Paterik di gatto Ubriaco
Un dialogo nella galleria:
- Nel primo atto si divertivano e si scherzavano,
nel secondo atto – cominciano a discuttere e si disturbano.
Cosa sar; in terzo atto?
- Nel terzo inizieranno a morire ...
Parte prima.
Reincarnazione recenti
Часть 1.
Последние реинкарнации
;
Кот Убрияко, блаженно потянувшись, скинул с себя одеяло и медленно встал на четыре лапы. Он мягко спрыг-нул на ковёр и не спеша направился в ванную комнату. Там он произвёл стандартные утренние манипуляции с горшком и зубной щёткой, принял душ и, обмотавшись махровым полотенцем, выбрался в кухню. Он открыл холодильник, достал недоеденную вечером печень трески, шпроты, хвост скумбрии холодного копчения, слабосолёную сёмгу на бутербродах, миниатюрные хлебные бочонки с красной икрой, недопитую бутылку «Космической», и, поковырявшись в морозилке, непочатую «Космической», и выставил всё это великолепие на стол.
Убрияко налил себе полстакана водки, наколол на вилку шпротину и не торопясь, в четыре глотка, выпил, отправив вслед за водкой в рот рыбину. Он всегда пил в четыре глотка – ему нравилось мысленно произносить в эти секунды: Uno-due-tre-finitura. Именно так, по его мнению, рождалась Вселенная – uno – и в абсолютной пустоте появилась точка, due – и точка заполнила всю абсолютную пустоту, - tre – взорвала пустоту и finitura - сжалась до пределов видимой Вселенной. В течение секунд тридцати он сидел с закрытыми глазами, потом передёрнулся, взъерошил шерсть на холке, вывернул хвост к спине и повторил церемонию с четырьмя глотками и заклинанием. Uno-due-tre-finitura.
Убрияко съел несколько бочонков с икрой, догрыз скумбриевый хвост, открыл ледяную бутылку «Космической» и плеснул себе третью порцию. Поковырявшись во рту зубочисткой, он сделал uno-due-tre-finitura и закусил тресковой печёнкой. У-уф!
Благость разлилась по его телу, добравшись до подушечек лап и кончиков усов, Убрияко разомлел и плавно сполз со стула. День начинался правильно. Именно так, по его мнению, должен был начинаться день – не спеша, относясь к каждому мгновению, как к единственному, смакуя каждое движение лапой или хвостом. Надо сказать, большинство дней Убрияко проводил «правильно», за всю жизнь было лишь несколько исключений, которые он постарался выбросить из памяти, но которые оставили неприятный осадок в его душе.
Все они были связаны с посещением обители Убрияко его приятелями, друзьями или родными. Они приходили внезапно, шумно и бешено вторгались в его дом, моментально разрушая тишину и его священное уединение. Налаженный и выстроенный до последней секундочки распорядок тут же ломался и загибался в конвульсиях, поскольку даже если визит длился час, день был испорчен полностью, его нельзя было начать заново после ухода гостей, как нельзя прерваться на перекур, слушая Ode an die Freude из Девятой Бетховена.
Убрияко уже давно отказался от всех возможных раздра-жителей и разрушителей его покоя – всех средств связи, телевизора, даже окна в его доме были глухие, чтобы посторонний шум не вторгался внутрь, на двери не было звонка, да и замков тоже не было – он рассуждал так - если уж кто-то придёт и начнёт стучаться, всё равно день испортит, так пусть уж заходит тихонько. Главной проблемой было убедить людей не беспокоить Убрияко. В глубине души он надеялся, что затворнический образ жизни, который он вёл, позволит другим забыть о его существовании, но этого не происходило, и время от времени ему приходилось общаться с кем-то на какие-то темы. И хоть собеседником он был уже неважным – от длительного молчания слова несколько забывались, а язык деревенел, с ним почему-то окружающие разговаривать любили. Слава Творцу, думал Убрияко, что это случалось очень и очень нечасто.
Но мы отвлеклись. Убрияко сполз со стула и перевалился на бок. Сладко потянувшись, он зажмурился, глядя на бьющее солнцем окно, и застыл в позе сфинкса. Его дыхание замедлилось, он полностью прикрыл глаза и провалился в сон…
В первые часы после завтрака Убрияко по традиции, заведённой бесконечно давно путём долгих медитаций, и чтения Вед, Упанишад, Пуранов и Самхитов, переносился в свои самые последние реинкарнации. Владение пранаямой позволяло ему вырваться из оков нынешнего тела, но маленькая доза «Космической» и сфинксовая асана не давали улететь очень далеко.
В конце концов, это было ещё только утро…
;
Capitolo primo.
La leggenda di gatti e Soken Sensei
Легенда о котах и Сокене сенсее
В начале XIX века в Японии жил знаменитый мастер Кендо по имени Сокен. Однажды в его доме завелась большая крыса, которая постоянно производила по ночам шум и мешала ему спать. Сокен обратился к своему знакомому, разводившему и дрессировавшему кошек, попросив на время его лучшего кота-крысолова.
Тот одолжил ему очень сильного кота, быстрого и опытного в искусстве ловли крыс. Но, когда кот встретился с этой крысой, ему пришлось сразу же бежать, задрав хвост. Очевидно, было в этой крысе что-то очень необычное.
Тогда Сокен взял другого кота: рыжего, обладавшего мощным ки и агрессивным характером. Этот кот вступил в бой с крысой, но потерпел поражение и бежал.
Третий, чёрно-белый кот, хотя и был прекрасно подготовлен, также не смог ничего сделать с крысой.
Сокен взял четвёртого кота: чёрного, старого и не глупого, хотя и не такого сильного, как трое других. Когда кот зашёл в комнату, крыса некоторое время смотрела на него, а затем двинулась вперед. Но чёрный кот продолжал сидеть очень сосредоточенно и абсолютно неподвижно. Тень сомнения мелькнула в глазах крысы, но она продолжила потихоньку подходить. Внезапно кот кинулся, схватил её за шею и убил.
Тогда Сокен отнёс его назад и обратился к дрессировщику кошек: - Я много раз пытался достать эту крысу своим деревянным мечом, но безуспешно. Более того, ей даже удавалось царапать меня. Как же так получилось, что твой чёрный кот смог мгновенно одолеть её? Дрессировщик ответил: - Почему бы нам не созвать совещание и не спросить самих котов? Ты - мастер Кендо, и я уверен, что они тоже неплохо разбираются в Воинских Искусствах.
Было созвано собрание котов, председательствовал на котором тот самый чёрный кот, который был самым старым из всех.
Вначале он дал слово первому коту. Тот сказал: - Я действительно очень силён; я знаю сотни различных приёмов борьбы с крысами. У меня острые клыки и крепкие мышцы. Но это была необычная крыса. - Получается, что твоя техника и сила уступали крысе, - ответил чёрный кот, - может быть, у тебя и много мускулов, и ты владеешь многими ваза, но одной лишь техники явно недостаточно.
Следующим выступал рыжий кот: - Я необычайно силён. Я всегда упражняюсь в выведении своего ки и практикую дыхание в дзадзэн. Я ем только овощи и рисовый суп и поэтому во мне столько энергии. Но я также не смог одолеть эту крысу. Почему? Чёрный кот ответил: - Твоя энергия действительно велика, но эта крыса была выше твоей энергии, поэтому ты оказался слабее её. Если ты привязываешься к своему ки, гордишься им, оно становится вялым. Твое ки подобно внезапной волне, которая быстро спадает и всё, что остается, это разъяренный кот. Твоё ки можно сравнить с водой, текущей из крана, но энергия крысы была подобна большому фонтану. Так что, даже если у тебя сильное ки, на самом деле оно слабо, потому что ты чрезмерно самоуверен.
Следующей наступила очередь чёрно-белого кота. Он был не очень силен физически, но он был умён. Он уже достиг сатори, оставил практику ваза и посвящал всё своё время дзадзэн. Но он не был мусетоку (т.е. без какой либо цели, или желания выгоды), поэтому ему и пришлось спасать свою жизнь. Чёрный кот сказал ему: - Ты очень умён и силён. Но ты не смог победить крысу, потому что твоё сознание было связано целью, и в результате интуиция крысы оказалась сильнее твоей. В то самое мгновение, как ты зашёл в комнату, она поняла твоё состояние духа. Ты не смог гармонизировать свою силу, технику и сознание; они были разделены, вместо того, чтобы быть одним целым.
Что касается меня, то я в одно мгновение бессозна-тельно, естественно и автоматически объединил все три эти составляющие, и поэтому мне удалось убить крысу.
Но я знаю одного кота, в деревне неподалеку, который сильнее меня. Он уже очень, очень старый и у него совсем седые усы. Его зовут Убрияко. Однажды я встретил его и могу сказать, что в нём не было видно совершенно ничего похожего на силу! Он спит весь день в своём доме и не желает никого видеть. Он не ест ни мяса, ни птицы, только разную рыбу и рисовый суп, и очень много выпивает, в основном водки и сакэ. И ему никогда не приходится ловить крыс, потому что они до смерти боятся его и разбегаются во все стороны. Они держатся от него на таком расстоянии, что у него никогда не было случая поймать хоть одну крысу. Однажды он зашёл в дом, полный крыс, но они в то же мгновение бежали и пере-брались в другие дома. Этот старый седобородый кот действительно таинственен и впечатляет воображение. Вы должны стараться быть подобны ему: вне формы, вне дыхания, вне сознания.
Для Сокена, мастера Кендо, это был великий урок.
;
Capitolo secondo. Митруха
Paterik 1. Митруха и командировка
Однажды Митруху послали в командировку в Вичугу – проверить на предмет соблюдения законодательства местное телевидение. Он всего месяц работал в этой организации и это был первый его опыт выездной проверки. Скажем проще – он даже не догадывался, что его ждёт в этом старинном русском городе.
Лирически отступив, скажем, что Митруха вообще отличался от других людей своеобразным отношением к действительности. Он умел удивляться. Обычно человек годам к двадцати теряет эту способность – в силу ли укрепляющегося цинизма, в силу ли накапливающегося жизненного опыта, по другим ли причинам, - а Митруха, казалось бы, очевидные и рядовые вещи воспринимал как нечто, из ряда вон выходящее и мистическое. Порой он пугался собственной тени или уверенно полагал, что соседи занимаются сексом только ради того, чтобы мешать ему спать. В данном случае предполагалась поездка в Вичугу – городок в тридцати минутах езды, и с учётом того, что проверка занимала около часа, он вполне мог бы вернуться домой к одиннадцати утра и порадовать этим жену и сына Даньку. Но эта поездка именовалась таин-ственным словом КОМАНДИРОВКА, а это не могло пройти как что-то банальное и повседневное. И поэтому вышло, как говорят итальянцы, то, что вышло. Звёзды в этот день были не на стороне его семьи.
С Митрухой в Вичугу отправили опытного по части выездных проверок специалиста килограмм сто сорок весом с нежной фамилией Усик. Закончив осмотр документов за час, ревизоры засобирались домой, но директриса телестудии – довольно привлекательная блондинка лет пятидесяти с пышным бюстом, защебетала: А как же отобедать? и увлекла их в ресторанчик по соседству, который совершенно случайно был закрыт на спецобслуживание. На столе тут же выросли солёные огурцы, тарелки с борщом, дымящиеся котлеты горкой на отдельной тарелке и бутылка Русского Стандарта.
Нарушений у директрисы нашли много, и, по всей видимости, она просто пыталась тупо и незатейливо купить Митруху и Усика – причём самым недорогим способом – водкой. И если Усик был сам с усиками, то для Митрухи это было что-то фееричное – его угощают, подчуют, перед ним склоняются и пытаются ему угодить – такого не было никогда, и он постепенно стал входить в роль наследного принца Британской империи, посещающего индийские колонии.
- Что Вы так медленно пьёте, уважаемый Митруха? – лебезила директриса, сама почему-то выпивающая из от-дельного графина. – Да почему же мало? Сколько наливаете, столько и пью, - кокетничал он в ответ.
Внезапно на столе вырос ещё один Русский Стандарт под слова директрисы: - С вами так интересно разговаривать! Когда доведётся пообщаться с умными людьми? Усик в ответ лишь усиленно жевал, а Митруха таял, как воск над плитой. – Приглашайте ещё, мы Вас попроверяем, - острил он. – Всегда ждём, всегда ждём, - улыбалась довольная директриса.
В какой-то момент Митруха вспомнил, что она ему обещала записать диск с эфирами, и попытался напомнить об этом. – Конечно, конечно, дорогой Митруха, сейчас ещё по капельке выпьем и поедем в редакцию за диском. С этими словами она достала из сумочки две маленькие бутылочки с какими-то настойками и разлила их по рюмкам ревизоров. – Пейте, я уж запьянела. Такой день хороший за окном.
За окном действительно было хорошо – текли весен-ние ручьи, оттаявшая земля отдавала законсервированные на зиму запахи, солнце стояло в зените – день обещал быть долгим и волнующим. – Не пора ли ехать в редакцию? – вдруг заволновался Митруха, начинающий понимать, что перестаёт понимать окружающую действительность. – Едем, едем, - поднялась из-за стола директриса, - вы подождите меня у машины, я мигом.
Директриса выпорхнула из магазина с бутылкой водки «Кабан забористый» (видимо, Стандарта не было) и прыгнула в машину. В редакции никого не оказалось, директриса быстренько разлило по стаканам купленное, Усик сохранял невозмутимость, а Митруха решил выступить с ответным алаверды: - Спасибо Вам за приём, глубокоуважаемая директриса. Мы вынуждены откланяться, хотя наше сердце принадлежит Вам и бьётся в унисон с Вашим телевидением. Вы прекрасный человек, и несмотря на нарушения, которые Вы допускаете, Вы очень хороший руководитель, и я пью за Вас до дна. Ура-а-а!!!
С этого момента Митруха не помнил ничего – провал был абсолютно и безнадёжно полный – он проснулся у себя дома, в спальне, полностью голый, где-то часа в три утра, уже полностью выспавшийся. – ****ец, катастрофа, - мелькнуло в его голове. Он попытался встать, но не смог – тело не слушалось.
На следующий день водитель, который возил Митруху и Усика в Вичугу, усмехнулся помятому Митрухе и сказал сочувственно: - Я бы на Усика не равнялся на твоём месте. Он может ведро выпить. Митруха ничего не ответил и только ускорил шаг – к туалету, очень тянуло блевать.
Завтра ему предстояла ещё одна командировка – для проверки кинешемского радио «Пятая точка» и опять с Усиком. Но это совсем другая история.
;
Paterik 2. Митруха и кредит
Однажды Митруха получил по почте письмо с ком-мерческим предложением. Суть коммерческого предложения состояла в том, что банк Китайский Стандарт предлагал кредит на фантастически выгодных (для Китайского Стандарта, но это Митрухе стало понятно много позже) условиях в размере трёхсот долларов США на неограниченный срок.
Митруха счёл себя человеком опытным в финансовых делах, долго думать не стал, быстренько собрал необходимые документы и отправился в банк.
