном важном деле?
- Говори. Бог тебя благословит, — ответил старец.
- Есть молва, — продолжал Семён Феофанович, — что ты, батюшка, не кто иной, как Александр Благословенный… Правда ли это?…»
Фёдор Кузьмич, услышав эти слова, стал креститься и тихо сказал:
- Чудны дела Твои, Господи… Нет тайны, которая бы не открылась.
Умер Федор Кузьмич, сложив пальцы для крестного знамения. В момент его кончины многие увидели, как из дома Семена Хромова трижды поднялись громадные языки пламени. Пожарные, увидев зарево, долго искали место пожара, но так и не нашли.

Уже многие века идут споры по этому поводу, был ли старец Фёдор Кузьмич императором Александром Первым. Досконально это неизвестно.
Одна из легенд дома Романовых гласит, что Фёдор Кузьмич — это император Александр I, скоропостижная смерть которого в Таганроге породила в народе массу слухов (Один из слухов сообщал, что «государь бежал под скрытием в Киев и там будет жить о Христе с душею и станет давать советы, нужные теперешнему государю Николаю Павловичу для лучшего управления государством».] Позднее в 30-40-х годах XIX века появилась легенда о том, что Александр, измученный угрызениями совести (как соучастник убийства своего отца императора Павла), инсценировал свою смерть вдалеке от столицы и начал скитальческую, отшельническую жизнь под именем Фёдора Кузьмича. Сторонники этой версии утверждали, что вместо императора в Петропавловском соборе был погребён другой человек (часто называется фельдъегерь Масков, в семье которого долго сохранялось предание, что их предок похоронен в императорской усыпальнице).
Данная легенда ставится под сомнение сохранившимися бюллетенями о течении болезни царя и многими другими официальными документами, письмами, воспоминаниями, донесениями лиц — свидетелей его кончины. И, тем не менее, вера в эту легенду сохраняется и поныне. Склонны её поддерживать и некоторые историки.
Ещё при жизни Фёдора Кузьмича, в нём не раз узнавали покойного императора, сосланные в Сибирь из Петербурга, военные, священники. Однажды его опознал отец Иоанн Александровский. Он за какую-то провинность был выслан в Белоярскую. Священник неоднократно и открыто заявлял, что не мог ошибиться, так как видел императора много раз.
Однажды в доме  казака Сидорова, приютившего старца, появился казак Березин, долгое время служивший в Петербурге, в Фёдоре Кузьмиче он опознал покойного императора.
Как однажды казак Сидоров приводил высказывание Фёдора Кузьмича, которое было расценено как наличие у него связей в петербургском обществе:
Вспоминая однажды в разговоре Красноярск и его начальство и будучи чем-то недоволен, старец сказал: «…Стоит мне только гаркнуть слово в Петербурге, то весь Красноярск содрогнётся от того, что будет».
Позже в разговоре с биографом Александра Первого князем Николаем Михайловичем, дочка Хромова Аня вспоминала:
Однажды летом (мы жили в Томске, а старец у нас на заимке, в четырёх верстах от города) мы с матерью (Хромовой) поехали на заимку к Фёдору Кузьмичу; был солнечный чудный день. Подъехав к заимке, мы увидели Фёдора Кузьмича гуляющим по полю по-военному руки назад и марширующим. Когда мы с ним поздоровались, то он нам сказал: «Паннушки, был такой же прекрасный солнечный день, когда я отстал от общества. Где был и кто был, а очутился у вас на полянке»
Правда ли это или нет, поможет узнать только вскрытие могилы в Петропавловском соборе в Петербурге. Хотя по свидетельству историков дважды вскрывалась могила императора, и она была пуста.
В 1984 году, старец Фёдор Кузьмич был канонизирован  и причислен к лику святых. Икона называется Феодор Томский.

Март 2012 года.