Сухари

Май 41-го года  выдался солнечным и тёплым.
 
  Белой кипенью цвели яблоневые и вишнёвые деревья в питомниках Тимирязевской   Академии, где училась Машенька.
 Девушку радовало всё – и синева неба, и яркое солнце и раннее тепло, и подруги – сокурсницы.
 Единственным, что немного огорчало и пугало Марусю –
была предстоящая сессия, которой она очень боялась, хотя и училась хорошо. Но вид строгих преподавателей и, особенно, декана  - просто вводил её в ступор. Почему она так перед ними робела, Маруся объяснить не могла.
Поэтому такой пугающей неожиданностью для Маши оказался  вызов  в деканат. У девушки просто ноги подкосились от ужаса, когда смешливая кареглазая соседка Зойка протянула  ей казённое извещение с приказом – «Студентке Абашкиной  М.А.  срочно явиться в деканат с 14-ти до 16-ти часов.»
 Страшная бумажка  была увенчана витьеватой, размашистой подписью самого декана! Не зная , что и подумать, вспоминая все свои явные и тайные промахи, Машенька, на негнущихся ногах, подошла к тяжёлой, из светлого дерева, украшенной массивной витой ручкой, двери деканата.
 Робко постучавшись и замирая от страха, девушка открыла дверь и шагнула в просторную комнату. Как в пасть ко льву.
«Здравствуйте, Мария !» - послышался приятный баритон. Машенька, наконец-то,смогла поднять полные ужаса огромные глаза и увидеть восседавшего  за  огромным тёмным столом такого же массивного  и темноволосого декана, одетого в строгий чёрный костюм.
 Вопреки всем её опасениям, декан ласково улыбался ей.
 «Здравствуйте. . .» - пролепетала Маша пересохшими губами.
 «Будьте добры, Мария, пройдите по дорожке и повернитесь.»
 Ничего не понимая, Маша пошла по  дорожке, которая тянулась до стола.
 «Ну смелее! Теперь повернитесь и идите обратно!»
 Маша резко повернулась, и её длинная и толстая коса тяжело взметнулась  и обвила талию девушки.
 Декан даже крякнул от удовольствия: «Ну , хороша! Подходишь!»
 Ничего не понимая, Маша снова повернулась и взглянула на декана, при этом коса её снова колыхнулась и  обвилась змейкой.
Декан снова одобрительно крякнул.
«Знаете, Машенька, к окончанию учебного года мы ставим спектакль про Стеньку Разина. По мотивам народной песни Нам нужна исполнительница роли персидской княжны. Делать тебе ничего не нужно будет. Просто сидеть рядом со «Степаном»,  а в конце песни он тебя поднимет и бросит в «Волгу» - девчата голубые ткани будут колыхать. А там тебя так мягонько поймают на мягкую перинку. А предложил тебя на эту роль как раз сам «Степан». Он старшекурсник. Где-то тебя увидел. Видно понравилась.»
 Декан снова улыбнулся.
 «Ну, решено? Ладушки! Репетиция завтра после занятий. В 16-00!»
 
 На следующий день Маша едва дождалась конца занятий и помчалась на репетицию в актовый зал.
Там уже собрались почти все – «Дружина Степана», парни одетые в старинные русские костюмы воинов,и он сам – высокий, статный русоволосый  парень, с улыбчивыми голубыми глазами. Костюм русского воина шёл ему невероятно.
 «Степан Разин» был очень красив!
 Конечно, Маша не раз  видела этого студента. И в учебных корпусах и в общежитии и в питомниках. Но как все старшекурсники, он казался надменным и  неприступным. А тут он весело улыбнулся Маше и сказал, -  «Привет, моя княжна!», -  а потом протянул руку и помог взойти на палубу «струга», с изящным, по лебединому изогнутым носом и белым парусом над «кормой».
 Все декорации уже были готовы и выглядели очень красиво.
 Хор дружным многоголосьем затянул «Из-за острова на стрежень. . .»
 Маша сидела рядом со «Степаном» , которого звали ,на самом деле, Николаем. Мощное звучание хора всё нарастало. И вдруг Степан подхватил её на руки и под слова  « и за борт её бросает» на самом деле бросил со «струга».
 Маша закричала от ужаса, и всё это вышло очень естественно и правдоподобно.
 Чьи-то сильные руки подхватили её, смягчили падение, и Маша упав на мягкий матрас , совсем не ушиблась.
 Все вокруг аплодировали.
 В жизни Маши это были первые аплодисменты. Подошёл декан, который и был режиссёром этой постановки и пожал Маше руку.
 Но главное, к ней подходил её «Степан», улыбающийся, красивый. Он тоже пожал Маше руку и похвалил : «Ну что ты за молодец!» И всё это было так приятно и волнующе!Каждый день она с радостью ждала репетиций.