- Здравствуйте, уважаемый Митруха. Вы, я так пони-маю, решили воспользоваться нашим фантастически выгодным предложением, - встретили его в банке.
- Да, вот решил у вас прокредитоваться, - сначала опешил, но быстро освоился Митруха.
- Так, посмотрим Ваши документы... Работаете?
- Нет, пока нет. Штьюдент, - съюморил Митруха.
- О-хо-хо, какой Вы шутник, - оценила девушка Банка, - на что планируете потратить ТАКУЮ сумму?
- Есть много неоконченных проектов. Диверсифици-рую по ним, - поймал волну Митруха.
- Похвально, похвально, молодой человек. Ну что же. Больше вопросов нет. Подпишите вот этот договор. И ещё вот этот. И акт. И правила Банка. И расчет полной стоимости кредита. И заявление о страховании. И заявление об отказе от досрочного погашения. Ещё вот здесь. И здесь. Договор залога квартиры. Согласие супруги. Внимание, фотографирую. Образец подписи для безопасников. Вроде всё. Вот Ваша карточка. На ней ТРИСТА долларов. Будьте аккуратны, не потеряйте. И да поможет Вам Бог и Китайский Стандарт в Ваших начинаниях. Аминь.
- Спасибо и Вам. Я справлюсь, - попрощался Митруха, покинул Банк и направился к ближайшему банкомату. О том, что там, откуда он вышел, тоже есть банкомат, он не подумал. А может, не хотел показать себя перед сотрудниками банка слишком поспешным.
В Золотом Городе он нашёл прекрасный банкомат с новеньким большим дисплеем и даже занял очередь к нему, но, немного постояв, передумал и отошёл – слишком круп-ную сумму он планировал снять, а вокруг было слишком большое количество незнакомых людей. Поэтому он решил найти банкомат в менее людном месте.
Ближайший находился при входе СвязиНетБанка, куда он и вставил только что полученную пахнущую упругим пластиком карточку. Банкомат зажужжал, проглотил карту и потребовал ввести ПИН. Митруха стал шарить по карманам, вытащил из-за пазухи свёрнутые трубочкой договоры и бесчисленные акты, нашёл среди них конвертик с ПИНом и ввёл в банкомат заветные цифры.
- На Вашем счёте 10000 рублей, - пискнул дисплей, - 8000 рублей – доступный остаток, 2000 рублей списано в погашение процентов и страховки по кредиту.
- Круто, - восхитился Митруха, - всё само происходит, автоматически.
Несколько минут он находился в размышлении о своих неоконченных проектах, а их было три – покупка мобильного телефона, подарок жене на восьмое марта, а третий вылетел из головы, а поскольку хотелось реализовать их по максимуму, он решил снять всё. В напряжении он ждал, пока банкомат шуршит пересчитываемыми купюрами – у Митрухи создалось ощущение, что ему собираются выдать десятками, но вдруг шебуршание прекратилось, и после секундной паузы банкомат выплюнул восемь тысячных бумажек.
Митруха выдрал пачку денег из расщелины, , не пересчитывая, сунул в карман, оглянулся и быстрым шагом ринулся прочь, обогнув странного человека в шляпе, попавшегося ему на ступеньках СвязиНетБанка.
- Молодой человек, Вы карточку забыли. Молодой человек! Карточку забыли! – закричал вслед Митрухе человек в шляпе – им оказался управляющий этим банком, - МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК! Он даже попытался догнать Митруху, но куда там – услышав какие-то крики сзади и шум приближающихся шагов, он рванул так, как побежал бы случайно оказавшийся без конвоя военнопленный. Он, собственно, ничего другого и не ждал, он привык, что неприятности постоянно к нему липнут, и сегодня очень подозрительным было то, что всё идёт слишком гладко. Конечно, на меня попытаются напасть при первой же возможности. Хорошо ещё я в Золотом Городе не стал снимать деньги, - рассуждал он во время побега.
Дабы не искушать судьбу ещё раз, он не пошёл поку-пать телефон в тот магазин, где его присмотрел, а купил бэушный у своего товарища. И подарю его жене на восьмое марта. Я и со старым похожу ещё, - подумал Митруха, - в нём только кнопка одна западает, надо почистить, и будет как новенький.
Вечером один из работников СвязиНетБанка позвонил Антоше и сообщил, что его брательник Митруха оставил в банкомате свою кредитку, о чём Антоша дал знать Митрухе.
- А я ещё думаю, что он за мной бежит, - пошутил над собой Митруха.
Восьмое марта немного не удался. Митруха встретился с университетским другом, надрался в стельку, пропил все свои оставшиеся сокровища, а на обратном пути забыл в такси телефон для жены, которая ждала его к праздничному ужину. Митруха пытался вспомнить, какой службой такси он воспользовался, но безрезультатно.
Кредит он выплачивал два года, но он не гасился – остаток задолженности не уменьшался, причём каким-то волшебным образом увеличивался и достиг двенадцати тысяч к концу второго года. В конце концов, он получил на службе премию (к тому времени он уже работал) и заплатил весь свой долг. Рассчёт задолженности делала ему другая работница Китайского Стандарта, гоняла Митруху три раза за деньгами, потому что каждый раз он брал ту сумму, которую ему называли и ни копейкой больше, но каждый раз это была неточная сумма, но Митруха стоически выдержал, получил заветную квитанцию, дождался момента, когда работница Банка большими ножницами разрежет его кредитку, и только тогда вздохнул спокойно.
- Через два месяца позвоните, пожалуйста, уточнить, закрыт ли Ваш кредитный счёт, - напутствовала она Митруху, но Митруха уже не слышал её. Он вышел на улицу и закричал от счастья. Но это уже совсем другая история.
;
Paterik 3. Митруха и вытрезвитель
Однажды Митруха задержался на работе по причине празднования Костиком своего дня рождения. Он встречал начало своего четвёртого десятилетия и по этому поводу спустился в магазин на первый этаж, купил килограмм сосисок «Нуиладные», банку маринованных помидор, буханку чёрного, десяток треугольничков плавленого сыра «Херланд», несколько сушёных плотвичек, пять сисек минералки «Тётя Зоя» и восемь бутылок водки «Му-му». Точнее, с собой он забрал две, да и оплатил две, а остальные попросил положить в холодильник.
Часам к четырём Митруха был откровенно пьян. При-знаком этого состояния бывает почмокивание губами и нюханье указательных пальцев рук. Всякие прочие свидетельства опьянения у других людей достаточно типичны, и Митрухе свойственны тоже – как то: закатывание глаз, глупый смех, неразборчивая речь, красное лицо, неуверенная походка и так далее. Но это совсем не является доказательством «откровенности» его опьянения, откровенно пьян он только тогда, когда он начинает, повторюсь, причмокивать, как поздний Брежнев, губами, и нюхать указательные пальцы. Последнее особенно примечательно тем, что существующих в объективной реальности причин для этого нет – это можно было бы объяснить, например, тем, что он поел рыбу или копчёный сыр – и его руки пропахли этой едой. Так нет же, он начинает нюхать свои руки независимо от того, что он ел, и ел ли вообще – и это означает только одно: Митруха откровенно пьян.
Но мы отвлеклись. Часам к четырём Митруха начал нюхать пальцы. Игорёк спросил его:
- Плохо, Митруха?
- Так как-то это не знаю выйти больше и что, - выдал Митруха в ответ и причмокнул.
- Давай вызовем таксометр, - предложил Димон, потянувшись к трубке.
Окружающие поддержали эту идею и наперебой стали предлагать телефоны служб такси. Незаметно разговор перерос в диспут о качестве таксомоторных услуг в отдельно взятом регионе, а про Митруху незаметно забыли. А он так же незаметно и для себя, и для других задремал.
Ему снилась огромная чёрная сосна, которая упиралась в небо своей кроной, а её корни узловатыми канатами оплетали весь остров, на котором она росла. С чёрной сосны свисала чёрная русалка, сверкала на перепуганного Митруху пустыми роговицами глаз и мерзким птичьим голосом визжала: Пошли в кровать! Надо спать, Митруха! Пошли спать!
- Пошли спать, Митруха! Надо спать! – кричал ему в ухо Костик по просьбе Игорька, который разобрал дежурный диван и застелил его свежим бельём. Не отошедший до конца от кошмара, Митруха мысленно продиагностировал свои члены на предмет их работоспособности и пришёл к выводу, что ему вполне по силам добраться до дома. Времени было около семи вечера.
Но ветер противоречия, особенно легко проникающий в мозг пьяного человека, не позволил Митрухе уйти без посошка. И без второго посошка. С днём рождения, Костян! И без третьего…
В восемь Митрухе вызвали тачку. Его телефон кипел от непринятых вызовов жены – им можно было погладить рубашку, он прожигал даже сквозь карман пальто. Водитель был вежлив, но чересчур важен и бдителен – рассказы про чёрную сосну, про жизнь после смерти, про когнитивный диссонанс – Митрухин конёк, его не тронули, и он не стал рисковать салоном своего автомобиля и высадил Митруху на середине пути до его дома в Мокровке.
- ****ь, чучело позорное, хроможопый пердун, сифилис дряблый, - поток ругательств, весьма специфических, но носящих явно выраженный оттенок индивидуальности Митрухи, был эмоционален и громок. Митруха проверил карманы – денег не было, телефон – он сел от триста восьмого непринятого вызова жены, посмотрел на небо – оно манило его своей чернотой, и ему стало грустно. Он сел на лавку и закурил.
Проезжающая мимо милицейская машина обратила внимание на мирно спящего на лавке прилично одетого молодого человека. Она остановилась, вышедший из неё лейтенант вежливо поинтересовался, всё ли хорошо у гражданина, в ответ на что услышал:
- Иди нахуй! Чё пристал? Я в аспирантуре учусь.
- Молодой человек, пройдёмте в машину, там разбе-рёмся, кто где учится, и кто где будет мучиться.
- Вы не имеете права! У меня брат адвокат! Я буду жа-ловаться, менты позорные! Везите меня домой, быстро!
- Давайте поспокойнее, молодой человек. Сейчас Вас отвезут домой. Не нужно скандалить.
После этих слов Митруха немного успокоился, он даже расслабился и прикрыл глаза, но где-то глубоко внутри его точил глистёныш сомнения – мучали мысли о двух обстоятельствах: первое - как они уже успели узнать, где он живёт, и второе – что скажет жена Ира, увидев, кто его привёз. Но вскоре сомнения улетучились, потому что Митруха заснул.
- Фамилия! Адрес регистрации!
Митруха ничего не понимал, на мгновение ему даже показалось, что русалка с чёрной сосны вернулась, и он спит, но что-то подсказывало, что это не сон – возможно, рука с обглоданными до мяса ногтями, которая трясла его за грудь, возможно, наручники на руках за спиной.
В одиннадцать Антоша узнал, что Митруху повязали, и он прыгнул в машину – сам далёкий от трезвого состояния – и помчался спасать брата.
- Он материт всё учреждение. Мы не слышали такого за тридцать лет службы. Он орёт, что взорвёт наш вытрезвитель завтра же. Он пугает нас секретным невидимым оружием. Ему лучше остаться здесь. Извините, но мы не можем его отпустить. Скажите спасибо, что не оформляем его на пятнадцать суток. Он укусил нашего сотрудника за пуговицу – хотел оторвать.
Только в семь утра измождённый, но не побеждённый Митруха вышел из каземата и поплёлся домой. Его догнал сосед по камере, которому было по пути, и он купил билет на маршрутку Митрухе.
Дома его ждала жена и мама. Но это совсем другая история.
;
Paterik 4. Митруха и проститутки
Однажды Митруха запланировал на выходные заняться свои любимым делом – покачать из Интернета фильмы. Всё дело в том, что сущность Митрухи устроена таким образом, что он очень не любил, когда какие-нибудь оплаченные им блага проходят мимо, даже если они не очень-то и нужны. Так, Митруха всегда доедал в ресторане до последней крошки, никогда не покупал сигареты, если не кончилась начатая пачка, всегда досматривал даже самый скучный и длинный спектакль, никогда не клал на телефон более ста рублей и т.д. Если уж что-то было куплено, оно выжималось и эксплуатировалось по полной программе.
С Интернетом была такая же история – Поскольку за него бессовестные провайдеры брали деньги, Митруха пла-тил им той же монетой – он качал фильмы. Наверно, все мы качаем фильмы, и поэтому кто-то может подумать, что Митруха делал то же самое, и не очень удивиться – что ж тут такого? Но слово «качал» не передаёт того процесса записи фильмов, который организовал Митруха – если качать это дегустировать, то он ЖРАЛ. Компьютер не выключался даже ночью – Митруха ставил фильмы в очередь, и они ждали своего часа, чтобы найти место на Митрухином жёстком диске. А, поскольку жёстких дисков с объёмом памяти в триллион терабайт пока не продают, Митруха по мере заполнения диска писал фильмы на ДиВиДи, а диск очищал. Потом процедура повторялась.
Просмотреть такое количество фильмов не под силам даже Антону Долину, и Митруха себя этим тоже не утруждал. Его увлечение было сродни шопоголизму, и в какой-то момент стало навязчивым состоянием – он записывал по семь-восемь фильмов в день, не успевал покупать диски и коробки к ним, а в глазах появились какие-то недобрые огоньки. Я, конечно, не пробовал, но иногда возникала шальная мысль проверить, всё ли в порядке с Митрухой, и какой-нибудь диск сломать или поцарапать на его глазах – но останавливала осторожность, а вдруг не в порядке.
В течение недели Митруха занимался этим до и после работы, а вот в выходные – отрывался не по-детски. В один из таких выходных и произошли нижеописанные события, а это отступление потребовалось для того, чтобы пояснить и продемонстрировать незнакомым с Митрухой людям, насколько важными для него были уикэнды.
В субботу Митрухе позвонил Антоша и поделился своими планами – он с парнями собирался идти в Старобаньку. Уже были куплены продукты – мясо на шашлыки, зелень и большой арбуз, и напитки, которые в этих случаях покупаются – водка и пиво. Народ шёл весь свой, весёлый – предстояла настоящая пацанская туса. Антоша звал Митруху с собой – причём, зная, как убедить брательника, в качестве главного аргумента выдвигал бесплатность Митрухиного участия в пьянке.
Митруха колебался страшно долго. Кстати, ещё одной его интересной особенностью является то, что на любое предложение чего-либо он сходу отвечает «нет»: Митрух, давай выпьем – нет, Митрух, может, сегодня ко мне – нет, Митрух, пошли в кино – нет, и всегда – только нет. Но, поскольку это было лишь привычкой, а не означало, что он так на самом деле думает, через несколько минут он соглашался – причём, чаще соглашался, да, можно сказать, соглашался всегда. Единственное, его нужно было уговаривать – приводить аргументы, доказывать необходимость этого, пользу для него же самого.
В этот раз слышащим разговор Митрухи и Антоши показалось бы, что Митруха непоколебим – он отказывался до последнего, так, как будто его зовут ночью на кладбище, а не в баню с девками и пивом. Решающим стало обещание Антоши, что Митруха идёт ненадолго и пить не будет, после чего со скрипом согласился. В этот момент самым опрометчивым было улыбнуться или хлопнуть его по плечу с возгласом: «Здорово!», - все уговоры бы оказались напрасны, и Митруха бы подумал, что его разводят и отказался бы окончательно.
