Порт. Фантастический рассказ

Вся ценность этого рассказика состоит в том, что он был написан в 1990 году, когда все мы стояли на пороге великих перемен и ещё не знали, что ждёт нас впереди.
Тем, кто его читал на протяжении двадцати с лишним лет в машинописном варианте - не удивляйтесь, я решила его опубликовать по той простой причине, что он начал "гулять" по интернету без моего ведома. А я - ужасная собственница ))

--------------------------------------------------
--------------------------------------------------

Шофёр отказался нас везти. В портовый район предпочитали не ездить. Мы не удивились. Машина с грохотом скрылась за поворотом, а мы остались стоять на обочине.
- Что будем делать?
- Придётся идти пешком.
И мы пошли. Сзади снова послышался шум мотора. Я подняла руку просто для очистки совести. Такси остановилось.
- В Порт? – переспросил шофёр. – Нет, девчата. В Порт не поеду.
- Ну и проваливай! – огрызнулась я и мы пошли дальше.
Машина подтащилась сзади.
- Ладно, - сказал таксист. – Садитесь. Довезу вас до ближайшей улицы. Там сами дойдёте.
Мы сели и машина медленно покатила по серому городу.
расплатились мы с шофёром на углу какого-то дома и пошли прямо через квартал. Миновав невысокую арку, мы оказались там. где и хотели: прямо на территории Порта. Груды щебня и мусора то и дело преграждали путь. Сухой безтемпературный ветерок гонял от кучи к куче бумажки, песчинки, частички. Кое-где попадались ещё дома, покинутые и полуразвалившиеся. Ветер забирался в дыры и проёмы, гулял в дрожащих стенах, выдувал цементную крошку из трещин и щелей. Со временем щели становились всё больше, дома дрожали всё сильнее, оседали. И наступал момент, когда от них оставались лишь груды щебня.
Дома умирали и разлагались. Одни быстрее, другие медленнее. Но пока в доме был хоть один человек – дом не разрушался до конца. Дома умирали медленно, а люди переносили на себе таинственный и страшный вирус – вирус разрушения.
Из пустого проёма двери вынырнула собака. Тощая рыжая дворняжка. Увидев нас, она испуганно заскулила и исчезла. Мы вошли. На лестнице не было перил, не было ни единого стекла. Даже рамы давно вывалились из окон. В пустой шахте лифта болтались оборванные провода. Но в доме ещё были люди. На четвёртом этаже мы нашли квартиру, в полупустых комнатах которой, прямо на полу, стояли цветочные горшки с чахлой, неуверенной зеленью. И тут же, на вытертом ковре, сидели люди и пили чай из аллюминиевых кружек. Нас приняли очень спокойно, расспросили, кого мы ищем, пригласили присесть.
- Как вы здесь дивёте? – спрашивали мы.
- Ничего-ничего» - отвечали нам. – В общем-то, сносно.
- Менты не беспокоят?
- Да, бывает. Хотят списывать и этот дом. Но мы прячемся. Ходим из квартры в квартиру. Дырок-то много.
Их пытались выселить. Ведь дом по нормам считался аварийным. Но эти люди знали, что больше им негде будет жить. Их нигде не поселят. Их вообще не выпустят из порта. Потому, что они долго жили в заражённом доме. И теперь они – переносчики вируса.
И они ходили из комнаты в комнату, из квартиры в квартиру, через проломы в стенах и пустые дверные проёмы. Они научились тихо и быстро уходить от милиции. И их не могли выселить, и дом не шёл на слом потому, что в нём были люди.
Оказалось, что те, кого мы ищем, живут не здесь. И мы, посидев и поговорив с радушными хозяевами, покинули их.
Пустынный причал тянулся бесконечно долго. Мы прошли кладбище кораблей. Их тоже коснулась болезнь. Они ржавели, разваливались, тонули. Сверху на них оседали другие, более целые пока ещё. В конце концов их стало так много, что теперь груда металла и снастей высилась над водой у доков. И с трудом можно было разобрать, какому из кораблей принадлежат эти останки.
