Чиполет

ЧИПОЛЕТ

Уже  не  первый  раз  мне  снится  этот  сон. Открывается  дверь, и  Ольга  возвращается  с  прогулки.  За  ней,  понурив  голову,  стуча  когтями  по  полу,  входит  Чип  и,  как  всегда,  направляется  в  ванную – мыть  лапы. И  тут  вдруг  чувствует  моё  присутствие,  коротко  взвизгивая,  в  три  прыжка  оказывается  у  меня  на  коленях.  Я  ощущаю  на  своей  шее  и  щеках  его  холодный  нос  и  шершавый  тёплый  язык.  Потом  он,  сломя  голову,  носится  по  коридору  за  мячиком,  резко  тормозя  и  по инерции  прокатываясь  по  гладкому  полу.  Собачье  счастье  короткое, как, впрочем,  и  сама  собачья  жизнь. 

Хотя  почему  только  собачья?  И  наша  совместная    с  Ольгой  жизнь  однажды  закончилась.
Временами,  скучая  по  настоящей  собачьей  дружбе,  я  заходил,  чтобы  занести  Чипу  какое-нибудь  лакомство,  прогуляться  и  поиграть  с  ним. Однажды  с  этим  лакомством  вышла  досадная  промашка:  кошке  я  купил  мягкие  кошачьи  консервы, а  Чипу  – сухой  корм.  Надо  было  видеть,  как  он  обиделся.  Посмотрел,  как  Снежок   с  аппетитом  уплетает  политые  соусом  пахучие  комочки,  а  на  свои,  вроде  бы  чисто  собачьи  сухари,  которые  в  рекламе  жадно  поедают  голодные  псы,  только  презрительно  глянул,  проходя  мимо  и,  опустив  голову,  ушёл  в  комнату  и  забился  в  дальний  угол,  под  диван.  Какая  уж  тут  игра?!  Пришлось  исправлять  свою  ошибку  и  идти  в  магазин. 

Конечно,  Чип  и  не  знал,  что  он – собака.  Скорее,  он  чувствовал,  что  он – что-то  вроде  Снежка.  Кстати,  сам  будучи  размером  чуть  больше  кошки,  Чип  жил  с  нею  более  чем  мирно.  Снежок,  вообще-то  был  кошкой,  а  не  котом. Перед  сном  у  них  был  обычный  ритуал:  Чип  приходил  к  Снежку,  и  она  тщательно  вылизывала  его  чёрную  шкурку.  Пёс  воспринимал  это,  как  должное.    

Временами  Ольга,  как  и  все  люди,  получала  отпуск  и  уезжала  куда-нибудь  с  сыном  отдыхать.  После  одной  такой  поездки  она  и  привезла  Чипа.  Он  тогда  умещался  на  ладошке,  пищал  не  громче  мыши,  ходил    в  туалет  там,  где  ему  вздумается,  и  назывался  карликовым  пинчером.  Вырос  он  действительно  не  очень,  хотя,  конечно,  ни  о  каком  пинчере  речи  быть  не  могло. Лёха  дал  ему  имя – Чип.  В  зависимости  от  ситуации  его  называли  то  Чиполлино,  то  Чапа,  то  Чиппи,  то  Чиполло  и  даже  Чипусик.  Но  мне  казалось,  что  больше  всего  ему  нравилось,  когда  я  называю  его  Чиполет.  Он  вообще  не  любил,  когда  с  ним  сюсюкают,  а  Чиполет  звучало  одновременно  и  как  Пиночет  и  как  пистолет.  Чип  тогда,  что  называется,  «ел»  меня  глазами  и  дружески  пытался  вилять  своим  обрубком,  который  у  него  был  вместо  хвоста. Казалось, скажи  ему  сёйчас: «Умри, Чиполет!» и  он  тут  же, с  радостью  околеет.