Но Антоша не допустил этого очевидного ляпа и за-кончил беседу словами: «Мы тебя ждём в бане». Договори-лись, что Митруха подъедет к пяти.
Когда Митруха зашёл в баньку, веселье былотв самом разгаре – на втором этаже Димон играл с Максоном в биллиард, на первом орала музыка, под которую на столе танцевала голая Афродита. Другая сидела на руках у Антоши.
- О, Митруха, заходи! Налейте Митрухе!
- Антош, можно тебя на секундочку, - отозвал брата мистер Нет, - вы чё, проституток вызвали? Вы чё, ****ану-лись?
- Расслабься, Митруха, пошли за стол.
Попытавшись посопротивляться, Митруха, наконец, пошёл к столу и сел на макимально возможном расстоянии от ближайшей к нему барышни. Возникшее в его лице напряжение с каждой рюмкой разглаживалось, и через каких-то полчаса он размяк, стал шутить с жрицами любви на философские темы, рассказал им, что он психолог, и пообещал принимать их в случае надобности без очереди.
Его прервал Лёвик, который напомнил этим очарова-тельным созданиям, что они пришли в гости к мальчикам вовсе не для того, чтобы пить шампанское и хихикать с Митрухой. А Митрухе намекнул, что тот тоже мог бы найти собеседниц подешевле.
Митруха почувствовал, что не зря не хотел ехать с Антошей, - встреча с продажной любовью была у него первой, он занервничал, в мгновение ока представил, что его ожидает, и, как подстреленный заяц, метнулся по лестнице на спасительный второй этаж. Лёвик сказал барышням:
- Вы зачем парня испугали? Идите и успокаивайте.
Девушки, действительно, столкнулись с таким впервые и приняли поступок Митрухи на свой счёт. В обеих заговорила профессиональная гордость и они решительно двинулись вслед за Митрухой с целью реабилитации.
Чего Митруха не ждал, уже взяв кий, так это того, что Афродиты подкрадутся сзади – он почувствовал чьё-то приближение буквально за сотую секунды и резко развернулся.
- Вам чего надо? Вы зачем за мной ходите? – заорал он.
- Мы пришли сделать тебе хорошо, Митруха, - сказала одна.
- Мы те, кого ты так долго ждал, - в унисон пропела другая.
Митруха обежал биллиардный стол и перехватил кий как меч.
- Не подходить!!! – в свой крик он вложил все дремлющие до поры до времени силы организма, - пошли нахуй!!!
От таких децибел одна за другой лопнули три лампочки над биллиардом, а проститутки решили ретироваться: Хрен с ней, с репутацией! Хоть живы остались, и то хорошо, - делились они, спускаясь по лестнице.
А Митруха одел куртку и, не попрощавшись, ушёл домой, хлопнув дверью. Правда, уже около дома его перехватил старый знакомый, и они пошли в рощу, купив литр Столичной. В этот день провайдеры и правообладатели могли расслабиться – Митруха так и не включил свой компьютер. Но это уже совсем другая история.
;
Paterik 5. Митруха и головомойка
Однажды Митруха с братом ехали с Антошиной квар-тиры, где Митруха помогал ему заносить мебель. По пути Митруха попросил брата купить маленькую. Сделав несколько смачных глотков, Митруха расфилософствовался:
- Понимаешь, братун, братунишка ты мой родной, по-нимаешь, у меня есть одна проблема. Вроде, всё хорошо сейчас - с работой, дома, денег добавили, с тобой не ругаемся… А одна вещь меня просто достала – грызёт, как говорится, вот здесь, по горло уже.
- Что с тобой, мой лепший брат? – поддержал разговор Антоша. Митруха отхлебнул водочки, запил яблочным соком, утёр бороду и продолжил:
- Я каждый вечер вынужден мыться и бриться. Это просто какой-то ****ец, брателло.
- А не помоешь, волосы слипаются, да?
- Да ужас какой-то. Нет, я решил – буду мыться каждый день, - он отхлебнул ещё, - как бы мне это не ненравилось.
- Да ладно, что такого? Лёг в ванну, полежал полчасика с пивасиком, подумал о том, о сём…
- Ага!.. С пивасиком?.. Да ты знаешь, когда я моюсь? Когда Даня уже спит. А у нас горячий кран гудит, и я холодной под тонкой струйкой моюсь.
- А заранее набрать?
- Нет, нет. Исключено. Я уже привык. Достало, конеч-но. Так всё надоело. Хочется просто элементарно поспать. И не бриться хотя бы неделю… - Митруха сделал последний жирный глоток и бросил бутылку на заднее сиденье.
- А почему нельзя пива вечером выпить?
- Ты чё, не понимаешь? Я если хоть каплю алкоголя в рот беру, ни за что мыться не пойду. А ты говоришь – пива! Лень будет идти. Я как-то пробовал…
- А ты после ванны.
- Нет, нет, не вариант. Бриться надо. Ногти ещё, как эти, безумцы, растут… Два раза в неделю уже стригу… Глоток чая, и в кровать.
- Завтра пятница.
- Слава Богу, братух. Хоть не помоюсь разок, как говориться… А то просто ****ец. Достало. До-ста-ло! Вот я сейчас еду домой – немножко выпил, да?.. И вот чувствовал – с каждой рюмкой мыться хочу всё меньше и меньше.
- Да и не мойся. Хрен с ним, с мытьём.
- Точно, не буду мыться сегодня. Спасибо тебе, братиш. Так выручил советом. Пусть они там все хоть подавятся желчью своей, пусть, чё хотят, говорят. А я с грязными волосами пойду. И всё!..
- Может, и вправду, ложись сейчас спать… Может, ут-ром ещё успеешь вымыть.
- Нет. Хрен им. Если уважают, ценят меня, так сказать, как специалиста, пусть принимают любого, хоть пьяного, хоть трезвого.
- Хоть грязного…
- И хоть грязного, точно. Давай, братух, до завтра.
Paterik 6. Митруха и сын Данька
Однажды Митруха приехал к брату поболтать и остался в результате ночевать. Они распили, как полагается, нольсемяшечку, разоткровенничались, в результате разругались вдрызг, Митруха даже собирался уйти, но потом обнялись, как истинные братья, поплакали за взаимную нежность, и, утерев слёзы, легли в одну кровать под одно одеяло.
Правда, перед сном после стольких эмоциональных перепадов они бахнули по баночке пива и допили остатки белого юлькиного вина.
Митрухе с семи утра стала названивать супруга с требованием скорейшего возвращения в родные пенаты, на что Митруха был годен не вполне, а точнее, не сразу и не полностью. О чём он, собственно, и пытался сказать Ирэн, но та настойчивость и несгибаемость, с которой Ирэн обосновывала мужу необходимость его скорейшего возвращения, не оставила ему никаких шансов.
- Дай какую-нибудь таблетку, - заскрипел Митруха, переместив своё тело с кровати на пол.
- Башка что-ли трещит?
- Да ужас какой-то. Вечно с тобой свяжешься, потом хлопот полон рот. Спать охота, как из пулемёта, три часа ведь только спали. Ё-моё…
- Нечего было вчера вином пиво запивать, - Антоша решил попедагогизировать.
- Молчи уж. Хорошо хоть не подрались. А вообще, мать честная, ты был прав. Ты злой, но ты правдоруб, мать честная.
Митруха решил не продолжать диалог далее, выпил горсть найденных в аптечке таблеток и побрёл на остановку. Дома его ждала Ирэн с упёртыми вбок, как ручки у сахарницы, руками:
- Припёрся?! Пьянь ты, Митруха, и ничего не хочешь делать. Но я тебе сейчас покажу, как жене нужно помогать. Быстро раздевайся и за пылесос.
- Ир, не пылесось мне уши, а? Ха-ха!
- ?
- Всё, всё! Иду, не бей.
После тридцати минут ёрзанья пылесосом по квартире, Митруха с чувством выполненного долга и непрекращающейся головной болью свалился на диван и задрал ноги.
- Ты что, закончил уже? Это ты так закончил? А почему в коридоре пух летает? – наткнулась на Митруху незнающая за что хвататься, Ирэн.
- Ир, отстань, а. Дай полежать. У меня башка трещит.
- А нечего! Нечего бухать до утра, а потом приходить домой отсыпаться. Быстро взял Данечку и пошёл гулять на улицу. Сама допылесосю.
Митруха оделся и пошёл с Даней во двор. На улице стояла ясная солнечная погода, лишь вчерашняя гроза оставила после себя несколько луж. Как всегда бывает с Митрухой согласно некоему закону подлости, Данечка в новых белых брючках свалился в одну из двух луж примерно через 15 секунд после выхода на улицу. Митруха успел достать сигарету, спички, прикурить, зажмурившись – и всё – Данька уже сидел в грязи.
Ирэн встретила их с пылесосом в руках, который ещё не успела включить. Для неё тоже всё произошло очень стремительно – она закрыла за ними дверь, зашла в комнату, взяла пылесос и услышала звонок в дверь. На пороге стоял Митруха с сигаретой в зубах и Данечка по уши в грязи.
- Дебил, - прошипела она, но это уже совсем другая история.
;
Paterik 7. Митруха и Котов
Однажды Митруха заехал после работы к Антоше. Он был уже немного выпивши, потому что на работе отмечал сабантуй – благо, что начальник был татарином, и заставлял свои национальные праздники отмечать весь коллектив Росцензуры.
- Прикинь, братун, сабантуй – это праздник плуга, я думал, это драка такая или групповуха, а это всего лишь праздник плуга.
- А кому из вас известно, что такое са¬бантуй? Сабантуй - какой-то праздник? Или что там сабантуй?
Сабантуй бывает разный, а не знаешь - не толкуй, - блеснул Антоша знанием Василия Тёркина.
- Чего ты там ещё бормочешь? Лучше налей что-нибудь.
- У меня Маркулян дома, может не стоит, - засомневался Антоша, но Митруха был неумолим, и на столе появилась запотевшая бутылка Космической и сангрия для запивки.
Маркулян попытался отговорить братьев от выпивки, но они объяснили ему, что просто сели ужинать и для аппетита решили выпить рюмочку-другую, а Маркулян сделал вид, что поверил, и ушёл играть в Иксбокс.
Через два часа Митруха расслабился и разоткровенничался:
- Я вчера Цитадель смотрел. Дома. Это, конечно, фильм.
- А тебя не смущает личность режиссёра? - Антоша включил диссидента, - ничего, что Михалков нас холопами считает, ездит с мигалкой, разгоняет честных режиссёров, а его фильмы в прокате проваливаются?
- Да мне плевать. Фильм отличный. Там Котов есть такой, который в атаку всех вёл. Вот это герой.
- Штаны с дырой. Кстати, а пойдём в кино. Я Маркуляну, тем более, обещал.
- Пошли.
Пока Антоша упаковывал в рюкзак Марку водку, снедь, очки для просмотра 3Д, Митруха допил початую и, взяв ключи от машины, бросил, что он, мол, внизу будет ждать.
- Так я и думал, - Антоша, при всём уважении к братану, посуровел, когда увидел, что Митруха сидит с сигаретой в машине и пьёт резервную автомобильную водку, которую Антоша всегда держит в специальном отделении багажника – мало ли что, палец смазать поцарапанный или компресс ушной сделать.
Он попытался уговорить Митруху ехать домой, но тот не сдавался:
- Я никуда не поеду. Я возьму этот бастион. Я Котов. Я дойду до конца.
Не поддавшись на уговоры, он поплёлся вслед за Антошей и Маркуляном. Только шёл медленно – медленно, словно участвовал в чемпионате на самую низкую скорость. Антоша с сыном давно уже умотали вперёд. Проходя, а точнее, проползая мимо храма, Митруха остановился, повернулся лицом к нему и начал креститься и класть земные поклоны – Антоша только успевал считать – поклоны были значительно более быстрыми, чем скорость передвижения – семь, восемь… Их оказалось семнадцать, - видимо, Митруха, приняв настолько серьёзную физическую нагрузку, элементарно устал.
- Ты зачем поклоны клал? - спросил Маркулёк у Митрухи в кинотеатре.
- Потому что я Котов. Я буду бухать. Молиться и бу-хать. Молиться и бухать. Как Котов.
- Митруха, ты чего несёшь? – Маркулян надрывал жи-вот.
- Ничего ты не понимаешь, сосунок. Я Котов, я буду молиться и бухать. И брать цитадель.
Они вошли в зал, он был переполнен, фильм назывался «Тачки-2», места были в середине полного до краёв зала, сеанс начался рекламным трейлером и визгом и хлопками Митрухи.
Он самозабвенно хлопал и визжал:
- Эх, вот бы Котова сюда, он бы вам показал Тачки, уж он-то устроил бы вам гонки.
А потом Митрухе стало плохо, и он попросился выйти, хотя это совсем другая история.
;
Paterik 8. Митруха и стекло
Однажды Митруха позвал своих друзей праздновать в квартире родителей Новый год. Надо сказать, это мало вязалось с его привычками – обычно, он никогда никого к себе не приглашал, и не то, что праздников, просто выходных или там вечеров у него никто никогда не проводил. Митруха, впрочем, и не рвался к этому. Просто в этот год звёзды встали каким-то особенным образом, и Митруха решил, что его час настал, и пригласил человек десять на празднование Нового года. Как к этой новости отнеслись родители, автору неизвестно. Возможно, они просто выбрали этот вариант в качестве альтернативы чему-то более страшному, на их взгляд, например, поездке Митрухи в дальнюю деревню, где он мог бы уснуть пьяным в сугробе или упасть в колодец.
- Эге-гей, парни, веселимся по-полной, мои предки оставили меня одного, - кричал он.
- Эге-гей, твои шнурки наконец-то за двадцать лет оставили тебя одного, так и ты гуляй, Митруха, - вторили его друзья.
Они притащили заранее ящик подпольно произведённой водки, и всяческих ингридиентов для производства салатов – тех салатов, которые готовили в их семьях, другого их домашние организмы не принимали, - для салата из крабовых палочек - соответственно, крабовых палочек и варёных яиц, для оливье - дополнительно к яйцам варёной колбасы и огурцов, для замазки из сыра и майонеза – майонеза и сыра, а ещё ящик пива – потому, что только настоящие мужики покупают пиво ящиками.
Девчонки стругали салаты, мальчики, словно члены английского клуба, цедили сквозь табачный дым водку из стаканов, и каждая минута в этой всеобщей эйфории приближала наступление главного события года – отсчёта минут до наступления Нового года в виде президентской речи и битья курантов.
В принципе, ничего бы и не произошло, не позволь Митруха почувствовать себя доном Корлеоне, который имеет право и обязан всё знать, всё контролировать и во всём участвовать. К сожалению, ему представилась возможность проявить себя в этом качестве, когда он двигался в сторону туалета и заметил, что дверь в кухню блокирована изнутри.