Мы шли по гранитной набережной. Внизу одинокий теплоход готовился к отплытию. Он ещё не был заражён и его выпускали из порта.
По трапу два мента с дубинками стаскивали какого-то парня.
- Удрать пытался, - решили мы.
Такие случаи были. Не все могли смириться со своим заключением в зловещем порту. Человек вырывался, изворачивался, кажется что-то кричал. До нас доносились лишь отдельные звуки. Трап убрали и теплоход, без гудка, пошёл прочь.
Парня повалили на гранит причала и держали до тех пор, пока теплоход не скрылся с глаз. Потом человека отпустили и дежурные ушли. А он так и остался лежать вниз лицом на серых камнях. Мы не стали подходить. Да и что мы могли сказать ему? Ничего.
Мы пошли дальше, мимо разрушенных домов, к единственному целому, пока без видимых признаков разрушения. Когда-то это была гостиница. Сейчас она полностью занята людьми: русскими, иностранцами, местными и приезжими. Мы поднимаемся по лестнице. Кажется, что здесь пока всё нормально. Но нет. Пошатнулись сильнее привычного перила и стало заметно, как слабо они держатся в цементных гнёздах. В углу под потолком отмокает штукатурка. В длинном коридоре, застланном ковровыми дорожками, два человека заклеивают обоями облупленную стену. Чисто. И всё-таки чувствуешь: что-то не так.
Мы наконец нашли нужную дверь. Хозяева оказались дома. И тут нас приняли очень радостно. Мы сидели на старом диванчике, а в комнате становилось всё больше народу. Приходили соседи. Приносили кто табуретку, кто кружку, кто чай или сахар. Выйдя на минуту, хозяин комнатушки вынужден был обратно к дивану протискиваться. Сесть ему пришлось прямо на пол.
Мы говорили о своём деле. Нам никто не мешал. Люди молча передавали друг другу большой горячий чайник, корзинку с хлебом. И лишь тихо, шёпотом благодарили друг друга.
Наконец мы закончили. Люди оживились. В распахнутые двери было видно, что и коридор полон народу.
- Вы не стесняйтесь, - с мягкой улыбкой сказал наш друг. – Здесь так редко бывают гости. Разве что милиция заглянет, или аварийная комиссия. А чтоб кто-то оттуда – это у нас всегда событие.
Нас расспрашивали о том, что делается в городе. Мы рассказывали всё, что знали. Все последние и предпоследние новости. Наконец, настало время расставаться. Ночевать здесь было нельзя. Нас провожали всем домом, до набережной. Оттуда мы пошли одни. Поражало то, что ни единой жалобы, ни возмущения мы не услышали. Эти люди, что так радушно приняли нас, уже привыкли к своей обречённости. Привыкли не ссориться, тихо говорить, помогать друг другу. Сколько им ещё осталось? А нашему знакомому? Не так долго мы его не видели, а он постарел. Здесь все стареют быстрее. Не только дома.
- Как думаешь, долго ещё этому порту стоять?
- Не знаю. Когда-нибудь весь город станет этим портом.
Ветерок с залива был чуть ощутимей, чем днём. В сумерках всё казалось не так уж страшно. Только покосившиеся фонари не светили. И по прежнему кружились в странном танце частички мусора и пыли где-то внизу, на граните, у самой воды. Тёмными, бесформенными грудами казались дома. Мы остановились у широкой лестницы.
- Смотри! Он всё ещё там.
На пристани темнел силуэт лежащего человека.
- Идём.
Мы спустились вниз. Парень лежал на том же месте, где его оставили днём. Мы подошли. Наклонились над ним. Из-под волос был виден широко открытый глаз. Остекленевший, он смотрел куда-то в пространство. Я наклонилась и потрогала ладонью его лицо.
- Он мёртв.
Мы стояли над мёртвым телом. И тишина нарушалась лишь редким всплеском волны о серые камни.
Скоро. Скоро весь город станет этим портом.

13.03.1990 г.

 (Картинка сгенерирована в ИИ Кандинский 2.1)