Письмо другу из Америки. Поэма в прозе

Здравствуй  дружище мой, Веня! Я тебе обещал написать. Понимаю твоё нетерпенье,
но ответ мне пришлось задержать. Ты же знаешь - хлопот было много, сколько сделать пришлось мне работ, но нормальною была дорога, и счастливым был наш перелёт.
В этом первом коротком письме я тебе о себе напишу - как живётся в Америке мне, что волнует мне сердце, душу.
Я давно начал думать о том, как в Америке мне побывать. Наконец на десятке восьмом я решил документы подать. Пусть один погляжу я тот мир, посмотрю, можно жить там иль нет...
Вот уже вызывают в ОВИР, сообщить, какой будет ответ.
Мне сказали - отъезд разрешён, только мне не лететь одному: самолёт - это вам не вагон, прихватите с собою семью!
Рады дети, и внуки, жена, ну а сын - так совсем захмелел. Так от радости выпил вина, что весь вечер смеялся и пел.
Сборы начались словно в пожар - шум такой, что никак не унять -  не квартира, а просто базар - каждый хочет с собой что-то взять. Долго этот терпел кавардак, думал горло сорвут и умолкнут - наконец по столу стукнул так,что руку повредил себе только.
Замолчали! Ведь едут со мной! Я же руку покрепче потёр: - *Отберите, что взять вам с собой. Остальное хоть бросьте в костёр. Будем живы - ещё наживём, как сказала когда-то мне мать, и в Америке купим свой дом, лишь бы денег побольше собрать.
Кто работать пойдёт на завод, кто учиться, невесток в роддом, и, возможно, уже через год, ещё лучше, чем здесь заживём.* -
Все послушались - ты мне поверь. Кто же лучше сумеет сказать? Когда вышли все дружно за дверь, сразу вспомнил любимую мать. -*Будь решителен, сын дорогой, если нужно решенье принять,* -она мне говорила порой, когда шёл я к девчатам гулять.
И простой её этот совет через всю свою жизнь я пронёс, никогда не менял я ответ, и дожил вот до белых волос. И теперь я решеньем своим сразу сделал порядок в семье.
Пришло время, и вот мы летим, прилетели - и вот на земле. Как встречали, устроили нас, кто работать пошёл, кто в роддом, обещаю продолжить рассказ, написать всё подробней потом.
Я ж хочу о себе рассказать, как  теперь я устроился тут - посмотрела б любимая мать, как родные меня берегут. Каковы уваженье и честь от чужих и знакомых людей, каждый хочет со мной рядом сесть, и послужать о жизни моей.
А мне есть, что им всем рассказать - ведь живу я десяток восьмой, ну а памяти мне не занять - помню всё, словно я молодой.
Только вот заковыка одна спать спокойно теперь не даёт - мне ранения дала война, и английский на ум не идёт. Говорят - нужно *взять* мне язык, нужно чтобы мне кто-то помог, ну а мне вспоминается миг, когда крикнул фашист -*хонде хох!*.  Мне хороший попался *язык* - рыжий немец, здоровый такой. Когда я отвернулся на миг - он успел пистолет достать свой.
Но промашку он всёж допустил - пуля чиркнула только висок. На колени его завалил мой хороший солдатский сопог. А кинжал, что под горло поднёс, вмиг заставил его замолчать. И позволил мне тот рыжий пёс его руки ремнём завязать. А когда проползли минным полем, он меня на себе потащил - я не мог ползти больше от боли, пулей в ногу ещё ранен был.
Он себе на уме был, и только я сознанье на миг потерял, как он прыгнул в кустарник за ёлку - автомат его там лишь достал. Больше он убежать не пытался...
А потом нас встречали свои. Я ж в санбате своём провалялся - потерял очень много крови.
Был хороший *язык* этот в крагах, что успел с пистолета стрельнуть - ведь недаром медаль *За отвагу!* командир прикрепил мне на грудь.
И тяжёлой военной дорогой до Берлина почти дошагал. Пережил в это время я много, жив остался, всего повидал.
А потом была жизнь трудовая - труд теперешний с тем не сравнить! И смешно, когда кто-то болтает, что легко было в то время жить. Так *легко*, что порой голодали, но мы верили - жизнь будет лучше! И страну из руин поднимали, чтоб она стала крепче, могучей.
