Часть 3. Как ломали

Из сборника "Великий перелом - кого и как ломали".

Начало на: http://www.proza.ru/2012/03/22/2263

Ближайший крупный хутор Новокиевка, где находился сельсовет, еще со времени революции был «красным», в нём была сильная партячейка, успевшая повоевать за советскую власть еще в гражданскую войну. Они с полным рвением приступили к коллективизации.  Ну а в Головатовском была очень большая вероятность раскулачивания семьи Лембик и её отправки в ссылку.   Естественно, что дедушка из-за происходивших событий  плохо воспринимал советскую власть и всё это сильно переживал.

 Но в той обстановке он решил написать заявление о том, что он не только признаёт советскую власть, согласен с проводимой политикой, но и будет честно трудиться в колхозе. Это спасло семью от высылки, хотя и не защитило от раскулачивания. Первоначально их хотели выселить в саманную хату  под соломенной крышей  на краю хутора в сторону Новокиевки (как тогда говорили - на выселки). Но вскоре разобрались: то ли учли что семья большая и работящая, то ли к этому времени вышла статья Сталина о перегибах в коллективизации «Головокружение от успехов» газета «Правда» от 7 марта 1930 года.

 Кроме того, сыграло свою роль то, что зять Лымарь Филипп Петрович состоял в комсомольской  ячейке и в комиссии по раскулачиванию (Комитете бедноты). И вроде бы это он убедил деда написать упомянутое заявление-подписку.

Один из образцов такой подписки от 3 апреля 1930 года обнаруженный Тараненко А.Ф. в архивах приведен в черновиках его книги  [3] и гласит:
     «Я нижеподписавшийся_ _ _ _ _ _ Даю настоящую подписку _ _ _ _ сельсовету,.. в следующем обязуюсь: 1. Лояльно относиться к мероприятиям советской власти; 2. Честно и добросовестно выполнять все её требования и задания; 3. В категорической форме отказываюсь вести скрытую и открытую антисоветскую агитацию, как внутри своего поселения, а также и в других местах своего пребывания. 4. Принимаю на себя круговое поручительство за лиц кулацких хозяйств, предназначенных к расселению внутри Преображенского района в установленной группе для нашего посёлка за их лояльность и выполнение всех требований советской власти. 5. В случае невыполнения перечисленных моих обязательств в п.п. 1, 2, 3, 4, и кроме того других законных требований соввласти, а также за малейшую попытку антисоветских открытых или скрытых выступлений как со стороны меня, также и со стороны лиц по моему поручительству о том, что я должен нести ответственность по закону вплоть до высылки меня из пределов края или применения ко мне других репрессивных мер, я предупреждён».

В итоге после раскулачивания семье оставили  дом  и корову, а остальное отошло в колхоз, и было роздано. Из дома было вывезено почти все,  даже занавески с окон.  В доме отставили топчан и сундук, из личных вещей бабушке Екатерине Павловне вернули только её пальто. И когда перед войной маленькая внучка Тая  спрашивала:
- Бабаня, а почему у нас нет ничего в доме?
- А у нас всё забрали, - отвечала бабушка.

 Всё это трудно переживалось семьей,  и известно, что уже после войны бабушка в сердцах восклицала в адрес кого-то из односельчан: "А вот они до сих пор спят на наших подушках!". Вступив в колхоз, дедушка работал в кузнице, а был он  лучшим кузнецом во всей округе. Мог выполнить любую кузнечную работу. За это он  был в колхозе на хорошем счету, и  каждый год получал премии.

Но до конца смириться с тем, что пришлось отдать все, что было заработано, он конечно не мог. Известно, что он мог сочинять стихи и особенно хорошо  частушки.  Частушки были  чаще на местные темы:
О   коллективизации:                Лымарь гол, как  сокол –
                ходит, веселится.
                Мусию Сягайлу 
                с казною не спится.
О колхозных буднях:                Как   в    «Красном  Октябре»
                Живет  Белый  в добре.
                Он   фермой     управляет
                И  кабанчиков хватает.
Но попадались и такие:  О колхозной политике в государстве:
                Сидит  Троцкий на лугу
                Грызет  кобылячью ногу.
                «Фу,   какая  гадина  -
                Советская говядина».
                Или:              Встань-ка, Ленин, подывысь
                Як колхозы нажылысь:
                Брычка раком, гарба боком,
                Ще кобыла с одним оком. 
Возможно, что эти частушки он где-то и подслушал, но родные утверждают, что он их сочинил сам. Ясно, что от таких частушек домашние были не в восторге и побаивались озвучивать их прилюдно, так как за них можно  было оказаться   «на Соловках».

У дедушки были непростые отношения с хуторянами. Не все в хуторе смирились с тем, что деда не выслали, и иногда с того берега пруда кричали: "Лембик - кулак". А однажды,  когда Дмитрий Афанасьевич вместе с  внуком  Алексеем Лымарем   привезли мешок  зерна на помол на Полтаво-Звонаревскую мельницу,  то впереди его пролезла без очереди односельчанка, приговаривая   "У, кулак, кулак". Как вспоминал Алексей Филиппович, у деда желваки заходили, губы побелели,  но он сдержался. Но мельник Тиминский уладил этот конфликт. Хотя Алексею было в эту пору всего лет десять, он эту обиду прочувствовал (понял), и было ему жалко деда.

