Весна

Антон ТЮКИН

ВЕСНА

Посвящается Н. Р.

…Достать чернил и плакать.

Борис Пастернак

Угрюмый вечер. В пустоте висят дома.
Мне так тревожно злыми вечерами,
Когда покрыты снега бахрома’ми,
Стоят и светятся громады.

Желтых жерновов не гаснет свет,
Над обомлевшими, слепыми городами,
До той поры пока большими неводами,
Не изловя’т в пространстве провода рассвет.

Хочу обнять твои колени. Не дышать.
Но рвется нить. И лед под каблуками.
И ночь, как страшный сон,
И Божий день, как тать.
Приходит в дом.

И не остановить.
Гремит авто стремительного бега.
А ты – один меж времени и снега,
В падении секунд. И порванная нить.

Один. 
* * *
Дурно’та подступает.
И голова  кружит волчком.
А снег не тает.

Уже апрель, 
А снег еще идет.
Вот заметаемый в сугробах пешеход,
А кру’гом ходят ли собаки?
Волки?

Отъедешь с полверсты.
C вагонной верхней полки,
Так страшен город, что горит из черноты,
Огнями.

Лезут в голову слова,
Но с полверсты ты снова вспомнишь:
Дважды – два действительно четыре.
Цветет июнь. И май. И распускается листва.
И травы зеленеют…
* * *
В этом мире непрочно все,
И чует чутким слухом,
Как Божьим мимолетным Духом,
Вдохновлено и выдохнуто страшно:
Быть беде.

Сама природа, видно, так решила.
А ты не веришь ей.
Воротишь, мальчик, рыло.   
Так заблудились в разной ерунде,
Все люди.

Так у бездны на краю,
Иль в бушеванье бурном океана,
У времени и века, без обмана,
Как у могил отверстых я стою,
Сегодня.

Но обмана твоего иль моего?
Довольно. Не желаю ничего,
Я знать уже про то.

Но побережий нежность,
Их ненадежная тревожность, 
В безмятежность переходящая,
Так манит и влечет,
К себе.
Но синий глаз не примечает
Меня.

И в сизой дымке тает,
Моя надежда,
Как у Бога в бороде,
Небесной.

Заплутали.
Быть беде.
* * *
Привет тебе, бездумный пешеход.
Скорей на улицу – в толпу,
Туда, где среди лени,
Как в лани женский глаз,
Ломясь и притворяясь убежим.

Как жить среди чужих?
Кому ж обнять колени,
Коль любишь только раз?

По улицам чужим,
Бежим.
А с неба сыплет белая река.

Тяжелым мхом стальные облака.
И колет липкий снег.
А на душе - тревожность. 
Следы от прошлых бед и безнадежность.
И скоро ли рассвет?
Не будет. Нет как нет.
Так прояви, мой мальчик, осторожность,
И тут.

Задумался на миг.
И тихо стукнет в дверь беда.
И в сердце словно хищный зверь царапнет,
И запустит когти.

Но ты не в силах вспоминать,
Об этом никогда.
Вот было двадцать пять. Еще вчера.
А ныне уже сорок.

На погосте вертит вете’р,
И резво сыплет снег.
Совсем пропал ты, бедный человек.
* * *
Печален путь -
Дорогою не долог, печальною, угрюмой,
Бедный мой.

Иголкой колет.
Ты ж еще живой.
Не плачь. 
Вот старый патефон царапает иголочкой пластинку,
Заезженную.

Плачешь под сурдинку.
Так больно знать…
И звуки режут убивая тишь.    

Сердце, словно мышь,
Испуганно и яростно скребется.
Но ничего на свете не вернется.
И путь прошедший ты не повторишь,
Уже.

И не воротишь облака.
Умчалась время – неостановимая река.
Не вороти’шь ты радостные дни.
Не плачь. Усни, малыш.
Или умри. 
Иль все-таки усни.
* * *
Неумный.

Дивный свет давно погас,
Сверлит тебя вороний, хитрый глаз.

Так страшно - странен этих серых глас.
Когда брести нам всем, как видно, в бездорожьях.

Да, участь наша скорбна и горька.

Чредою темной злые облака,
Холодная река, и зябко тянет ветер.

За воротник проворно сыплет снег.
Блуждает одинокий человек
Во тьме предательств и обмана.
И не све’тит…
* * *
Свети’т фонарь.
На шею - желтый жернов.
А впереди – аптека и секс – шоп,
Куда теперь не ходит только поп.

Иль даже он?..
Наморщу мрачно лоб.

Так и иди сбиваясь с пути,
Болезненно и бесполезного блужданья,
И в сердце ложь, как нож,
И тайна мирозданья от нас сокрыта.

Среди ворохов тумана,
Вечернего мы заплутали в темноте.
Где ныне этот? Эта? Эти? Те?

Где тот герой нелепого романа?
На героине, верно, он сидит,
А героиня и не кажет носа?

Вот два бомжа – пропойцы.
Два барбоса грызутся за ко’сть.
Вот еще коты,
Совокупляют мартовскую кошку.
Вот женщина глядит из темноты,
Cо страхом. Вот мужчина…

Звонит в “неотложку”,
По - сотовому.
Шлюшки из “Досуга”.
Вот пидоры влюбленные друг – в - друга…
Грядет апрель…

И вновь распустятся цветы.
И будет май.
И в сеточках колготки,
У девочек.
И страстные красотки,
Еще по улицам и этим побегут,

Когда ж потом в горенье одичалом,
Пьяненные своею плотью шалой,
В июне отдаваясь в пять минут начнут,

В каком то Парке Мира,
Среди кусов в неcкошенной траве
Начнут…
Поет кузнечик в мураве.
И волнами эфира вновь природа,
Как у Адама и у Евы дразнит нос.
 
Вон, погляди, на “Дионисии” матрос,
Да тот, что пьяный, рожу кривит с борта,
Бросает трос и поминает черта…

Чем, чем тебе не жизнь?
Все будет. Перестань. 
Зачем хандра?
К чему такая дрянь,
На сердце?..

Нет, не лги. Не встретишь,
На горестной и сумрачной земле,
Ее. 
И пуля плачет о стволе.
И шея – петлей бредит.

И хочется нырнуть,
Как в сладость – в забытье.
В тот недалекий путь. 
Но в том дыхание смрада, в темноте могил,
Ты не найдешь ее – которую любил,
Тогда.
* * *
Что ж делать нам, раз в мире безнадежно,
Все и везде?
Где ж нам искать пути?
Куда ж в лилово - сизой мгле брести,
Когда нас снова сердце позовет в дорогу нежно?

Безбрежен мир.
А в сердце – липкий страх.
И ты,
И ты, видать, был взвешен на весах,
И признан все же слишком легким?

И горчит.
И кровь в висках так яростно стучит. 
Куда же деть себя?

Бреди.
Пока дыхание соленых побережий,
Ты не почуешь,
И не обоймешь,
Их всех.
И не изгонишь с сердца липкий сон и ложь,

Их не приметишь, не почувствуешь,
Не примешь.

Пока из гру’ди камень ты не вынешь,
Что вместо сердца вдруг соделался.
И не почувствуешь так яростно -
Живешь!

12 апреля 2012 года