Он не знал, кто мог это сделать без ведома его всевидящего глаза, и сначала решил осведомиться, насколько велико нарушение правил, придуманных им самим, а потом уже принять какие-нибудь меры в отношении нарушителя. Но за дверью, по всей видимости, находился его друг с девушкой, которую тот любил давно и не мог целовать в другие дни по причине невозможности найти укромное место. Целая новогодняя ночь предоставляла эту возможность как нельзя кстати.
- Кто там? – голос Митрухи был сух и неприветлив.
В ответ ему было молчание, разбавляемое чмоканьем и сопением.
- На счёт три я ломаю дверь, - Митруха был непреклонен.
За дверью чуть скрипело радио, а звуки поцелуев не прекращались.
- Если вы думаете, что можете в моей квартире (он сделал акцент на слове моей, и это ему понравилось) без-образничать, то вы заблуждаетесь, - Митрухе, который рав-нялся в данный момент на полицейских из телевизора, показалось, что он выполнил все необходимые действия, а именно окрик, зачитывание прав подозреваемого, и предупредительный выстрел в воздух, и разбежался, и ударил стеклянное окно по центру двери плечом.
Стекло с грохотом взорвалось и осыпалось водопадом острых осколков на Митруху. С плеча, спины и шеи потекла кровь, окрашивая белоснежную рубашку, приготовленную Митрухе мамой. В кухне никого не было, только чайник на плите, почти выкипевший, слабо стонал, Митруха, ошарашенный внезапной болью и испугом, ринулся в ванную замывать раны, наплевав на дальнейшее расследование.
На этом история кончается. Он залил царапины йодом, лёг спать, а наутро сочинил официальную версию по поводу разбитого стекла, подразумевающую случайную блокировку двери кухне неизвестным злоумышленником. Рубашку он спрятал на полке, где хранилась его одежда, и только спустя многие годы мама обнаружила её – коричнево-жёлтую от пятен крови, словно вещдок из романов Агаты Кристи, но это уже совсем иная история.
Paterik 9. Митруха и стекло – 2
Однажды Митруха вернулся домой в сильном подпитии. С одной стороны, он чувствовал себя правым, потому что была пятница и все менеджеры и чиновники нашей страны, не исключая чиновников Росцензуры, по пятницам снимают накопившуюся за рабочую неделю усталость путём распития водки и прочих алкоголей, а, поскольку Митруха не собирался высовываться со своим единоличием, он тоже по пятницам напивался, и все считали его поэтому нормальным парнем.
Ирэн, его супруга, не вполне принимала и признавала традиции русского купечества и бюрократии, и не очень любила, когда Митруха так буквально и последовательно им следовал, и всякий раз, когда он, раскрасневшийся и шумный врывался по пятницам в их квартиру и заваливался спать, она сначала намёками, а потом и громким голосом объясняла ему, в чём Митруха не прав, и каким он должен быть, чтобы ей было комфортно.
Последовательность – это не вполне Митрухина черта, и поэтому я грешу против истины, говоря, что Митруха настолько уж последовательно по пятницам выпивал, нет – это перебор, он, конечно же, часто пропускал, да и вообще, чаще пятницы случались и проигрывались в его голове, нежели в объективной реальности, но в тот день, про который идёт речь, всё было именно так.
Итак, Митруха, разгорячённый от выпитого, ввалился в квартиру:
- Ирэн, мы по чуть-чуть вмазали с парнями в честь зарплаты. Не обижайся. Я денег вообще не потратил. Меня угощали, - ему казалось, что это просто убийственный аргумент в его защиту.
- Я не обижаюсь. Есть будешь?
- Ирэнка, ты у меня такая замечательная. Не буду, мы копчёную курицу ели.
Далее шёл обычный разговор двух членов одной се-мьи, правда, один из которых немного пьян, и поэтому могущий от неосторожного слова повернуть в любую сторону. Так и произошло, когда Ирэн пошутила, что алкоголикам пора спать, на что в ответ услышала:
- Я не поэл, кто здесь алкоголик? Ты чё гришь тут ваще?
- Митрух, не заводись, я шучу.
- Нет, подожди, я, значит, целую неделю тружусь, как раб на галете, не покладая рук, ношусь, как ссаный веник, и мне, получается, даже в пятницу выпить немножко с друзьями нельзя, - Митруха дословно воспроизвёл мантру всех менеджеров и бюрократов нашей страны, которая звучит от них постоянно и будет звучать вечно, пока существуют пятницы.
Он стал ходить нервно по коридору и рычать, как всегда рычит, когда злится, стучать кулаками по стене и тяжело вздыхать, да так тяжело и шумно, что в концен концов заикал. А вот это было для него самым страшным испытанием, потому что, когда он начинал икать, остановить икоту не было никакой возможности. Иногда Митруха мог икать всю ночь, и о сне можно было даже не думать.
Ирэн, услышав, что Митруха икает, и это надолго, пошла спать. А Митруха, злой уже на себя, а не на Ирэн, ударил со всей силы по двери в гостиную - хотел ударом по её краю её открыть, но промахнулся и попал точно в стеклянный центр. Стекло с шумом рухнуло.
Стекла в двери не было полгода. Устав от бесконечных расспросов гостей, где стекло, Митруха замерял проём и заказал стекло. Как и ожидал сам Митруха, оно оказалось короче на пять сантиметров.
Спустя полгода, устав от бесконечных распросов, по-чему стекло в двери короче на пять сантиметров, Митруха сделал в квартире ремонт, а заодно поменял в квартире все двери. Новые двери были без стеклянных вставок, естественно, но это совсем другая история.
;
Paterik 10. Митруха и его коллеги
Однажды Митруха со своими коллегами по Росцензуре решили встретиться после работы, обсудить ситуацию с предстоящими выборами в Сенат Соединённых штатов, проблему вымирания снежного барса на Дальнем востоке, отказ от перехода на летнее время с 2012 года, поговорить о Кафке и Голсуорси, почитать друг другу Зинаиду Гиппиус, и немножко выпить, благо Ирэн уехала к маме в Питер.
Они купили восемь бутылок пива и две – водки. На нормальную закусь денег не хватило, поэтому взяли солёных орешков и городскую булку. Двор сзади Росцензуры был облюбован (и облёван) ими давно – здесь, на широких качелях было уютно и свежо - нужна прохлада – слегка раскачайся и проветривайся на здоровье. Водка с пивом пошли хорошо – правда, Леонидыч забыл напрочь Гиппиус, а Галимыч – о существовании Кафки и снежного барса, но зато блистал Митруха – он рассказал коллегам про фильм Цитадель, который недавно посмотрел, про фильм Предстояние, который посмотрел чуть раньше, про фильм Утомлённые солнцем, который смотрел давно, про Котова, которого он принял всем сердцем, про настоящего человека, наконец.
Парни слушали, открыв рты. Но вскоре все напитки кончились, и слово взял Леонидыч:
- Митруха, ты очень хороший человек, я не смотрел Цитадель, но ты, наверняка, как Котов. А поэтому я решил, что мы не должны расходиться так быстро, а поскольку денег у вас нет, я вас угощаю. Мне перечислили зарплату на карточку. Поехали, снимем денег и продолжим нашу беседу.
И они поехали в Тополь, где собирались найти банкомат. Это было не очень логистически оправданно, поскольку на их пути были сотни других банкоматов, но Леонидыч не собирался тратить время на их поиски, а в Тополе был уверен – там точно есть банкомат, он видел это собственными глазами.
- Митруха, ты чем занимаешься? – Антоша позвонил брату с намерением убедиться, что Митруху не надо выручать из какой-нибудь катавасии.
- Мы тут с парнями об искусстве беседуем, - голос из трубки показался Антоше очень нетрезвым.
- Давай я подъеду, выпью, может, с вами, я всё равно на велике катаюсь, - Антоша действительно катался на велике с бутылкой Космической в рюкзаке.
- Мы у Тополя, деньги снимаем.
Уже издалека Антоша приметил Митруху с коллегами. Не приметить их было невозможно - Леонидыч стоял с пакетом чипсов размером с картофельный мешок и сиськой пива (видимо, денег уже снял, - подумал Антоша), Галимыч ругался с охранником, но краше всех был Митруха – словно в его руках разорвалась водяная бомбочка, он был весь сырой, сырыми были даже волосы и ботинки.
- Пиво неудачно открыл, - упредил антошин вопрос Митруха.
Все трое не стояли на ногах – их штормило, и только когда они вставали кружком и образовывали правильную пирамиду с золотым сечением, их тела переставали быть желеобразными и застывали в некоторой неподвижности.
Антоша на правах старшего брата отозвал Митруху в сторону и задал один – единственный вопрос:
- Ты в порядке?
- А что, не видно? – усмехнулся Митруха, - конечно, в порядке. Сейчас в ночной клуб какой-нибудь пойдём.
- Ночные пижоны, вы посмотрите на себя. Где ночной клуб и где вы?
Антоша добавил ещё, что будет читать на лавке у дома. Через час Митруха подошёл к Антоше:
- Если ты хотел со мной выпить, давай выпьем и я пойду к Леонидычу. Я и так ему соврал, что мне надо отъе-хать.
- А чего соврал-то?
- Да сказал, что позвонила мать и сообщила, что её закрыл отец, а ей надо в магазин, и мне надо подъехать её открыть.
- В магазин, в двенадцать ночи?
- Блин, не подумал.
- А отцу позвонить?
- Он телефон в огороде забыл.
- В каком ещё огороде? У нас же нет огорода.
- Ну нет, и частного дома тоже нет. Но если ты такой умный, сам бы и придумывал.
- Митрух, я правильно понял, что отец из твоей фантазии в ночную смену ушёл – что он не доктор наук, а охранником на стоянке трудится?
- Таксистом.
- Понятно. Леонидыч поверил.
- Конечно, поверил. По-моему, если не копаться, я всё логично придумал.
Митруха посидел ещё немного, выпил глоток Космической из антошиного рюкзака и пошёл искать Леонидыча, чтобы двинуть в ночной клуб, но это совсем другая история.
;
Paterik 11. Митруха и поездка в Мурманск
Однажды Митруха с Ирэн поехали к дяде Славе в Мурманск. Митруха предвкушал длинную дорогу на поезде с коньячком и варёной курицей, застолье по приезду с дядей Славой с самогоночкой и жирным копчёным палтусом, бескрайние снежные поля с белыми медведями на высоких торосах, щедрые гостинцы в обратный путь в виде нельмы, чира, муксуна или омуля. Чтобы скоротать время до отправления поезда, он купил себе пива с кольцами кальмара и, перекладывая бутылку из руки в руку, чтобы их не отморозить, пил маленькими глотками. Большими - было бы холодно зубам.
Почувствовав, что надо греться, а был январь, Митруха отпросился у Ирэн в туалет и побежал в привокзальный буфет:
- Сто пятьдесят водочки, пожалуйста, побыстрее.
- Какую предпочитаете?
- Любой, пожалуйста, только побыстрее, у меня поезд отходит.
- На Мурманск?
- ?
- Я читаю мысли. Шутка. У Вас билет из кармана тор-чит.
Митруха вернулся с невозмутимым видом в зал ожидания, демонстративно проверяя, застёгнута ли ширинка. Ирэн, о чём-то догадываясь, предложила:
- Пошли на улицу ждать. Поезд скоро.
- Пошли, - Митруха взял чемоданы, и в этот момент понял, что в туалет действительно хочет. Они вышли на перрон, и в туалет Митрухе захотелось нестерпимо – пиво требовало выхода.
- Ирэн, что-то опять приспичило. Я мигом, хорошо? – и, не дослушав ответа, ринулся обратно. Донеся таки до туалета содержимое мочевого пузыря, Митруха подумал, что оказался рядом с буфетом не случайно и повторил процедуру. Теперь можно ехать, у меня на поезд пузырёк коньячка есть, так что до Мурманска дотянем. Такие мысли роились у Митрухе в голове, когда он шёл к Ирэн.
Подошёл поезд, места были одно над другим. Митруха достал курицу и коньяк и решил перекусить. Рядом присел мужик с колбасой и водкой:
- Позволите? – мужик был предельно вежлив.
- Конечно, конечно. Митруха, - протянул Митруха руку.
- Авдюха.
- В Мурманск?
- Туда, туда.
- За знакомство?
- За него, за него.
Ирэн шёпотом с верхней полки намекнула Митрухе, чтобы он не увлекался, и отвернулась к стенке спать. А Митруха стал делиться с Авдюхой своими планами на поездку. И выпивать. Когда пить уже было нечего, мужик ушёл, а Митруха сложил столик и устроился спать.
- Митруха, это ты? – на Митрухой стояла полная женщина с очень знакомым Митрухе лицом, - не ушибся?
- Что случилось? Где я? Кто Вы?
- Я Антонина Петровна, подруга твоей тёти. Ты упал с полки, вон, весь вагон разбудил. Сначала храпом будил, потом, видимо, мало тебе показалось, и ты рухнул на кастрюли мои.
- Я не специально, - Митруха медленно въезжал в ре-альность.
- Понимаю, дело молодое. Только зачем в одиночку-то пить, я с самого отхода поезда за тобой смотрю.
- Я с Авдюхой.
- С хуюхой. Врёт ещё. Всё расскажу тёте твоей.
- Антонина Петровна. Может, не надо?
- Ладно, посмотрим, спи тогда.
В Мурманске всё было здорово, их и встретили хорошо, и кормили, как на убой и нельмой, и палтусом, и на медведей ходили на белых смотреть. В зоопарк. Вот только, когда Мируха побежал за Ирэн по нетронутому насту, сильно повредил колено – так, что оно распухло, и стало больно ходить. Дядя Слава сказал, что знает народное средство, которое сам Дикуль разработал – оно так и называется – мазь Дикуля. Он смазал митрухино колено, кожу стало щипать, но колено, вроде как, прошло.
На обратном пути, а уезжали они в тот же день, когда случилась история с коленом, Митруха не мог уснуть – чесалось колено. Митруха сначала держался, но потом почесал. Через десять минут он чесался уже весь – нога и живот покрылись мелкими зудящими прыщиками.
Утром Митруху было не узнать – злой, невыспавшийся, нервный – он был полной противоположностью себя отъезжающего в Мурманск. Он стоял в тамбуре и курил. Вдруг его плеча коснулась чья-то рука.
- Ты сегодня опять падал ночью. А ещё весь чесался, бедный мальчик, - Антонина Петровна попыталась погладить Митруху по голове, но он зарычал.
Тело хаживало несколько недель, Митруха даже на это время завязал с выпивкой, на всякий случай, но это совсем другая история.
;
Paterik 12. Митруха и телетрансляция
Однажды Митруха пришёл к Антоше в гости.
- Слышал, сегодня супербокс будет. Супертяжеловесы. Кличко с Хэем будут драться.
- Неплохо, поболеем. Ты принёс чего – нибудь?
- Представляешь, забыл дома деньги и не купил ничего. Давай мне тысячу, я схожу в магаз. Что купить?
- Я приготовил чудо-сангрии, к нему надо литруня Космической, пельменей, моркови с луком, сыра твёрдого и соевого соуса – будем лазанью по-ивановски делать.
