Лембики. Гл. 10. ч. 4. Истории от Е. Ф. Максимовой

Начало на: http://www.proza.ru/2012/04/02/1822    

 Екатерина Филипповна МАКСИМОВА (р.1922 г.)

О родителях. Елена Дмитриевна  Лембик вышла замуж за Лымаря Филиппа Петровича  примерно  в 1917 году. В гражданскую войну она родила ребенка (девочку),  которая в младенчестве умерла. Хотя семья была  большая, но отношения с мужем у нее были плохие. Он обижал её, бывало, что погуливал и даже бил. Было так, что свекор Петр Лымырь не выдерживал и заступался за сноху. Всего в семье родилось десять детей, но выросли только семь (смотри генеалогическое дерево). После коллективизации Филипп Петрович работал бригадиром или заведующим фермой в колхозе.
 Однажды, когда тетя Лена снова ждала ребенка, он заставил её во время уборки работать на току. Она перед обедом почувствовала себя плохо и ушла домой. Дома у нее произошел выкидыш, и она истекала кровью. В это время Филипп Петрович прискакал злой и сразу с кнутом в хату: «Где эта? Почему не на работе?». А тут дети в слезах: «Мамка помырае». Он испугался и сразу же отвез её на бричке в Новокиевскую больницу. В тоже время он был очень сентиментален.

Осенью  1941 года его вместе с другими односельчанами забрали на фронт (или сначала на окопы в Калач).  Формировали часть и готовили их на полигоне Прудбой под Сталинградом. Тётя Лена вместе с женой Ивана  Ивановича Крысина и дочерью дяди Семы Ниной (по другим воспоминаниям  еще Федорец и Анюта Сягайло) ездили их навещать, свезли  им домашних продуктов: сала, пирожков, булок. Они попали в такой день, что мужчины уже ждали отправки на фронт  и прощались  с родными. Филипп Петрович стал просить у тети Лены прощения:
- Олэна, если я вернусь , то я тебя на руках буду носить.
Она удержалась, не заплакала:
- Эге, Филипп, уже поздно.
 
А когда вернулась, то рассказала это все детям. Дети в слезы:
- Как же ты мама так смогла ответить. Жалко ведь отца.
Ну а вскоре от него пришло письмо, что  его везут под Керчь. Потом письма перестали приходить. А потом пришло известие, что он пропал без вести.  Семье назначили пенсию восемь рублей, которую  выплачивали Елене Дмитриевне.
Работала мама  в колхозе до тех пор, пока были силы, поднимая детей.

Детские воспоминания.  В предвоенные годы семья жила очень трудно и бедно. Хотя родители работали в колхозе и  вроде бы какое-то время была доплата за многодетность 2000 рублей (в семье было семь детей), но доходы были небольшие и заработка на всех не хватало. Проблемы были и с едой и с одеждой. Что-то удавалось связать из шерсти (вязали кофты и юбки), на работу шили одежду из мешковины, ну и кое-что удавалось купить.

В голодные неурожайные годы в колхозе сдыхал скот. И по приказу председателя колхоза павших коров и лошадей закапывали по ночам. Но на следующую ночь жители раскапывали и разделывали эти туши. Такой был голод. Братья весной и летом ловили в полях сусликов и в самую тяжелую пору их тоже ели.

Недалеко от их хаты была вырыта большая силосная яма, но силос в нее по какой-то причине не закладывали. Были у нее отвесные стены, и если в нее падали зайцы, то выбраться не могли. И один из хуторян, дед  Рынза (отец Михаила и Дмитрия (Митро), убивал  их из ружья. Потом, когда мама вернулась от отца из Калача, он первый пришел на громкий плач.

 О замужестве.  Отец будущего мужа Екатерины Филипповны,   Максимов Сергей,  был хозяином ветряной мельницы (ветряка) в хуторе Звонаревский. Был он крупным и строгим мужчиной. Детей воспитывал в  строгости, слышно было  по хутору, как он кричал сыну Григорию:
- Гришка, крути.  Новокиевской школе. В это время в отпуск приехал к брату в гости   Григорий, работавший в г. Мариуполь. Он приехал и сказал брату:
- Хочу жениться, но не хочу брать жену из города. Нет ли  здесь в хуторе хорошей невесты.