Но не всем односельчанам, в том числе и дальним родственникам, удалось избежать тяжелой участи. По воспоминаниям Алексея Филипповича Лымаря и Раисы Филипповны Федорец  родная сестра отца, Филиппа Петровича,  Елена Петровна Лымарь  незадолго до коллективизации  вышла замуж за  Степана Пищиту, сына богатого крестьянина Ильи  Пищиты. Естественно, его раскулачивали  хуторские коммунисты Крысин И.И. и другие: вынесли из хаты всё, поснимали  со стен и сожгли в печи большие иконы, увели весь скот. Крик стоял страшный. Хотя в семье поговаривали, что особого богатства у них не было, разве что лошадей было больше чем у других. А еще говорили, что их вообще не должны были выселять, но кто-то из назначенных на выселение отговорился и раскулачили её семью. А может просто для выполнения плана по раскулачиванию.

 Всю семью отправили в ссылку, а ей предложили  остаться  -  мало, мол, прожила в кулацкой семье. Но она поехала в Коми АССР с мужем. Их дети умерли в ссылке.  В ссылке она родила дочь, но девочка умерла. Оттуда она присылала страшные письма, описывала все тяготы и лишения – много слез было пролито дома в семье от этих писем. Воды не было рядом, ходили за ней далеко, и пока несли её в ведрах на коромысле, она успевала замерзать. Кормили плохо, так что сильно голодали. С мужем их разлучили, его направили на лесозаготовки, а её  определили на работу в столовую (пекарню). Условия в лесу были  бесчеловечные,  и Степан убежал в тайгу.

 Полгода он добирался с севера домой. Когда он пришел, то о нем никто не стал сообщать в органы, а председатель колхоза просто принял его на работу  сначала молотобойцем, потом кузнецом и тот остался в  хуторе. Позже он женился на односельчанке Полине,  и жили они на Таврии (в хуторе Тавричанский).  В годы Великой Отечественной войны воевал на фронте и,  по Интернету, погиб 3 мая 1943 года на Кубани при освобождении совхоза "Табак". Также по Интернету: жена Звонарева Пелагея жила на х. Полтавском. Данные о нем есть в книге Памяти Новоаннинского района. А жена осталась с двумя детьми: Толей и Катей.

 А Елена Петровна  там же в ссылке сошлась со ссыльным Мельниковым из хутора Троицкий. Потом они вернулись на  жительство в Панфилово, и  у них родилось два сына. 
Данные о  семье Пищита я пытался найти в материалах издаваемых в Республике Коми по репрессированным и отбывавшим там наказание. Но Мартирологе, посвященном истории спецпереселенцев-раскулаченных (том 4 часть 1) данных не обнаружено. Видимо вся работа по этому поиску еще впереди.

В приведенных далее архивных выписках пунктиром подчеркнута информация о семье будущего мужа Екатерины Филипповны Лымарь – Максимовых. Екатерина Филипповна вспоминала что, отец будущего мужа Максимов Сергей Алексеевич,  был хозяином ветряной мельницы (ветряка) в хуторе Полтаво-Звонаревский. Был он крупным и строгим мужчиной. Детей воспитывал в  строгости, и слышно было  по хутору, как он кричал сыну Григорию:
- Гришка, крути. 
И сын крутил ветряк по ветру. Хозяйство у Максимова было большое, был даже свой трактор.  Соответственно его определили в кулаки, раскулачили и отправили в ссылку. Там он умер, а жена потом вернулась в хутор. Именно к ней и  потом приезжал в отпуск сын Григорий и сосватал 18-летнюю Екатерину.

Ну а Егорушина Екатерина Семеновна, моя двоюродная сестра, вспоминала о том, что семья  её мамы, семья Коршков, была «зажиточной» так как дедушка был хорошим сапожником, имел много заказов и неплохо зарабатывал. Из-за этого,   соответственно, семья попала под раскулачивание. Сама Мария Федотьевна уже жила  в Головатовке, а из их дома в Новокиевке вывезли вещи. У её брата Василия был приятель комсомолец, они ночью пошли в сельсовет и забрали часть вещей: полушубок  и пр. Ну а на следующий день его арестовали и судили. Через какое-то время он сбежал и пришел ночью к сестре. Днем он прятался на чердаке, а ночью выходил к родне. А маленькая несмышленая Нина стала рассказывать подружкам о том, что у них: «На крыше дядька живет». Он это услышал и сказал:
- Маруся, Сёма. Я уйду, а то и вас посадят.

Он ушел, но вскоре его снова поймали, судили и сослали в Караганду. Там он отсидел полный срок, женился на медсестре из лагеря, тете Дусе. До войны у них родился первый сын, а после того как он вернулся с фронта – второй. Оба закончили институты, а второй сын был достаточно крупным начальником по строительству в Караганде.

Всё это было записано мною по воспоминаниям родственников.

                Продолжение смотрите на http://www.proza.ru/2012/03/22/2277

Фото из Интернета.