От автора

                ЗАПИСКИ
                ПАВЛА КОЛОБКОВА

                СОСТАВЛЕННЫЕ ИМ СО СЛОВ
                НЕБЕЗЫЗВЕСТНОГО
                ЕВГРАФИЯ АФАНАСЬЕВИЧА МУХИ   



                ОТ  АВТОРА
               

   Я бы никогда не взялся за перо и бумагу, если бы не долг перед светлой памятью Евграфия Афанасьевича Мухи, соседа по старой коммунальной квартире моей и доброго моего знакомого. Мы давно с ним не виделись, и - увы - ходят упорные слухи, что его уже нет среди нас в живых. Жил Евграфий Афанасьевич, надо отметить, тихо и неприметно, внешности был вполне обыкновенной, одинок и весьма беден, но, несмотря на чёрную, как говорил он, и затянувшуюся полосу судьбы своей, нрава он был всегда весёлого и, главное, - что многие отмечали из числа тех, кто сколько-нибудь знал его - рассказчиком был превосходным. Частенько я к нему хаживал попить чаю и послушать его необыкновенные истории, коих знал он превеликое множество. Тогда я был холост, неудачи в моей жизни преследовали меня, друзей настоящих у меня не водилось и, быть может, именно поэтому мы с ним сошлись как-то на удивление быстро. Я обыкновенно устраивался на его старом и обвислом, видавшем виды диване, он, сухой, весь собранный в какую-то тонкую, устремлённую вперед линию, крепко держа ладонями колено ноги, садился напротив, тут же дымился крепкий горячий чай и... час и два и три проходило, а Евграфий Афанасьевич, почти не сдвинувшись с места, со сверкающими вдохновенно и всё же чуть-чуть лукаво глазами всё говорил и говорил, рождая в моём воображении причудливые миры и заставляя в них действовать необыкновенные, героические характеры, давая возможность и мне, человеку почти отчаявшемуся в жизни, поверить, что на этом свете не всё окончательно потеряно. Ближе к полуночи, со знаком суровой неизбежности вздохнув, он поднимался и, звонко прихлопнув по коленам, всегда произносил одну и ту же фразу: "Ну-с, молодой человек, пора и на боковушку!" Мы прощались, наутро начиналась моя дневная жизнь, мало-помалу захватывающая меня с головой, а вечером - вечером, когда за окном так непоправимо темно, и сидеть в четырех стенах одному совершенно невыносимо, я брал полкило печенья, купленного специально по случаю, и с ожиданием тайны и высшего наслаждения от её постижения в тихо вздрагивающем моем сердце отправлялся к Евграфию Афанасьевичу.
   Теперь я женат, дела мои, слава Богу, идут, я съехал со старой квартиры и проживаю теперь... впрочем, это к делу решительно никак не относится,- я уехал, меня захлестнула жизнь новая, наполненная волнениями совсем другого толка, время побежало быстро и, к великому несчастью, навещать Евграфия Афанасьевича у меня более возможности не было. Словом, он совершенно исчез из моего поля зрения и, как я уже сказал, теперь имеются неопровержимые сведения, что Евграфия Афанасьевича с нами больше нет. Что ж, на всё воля Божья,- во всяком случае печальное это известие освобождает теперь меня от всякой ответственности за те досадные просчёты и неточности, которые наверняка вкрадутся в мои пересказы его удивительных и необыкновенных историй.


За сим, Павел Колобков.