И сын крутил ветряк по ветру. Хозяйство у него было большое, был даже свой трактор.  Соответственно его определили в кулаки, раскулачили и отправили в ссылку. Там он умер, а жена потом вернулась в хутор. Именно к ней и к брату потом приезжал в отпуск сын Григорий. Перед войной в 1939-1940 году Катя  еще училась в восьмом классе в
- Да вот у Лымаря Филиппа Петровича две дочери. Но младшая Шура еще слишком молодая, а вот Катя постарше, но в школу еще ходит.

  В то время в Головатовке было  три невесты: Тоня Бичехвост, Анюта Ткаченко и Катя. Ну а парней было  человек восемь: два брата Белые, два брата близнеца Сягайло Василий и Иван, её брат Афанасий и другие. Как выходной в субботу, то молодежь отправлялась в Полтаво-Звонаревский (как говорили на Полтаву) на ферму на танцы («на гульки»). Ребята скидывались, приглашали гармониста Егора Кирилловича Рубана и гуляли. В то время в Полтавской школе работала учительница Юткина, и Иван Сягайло встречался с ней.

В семье Лымарей порядки были строгие, детей с детства приучали к порядку. И хотя жили очень бедно, но  старшие девочки Катя и Шура (1924 года рождения) старались поддерживать к хате порядок, каждую неделю свежим кизяком (навозом с глиной) натирали земляные полы, потом на натертой глине рисовали кистью цветы. О занавесках на окна они и мечтать не могли, материи не хватало даже на одежду, и они старались окошки завесить газетами (украсить хату). А еще Лембики и Лымари считались в хуторе песенниками (хорошо пели). Вечером девочки открывали окно, садились на подоконник и пели.  Их хата стояла  на бугре над прудом и песня по воде разносилась по хутору. Так что, несмотря на бедность, они считались хорошими невестами.
 
Ну и Григорий подговорил её брата Афанасия, чтобы он вывел Катю  на гуляния. Тот уговорил родителей, и её отпустили вечером.  Там они и познакомились. А на обратном пути он объявил ей, что завтра пришлет сватов. Она отвечает:
- Меня родители не отдадут, я же еще в школу в восьмой класс хожу.
А сама училась плохо, в основном  ставили ей неуды. Но наутро она в школу уже не пошла. Мама к ней:
- Катэрына! Диты уже в школу пийшлы. Ты чого лэжыш?
 Маме ответила:
- Я не пойду в школу. Вечером сватать придут.
- Ой, лышечко. Батько убьет тебя.

Отца в семье боялись, потому что  если что не по нему, то вполне мог стегануть кнутом. И когда он приехал  на завтрак, то  мама к нему:
- Фылыпп!  Катэрына замуж собралась. Вечером сватачи придут.
Тот подошел к дочери:
- Ишь чего надумала, прибью сейчас.
- Папа выхожу я замуж, и всё.
Вообщем вечером пришли сваты, дело сладилось. Была, видимо, у нее надежда вырваться из той жизни, настолько  жили тяжело, что не испугалась она такого внезапного поворота. Была она даже рада тому, что уедет из деревни.

На следующий день пошли они в Новокиевку в сельский совет, а поскольку она еще училась в школе, то потребовалась справка из школы. Муж остался на улице, а Катя зашла к директору:
- Выдайте мне справку.
- А тебе зачем?
- Хочу уехать учиться на модистку (швею).
- Нет, ты мне правду говори, мне причину записать в документы надо. (Ему  видимо уже кто-то сообщил о сватовстве).
- Ну а я замуж выхожу.
- Вот это да!

Выдал он ей справку, пошли они в сельсовет и расписались. Побыли они немного в хуторе и уехали в Мариуполь. Семья провожали старшую  дочь (в семнадцать лет – молоденькая) со слезами, особенно плакали мама и папа. Собрались уезжать, а одеть нечего – нищета и беднота. Отец просил зятя остаться погостить еще неделю – надеялись получить пособие. Но Григорий должен был уезжать на работу, хотел решить вопрос с местом в общежитии. Потом они собирались вернуться в Головатовку, чтобы сыграть свадьбу. Но директор завода не отпустил Григория снова в отпуск, и остались они в Мариуполе.

 В то время было у нее пальто, в котором она ходила в школу и  которое отец сшил ей из шинели. А саму шинель он выменял или купил у заезжего портного. Была эта шинель поношена, неказиста на вид, с горбом на спине – но другого пальто не было. Так в нем она  и уехала. Потом уже муж Григорий купил ей  новую одежду, и увидела она  немного новую жизнь.