И вот, наконец-то настал день концерта.
 Перед спектаклем Машу нарядили и причесали особенно тщательно.
 Подвели  карандашом и оттенили Марусины  и так огромные и выразительные глаза.  «Жемчужные» и «золотые» нити переливались на её длинных, густых, полураспущенных  волосах. Помогли одеть восточный наряд.  Машенька была очень красива.
 Не менее красивым был и «Степан».
Снова запел хор, действие разворачивалось своим чередом.
 «Степан»  поднял свою княжну на руки и вдруг властно, по-настоящему, по-мужски , поцеловал в губы и только после этого бросил за борт.
 Маруся завизжала изо всех сил и искренне.
 От негодования, от неожиданности, от стыда.
 Поцеловал!  При всех! Как он посмел!
 Это был первый поцелуй в недолгой Марусиной жизни.
 Зато успех спектакля был потрясающим, публика разразилась овациями, криками «Браво» и «Бис».
 Но пунцовая от стыда и негодования Машенька убежала, даже не выйдя на поклон.

 Целый месяц она дулась, избегала встреч с Николаем, который бродил под окнами общежития, носил цветы к дверям её комнаты.
  Но Маша упорно не выходила на его зов. Как она пожалела об этом  позже!  Столько времени потеряла!
 А тут ещё и сессия закружила, которую Маша так боялась. Но сдавала её успешно.

  Сессия закончилась. Так и не позволив Николаю проводить себя, Маша уехала к родителям в подмосковное село Лучинское.

 Маруся ещё  гостила у мамы и отца, когда ярким солнечным утром из радиоприёмников на всю страну прогремело страшное известие. И Марусино счастье закончилось. . .

 Узнав о войне, Маша помчалась в Москву.
 Её не волновало, что будет с практикой, с учёбой. Ей только хотелось увидеть Николая! Немедленно!  Пока не случилось непоправимое!
 Когда Маша примчалась в Академию, там повсюду сновали озабоченные встревоженные люди.
 Паковали ящики, собирались вывезти и спрятать самое ценное. Студентов – старшекурсников видно не было – всех отправили на военные сборы и курсы.

 Кое-как узнав у суетящихся людей, где проводятся курсы, Маруся поехала туда.
 Еле прорвавшись на территорию военного училища, Маша долго искала Николая в толпе призывников, её постоянно окрикивали, пытались вывести, но она, с умоляющими, полными слёз глазами упрямо не выходила, а только повторяла заветные имя и фамилию и спрашивала, спрашивала. . .
 И вот, наконец-то, Николай вышел. Не сдерживая слёз, Маруся бросилась к нему, обняла, прижалась и горько разрыдалась на его груди.
 Николай покрывал поцелуями её лицо волосы, руки, что-то шептал горячо и нежно. Маша уже никого не стеснялась. Их поцелуи были долгими, но горькими.

 Практику в Академии не отменили.По утрам Маруся работала в питомниках, а вечером, до введённого «комендантского» часа они бродили с Николаем по растревоженным улицам, или, по тревоге, спускались в метро, где сидели , тесно прижавшись друг-другу.
 Несмотря на весь ужас происходящего, Марусе было хорошо и спокойно рядом с Колей.
 А по ночам они время от времени дежурили на крыше, сбрасывая противно жужжащие «зажигалки.»
 Но пожары , несмотря на дежурства, всё же начались.

 Москву уже было не узнать.
 Её улицы ощерились развалинами взорванных домов, чернели глазницами пожарищ. По ним, и по площадям грохотала бронетехника.

 В одно из воскресений Маша, еле оторвавшись от Николая, уехала в Лучинское. Провожали на фронт отца.
 Весело заливалась гармошка на станции, но все плакали.
 Надсадно, пугающе завыла мама , уткнувшись в гимнастёрку отца. Её, еле-еле, оторвали от мужа.
 Плакала Маруся, прижавшись к отцу, и маленький братик Вася, вцепившийся, как клещами – ручонками в отцовскую ногу.
 Брат Лёша – подросток, мужественно сдерживал слёзы и только хмурился.  Отец весело прокричал – « Ну, что вы меня хороните раньше времени?» - и встал на подножку товарного вагона.
 Маруся напоследок поцеловала отца в колючую щёку, вдохнула запах крепкого табака и чего-то родного, домашнего, отцовского, и её оттеснили от вагона.
 Какое-то время она бежала за поездом, отчаянно махая рукой, в толпе, но поезд набрал ход и исчез вдали.
 Больше Маруся отца не видела никогда.