Пока Митруха ходил в магазин, Антоша накрыл на стол, разогрел сковородку и допил остатки вчерашней водки – всё равно сейчас будет свеженькая, что ей пылиться, - подумал он.
- Как сам вчера? – спросил Антоша Митруху, когда он выложил покупки на стол. Вопрос был вызван вчерашним уходом Митрухи в ночь в связи с идеологическими разногласиями собеседников в вопросе воспитания детей и вольных интерпретаций института брака. Одним словом, Митруха обиделся, что Антоша дал ему совет быть примером для Дэна, на что Митруха скатился в демагогию относительно плавающих и перманентно меняющихся взглядов Антоши. В общем, это было так. Антоша сказал: Меньше бухай. Будь примером для сына, чувак. А Митруха ответил: На себя посмотри. И ушёл, как уже было сказано, в ночь.
- Да нормально. Ты, вот, конечно, Мефистофель. Так иногда завернёшь, что не то, что уйти, улететь хочется. На крыльях ночи, - Митруха был в своём метафорическом ре-пертуаре.
- Да полно. Ну поспорили, подискутировали. Так ведь и надо. Именно в спорах и живут настоящие философы.
- Иди ты в баню. Я шёл через весь город пешком. Но-чью. Мне по фигу твои философствования. Но ко мне больше со своими советиками дурацкими не лезь. Я сам – с усам. Мы с Ирэн бочку дёгтя вместе, как говорится, съели. Не тебе нас учить.
- Тихо, тихо. Давай лучше - выпьем и за Кличко будем болеть.
- А лазанью по-ивановски?
- Сделаем, не ссы, братун.
Примерно через пару часов парни лежали на диване и смотрели бой Кличко – Хэй. Кличко моментально перешёл в атаку и обрушил град ударов на Хэя. Хэй, невысокий негр с кудряшками, здорово сопротивлялся, пытался отвечать, но безуспешно, буквально на третьей минуте второго раунда Кличко отправил Хэя в нокаут. Кличко с самого начала выглядел сильнее, но то, что он победит так быстро, не ожидал никто.
- Вот молодец. Круто, - восторгался Митруха Кличко, - уделал Хэя как миленького.
- Да. Молодец Кличко. Давай бахнем за это, - Антоша поддержал братуна.
Весь вечер прошёл под знаком бокса, парни вспоминали лучшие бои Кличко и искренне радовались за его скоропалительную победу в таком важном матче. Они даже заснули вместе, чтобы последние за сегодняшний день слова посвятить Кличко.
Утром их разбудила Ирэн, которая не смогла вчера вечером дозвониться до Митрухи из Питера.
- Мы бокс смотрели, Ирэн, не обижайся, - Антоша принял удар на себя, - легли уже почти в двенадцать.
- Мы тоже с папой смотрели. Прямую трансляцию. Только у нас почему-то в два ночи показывали.
- Странно. У вас Кличко как выступил? Во втором раунде нокаутом закончил? – Антоша шутил.
- Нет. По очкам выиграл.
- Да ладно? – у Антоши что-то щёлкнуло в голове, он вспомнил причёску Хэя в рекламе боя по телевизору, и со-поставил её с причёской вчерашнего бойца – у Хэя из рекламы не было кудряшек, у него были косы во весь череп.
- Митрух, прикинь, мы вчера не тот бокс смотрели, - Антоша одевался на работу.
- Как не тот? Хватит уже, братун, надо мной прикалы-ваться. Не пройдёт у тебя в этот раз. Я всё сам видел. Не шути со мной, - Митруха не давал даже вставить слово, - ты меня подкинешь на работу?
- Поехали. Похмеляться будешь?
- Нет, а то ты опять про меня какой-нибудь рассказ напишешь, хотя, скорее всего, по твоим словам, это совершенно другая история, что - не так?
;
Capitolo Terzo. Димуля
Paterik 13. Димуля и Великий пост
Однажды Димуля встретился с Вовиком в Золотом Городе. Вовик там гулял в поисках статуэток из лозы в свой Дом Солнца (для усиления русскости в обстановке дома) и очень обрадовался, когда увидел Димулю:
- Здорово, Димуля.
- Привет. Как, достроил дом?
- Конечно, - Вовик достал из кармана буклет с фото-графиями и протянул Димуле, - всё готово к приёму гостей. Вот, в эти выходные с Антошей собираемся туда поехать. Поехали с нами!
Димуля в свою очередь тоже обрадовался - и встрече и предложению, и сказал, что с удовольствием приедет, но на своей машине и ближе к вечеру.
Когда наступили выходные, и Антоша уже ехал в гости к Вовику на его загородную дачу, расположенную на берегу Великой Русской Реки (ВРР), Димуля заканчивал переговоры о своей поездке с Хелен, его супругой:
- Я еду на одну ночь. Меня там ждут мои другальки детства. Отпусти меня, любимая.
- А как ты есть там будешь и пьянствовать? У тебя же пост.
- Ничего, один разок можно. Разговеюсь на ночку. Я же с другальками, они дороже, чем принципы.
В результате этой тонкой дипломатической игры Димуле удалось сломить сопротивление супруги, и она отпустила мужа на берег ВРР. В ответ Димуля взял обязательство целый последующий день заниматься домом, семьёй, детьми, а не стрелять по мишеням на свалке, или бесцельно кататься по городу на машине.
Антоша приехал днём субботы, привёз различных продуктов и алкоголя, список которых был обсуждён накануне, и парни принялись за приготовление дружеского ужина: чистили картошку (Антоша), овощи (Антоша), мариновали мясо (Антоша), жарили его (Антоша), накрывали на стол (Антоша), открывали банки с соленьями (Вовик) и попутно немножко выпивали (оба).
- Как ты думаешь, Димуля привезёт с собой что-нибудь? – спросил Вовик Антошу, когда стол уже был накрыт.
- Я сомневаюсь, что Димуля вообще приедет. На него это очень может быть похоже. Если он соглашается, это не значит, что он соглашается – это означает, что в момент задавания вопроса он согласен. А вот что будет тогда, когда время исполнения обещания наступает, не знает даже он сам, - Антоша знал, о чём говорил.
Вообще, парни встретились для того, чтобы вспомнить разные весёлые приключения из жизни, которыми была устлана дорога их буйной молодости. Особенно хотелось послушать Димулю, которого они видели достаточно редко. Люди склонны меняться, а в отношении Димули это правило можно было умножать на два.
Допив первую бутылочку вискаря «Космос», заботливо припасённую Вовиком к этому дню, другальки собрались покурить, но не успели встать из-за стола, уже мысленно попрощавшись с надеждой повстречаться сегодня с Димулей, как в дверь раздался стук.
- Не может быть! - произнёс Вовик.
- Димуля в своём стиле – я же говорил. Ждёшь – не приезжает, не ждёшь – приехал, - добавил Антоша.
Они распахнули дверь, и в дом ввалился и бросился обниматься Димуля:
- О, здорово!! – раздался приветственный крик, - я здесь, о-го-го!!
- Давай по рюмке! – поспешил предложить Вовик.
– По полной! - заорал Антоша почти одновременно.
Но Димуля замялся, улыбка сползла с его лица, он опустил глаза:
- Парни. Такое дело. Я не пью. Вообще. Налейте мне сока. Я вообще на часик, и домой.
Вовик растерялся:
- У тебя с головой всё хорошо? Или это Хелен?
- Да нет, это я так решил. Это не Хелен. Просто у меня пост Великий сейчас. Я не могу. Да и похудеть охота. Я при моём росте в районе ста пятидесяти не хочу восемьдесят пять весить.
Вовик продолжил нажим:
- Ну хорош уже! Мы готовили тут, готовили… С обеда не присели (он посмотрел искося на Антошу). Брось свой пост хоть на денёк.
- Нет. Я уже полтора килограмма скинул. Да и мне домой надо – я обещал Хелен.
Антоша тоже расстроился, но, поскольку знал Димулю, даже не удивился. Это было прямо в его стиле. Ну и что? Подумаешь – проехал 70 километров и столько же обратно придётся. Димуля – такой человек. Он всегда, наверно, с собственного младенчества, находился в состоянии испытания собственной силы воли – Антоша, во всяком случае, не помнил, был ли Димуля когда-нибудь без зароков, без обязательств, без клятв перед своим организмом и своей совестью, без обещаний самому себе – перечислить сложно – не сквернословить, не курить, не выпивать, не отвечать той, которая зовёт, отжиматься по утрам, копить деньги на мотоцикл Харлей Дэвидсон, купить настоящую винтовку, и т.д.
В результате Димуля остался верен себе и даже не надкусил горбушку белого пшеничного хлеба.
Вовик был обескуражен, и очень нервничал, как нерв-ничал всегда, когда что-то находилось за границами его понимания:
- Димуля, объясни всё-таки, почему ты не пьёшь?
- Пост сейчас, я же говорю.
- Да ладно, хорош трындеть – какой ещё пост?
- Великий, Вовик.
- Димуля, а как же Всевышний, Отец Авраама, Исаака и Иакова, и пророков Моисея, Аарона и Мирьям, относится к твоему Великому посту? Или евреи тоже поститься начали? – встрял Антоша.
- Да что вы заладили? Врачи-проктологи не верят в Бога. И во Всевышнего не верят. Я просто похудеть хочу.
- И себя проверить на слабо? – намекнул Антоша на димулины зароки.
- Всё, кончайте допрос. Я уже помчался, - Димуля встал из-за стола и пошёл на выход.
Куда дальше лежал его путь, было известно только самому Богу, Отцу всех живущих.
;
Paterik 14. Димуля и его зароки
Однажды Димуля решил бросить курить. Когда он бросал в предыдущие разы, раз пятьдесят, это всё было не то – он знал, что бросает не навсегда, что это невсерьёз, а так – чтобы самому себе сделать приятно. Или не обязательно себе – например, папе. Папа Димули один раз даже пригрозил ему, что если Димуля не бросит курить, то он сам начнёт курить, чтобы сыну стало обидно за отца. И начал, и втянулся. И так втянулся, что бросил сам совсем недавно, заплатив за попытку отучить сына от курения десятью годами стажа курильщика.
В этот раз Димуля твёрдо решил – бросаю. Купил никотиновые пластыри, специальные жевательные резинки с никотином, прослушал курс лекций о методике отказа от курения – сделал одним словом всё, чтобы процесс отказа от этой привычки был максимально комфортным. Через месяц цель была достигнута, Димуля больше не курил (и не клеял пластыри себе на грудь, и не жевал никотиновые жвачки), и как раз на этом душевном и физическом подъёме встретил Антошу, которого тоже интересовал этот вопрос.
- Неужели ты совсем-совсем не куришь? – восхищённо спросил он у Димули.
- Абсолютно. Ты же меня знаешь, – последовал самодовольный ответ Димули.
В том то и дело, что Антоша действительно знал Ди-мулю с детства – главной его особенностью всегда было следующее. Димуля везде, где только мог, находил поводы для собственных зароков, самоограничений и рекордов – он не любил и не умел проигрывать, а, поскольку соперников в тех видах программы, которые придумывал Димуля, не находилось, в первую очередь он соревновался сам с собой – а точнее он (Димуля) в лице силы воли соревновался со своими слабостями. Слабости часто выигрывали, и это ещё больше раззадоривало Димулю, толкая его на поиск всё новых и изощрённых состязаний в целях получения реванша. Взятая в совокупности страсть к азартным играм с самим собой представляла собой замкнутый круг, где проигравшим так или иначе становился Димуля – то его сильная часть, то слабая.
В детстве Димуля дал себе зарок стать сильным и научиться подтягиваться на перекладине двадцать раз. Друзья и родители скептически отнеслись к этому вызову, и поэтому были очень удивлены, когда Димуля продемонстрировал им свой успех. Точно так же Димуля в какой-то момент решил, что недостаточно высок для своего возраста, и стал подолгу висеть на турнике и различными способами вытягивать своё тело, поставив перед собой задачу вырасти на пять сантиметров. Добиться этого результата было не так легко, скажем больше - цель заведомо была недостижимой, однако Димуля был настолько настойчив, что несмотря ни на какие физические законы, смог вытянуться – пусть, не на пять, но на два сантиметра.
С возрастом зароки усложнялись и становились более специфическими – например, научиться выпивать литровую кружку пива в один глоток, или – подняться пешком на девятый этаж быстрее лифта, или выжать кистевой эспандер тысячу раз без отдыха. Или целый день не есть. Или перепрыгнуть лужу. Один раз, когда они с Антошей шли в школу, Димуля как раз осуществлял очередную попытку прыжка, но Антоша подло дёрнул его за рюкзак, и Димуля… Но это другая история – прыжок, одним словом, не удался.
Много опытов Димуля проводил с физическими возможностями организма – проплыть бассейн, не всплывая на поверхность, пробежать десять километров за один час, выкурить пачку сигарет за час, задержать дыхание на пять минут, не спать трое суток. Невозможно перечислить все эти испытания, которые порождала димулина фантазия.
За год до того, как он бросил курить, Димуля освоил скоропечатание – и опять же благодаря своему неуёмному характеру. Программа скоропечатания попалась ему в поисковике на компьютере случайно, но сразу же привлекла внимание своей чёткостью задачи и простотой. Цель по освоению этой программы и достижения максимального результата, предусмотренного ею, родилась моментально и сама собой. Каких-то два месяца по два часа каждый день потребовалось Димуле для того, чтобы добиться скорости 250 знаков в минуту, по сравнению с 60 до начала обучения. Зато результат позволил поставить очередную галочку в графе - выигрыши силы воли.
Об этом он рассказал Антоше, с которым они решили поужинать в один из вечеров. Ужин удался – еда была вкус-ной, а водка – пьяной. Они выпили уже две бутылки, когда Димуля неожиданно спросил другалька:
- А ты стихи какие-нибудь помнишь наизусть?
- Не очень, - признался Антоша.
- А я помню. Точнее, не помню, раньше не помнил, в смысле нечего было вспоминать. А сейчас знаю – выучил.
- В траве сидел кузнечик?..
- Нет. Бродского. Хочешь, почитаю?
- Давай. Неожиданно…
И Димуля начал проникновенным тихим голосом:
- Сказать, что ты мертва? Но ты жила лишь сутки. Как много грусти в шутке Творца! едва могу произнести "жила" - единство даты рожденья и когда ты в моей горсти рассыпалась, меня смущает вычесть одно из двух количеств в пределах дня… Это «Бабочка» стихотворение называется.
- Что вдруг ты стихи начал учить?
И Димуля поведал, что долго думал над тем, чего не хватает его душе, и понял, наконец, что стихов. И стал учить – наперекор слабеющей памяти, наперекор отсутствию времени (на скоропечать хватило, и здесь найду!), во славу победы и торжества силы воли.
Казалось бы, с таким стержнем Димуля должен добиваться всего и всегда, быть первым, самым первым, наилучшим, совершенным и безупречным, однако это не совсем так. Почему же, спросит каждый. А причина кроется там же, где и силы на все эти подвиги – внутри него. Дело в том, что ДОСтигая поставленной цели, фиксируя результат, быть может, даже многократно, почивая немного на лаврах и записывая рекорд в глубинах памяти, Димуля мгновенно теряет к нему интерес, и долгое время, почти никогда к повторению достижения не возвращается. И если он подтянулся двадцать раз, не факт, что это ему будет интересно через год. Хотя бывают и исключения.