Когда  Ольга  уезжала,  вся  домашняя  скотина  и  многочисленные  цветы  оставались  под  моим  присмотром.  Деревенское  напутствие: «Присмотри  за  скотиной»,  было  мне  хорошо  известно – это  дело  было  ответственное  и  окупалось  только  самим  присутствием  вокруг  этой  живности,  вся  жизнь  которых  только  от  тебя  и  зависела. Под  живностью  надо  понимать  не  только  кошку  и  собаку,  но  ещё  и  рыбок  в  аквариуме.  Да  ещё  одно  время  у  нас  жил  ёжик,  пока  не  достал  всех  своей  ночной  жизнью.  Днём  он  мирно  отсыпался  в  дальнем  углу  под  диваном,  а  ночью  тратил  накопленную  энергию  на  бесконечную  беготню  по  комнате.  А  в  своей  родной  стихии – в  лесу,  он  оказался  после  того,  как,  проснувшись  однажды  среди  ночи,  я  увидел,  что  он  стоит  на  моей  груди  и  тыкается  носом  в  мой  нос.  Чип  уважал  ежа  за  его  колючесть,  но  спал  на  кровати,  прижавшись  или  к  тёплому  Снежку  или  к  моим  ногам.

Как-то  я  проснулся  под  Гимн  России:  такой  был  будильник  в  телефоне. Но  слышались  ещё  какие-то  звуки.  Как  говорится,  держите  меня  трое – Чип  сидел  на  полу  посреди  комнаты  и,  задрав  нос  кверху,  подвывал  до  тех  пор,  пока  мелодия  не  кончилась.  После  этого  он  облизнулся  и  стал,  как  всегда,  проситься  гулять.  Так  и  не  понял, нравилась  ему  музыка  или  наоборот  навевала  тоску.

На  улицу  он  просился  всегда  одинаково: вставал  на  задние  лапы, опираясь  передними  на  край  кровати,  и  вопросительно  смотрел  на  меня. При  этом  уголки  пасти  у  него  слегка  подрагивали, будто  он  хотел  сказать: «Сколько  можно  валяться? Вставай скорей». Слово «гулять»  знал  отлично. Он  тогда  подбегал  к  двери  и  начинал  высоко  подпрыгивать  на  всех  четырёх  лапах. Обычно  я  ловил  его  в  воздухе  и  выносил  на  улицу. Чужих  кошек  он  преследовал  из  любопытства,  без  всякой  злобы.  Кошки  ему  не  доверяли,  как  бы  дружелюбно  он  не  вилял  своим  обрубком,  и  спасались  бегством. 

С  собаками  у  Чипа  был  разговор  короткий.  Он  ненавидел  их  лютой  ненавистью  и  норовил  ввязаться  в  драку  при  первой  возможности,  невзирая  ни  на  размер  противника,  ни  на  его  нрав. Беда,  если  в  тот  момент  он  оказывался  без  поводка. Ольга  однажды  полезла,  было,  его  спасать.  В  результате – два  шва  на  руках  и  больничный  лист -  в  придачу. Людей  облаивал  по  настроению,  особенно  детей,  из-за  чего  пришлось  приобрести  намордник.  Впрочем, Чип  вскоре  понял,  почему  на  него  надевают  эту  ненавистную  штуковину  и  надобность  в  ней  отпала.   

Да, с  одним  псом  он  всё-таки  подружился. Это  была  чистокровная  дворняга,  хвост  кренделем.  Имя  у  нового  друга  оказалось  затасканным – Наполеон. К  сожалению,  не  знаю,  как  началась  эта  дружба,  ведь  кроме  кошек,  других  зверей  Чип  не  признавал.  Но  факт  остаётся  фактом – когда  Чип  выходил  на  прогулку,  Наполеон  уже  ждал  его  в  подъезде,  на  коврике. Они  бежали  друг  за  дружкой, а  в  лесу  убегали  далеко,  скрываясь  из  вида. Но  стоило  коротко  крикнуть: «Чип!», как  тот  тут  же  появлялся  из-за  дальнего  поворота  и  стремглав  бежал  на  зов. Следом,  положив  хвост- колечко  на  спину, нёсся  Наполеон.  Обычно  Чип  пробегал  мимо  меня,  словно  хотел  сказать: « Я  здесь, хозяин,  и  незачем  так  орать!»

Боль  переносил  очень  стойко – не  скулил  и  не  ныл. Однажды  сильно  рассёк  лапу  бутылочным  стеклом. Я  думал,  придётся  зашивать. Нет,  какое-то  время  бегал  на  трёх  лапах, потом  зажило  «как  на  собаке».  В другой  раз  в  него  впилось  два  клеща. Заболел. Во  время  уколов  только  слегка  вздрагивали  уши – голову  с  лап  не  поднимал. Ничего – поправился. 