 А через два месяца она так же провожала Николая. Но уже в Москве.
 Так же бурлила привокзальная площадь, плакали матери жёны и дети.
 Весело заливались гармошки и духовые оркестры.
 Маруся шла, вцепившись в руку Николая. Она не хотела, не могла его отпустить. Коля осторожно разжал её руки.
 Надо было идти в колонну, на построение. Нежно поцеловал запрокинутое, залитое слезами лицо и сказал: « Ты моя невеста! Слышишь – невеста! Сразу после войны, как только я приду – мы поженимся! А тебе задание – копить к нашей свадьбе чёрные сухарики. Такие, как я люблю. Надо же нам будет чем-то угощать народ на свадьбе? Гостей будет много, а обещают – голод. Копи, родная, сухари. И сахар! Они будут вместо пирожных! А уж со спиртом мы разберёмся! Все напоим!Не плачь, родная! Жди!  Я скоро! Готовься к свадьбе!»
 Он ещё раз крепко поцеловал её и побежал к колонне.

Похоронки пришли так же быстро и в той же последовательности, что и проводы на фронт.
 Сначала на отца.
 В самом начале зимы. По первому снегу.
 Маруся сначала пыталась успокоить катающуюся по полу и безумно воющую маму, а потом начала рыдать сама.
 Отец погиб под Смоленском. Точнее, тяжело раненый в грудь, умер в госпитале.

 Маша проплакала неделю и днём и ночью, а потом вернулась в Москву, где нужно было дежурить, сбрасывая с крыш «зажигалки», копать окопы и оборонительные сооружения на окраинах Москвы, ставить огромных чёрных «ежей» и . . .ждать писем от Николая.
 А так же, конечно, сушить и копить чёрные сухари.
От каждой своей пайки хлеба Маруся заботливо отрезала несколько кусочков, подсолив, заботливо сушила в остывающей печке и складывала в вышитый белый полотняный мешочек.
 Скоро один мешочек наполнился, Маруся принялась наполнять другой, хотя пайки хлеба становились всё меньше.
 Письма Николая – треугольнички, сначала приходили часто. Маруся читала и перечитывала  их, а потом носила на груди, под платьем, у сердца, до следующего треугольничка.
 Николай писал ей, что его родители давно погибли, и что она - единственный, самый дорогой и близкий человек.
 Писал, что на фронте тяжело, но они всеми силами стараются остановить врага, что скоро война закончится, он приедет, и будет их свадьба.
 Маруся отрезала ещё больше кусочков от  своей пайки и сушила, сушила. . .

Похоронка пришла вскоре после Нового года, который встретили грустно и голодно.

 Письма тогда уже перестали приходить, и Маруся плакала по ночам и в мучительной тоске и тревоге ждала почтальоншу, заглядывая ей в глаза.
 Почтальонша, коротко и отрицательно мотнув головой, пробегала мимо, а в тот чёрный день января остановилась возле горестно замершей Маруси и, молча,  протянула казённый конверт.
 Маруся уже не плакала. Наверное, слёзы кончились.
Она, так же молча, взяла конверт беззвучно прочитала и, повторяя одними губами : «Погиб смертью храбрых. . . Смертью храбрых. . .»- ушла в свою комнату, присела на стул и словно окаменела.
 Её подружки плакали вокруг, а она только раскачивалась и повторяла , как молитву: «Смертью храбрых, смертью храбрых. . .»
Когда принесли её пайку хлеба, она всю её разрезала на кусочки, засушила в печке, и сложила в белый, с вышивкой, пакет.
 И на следующий день она не съела ни крошки , а снова засушила всю пайку.

 Очнулась она только на третий день, когда плачущая Зойка кричала  ей:
 «Маруська! Очнись! Надо есть, надо пить, надо жить! Для чего ты сушишь сухари?  На свадьбу? Какая свадьба, если ты умрёшь с голоду! Сколько похоронок -  ошибок! Вдруг он придёт – а ты умерла с голоду! Что он делать будет?!»
 Маруся посмотрела на Зою сразу прояснившимися глазами:
 « Конечно, ошибка! Конечно, Коля придёт! Он же обещал! И свадьба будет!»
 Она схватила кусок хлеба и с сахаром, заботливо подсунутый девчонками и жадно начала жевать, запивая кипятком.
 Девчонки обрадовались и решили – тоже помогать Марусе сушить сухари.

 Это было, как надежда, как заговор :
 если насушить побольше сухарей, солдаты вернутся, любимые...
 И Николай, и Андрей и Виктор.   И многие другие.
 И будут свадьбы. Много свадеб. А на столах будут – чёрные сухари с сахаром и чай. Много-много кипятка.