Прошёл как раз год.
На днях они с Антошей стояли около дома Димули и курили. Тот рассказывал о всяких пустяках, пока Антоша его не перебил:
- Ты бросать-то будешь курить? Или всё уже - наигрался в борца с курением?
- Конечно, буду. Я уже и пластыри опять купил. Вот покурю немного, до конца зимы. И брошу.
В том, что он бросит, Антоша не сомневался.
;
Paterik 15. Димуля и его оружие
Однажды Димуле подарили водный пистолетик. Это произошло в глубоком его детстве, лет в семь, но он этот момент запомнил на всю жизнь – папа лезет в карман, карман слегка оттопырен (чем же?), хватает там за что-то рукой – видно, как рука сжимается в кулак, и достаёт новенький ярко-розовый полупрозрачный пистолет. Восторгам маленького Димули не было конца. И именно в ту секунду он почувствовал себя настоящим мужчиной.
С возрастом отличительные признаки настоящего мужчины по мнению Димули несколько изменились – щетина на щеках стала не обязательной (да и росла не очень), волосы на груди тоже перестали быть актуальными (да и не задалось с ними), ростом сейчас никого не удивить (особенно таким), что в сухом остатке? – лишь кожаная куртка Харлей Дэвидсон да нормальный ствол в кармане. Куртка, рассуждал Димуля, подождёт своего часа – я всегда успею её купить, а вот оружие – оно требует долготерпения и выдержки, его не купишь между делом, и им надо заниматься, как занимаются с детьми – мазать его, проверять, чистить, выгуливать. Домик в виде сейфа опять же нужен любому оружию.
Первую четверть века Димуля просто мечтал о надёжном пистолете, а ещё лучше – винтовке, но перейдя в следующую четверть, всерьёз задумался о приобретении. Начал он с того, что позвонил Игорьку и попросил его помочь сделать разрешение на оружие. Тот дал ему список процедур, которые тот должен был пройти – и собеседование в психушке, и тест на алкоголизм и наркозависимость, и справки ото всяких лоров и глазников, и характеристики с места работы, и данные о составе семьи – чего только не было в этом списке. Особенно весёлым требованием было как раз раскрытие состава семьи – Антоша пошутил, что из-за пятого пункта Димуля не пройдёт, а если в милиции узнают, что Димулины родственники во множественном количестве покинули навсегда пределы Отчизны, могут вообще начать разбираться, кто это там решил оружием обзавестись и с какой целью (не выполнить ли, случаем, какой-нибудь приказ Моссада по нападению на органы государственной власти РФ).
Не взирая на шутки и подколы со стороны другальков и жены, Димуля честно прошёл все круги ада и собрал необходимые документы, после чего ему выдали красную книжечку с разрешением на ношение газового оружия.
- Первая вершина взята! – сообщил он жене, - начинаю искать ствол.
В качестве ствола он выбрал небольшой стильный пистолетик с профилем Джеймса Бонда, но, когда съездил в лес пострелять холостыми, разочаровался в нём и даже хотел выкинуть – он стрелял через раз. Пистолет оказался дешёвой китайской пукалкой. Но Димуле было не занимать оптимизма, и следующей его покупкой стал нормальный, а-ля ПМ, ствол – грубоватый, тяжёлый, но безотказный и недорогой. Первый свой пистолетик Димуля тоже не выкинул, сказал жене, что её пускай будет. Но храниться будет у него.
Настал черёд сейфа. Вопрос – какой брать, под винтовку или маленький, отпал сразу же – Димуля решил, что два сейфа, если сейчас он купит маленький, а потом приобретёт винтовку, и нужно будет брать большой, в квартире не поместятся – и так придётся одной вешалкой с крючками в кладовке пожертвовать, чтобы его разместить – но это ерунда: уж как-нибудь развесит жена куртки по другим местам.
Сейф Димуля купил на премию к Новому году, жена ждала его с подарком, а он явился с сейфом, радостный пришёл, возбуждённый:
- Смотри, - сказал, - жена, что у нас теперь есть – сейф для наших пистолетов. Ты куда свой положишь – на верхнюю полку или на среднюю? Не решила пока? Ну, думай, а то скоро я нож куплю финский – твоему пистику места может не достаться на удобной полке – грабитель прорвётся в квартиру, а ты будешь свой ствол по сейфу искать, чем выхватить с привычного места и сразу в лоб негодяю.
Нож, озвученный в предыдущей Димулиной фразе, появился, действительно, скоро – на Восьмое Марта. Он принёс его в ножнах и, как сокровище, достал из них и показал ей.
- Это финский нож, - прокомментировал он, - им не надо чистить картошку или завинчивать шурупы. Он очень острый, с желобком, видишь, для стока крови (жена помор-щилась), и он тоже будет храниться в сейфе, но, чтобы не занимать твою полочку, я повешу его на дверь сейфа. Вот, смотри. Мало ли придётся защищаться от грабителя. Но он, конечно, больше для того, чтобы шкуру с кабана снимать, пригодится.
- А ты что, и на охоту собрался ходить? – впервые за всё время, что Димуля стал интересоваться оружием, обеспокоилась Хелен, а именно так зовут Димулину супругу.
- Конечно! Я уже документы собираю, чтобы вступить в общество охотников и рыболовов.
Вступление в Общество далось не сразу, но нужно не знать Димулю, чтобы засомневаться в его упорстве. Через несколько месяцев он получил вторую, связанную с его страстью, красную книжицу, которой также досталось место в сейфе. Став охотником, согласно документу, а не просто так, Димуля приступил к наиважнейшей части своего грандиозного плана – подбору ружья. В этом он не стал гнушаться ничем – пересмотрел несколько циклов передач ВВС об охотниках, перечитал весь интернет в поисках отзывов о той или иной марке винтовки, поговорил со знающими людьми, походил по магазинам.
В конце концов, он остановился на винтовке отечест-венного производства «Бузина», которую, купив, бережно отвёз, вместе с оптикой на такую же сумму, домой и развернул на кровати:
- Полюбуйся, - шёпотом, в предвкушении счастливых всхипываний Хелен, позвал он жену, - что я нам купил.
Хелен всхлипывать не стала, просто сделала допол-нительно выводы и при случае потом старалась вбить клин пожирнее между пропадающим мужем и оружием. Например, выкладывала из машины в гараж бумажные мишени, которых Димуля возил целую пачку (ружьё, естественно, всегда было с ним – хоть на работу, хоть в парк погулять; пистолет, кстати, тоже – в кобуре, на поясе; о финском ноже и не повторяюсь – как лёг он в подмышку в ножны, так и не расставался с хозяином, пока тот вне дома; дома – другое дело, дома Димуля разоружался – аккуратно снимал с себя всё и укладывал в сейф). Мишени в машине нужны были Димуле для того, чтобы была возможность в любой момент, когда ему захочется, остановиться рядом с полем или лужайкой, пришпилить мишень к дереву финкой и пострелять из винтовки вдоволь.
- Это и есть независимость. Это и есть то, что отличает настоящего мужчину от ребёнка.
;
Paterik 16. Димуля и нелюбовь к учителям
Димуля всегда испытывал неприязнь к учителям. С самого детства, когда первая учительница попросила его на уроке посчитать, сколько коров и куриц прячется за забором, из-за которого торчат только ноги и хвосты, и позднее, когда учитель биологии выговаривала ему, что профессия врача, которую он собирался приобрести, дальше от него, чем человек от инфузории-туфельки, и ему не только проктологом, но и ветеринаром не стать, Димуля чувствовал, как родившаяся в нём неприязнь к тем, кто пытается не научить его чему-то, а, по сути, показать своё превосходство, всё растёт и поднимается как на дрожжах.
Как бы ни было велико его стремление к знаниям, к новому, неведомому, всякий раз, когда его пытливый ум наталкивался на грубое внешнее воздействие в виде назидающего тона, или полугодовой контрольной, или вызова к доске, а позднее, в институте – в виде индивидуальных консультаций преподавателей или профессиональных советов уже практикующих врачей, он внутренне протестовал, замыкался и делал наоборот. Понимая головой, что поступая наперекор, роняет топор себе на ногу, он ничего не мог с собой поделать, из-за чего вся его жизнь первую четверть века представляла собой хронику постоянных попыток окружающих вторгнуться в мир его тонкой душевной организации и не менее частых побегов от них в сферу, где никто его не достаёт – Чистого Я.
Став взрослым, Димуля завёл семью, детишек, и забыл обо всех этих учителях и наставниках, которые столько времени портили ему кровь и не давали спокойно жить, забыл, как страшный сон, ведь перед ним была вся жизнь, и не осталось никого, перед кем он должен бы был отчитываться и к кому прислушиваться. Быть единственным своим советчиком стало жизненным кредо Димули на все последующие годы и десятилетия.
И, возможно, именно благодаря этому, он выстрелил, причём выстрелил так, что те злопыхатели от учительства, что встречались на его пути в школе, в институте, в интернатуре, диву давались, узнавая о карьерных взлётах Димули. Та самая учитель биологии, незабвенная Вера Николаевна, не упускавшая случая, чтобы не посмеяться над Димулей, при всём классе сочиняя про него анекдоты, мол, врач – это мужчина, а грач – это Димуля (то ли намекая на его нос, то ли ещё что – мало ли какая дурь может придти в голову заигравшемуся педагогу), или учитель литературы Вера Васильевна, после очередного распекания у доски спрашивающая нарочито громко, для класса, - как же ты, Димуля, рецепты станешь выписывать, с таким количеством грамматических ошибок? – были в натуральном шоке, когда поняли, что все их насмешки и шуточки привели к обратному результату – в городе поя-вился известный уважаемый проктолог Димуля.
Не надо, конечно, сбрасывать со счетов, и димулин стержень – страсть к зарокам и пари с самим собой, которые также сыграли в деле его становления немалую роль. Но в первую очередь, это, безусловно, нелюбовь к наставничеству как таковому.
Однажды Димуля поехал отдыхать в Египет, где ре-шил научиться погружаться с аквалангом – это, кажется, называется дайвинг. Перед поездкой он стал ходить в бассейн, чтобы потренироваться в плавательском мастерстве и в задержке воздуха для длительных заплывов под водой. Поскольку он купил карту в бассейн, предусматривающую инструктора, он вполне мог бы бесплатно взять пару-тройку уроков у профессионала. Но нужно плохо знать Димулю, чтобы допустить это. Он тренировался один, упорно, каждый день, превозмогая усталость и боль. Тренеры по плаванию не могли не обращать внимания на такого настырного занимающегося и изредка подбрасывали ему советы, исправляя наиболее вопиющие погрешности в стиле, ответом чему был уход Димули под воду, переплыв бассейна, всплытие подальше от источника назиданий, и продолжение тренировки в самостоятельном режиме.
В Египет Димуля приехал, ощущая себя гуру по плаванию и нырянию на большие глубины – в бассейне был участок, где высота воды составляла почти три метра. В первый же день по прибытии Димуля отправился на берег в палатку с дайвингистским снаряжением.
- Я хочу погрузиться, - заявил он на некоем подобии английского (его он тоже пытался изучать самостоятельно, безо всяких репетиторов).
- Имеете опыт погружения? – ответила девушка по-русски, избавив Димулю от неловких попыток мучить себя и окружающих иностранной, но доморощенной, речью. – И на какие глубины?
- Опыт есть, - ответственно заявил Димуля, подразу-мевая свои тренировки в бассейне, - на глубины любые.
- С оборудованием SCUBAPRO сталкивались?
- Да, не беспокойтесь. Сколько денег?
Девушка перед тем, как взять деньги, поинтересова-лась, сколько часов с тренером собирается взять Димуля, предложила место для погружения начинающих (видимо, всё-таки уловив какую-то искорку неуверенности в димули-ных глазах), - но Димуля твёрдо заявил, что ему не нужны ни инструкторы, ни советы, ни поблажки, а только гидрокостюм, регулятор, жилет-конпенсатор плавучести, ласты, маска и баллон с газом, а со всем остальным – местом, временем и глубиной погружения он разберётся сам.
Забегая вперёд, скажу, что Димуля выжил, однако первое его погружение чуть не закончилось очень печально – сначала Димуля, когда спускался в воду, прищемил палец между канатом, к которому привязался, и понтоном, затем наглотался воды, решив почесать нос под маской, потом ударился головой о скалу, к которой был закреплён понтон, а под конец, когда у Димули уже даже началось немного получаться, и он проплыл несколько метров, ему захотелось уйти поглубже, как он это практиковал в бассейне, и он погрузился поглубже – в результате у него чуть не закипела кровь при всплытии. На берегу у Димули разболелась голова, пошла носом кровь, стошнило, он покрылся холодной испариной, и только через несколько часов пришёл в себя.
Естественно, на следующее утро он опять пошёл за снаряжением. Хелен отговаривала его, приводя в пример жуткие истории утонувших дайвингистов, но Димуля стоял на своём:
– Я отлично погружаюсь, не нужно меня учить, если бы не вчерашняя небольшая оплошность, я плавал бы, пока кислород не кончится. Так что не нужно меня останавливать.
… и ещё одно крошечное соображение. Тех учителей и наставников из прошлого Димуля ещё как-то терпел потому, что они хотя бы были бесплатны. А в ситуации с дайвингом и всех тех моментах, когда Димуле навязывались мало того, что лишние, но вдобавок и ПЛАТНЫЕ услуги, терпеть это было невозможно, поскольку платность делала их по определению не подходящими для него – это всё равно, что платить за любовь.
;
Paterik 17. Димуля и Антоша
Однажды Димуля познакомился с Антошей. Это было сто лет назад – они жили в соседних подъездах и периодически видели друг друга, знали о существовании друг друга, но, как многие дети, не общались близко. Но в какой-то момент их общение стало более частым и продолжительным. Особенно их сблизило то, что они начали учиться в одном классе. Это были древние допотопные времена, и вспоминать их для Димули было не всегда приятно, поскольку, помимо светлых моментов общения с Антошей и воспитания собственной силы воли в единоборстве с самим собой, существовала ещё и сама школа, и учителя, которые в ней преподавали, и уроки, на которых не всегда было интересно, и школьные хулиганы, которые мешали спокойно жить – одним словом, не всё было приятно и гладко в это время у Димули, и поэтому его память, как хороший психоаналитик, вытеснила в глубины подкорки все воспоминания Димули о школе – как хорошие, так и плохие.
Была у Димули с Антошей и общая любовь – Мила Корш, вернее, не совсем общая – сначала Димуля её водил по кино и скверам, а потом, когда расстался с ней, эстафетную палочку подхватил Антоша – и тоже стал водить Милу по скверам и кино – Димуля об этом до поры до времени даже не догадывался. Но Антоше очень хотелось, чтобы Димуля узнал об этом факте, и он приехал вместе с Корш к другальку на берег Великой Русской Реки (ВРР) в дом дедушки, где Димуля проводил каждое лето. Увидев свою девушку и своего друга, идущих в обнимку к его дому, он не сказать, чтобы сильно обрадовался – в глубине души заскребли мыши - может, зря я её бросил? и даже проснулся спортивный интерес – может, вернуть её на слабо перед самим собой? – но это быстро прошло.