  О начале войны.  Екатерина Филипповна была единственной из гражданских  родственников, кто напрямую ближе всех столкнулся с войной.  Вскоре после свадьбы мужа перевели работать в г. Измаил в Бессарабию  (в Молдавию). В это время она уже ждала ребенка. С первых дней войны город стали бомбить. Объявили срочную эвакуацию и Григорий прислал за ней тачанку. С большим трудом  ему удалось посадить Екатерину Филипповну на поезд. С собой ей удалось взять только буханку хлеба и кусковой («грудковой») сахар;  из одежды успела захватить с собой только пальто, даже платок на голову в суматохе не успела взять. Все остальное имущество, в том числе и припасенное на будущего малыша пришлось бросить.

В пути эшелон  несколько раз бомбили. Ей пришлось не один раз  пережить весь этот ужас, видела она горящие вагоны, убитых и изуродованных взрывами  взрослых и детей. Поскольку была уже на шестом месяце беременности, то далеко от платформы (а везли их на открытой платформе) не могла убежать. И лечь уже лицом вниз она тоже не могла, ложилась на спину, видела пикирующие самолеты, падающие бомбы, разлетающиеся светящиеся красные пули и осколки. И каждая из них могла принести смерть. При очередной бомбардировке поезд останавливался, паровоз начинал свистеть, па пассажиры спрыгивать с платформ и разбегаться по придорожным огородам, посадкам. На остановках пытались маскировать вагоны  ветками, кустарниками, но это мало помогало от самолетов.
 
На всю жизнь запомнила она двух мальчишек-братьев лет по 13-14, ехавших рядом с ней. При очередной бомбардировке  на её глазах одному из них осколком выбило глаза, и он страшно кричал. Ещё рядом с ней ехали старые-старые дед с бабушкой, такого возраста, что не могли уже самостоятельно убегать, и они оставались сидеть на платформе, пережидая бомбардировку. С собой у них был большой бачок меда, который они в пути пытались менять  на продукты. И доехала она с ними до самого Сталинграда. У нее были длинные волосы, из Головатовки она уехала с мужем, имея длинные косы. Но после  тяжелой дороги, когда нечем было в поезде  покрыть голову (хотя это требовали проводники), уже дома волосы у нее стали выпадать. Сказались дни и ночи, проведенные под  бомбежками, всеми осадками, в грязи и пыли.

Самолеты улетали, паровоз начинал снова свистеть, созывая людей на посадку, и надо было успеть снова забраться на платформу. У самих вагонов лежали тела убитых. Кого-то успевали похоронить, а некоторые оставались лежать непогребенными. Нужно было спасать живых.

В Сталинграде  эшелон с эвакуированными уже встречали, на вокзале у каждого вагона поставили столы, беженцев регистрировали и распределяли по разным направлениям. Ей сначала предложили ехать на Урал, но узнав, что она из области, местная,  дали справку и проездные документы до Панфилово.

 В общей сложности с мучениями и страданиями она  добиралась до дома шестнадцать суток. В Панфилово она, сойдя с поезда, встретила на платформе, тетю Нюру Сягайло (Грузин) живущую недалеко от вокзала. Тетя Нюся в свое время была замужем за Тихоном Сягайло, но тогда уже с ним не жила. После такого тяжелого пути был у Екатерины Филипповны вид измученный, грязный. Тетя Нюся привела её домой, нагрела ей воды, чтобы она помылась. Потом немного отдохнула и стала собираться в Головатовку.  Тетя Нюра сказала ей:
- Сейчас пойдем в горсад, там идет набор лошадей и людей на фронт.

 Она свела её в районный парк («горсад») и почти сразу наткнулась на земляка Рынзу Михаила Кузьмича. Он пригнал лошадей на сборный пункт, но часть  их забраковали, и он собирался возвращаться на двуколке, запряженной двумя лошадьми. В самом парке было много народа и лошадей, кто-то уже прошел отбор и ждал отправку, другие только ждали проверку.
- Миша, ты меня довезешь до дома?
Он, конечно, знал, что её дома ждут и беспокоятся родители: жива или нет?
- Сейчас после обеда и поедем.
- А тут еще есть знакомые?
- Есть еще с ближайших хуторов Полтавский, Дробязкин и др.

Екатерина Филипповна пошла по парку и нашла еще родственника мужа Ивана Пуху, (который был женат на сестре Григория), председателя колхоза в Дробязках. В свое время как раз он отвез молодую супружескую пару на станцию и посадил на поезд на станции Кумылга. Они немного  поговорили, она ему рассказала о своих бедствиях.

