Отцы не умирают

                ОТЦЫ НЕ УМИРАЮТ

      С обгоревшей прошлым летом в грозу берёзы упала ворона. Где-то рядом гукнул потревоженный филин, и поплыла над землей тишина. Пахло хвоей, парным молоком,
горьковатым дымом костра. Давно уже сошла роса, и солнце палило по-летнему щедро и жарко.

      - Не люблю ворон, - сказал Колька, - они кричат противно.

      - Ты это зря, - ответил Витька. - Антонина Фёдоровна мне книжку почитать давала, там написано, что ворона - птица-санитар.

      Колька согласно кивнул головой, хотя никак не мог представить ворону-санитара. Но раз говорит Витька, значит, так оно и есть. Витька грамотющий - пятую группу кончает, сам письма на фронт пишет. Колька вздохнул: он учится лишь во втором классе…

      Разрывая прелые листья, зло урчал танк, и падали один за другим фашисты. Их не спасали даже укрытия - в воздух летели бревна и комья грязи. Хрустнула под гусеницами вражеская пушка. Витька мастерил её целый день, порезал палец и получил от матери крепкий нагоняй. Мог и без ножа остаться, а новый купить непросто.

      Пушку было не жалко. Фашисты вскоре выбросили белый флаг из клочка газеты. Бой закончился, и Витька нежно погладил своей худенькой рукой героический танк.

      - Ты, Колька, кем будешь, когда вырастешь?

      - Я люблю делать красивые деревянные ложки. Мама говорит, что после войны будет много еды.

      Ложки делали в бондарке. Мальчишки шлифовали их стёклышками по пятаку за штуку. Лучше и быстрее всех шлифовал Колька. Связками в плетёных корзинах ложки отправляли в райцентр.

      Зачем они сейчас? Вон, ружейная болванка из крепкой берёзы - другое дело. Витька сам однажды пробовал стучать ею, как прикладом винтовки, по каменному жернову. Хоть бы что, даже не треснула! А еще в бондарке клепали бочки, набивали на них  по шесть обручей. Говорят, на случай, если солёности будут отправлены морем. Кто его знает, может и впрямь их морем отправляют - взрослым лучше знать.

      Море Витька никогда не видел, речку - другое дело. Вон Тартас рядом, рукой подать...
Нет, ни к чему сейчас ложки. Витька сглотнул слюну и, чтобы не обидеть Кольку, сказал:

      - Ложки делать - это тоже хорошо. Даже надо. А я буду танкистом, как папа. Мне бы вот только чуток подрасти и танк настоящий. - Он грустно посмотрел на свой танк - старый зуб сенокосилки, найденный им недавно у кузницы.

      Колька молча глядел на костёр, где в котелке варилась похлёбка из щавеля. Хорошо бабка Матрёна придумала: сегодня в одном доме горящие угли, завтра - в другом. А иначе как без спичек печь растопишь или костёр разведёшь?

      - Ты, Колька, не верь никому, мамка говорит, отцы не умирают. Все придут с фронта, а как же! Без мужиков в деревне сам знаешь как...

      Витька подошёл к костру, снял котелок, добавил из туеска молока в похлёбку и, попробовав, блаженно закрыл глаза:

      — Ха-ра-ша! Еще бы сольцы самую малость и - порядок в танковых войсках, как говорит дядя Егор.

      Дядя Егор вернулся с фронта недавно. Женщины были очень рады и называли его почему-то «первой ласточкой». Чудаки! А он с орденами на гимнастёрке два дня ходил от двора к двору и, возвращаясь домой вечером, пел песню про красноармейца и девушку, которая провожала его на фронт, махала беленьким платочком.

      Песня ничего себе. Но дядьку Егора мальчишки, особенно в первые дни, всё равно побаивались. Вроде и человек, как человек, а лицо какое-то красное и в шрамах, и вместо левой ноги - блестящая железная палка с резиновым колпаком на конце. Может, Витька никогда не подошёл бы к нему первым из ребятишек, но мать сказала, что дядя Егор горел в танке. Потому лицо в шрамах. На фронте и ногу потерял. Днём он пропадал у кузницы, копаясь в старом разбитом моторе полуторки, а вечерами приводил в порядок разный инструмент и всякую всячину, какую приносили ему люди.

      Дядя Егор оказался человеком весёлым, добрым и на все руки мастером. Хороший человек. Одно слово - танкист!

      - С солью плохо, - вздохнул Колька. - Я сам ходил копать солончаки. Да видно, не добрался до соли. Пришёл домой, пообещал мамке, что в другой раз принесу. Она почему-то заплакала... Может, вместе сходим, а?

      - Ладно, сходим... А ты ешь, ешь. Оно верно: без соли не та похлёбка. Зато чай у нас будет мировой!

      Витька показал маленький стеклянный пузырёк, на дне которого одиноко лежал молочно-белый кристаллик:

      - Дядя Егор сахарину дал. С заваркой труднее. Ну, ничего, смородяжника наломаем.
Витьке и Кольке повезло: сегодня их очередь коров пасти. Попив чая, Витька остатками кипятка затушил догорающие угольки:

      - Теперь отдыхать.

      Было тихо. Едва слышно шелестел ветерок в ещё неокрепших, клейких листьях деревьев. Прижавшись друг к другу, спали мальчишки. Витьке снилось, что он бежит по пыльной просёлочной дороге. Он всегда знал, что встретит их первым. Встретит всех, потому что отцы не умирают. А они, улыбаясь, шли ему навстречу. Он уже видел их солдатские запыленные, словно поседевшие, сапоги, пилотки с красными звездами и ордена на выгоревших гимнастёрках. Витька бросился к отцу. И тот, подхватив его на руки, крепко прижал к своей груди.

      Мальчишки спали. А над ними неистово гремел деревенский колокол. Его восторженные звуки неслись через косогор, во все концы, в тайгу и, достигнув чистого неба, вновь возвращались на землю. Мальчишки спали, улыбаясь во сне. А над деревней вновь плыла тишина. Тишина 9 мая 1945 года.