В тот же дом на берегу ВРР Димуля с Антошей ездили потом не раз, однажды это была настоящая спецоперация. Дело в том, что в школе готовился выпускной, его полагалось отметить по-настоящему, по-мужски, - причём, скорее после выпускного официального, где выпить всё равно никто не даст, а любопытные мамы (у Антоши) и папы (у Димули) будут ходить в течение всего банкета и заглядывать в рот, не попала ли туда граммулька водки. Она, конечно, попала потом, и не одна, но свободы всё равно не было, и ради неё нужен был альтернативный праздник, ради которого и была задумана операция по секретному извлечению из подвала дома димулиного дедушки нескольких литров домашнего вина. Димуля и Антоша купили билеты на автобус, приехали на берег ВРР и блестяще произвели изъятие вина – через фор-точку в гостиной, незаметно и не разбив и не попортив ничего в доме. Набив целые рюкзаки вином, они тряслись на автобусе домой и ещё даже не предполагали, сколько такого вина придётся выпить им за свою жизнь.
Не всегда их объединяло что-то совсем уж позитивное – вроде похода за винищем. Порой случались и мелкие пакости, как, например, однажды, когда Димуля вырядился в новёхонькую куртку Харлей Дэвидсон с огненным мотоциклистом на спине, о которой мечтал долгие годы и вот, наконец, получил, сложилось так, что Антоша с не самым приятным чувством воспринял это димулино приобретение, и, когда Харлей Дэвидсон перепрыгивал очередную лужу по дороге в школу, он, конечно – совершенно подсознательно и не желая зла, дёрнул Димулю за рюкзак во время прыжка, и тот, как сбитая птица, рухнул в самую грязь – всем огненным мото-циклистом.
Месяц, что Димуля бойкотировал Антошу, быстро прошёл, потом был выпускной, потом готовились к вступительным экзаменам в ВУЗ – и Антоша, и Димуля – вопреки предсказаниям его «любимых» учителей – успешно поступили, так пролетело пол-лета, и наступило время того инцидента, который после получил наименование «случай на стройке». Другальки, отмечая своё поступление в ВУЗ, напились на заброшенной стройке до такой степени, что Антоша немного потерял сознание, от чего перепуганный до смерти будущий доктор (пусть и проктолог, но доктор же!) мигом протрезвел, сбегал домой за водой (это не помогло), потом – за нашатырём (это тоже не помогло), и только потом – за папой (это помогло). Димулин папа сделал Антоше укол, в этот момент обо всём узнал и Антошин папа и тоже прибежал на стройку – и так на двух папах Антоша был доставлен домой, под до-машний арест.
Тот месяц, что Димуля и Антоша сидели под домашним арестом, быстро пролетели. Начались занятия в ВУЗах, первые настоящие увлечения, пьянки в общагах, новые знакомые, отличные по своему характеру дисциплины – так постепенно дорожки Антоши и Димули разошлись в разные стороны. Они, безусловно, общались, и довольно часто, а порой, даже очень активно – как, например, в ту злополучную поездку на берег ВРР, где они с Вовиком и другими другальками решили провести несколько весёлых дней. Непрекращающаяся пьянка и воздух свободы привели к хулиганству, стрельбе из пистолета, стычке с местными жителями, а в результате – к уголовному делу, за которое всех едва не посадили. Долгие месяцы потом другальки ездили на допросы, давали показания и всякий раз дрожащими руками открывали почтовые ящики в ожидании постановления о заключении под стражу.
Полгода уголовки и несколько лет после прошли быстро, и не заметишь. Антоша и Димуля возмужали, у них родились дети, появились свои квартиры и компании, друзья и интересы, а встречались они теперь редко – раз в год, ну или в полгода. А однажды, спустя лет десять, перерыв был вообще года два. Как раз после этого перерыва они договорились поужинать в ресторане «Хмели-сунели». Встреча была бурной и жаркой – парни выпили по бутылке армянской семидесятиградусной тутовки, Антоша рассказал Димуле о своей жизни, Димуля в свою очередь – о своей, повспоминали прошлое, посмеялись, Димуля поделился, что начал учить стихи наизусть – и прочитал «Одиночество» Бродского - … когда теряет равновесие твоё сознание усталое, когда ступеньки этой лестницы уходят из под ног…. Потом они ещё спели песню, выпили по сто на посошок и вышли из ресторана – пора было по домам.
Димуля обнял на прощанье Антошу:
- Зачем же ты так меня напоил? Меня же Хелен ру-гать будет. Я обещал не пить до Нового года. Зачем?
Этот вопрос скорее был обращён к космосу, нежели к Антоше – и, как любой вопрос к космосу, был безответен.
;
Paterik 18. Димуля и оружие – 2
Однажды Антоша предложил Димуле съездить поиг-рать в настольный теннис. Димуля с радостью согласился – ему как раз нечего было делать, он только что, по его словам, закончил чистить пистолет.
- В смысле? - не понял Антоша, - какой ещё пистолет? Зачем?
- Какой-какой? Пневматика. Обычный. Мне сестра подарила на Новый год. Валялся вон всё, никак руки не доходили. А перед работой с ним его сначала почистить надо, смазать…
- Понятно, всё балуешься, - Антоша вспомнил про Димулино хобби.
Парни заехали за пивом (за рулём был Димуля - докторов не штрафуют, сказал он), чтобы играть было веселее, и направились в клуб. Антоша уже расчехлял ракетку в предвкушении игры, как Димуля, проезжая мимо городской свалки, вдруг резко съехал с дороги в кювет и остановился:
- Пойдём, что покажу.
Заинтригованный, Антоша вышел из машины. Димуля открыл багажник, откинул покрывало, скрывающее какие-то негабаритные предметы, и… Изумлению Антоши не было предела – под покрывалом лежала винтовка с оптическим прицелом, несколько покорёженных банок из-под пива, чемоданчик (видимо, с боеприпасами) и пачка бумажных мишеней.
- Ты что, на войну собрался? Тренируешься? Или как солдат израильской армии, с штатным оружием не расста-ёшься?
- Я, кстати, послужил бы в израильской армии. Везёт им, везде пушку можно таскать с собой по городу, - Димуля был доволен произведённым эффектом, - ну как, постреляем?
Антоша удивился:
- Прямо здесь? Почти в центре?
- Да в каком центре? Мы на задворках. Я здесь уже сто раз стрелял. Не ссы. Пойдём, - Димуля открыл банку с пивом, взял винтовку с принадлежностями, вручил Антоше листы с мишенями и двинулся в сторону свалки.
- Ты уверен, что это безопасно? – не будучи трусом, Антоша был достаточно осторожным человеком.
- Не ссы. Всё будет хорошо.
Димуля уверенным шагом, словно зная на свалке все закоулки, прошёл к небольшому возвышению, на котором стоял полуразвалившийся стол, весь изрешеченный пулями, и прикрепил к нему мишень вынутым из-за пазухи большим ножом. Потом он отошёл к Антоше, прицелился и сделал выстрел…
Через час, после трёх бутылок пива на каждого и ис-стрелянной коробки пулек, парни сели в машину и поехали домой, потому что в теннис играть совершенно расхотелось, да и руки от винтовки болели.
- Вот так я и развлекаюсь, - похвастался Димуля.
- А Хелен как на это смотрит? – поинтересовался Ан-тоша.
- Да нормально. Не разрешает только дома керосином пользоваться – а чем ещё промоешь механизм? Я потихоньку, на балконе – но она всё равно замечает. И ругается. Но это что… Я, знаешь, что задумал?..
И Димуля поделился мечтой о нарезном карабине, который, по его словам, пробивает с трёхсот метров сантиметровую сталь. Но такой, сказал Димуля, карабин – во-первых, дело не дешёвое, а во-вторых, просто так его не купишь – нужно ходатайство трёх охотников из Общества охотников и рыболовов о том, что тебе позарез хочется отстрелом бешеных волков заняться, и, в-третьих, разрешение на нарезной огнестрел.
- И?.. – уточнил Антоша, ожидая сетований на то, что мечты редко сбываются, но когда-нибудь, в следующей жизни, Димуля обязательно попробует мечту сделать явью.
- Что, и? Разрешение будет готово через неделю. Поручительства уже собрал. Самое неприятное – с деньгами. Хелен отдыхать тянет, у нас деньги отложены. Но я решил – я в чужих задницах внеурочно полгода ковырялся (Димуля – проктолог) – мне и тратить. В общем, заказал я уже карабин. Скоро придёт. Вот только не знаю, как Хелен сообщить – она, вроде как, на отдых уже настроилась, и даже, кажется, отпуск у неё скоро. Не знаю, как получится…
Через два месяца Антоша был приглашён к Димуле на день рождения. Он долго не знал, что купить, но вдруг вспомнил, как они оторвались на свалке, и, уже не раздумывая, отправился в оружейный магазин.
Продавец поинтересовался, что именно нужно, какова цель покупки, кто – пользователь, и прочее. Если бы Антоша рассказал ему, что будущий пользователь - реинкарнированный через Чингачгука – Орлиное Перо - Робин Гуд, стреляющий из всех видов современного оружия, продавец просто бы пожал плечами, не в силах предложить что-нибудь новенькое. Но Антоша описал Димулю без эпитетов – просто сообщил, что он увлечённый стрельбой по мишеням проктолог, невысокого роста, с курчавыми чёрными волосами и животиком, мечтающий служить в израильской армии. Ответ продавца был скор, как выстрел:
- Я знаю, что ему нужно. Ему нужна рогатка. Такие люди в детстве не настрелялись, потому что в детстве у него точно не было рогатки.
Современные рогатки – совсем не такие рогатки, как были раньше, самодельные. Они сделаны из металла и пластика, имеют прицел, патронтаж, курок с предохранителем, и способны пробить фанеру. Антоша подержал в руках рогатку и согласился с продавцом. Вместе с рогаткой он взял ещё мишень - железного зайца на верёвке в пятьдесят метров, чтобы поднимать её, если попал.
На дне рождения его подарок пришёлся, как нельзя кстати – Димуля обнял другалька, расцеловал и шепнул в ухо:
- На следующий день рождения заказываю лук со стрелами. Только Хелен не говори, что это я попросил.
Capitolo Quarto. Вовик
Paterik 19. Вовик и встреча с дверью
Однажды Вовик, а это совершенно новый объект нашего правдивого повествования, одна из последних реинкарнаций почтенного Gatto Ubriaco, одна из интереснейших граней Истинного Космонавта - воплощающая в жизни закон диалектики, когда исключение только подтверждает правило, и человек, который не любит выпивать и пьянеть, а если делает это – делает расчётливо, рационально, методично, словно не пьёт, а занимается бухучётом, но, несмотря на такую несхо-жесть с иными героями этой книги воспоминаний Gatto Ubriaco, его образ как нельзя лучше оттеняет Мировую Сущ-ность Истинного Космонавта, со временем будет понятно почему, так вот – однажды Вовик приехал в Золотой Город напечатать фотографий для своего дома в Немиловке, и сразу направился в фотостудию.
Когда Вовик задумывается, он перестаёт замечать всё происходящее вокруг – рядом могут идти боевые действия, но никак не отвлечь его, а в этот раз он вообще задумался крепко – в старый корпус настенных часов нужно было вставить фото корабля, этого требовал дизайн дома, и требовалось решить, как сильно приближать гротмачту относительно секундной стрелки, а ещё это необходимо было донести до работницы фотостудии, в результате, Вовик погрузился в состояние, близкое к состоянию пьяной расслабленности, когда возвращаешься домой после хороших посиделок, и не хочешь ничего, и не замечаешь ничего, только мысли хмельным вихрем носятся бесцельно в голове.
Для полноты картины требуется описание одной детали вовиного экстерьера – а именно носа, хорошего добротного носа, на который ни мама с папой, ни Всевышний с природой не пожалели сил, времени и материала – нос у Вовика действительно крайне солидный и со всех сторон примечательный, приметить его можно издалека, а если вы стоите к Вовику вплотную, то имеете шанс любоваться им во всей первозданной красоте. Описать его с помощью слов почти невозможно, лишь всплывающие мимолётно образы дают отдалённое о нём представление – крыло истребителя пятого поколения, клюв орла-белохвоста без крючка на конце, хвост атомной подводной лодки, ятаган Тохтамыша, наконец. Нос Вовик носил с гордостью, нос всегда шёл впереди него, а Вовик его догонял.
Вот и в этот день, о котором идёт речь, Вовик нёс, как знамя, свой нос, при этом абсолютно отстранившись от мира, думая только о том, как лучше разместить корабль на циферблате часов, и, походя к фотоателье, не заметил стеклянной двери (надо отдать должное качеству работы уборщиц) и атаковал её со страшной силой, превышающей силы подводной лодки, истребителя пятого поколения, ятагана Тохтамыша и орла-белохвоста - вместе взятых, прямо своим лицевым достоинством.
Но дверь не поддалась. Она выстояла, окрасившись от столь сокрушительного удара, в цвет знамени победы над фашизмом, Вовик же на мгновение потерял ориентацию и попытался подобно Вольфу Мессингу повторно пройти сквозь закрытую, пусть и стеклянную, дверь.
Но дверь повторно не пустила его. Вовик потерялся в пространстве, подобно тому, как крепко пьяный человек теряется, попадая на незнакомую улицу в чужом городе в другой стране в первый день своего пребывания там. Люди кругом и мысли не допустили, что перед ними трезвый человек. Вовик, истекая кровью из рассечённого носа, бросился на внутреннюю парковку и, о чудо – так везёт только пьяным, столкнулся нос к носу с Олежуа с Таней – разбитым своим с неразбитыми ихими.
Хочется подметить, что это уже третье сравнение по-ведения трезвого Вовика с поведением пьяного человека – шёл, как пьяный, врезался, как пьяный, повезло, как пьяному, что косвенно свидетельствует в поддержку тезиса, озвученного в самом начале этой истории.
Таня, которая всегда носит с собой целую аптечку, быстро разложила на полу свой мини-госпиталь – пинцеты, пипетки, бинты, йод, перекись водорода, антисептические, антивирусные и седативные препараты, и моментально остановила Вовику кровь, обработала рану, дала выпить каких-то таблеток, наложила повязку и за послушание доктору угостила Вовика двумя витаминками ревита.
Везение Вовика заключалось не в том, что он встретил знакомых – некоторые знакомые могли и отшатнуться от такого зрелища, а в том, что встретил именно Таню – потому что никто из близких Вовика не носит с собой столь внушительный медицинский арсенал, которого хватит не на один разбитый нос.