После этого они поехали в Головатовку. Получилось так, что они еще ехали по другой стороне пруда (за огородами вдоль домов Маслиев, Бусенков, Лембиков, Сягайло), а родители уже увидели и издалека узнали. Отец Филипп Петрович, мама Елена Дмитриевна и  четверо младших детей встречали двуколку у балки. Когда конь завяз в грязи в балке за Сягайлами, отец снял дочь с двуколки и на руках вынес на сушу. Собрались многие из соседей, расспросов, рассказов  было много и слез было пролито много.
 
Рождение дочери. В сентябре она родила дочь Любу, а  медсестру из Новокиевки долго не могли дождаться. И тогда Филипп Петрович, обхватил её сзади и тряс, пытаясь ускорить роды. Девочка была крупная, в отца Григория Максимова, поэтому роды проходили тяжело. Сам Григорий писал письма с фронта, потом с переформировки на Урале. Оттуда он присылал посылки с вещами для ребенка. В письмах он просил назвать дочь Аней, как свою сестру; а мальчика – Мишей, жившего в Новокиевке. Ну а регистрировать ребенка в сельсовете пошел Филипп Петрович. А незадолго до войны в семье умерла двухлетняя дочь Люба (от глотошной), которую он очень любил. Любил он настолько сильно, что хотел во время похорон покончить с собой, но близкие успели вовремя остановить. Перед этим молодая мама очень просила отца:
- Папа ты же письма читал, назови обязательно  девочку Аней.
Ну а он вернулся из Новокиевки и молчит, а потом протягивает дочери свидетельство о рождении  девочки с именем Люба. Екатерина Филипповна в слезы:
- Как ты мог так поступить?

Но сделать уже ничего было нельзя, так и осталась девочка Любой. Ну а мужу об имени дочери она так и не решилась сообщать. Вскоре Катя  стала работать в колхозе дояркой на Звонаревской ферме.  Муж Григорий погиб в  1943 году при освобождении Украины и в 60-х или 70-х годах её приглашали на открытие памятника на месте его захоронения.

     Военные годы.   В военные годы через хутор шли на восток беженцы и на запад части на фронт. Недалеко от хаты Лымарей было стойло («тырло»), на котором останавливались  эвакуируемые стада. Гнали эти стада разные люди. И вроде были попытки  перегонщиков нападать на местных девушек:
- Маманя, дай девку, дай девку.

 После этого тетя Лена в такие дни стала прятать дочерей  подальше с чужих глаз. Однажды в 1942 году на этом стойле погонщики бросили (оставили) корову, которая не смогла подняться после отдыха (как говорят «обезножила»). Братья Алексей и Николай  стали  её  выхаживать, и она встала на ноги. Эту корову   перегнали Екатерине Филипповне, которая  к этому времени жила в Полтаво-Звонарях снимая  комнату в хате у Марии Филимоновны Корольковой (Грузин).  Хата стояла практически напротив школы. Хаты была старая, еще саманная, крыша покрыта камышом. Все комнаты были маленькие (закутки). Муж Марии Филимоновны,  Иван Корольков, воевал  и  войну  она переживала с  маленькими сыновьями Сергеем и Михаилом.
 
Сам хутор Звонаревка был вытянут вдоль дороги на  Новокиевку и  Головатовку. Крайней была хата Федорцов, далее стояли хаты Рынзы, Сягайло,  Корольковых (почти напротив школы), ниже к балке была хата родителей Филиппа Петровича. Сама дорога тогда была направлена через головатовскую балку на угол Новокиевской посадки.Когда она пошла на работу в колхоз, то дочь Любу и младшего брата Володю определили в колхозные ясли, которые располагались в одном из старых домов помещика Головатова. Заведующей этими яслями-садом была тетя Женя Крысина, а воспитателями работали две беженки. Одной из них еврейке Блюме очень понравилась Любочка, и она даже навещала ее дома.

Та корова Крошечка, украинской породы, оказалась очень удойной и давала очень жирное молоко. Приемщик (заготовитель), Павел Федорович Сягайло (был он инвалидом – горбатый) который принимал налоги и которому  Екатерина Филипповна сдавала масло, всегда удивлялся, почему она приносит такое желтое масло. А в Головатовке тетя Лена стала сдавать  одну комнату в хате квартирантам (эвакуированным), чтобы получать хоть какие-нибудь деньги. Вся семья стала ютиться в  другой комнате.   
Основным источником питания был огород, поэтому  каждая семья разрабатывала большие огороды, тем и жили.