Вот уж годы прошли, пролетели, как та стая гусей надо мною. Уже дети давно повзрослели, сам креплюсь, хоть с седой головою.
И я там, где когда-то быть думал, и кругом  все родные глаза. Вспомню тех, кто не дожил и умер - забивает глаза мне слеза. Что же делать, ведь все мы не вечны, и когда-то придёт и мой срок. И меня все проводят конечно, и найдут для меня уголок.
А пока, как могу, так креплюсь я, и стараюсь не в тягость всем быть, но единственно, что всё боюсь я - не смогу их язык изучить. Ведь живут же со мной рядом много разных, чужих мне людей, и когда б их язык постиг разум - среди них я завёл бы друзей.
Может чарку бы с ними налили, разговор завели бы большой, как мы там, и как здесь они жили перед страшной последней войной. И как было в последние годы обменялись бы мненьем своим, почему враждовали народы, как ушёл недоверия дым. Как я здесь среди них оказался не один, а со всею семьёй. Может быть для меня повстречался б, кто знаком был с прошедшей войной.
И тогда бы мы с ним обсудили, что в войну нам пришлось пережить, сколько пота и крови пролили, чтобы чёрный фашизм разгромить. Мы б затронули темы другие, может в гости сходил бы к нему, ордена прикрепив боевые, те, что кровью добыл я в войну.
И скучать я не думаю вовсе - столько нового вижу вокруг. Насовсем я приехал, не в гости, и надеюсь: найдётся мне друг.Может быстро освоит он русский, а я в этом ему помогу, и, возможно, себе он в нагрузку и меня обучит своему.
Ну а нет, так на внука надежда, может сможет помочь мне в беде. Не знаком был с английским он прежде, а теперь переводчик везде.
Как освоил его он так быстро не могу я понять до сих пор - говорит без акцента, и чисто, на английском ведёт разговор. Может я, если б сбросить мне годы, и раненья свои позабыть, пусть не  не лучше, но через полгода я сумел бы хоть как говорить.
Но, наверно, всё это не будет - ведь язык мне не взять нипочём, но от горя не бью себя в груди, и останусь с родным языком.
И пускай их язык я не знаю, город я изучаю сейчас. В магазинах и парках бываю, всё фиксирую, что видит глаз. И скажу тебе честно - немного, но мне стыдно за нашу страну, что  прожили мы просто убого, хоть и вышли с победой в войну.
За полвека работы тяжёлой я не много себе накопил. Может кто-то имел и поболе, я ж раненья, болезни нажил.
Я не жалуюсь, ты там не думай, просто больно сейчас осознать, что терпели в верхах недоумов, тех, что палкою надо бы гнать. Они жили уже в коммунизме, и дурачили свой же народ, что когда-нибудь, может при жизни, и к народу он тоже дойдёт.
И я тоже во всё это верил, и кричал, как и все мы *УРА!* -очень жаль, что в Америку двери мне открыли лишь только вчера.
И пускай, чтобы стать гражданином мне придётся здесь долго прожить, но и так я могу в магазинах все, что нужно себе здесь купить. И одежды, и пищи хватает, и квартиру мне выдали в срок - государство во всём помогает, чтобы жить я в Америке мог.
Ну, а если я вдруг заболею, иль раненья дадут себя знать - не боюсь, медицина такая, что и мёртвого могут поднять.
Я тебе о себе всё толкую, не пишу о жене и о детях, но, поверь, обо всём напишу я - ты же друг мой, лучший на свете!
Вот такие дела, друг мой Веня, вот о чём я хотел написать. А теперь я с большим нетерпеньем от тебя письмецо буду ждать.
Напиши, как тебе там живётся, получаешь ли пенсию в срок, что с продуктов у вас продаётся? Может бросил уже свой станок? Как там дети, и как там соседка? Продолжает ли муж её пить? И на даче ли вывел *медведку*, и что с дачи сумел получить?
Напиши, мне всё так интересно. Проложили ли новый маршрут?
Здесь троллейбусов нет, скажу честно, и машины имеют все тут. Скоро здесь заведу я машину, вот как только я сдам на права - моя мама гордилась бы сыном, если б была сегодня жива.

В общем, друг мой, пиши поскорее, и ответь, как получишь письмо. И крепись, и держись веселее - верю встретиться нам суждено!

Пётр Кантарович.