 Вскоре всё общежитие дружно сушило сухари.
 И надеялось, и верило, что они, их солдатики, вернутся.
 А за окнами грохотали взрывы, а фашисты совсем близко подошли к Москве, и уже заняли родное Лучинское.
 И тощий,длинный фашист ворвался в родной мамин дом и заорал: «Матка! Млеко , яйки!»
 Но Маруся пока не знала об этом, потому , что каждый день рыла и рыла окопы под Москвой, остервенело, не помня себя, стачивая в кровь ладони.
 И однажды её накрыло взрывом, швырнуло на дно окопа, засыпало землёй.
 Еле живую, тяжело контуженную  Марусю откопали подруги, увезли в госпиталь.
 А потом, навещая в палате, говорили Маше наперебой, что сушат сухари и ждут.

 И вскоре – первая радость!
 Фашисты не прошли!
 Были отброшены от Москвы, отступили, разрушив любимый Ново–Иерусалимский собор, и тысячи других церквей и зданий.
 Но ушли!
 И война была сломлена!
 И чёрной, рычащей нечистью отползала всё дальше и дальше!

Маруся , выйдя из госпиталя, и окрылённая надеждой продолжала ждать и верить.

 И вот, наконец-то, в мае сорок пятого года вновь зацвели яблони и вишни в питомниках Тимирязевской Академии.
 Зазвучали победные залпы и салюты и начали возвращаться  эшелоны с  победителями.
 Маруся  каждый  день ходила встречать эшелоны и ждала и верила.

 И вот, однажды, в её комнату зашёл возвратившийся с войны незнакомый солдат.
 Он тихо поздоровался, сел напротив Маруси и протянул ей  обрывок письма  с бурыми пятнами на нём, на котором до боли знакомым почерком было написано:
 « Маруся, любимая ...»
Солдат тихо сказал:
 « Друг Николай не успел дописать.Уж как он любил тебя! После боя из гимнастёрки его достал.  Сберёг. С  почестями похоронил твоего Николая, как героя!
 Не сомневайся! Под Орлом его могилка.
 Объясню потом, как доехать. Даже проводить могу. Ведь ты – невеста героя и друга. А вот его ордена и медали.  И фотографии. . .»
 Маруся молча взяла ордена и снимки. С них задорно улыбался её любимый, в гимнастёрке, брюках - галифе и пилотке, рядом с боевыми товарищами.

 Маруся опять не могла плакать. Только невыносимо жгло сухие глаза.
 Она  сказала:
 «Спасибо, солдат! Погоди! На вот забери! Колины , любимые. . . Вкусные. Для него сушила. Кушай на здоровье!»
 И протянула ему два первых, белых пакета, полотняных, с вышивкой. Приготовленных на свадьбу.
 Солдат поблагодарил и ушёл.
 Маруся долго смотрела вслед ему из окна, ещё не в силах проститься с надеждой.

 Ещё раз посмотрев на фотографии и окровавленное письмо и спрятав их опять под платье, на своей груди, Маруся собрала ещё несколько пакетов с сухарями и вышла из общежития.
 Вокруг ярко сверкал и пел победный май.
 Синее небо, жаркое солнце.  Как тогда в 41-м, когда ещё был жив её Коля. И целовал её, бросая со «струга».
 Никогда больше не поцелует...
 А у Маруси было черно на душе и в глазах.
Эти пакеты Маруся отнесла в госпиталь. Пусть раненые солдатики погуляют на их «свадьбе».
 Да! Она всегда будет теперь женой Коли!
 Она так решила.
 Вновь и вновь она возвращалась за мешочками, пакетами и раздавала возвращающимся с победой солдатам.
 Кто-то смотрел на неё с недоумением, кто-то с радостью, а потом с болью, увидев в ответ пустые, сухие до рези глаза. . .
 На вопросы Маруся отвечала коротко:
 « Погуляйте на свадьбе. . .»
 А потом, словно спохватившись – «Помяните. . .»
И  ещё много было  - сухарей.
 Их, с Николаем, свадебных. . . горьких, чёрных сухарей



 


Рецензии
И стихи и рассказ про сухари, про чистую и светлую любовь, про события того времени меня очень тронули.
Спасибо Вам, Ирина, за жизненную историю о настоящих людях!
С уважением и теплом,

Лариса Потапова   01.06.2020 21:40     Заявить о нарушении
Большое спасибо, дорогая Лариса! Рада Вам!

Ирина Шабалина   02.06.2020 21:03   Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.