Послевоенные годы.  Через некоторое время она переехала в отдельную хату напротив ветряка (мельницы). Там раньше жила Полина Рубан (Полька Рубанка), но после её смерти  колхоз какое-то время держал  там цыплят. Дядя Лёня (Алексей Дмитриевич Лембик) уже в это время работал в бухгалтерии колхоза.  Она попросила его, и он уговорил председателя  предоставить ей эту колхозную хату. Хата была саманная, крытая соломой, было две комнаты и коридор. Она отмыла, вычистила эту хату, побелила и переехала. Это было примерно в конце сороковых годов. Люба сначала ходила в начальную школу в Звонаревку, а потом в школу в Новокиевку, где жила в интернате.

Жили они тогда  тяжело, можно сказать очень бедно. На всю жизнь запомнила она то, что ей не в чем было дочь Любу отправить в школу. Бабушка Лымарь посоветовала ей обратиться за помощью к семье  сестры Филиппа Петровича - Шмелевой, которые жили в хуторе Красная Заря под Панфилово. Их семья жила богато и можно было рассчитывать на помощь, у них была дочь Люба немного старше. По совету бабушки она поехала  к ним и выпросила у них пальтишко, которое уже выбросили и в погребе накрывали бочки для солений. От этого на пальтишке остался круг от бочки на спине. Такая была в семье нищета. Сохранилось у нее чувство вины и покаяния  перед дочерью за то, что в те голодные годы та взяла у нее без спроса деньги и она, не сдержавшись, побила её в самой школе. Деньги эти были отложены для уплаты налогов.

 Ну а Алексей Дмитриевич  в голодные 1947-1949 годы он как-то выписал  в колхозе для неё, как для себя,  валенки и полмешка (два пуда) муки. В то время это была очень хорошая помощь.

С дядей Колей (Николаем Дмитриевичем) и тетей Тоней ближе познакомилась уже в Звонаревке, когда она жила уже в отдельной хате и когда наша семья в 1956 году переехала жить в школу. До этого она о них слышала, но знакома не была. А теперь, когда стали жить по соседству, часто заходили друг к другу и вместе шли в обед к пруду доить своих коров.
А до этого в школе жила семья Шугининых: Мария Григорьевна и её мух агроном. Был он  жестким по характеру и школьники его не любили. Поговаривали о том, что он за любые провинности порол ремнем своего сына Бориса, причем с соблюдением  целого церемониала порки.

О смерти Екатерины Павловны:  Перед смертью она долго болела. Умирала она летом, очень тяжело, были у нее такие сильные боли, что скребла она стены.  Лежала она в коридоре, а не в комнате, чтобы не так жарко было. Сын Алексей и сноха Таня были на работе, а она целыми днями лежала одна. Когда ее навещали и спрашивали:
- Бабушка, как ты себя чувствуешь?
- Ой, внучка, видать все, отжила я своё.

От. Автора. Когда я слушал этот рассказ, то  у меня всплыли личные воспоминания, о том, что в пять лет меня приводили в Головатовку, а бабушка лежала в коридоре. Была она полная, тучная и поскольку я её до этого не знал, то очень боялся и пытался побыстрее прошмыгнуть через коридор в  комнату.

О смерти Дмитрия Афанасьевича. Перед смертью он долго лежал в сеннике за хатой, был у него рак мочевого пузыря. Из сенника  сам он  уже не выходил, еду ему носили и кормили с ложки. Уже перед смертью он попросил дочь:
- Олэна, возьмытэ мэнэ в хату.
Его перенесли, положили на койку. Он полежал немного и снова попросил:
- Положытэ мэнэ на зимлю.
Его положили на земляной пол, он повернулся поудобнее:  «Нэ трогайтэ мэнэ».
Полежал немного и затих.

Последние годы.
 После Полтаво-Звонаревки переехала в Панфилово, поселилась в колхозной саманной  хатенке на выезде из хутора в сторону Новокиевки. Работала птичницей в колхозе на плантации. В 1972 году она переехала в город Новоаннинский и стала жить с Федором Минаевым, инвалидом и в то время еще выпившим крепко. Он жил в войну Панфилово и ребенком возил раненых на подводе от эшелонов в госпиталь,  расположенный в школе на Красной Заре.

Федор умер в 2010 году. Осенью того же года, в октябре, сын  Александр увез Екатерину Филипповну на Украину в Николаевскую область.

            Продолжение смотреть на http://www.proza.ru/2012/04/02/1900