Когда  я  уходил, говорят,  ложился  у  двери  и  ждал  долго  и  упорно,  чутко  реагируя  на  каждый  шорох  за  дверью. А  я,  занятый  своими  делами,  всё  реже  заезжал  в  гости  к  другу  и, бывало, не  появлялся  месяцами. Чип, не  получая  должного  внимания  и  ухода, сам находил,  чем  заменить  радости  в  жизни. Например, научился  сам  делать  себе «массаж  хвоста» - его  любимую  процедуру. И  однажды мне это  продемонстрировал,  поддевая  своим  обрубком  кресло. На  словах  это  могло  бы  звучать  примерно  так: «Пока  ты  где-то  пропадаешь,  я  учусь  жить  без  тебя».  Он  вообще  был  на  редкость  смышлёным. Иной  раз  уже  приходилось  думать,  прежде,  чем  что-то  сказать. Казалось,  он  понимает  буквально  всё, как  человек,  который  изучает  язык  методом  погружения  и  на  первых  порах  понимать – понимает,  а  сказать  пока  не  может.

Окончательно  я  понял,  что  потерял  его,  когда  однажды, в  ту -   последнюю  зиму,  вдруг  спохватился,  что  у  меня  нет  ни  одной  его  фотографии. Возможно, по  каким-то,  неизвестным  нам  каналам, мы  можем  отдалённо  что-то,  если  не  предвидеть,  то  хотя  бы  смутно  предчувствовать. Многие, наверно, могли  бы  вспомнить  в  своей  жизни  что-то  подобное. К  сожалению, то,  что  это – предчувствие, мы  понимаем,  обычно  задним  числом.

Выбрав  время,  я  специально  поехал,  чтобы  его  сфотографировать, но  опять  допустил  оплошность: попытался  сначала  заснять  рыбку. Чип  наблюдал  за  моими  действиями,  свернувшись  на  кровати  калачиком  и,  положив  голову  на  лапы.
Когда  я,  наконец,  навёл  на  него  объектив, он,  словно  нехотя,  соскочил  на  пол  и  залез  под  кровать,  сложившись  в  три  погибели.  Когда  я  его  доставал,  он  не  сопротивлялся,  но  второй  дубль  тоже  не  удался – Чип  поступил  так  же. Это  настолько  меня  огорчило  и  озадачило,  что  я  не  стал  настаивать:  может,  пёс  устал  за  день  или  не  в  духе  и  ему  не  до  этого. Решил: в  другой  раз. 

Но,  фотографии  Чипа  у  меня  так  и  нет – недели  через  две  он  пропал. Я  был  в  отъезде. Вернувшись,  сразу  приступил  к  поискам. Заглядывая  в  каждую  трубу,  осматривая  заснеженные  пространства  и  расспрашивая  сторожей, понимал,  что  выжить  в  таких  условиях  было  бы  тяжело  даже  матёрой  дворняге – середина  января  и  мороз  под  тридцать… Сыграли  роль  элементарная  человеческая  лень  и  равнодушие. Чипа  стали  отпускать  гулять  самостоятельно. Его  верный  друг - Наполеон  был  призван  куда-то  на  службу.  Найти  равную  ему  подружку  не  удалось. Оказавшийся  без  друга  и  хозяина  беспризорный  Чип  стал  играть  во  дворе  с  детьми. 

В  тот  день  дети  пошли  на  лыжах  и  позвали  его  с  собой. Конечно,  он  с  радостью  за  ними  увязался.  Хотелось  бы  посмотреть  в  глаза  этим  далеко  не  малым  деткам.  Они,  занятые  катанием  с  горок,  совершенно  забыли  о  Чипе,  маленькой  комнатной  собачке  в  жидкой  шубейке. Возможно,  начавшийся  снег  занёс  следы  и  Чип  просто  не  нашёл  дорогу назад.

Хотелось  бы  верить,  что  он,  всё-таки  не  замёрз  где-нибудь  под  забором,  а  действительно  нашёл  себе  хорошего  друга,  который,  как  в  песне  поётся, лишнего  не  спросит  и  в  беде  не  бросит. И  сколько  бы  лет  не  прошло, когда  я  вижу  идущего  навстречу  человека  с  маленькой,  чёрной  собачкой,  я  невольно  начинаю  всматриваться: «А  вдруг!» А  от  этого  сна,  что  мне  иногда  снится,  уже  точно  никуда  не  деться.

И.Прицко
2011