;
Paterik 20. Вовик и любовь к прекрасному
Однажды Вовик решил перестать быть толстым. К тому моменту он весил уже более ста килограмм и ускоренными темпами приближался к восьми пудам. Он не следил за модными тенденциями, не покупал себе шляп, не занимался спортом, не ходил тогда ещё на маникюры-педикюры и не пользовался кремом от морщин. Ему было всё равно то, как он выглядит – на его жизнь внешность не влияла никак. Но вдруг в нём проснулась любовь к прекрасному, которая проявилась изначально в том, что он решил похудеть.
Стремление похудеть потянуло за собой спорт в виде большого тенниса и тренажёрного зала, они, в свою очередь, сделали негодной всю Вовикову одежду – все его кожаные парки по колено, огромные пуховики с клубными надписями на спине, джинсы - трубы пятьдесят восьмого размера, да и весь прочий гардероб, начиная со спортивных костюмов и заканчивая малиновыми пиджаками. Перемены настолько вдохновили Вовика, который даже и не подозревал, что вовсе необязательно носить на себе чёрт знает что, чтобы чувствовать себя человеком, что он решил до кучи вылечить свой нос, который страдал вечными гайморитами и заложенностью.
Такого здорового, похудевшего, налившегося силой, переодевшегося в новое Вовика страна ещё не видела. Да и сам Вовик не видел. Вот тут-то бы ему и остановиться. Но Вовик – не из тех людей, которые бросают дело на полпути; лучшее – враг хорошего - поговорка не из вокабуляра Вовика. Миру ещё только предстояло узнать, каких высот добьётся Вовик в своём стремлении к самосовершенствованию, выросшему из любви к прекрасному.
Стоит ли говорить, с каким упорством Вовик принялся за себя – он следил за своим рационом, мерил портняжьим метром по вечерам бицепсы, пил разные аминокислоты и протеиновые коктейли, одним словом, весь свой жизненный уклад подогнал под главную задачу тысячелетия, как он сам её назвал для себя. Утром он собирал спортивную сумку, варил кашу с бананом, немножко работал, по пути покупая очередные таблетки для мышц, тренировался, шёл в сауну, потом в солярий, где отбывал обычно двойной срок, затем вставал на весы, записывал показания в особую тетрадочку, пил специальные коктейли и ехал обедать отварной курицей с овощами.
Подобный распорядок дня не менялся долгое время, но в какой-то момент Вовик понял, что худее, чем последняя анорексичка, и чернее, чем негр, не станешь, и испугался, что это тупик, что он достиг совершенства и ему некуда больше расти.
Испуг прошёл только тогда, когда Вовик понял, что на его теле ещё целая куча нереализованных возможностей – чего стоят только волосы, ногти, лицо и попа. И, не меняя устоявшегося графика ухода за собой, он стал выискивать – сначала изредка, осторожно, как бы пробуя, а потом – всё более систематически и планомерно – окошки в своём рабочем дне, дабы записаться к косметологу, трахологу или стилисту.
Маникюр и педикюр оказались самым простым вызовом, который бросила Вовику жизнь – он записался в салон красоты на несколько месяцев вперёд, и, следуя напоминалке в мобильнике, он отправлялся туда каждые десять дней. Чуть посложнее оказалось разобраться с мимическими морщинами, но и тут Вовик оказался на высоте – выписанные косметологом крема он ловко систематизировал в своём коммуникаторе, распределив их всего лишь на три группы – утренний, повседневный; затем - дневной, после физической нагрузки и воды; и, наконец, ночной, после вечернего туалета лица. Несколько тюбиков в барсетке совершенно не отняли слишком много места.
Но особенно полезными и эффектными с точки зрения разительности перемен в образе стали для Вовика визиты к стилисту – причём, к самому известному в городе, он посоветовал Вовику, как ему нужно стричься – насколько рваной и косой должна быть его чёлка, это обошлось в каких-то три тысячи рублей. Стилист же выбрала Вовику очки капельками, как у американских полицейских, что стоило несчастные пять тысяч. И она же порекомендовала ему шляпу-федору и шейный платок в цвет федоры, в чём Вовик сомневался дольше всего, но цена вопроса – десять тысяч, убедила его в ценности и важности рекомендации. За такие деньги плохого не посоветуют.
В результате всех этих метаморфоз Вовика не узнал бы даже ни один из школьных учителей, да что там говорить – один раз, когда благоухающий и автозагарный Вовик проходил мимо пропахшего солярой и потемневшего от машинного масла водителя – его же, кстати, работника, его этот работник тоже не узнал. «Я, было, подумал, у нас на базе рекламу какую приехали снимать, вот и отвернулся, чтобы рожу свою мазутную не казать благородным господам».
Так что, Вовик сейчас хоть куда, хоть на обложку глянцевого журнала, что Вовик порой и делает - правда, не на обложку, а на разворот, хоть на билборд, хоть в телевизор – погоду читать, всем хорош – и мил, и брит, и ухожен, и обтянут брючками узенькими и маечками коротенькими с чебурашками на груди, и надушен, и загорел, и вертляв, и брутален – в очках-то каплями и в федоре, да с платком на шее фильдепёрстовым. Залюбуешься на парня, одним словом.
;
Paterik 21. Вовик и комплексы
Однажды Вовик, раздеваясь в спортивной раздевалке, а именно там проходила большая часть их разговоров, признался Антоше, что он решил бороться с детскими комплексами:
- Когда-то надо начинать. Понимаешь, я уже устал чувствовать неловкость за свои поступки, устал ощущать на себе неодобрительные взгляды окружающих, устал, в конце концов, от самовосприятия себя, как человека, во всём в этой жизни обязанного папе. Я долго думал на эту тему и решил, что если я не займусь этим сейчас, то не займусь уже никогда – мне скоро уже сорок. Я записался к психологу, с которым мы выработали такой план работы – он будет выслушивать меня раз в неделю по пятницам, а по понедельникам я буду слушать его рекомендации.
- Круто ты за себя взялся? А что, других проблем нет уже? Всё остальное в абсолютном порядке? – Антоша уже привык к разным ноу-хау Вовика, но о психологе ему дове-лось слышать впервые – обычно Вовик созревал к различным экспериментам по улучшению своего имиджа более постепенно.
- Да чего тянуть? Я тебе не говорил об этом, но думал-то постоянно. А насчёт других проблем?.. Ты же знаешь – с кожей лица и рук разобрался – ежедневно делаю маски и корректирую мимические морщины. С мускулатурой никаких косяков - фитнесом занимаюсь, прессик, грудь, попу держу на уровне, ничего вроде не дряблое, нормальное, упругое – на животе даже кубики уже проявились, прикинь. По имиджу со стилистом поработали несколько недель – она мне всё подобрала и расписала, когда и что носить, и с чем. Я и шляпу-федору уже купил, и очки-капельки, как у американских по-лицейских, и чёлку она мне показала, как стричь – чтобы рваная, но не оголтело, а слегка хулигански, чтобы послевкусие у разглядывающего меня оставалось. Одежды правильной накупил – подчёркивающей худобу и отсутствие живота – маечек сеткой, джинсов дудочками, платок шейный под Burberry, рубашку, вот в которой сейчас, - видишь, она приталенная и со скрытыми пуговицами…
- Ну, пижон, пижон.
- Пижон-то, пижон, а знаешь, сколько времени нужно, чтобы всё это контролировать. Мне осталось только машину подобрать правильную – стилист сказала, что надо чёрную и агрессивную, под цвет глаз, и вот с комплексами разобраться – чтобы взгляд не затравленный и не бегающий был. И всё – берегись, девчонки.
- Когда идёшь первый раз к психологу?
- Завтра уже. Думаю вот, о чём говорить. Хочу начать с того, почему не люблю и боюсь драться. Я ведь, между прочим, в бокс ходил месяца три, меня отец отвёл и сказал: становись мужиком. Но мне не понравилось – слишком всё примитивно это, не моё, понимаешь? Да ещё нос у меня большой – я, когда в спарринг вставал, всё время боялся, что мне его сломают.
- Разве тебя не мама отвела в бокс? – переспросил Антоша, - я недавно её видел, она как раз рассказывала, что тебе на первом же занятии стукнули в нос, и ты пришёл домой весь в расстройстве, и сказал ей: - Я больше туда ни ногой; а когла она спросила почему, ты ушёл от ответа, сказал лишь: - Да парень там один, больно поднарывистый, попался, не хочу с ним встречаться.
- Да без разницы, кто меня отвёл. Главное, что тот опыт отпечатался в моём подсознании, и теперь всякий раз, когда на моём пути встречается непонятный мне человек, я чувствую исходящую от него угрозу, и не могу ничего с собой поделать. Я хочу научиться защищаться, Антоша. И психологически, и физически. Я не могу всю жизнь уходить из секции – я должен найти в себе силы вернуться к тому поднарывистому парню и дать сдачи. Или просто поговорить с ним – без агрессии, без желания его задушить и сжечь его труп, а жжёные кости бросить падальщикам.
- Да ты маньяк, Вовик.
- Да уж, ладно, ты скажешь тоже. Я не маньяк, но не-большую коррекцию своего подсознания сделать надо – ну такой лёгкий тюнинг. Как в имидже. Вот посмотри – раньше меня воспринимали как кого? – как алкаша, хорошего собу-тыльника, балагура и обжору. Сколько шуток ходило, что Вовик может выпить, что угодно, и что угодно, съесть, лишь бы был майонез и кетчуп. И где эти мнения сейчас? Нет их. Сейчас я занимаюсь всеми активными видами спорта – езжу на велосипеде, на горных лыжах, на сноуборде, на квадрацикле, на аквабайке, на водных лыжах… Я даже себе всю униформу купил – для каждого вида спорта отдельную, и шлемы у меня все разные – для велика один, для лыж – другой, на воде – третий…
- Я наслышан, как ты бабушек в деревне пугал, когда на велике в полном обмундировании за хлебом ездил, и заходил в магазин, не снимая шлема. Так, что они креститься начинали при виде тебя.
- Зато девушки, я уверен, оценивали правильно – едет стройный велосипедист, видно, что не ботаник – правильный дорогой велик, правильные рейтузы, майка, шлем в виде корки апельсиновой, и такого же цвета, сам накаченный, в очках-капельках… Все дела. И мне от этого на душе приятно. Вот что такое имидж в жизни человека. И так во всём. Обо мне теперь думают, именно как об образце спортивной моды. А спортивной – значит, молодёжной, пацанской, двадцать первого века моде.
- А тебе самому-то нравится кататься на всех этих средствах передвижения?
- Не на всех, конечно. Некоторые просто бесят. Но они дают мне то, что не может дать ничто другое – дают возможность выделиться из серого общества, стать выше, красивее, современнее. И такого себя я люблю ещё больше.
Антоша уже переоделся, а Вовик, увлечённый разговором, никак не мог натянуть новые спортивные трусы.
- Ладно, я пошёл. Догоняй, пижон, - Антоша первым двинулся в тренажёрку.
Paterik 22. Вовик и его дом
Однажды Вовик решился на строительство дома – большого хорошего дома из толстых брёвен, настоящий дом для Наф-Нафа. И построил его, завёл под крышу сруб, остеклил, отвёл с крыши по желобам воду, проконопатил щели, сделал ступеньки, провёл газ, воду, электричество, завёз мебель. Живи – не хочу.
Но этого показалось Вовику недостаточно для полного удовлетворения. Ему мало всегда было решить какой-нибудь жизненный вопрос, ему нужно было составить алгоритм этого решения, записать это решение, украсить написанное рюшами, упаковать в конверт, заклеить его, запечатать сургучом, положить конверт в ларец, запереть ларец на ключ, и ключ повесить на ключницу – вот тогда он считал задачу решённой. Или, если ему нужно было кого-то о чём-то попросить – о пустяке любом, слов, на его взгляд, было недостаточно, он непременно рассказывал всю предысторию проблемы, выискивал предпосылки и причины её возникновения, потом повторял просьбу несколько раз, раз от разу более подробно и тщательно, а затем, когда человек в десятый раз соглашался, Вовик брал с него клятву, что тот не обидится на него за эту помощь, а при малейшем намёке на некоторое сомнение в голосе или глазах человека, Вовик начинал всю процедуру заново, доводя её до абсолютной стерильности – так не репетирует и государственный филармонический оркестр. Собственно, так же Вовик и благодарил – долго, искренне и с ис-требованием клятвенного обещания не держать зла на его просьбу.
Так и с домом. Вовику показалось, что дом получился несколько обычным, слишком таким, как у всех, и ещё – недостаточно русским, а именно концепция русского купеческого дома лежала в основе этой затеи. И Вовик взялся за ликвидацию этих огрехов. Для начала он пригласил резчиков по дереву, которые нарезали ему карнизов и наличников на окна и двери, рам и окладов для картин и зеркал. Они же вырезали ему балясины на лестницу – плоские, а не круглые, - по официальной версии, ради достижения аутентичности с древнерусскими образцами, по неофициальной, так было сделать несколько дешевле, и сколотили собственно саму лестницу - из распиленных вдоль брёвен, оставшихся от постройки дома, - по тем же причинам. Деревянное зодчество было при-менено внутри дома всюду – там, где это было оправданно, и там, где можно было бы без него обойтись. И даже там, где зодчество краснело и стеснялось, когда на него смотрели.
Дерево деревом, а какой же русский дом без русской печки – и нашёл Вовик специалиста по печкам. Пришёл печник и сложил Вовику печку – да не простую, а хитрую – неработающую, то есть и печка из обожжённого кирпича, и изразцы настоящие, и кладка правильная, и форма, и побелка, да вот только не ведёт никуда дымоход от печки, в стене заканчивается. Так сам Вовик придумал. Правда, печник долго не верил, что так надо, но когда получил деньги сполна за печку работающую, выполнил всё в строгом соответствии с вовиными указаниями.
Печка получилась на славу – чистое эстетство, никакой утилитарщины – ничего в ней не открывается, ничего на неё не положишь, готовить – не готовит, греть – не греет, и даже микроволновку или духовку в неё не вмонтируешь – она же почти настоящая, и размерами и формой, а самое главное – и в этом аутентичность абсолютная – побелка остаётся на руках или одежде, в зависимости от того, чем к печке прислонишься.
Следующими пришли мебельщики - рустикальщики, как никто другой не разбирающиеся в традициях русского мебелестроения, и выстругали Вовику всю мебель – от ванны и унитаза (оболочки только) до спальни, кухни, коридора и гостиной. Лёгкий прованский стиль rustical вошёл в русский сермяжный быт, словно острый клинок в пачку масла. Верхом прованского стиля и мастерства мебельщиков – рустикальщиков стала огромная трёхметровая люстра на цепях в виде солнца на фоне некрупных месяца и звёзд, символизирующего славянского бога Ярило.
Оценив улучшения, Вовик не остался удовлетворённым на все сто процентов – явно чего-то не хватало. Дом вроде был полная чаша, но не цеплял намертво – а Вовику цепляния коготочками нужны не были, уж цеплять, так цеплять за глотку – и до головокружения. И он пригласил художника, который расписал ему двери под хохлому и нарисовал несколько картин с лубочными сюжетами, а также разукрасил наличники и карнизы. Кроме того, Вовик нашёл портняжку, которая обшила весь дом разными тряпочками – лоскутными ковриками, макрамэшными кашпо, ажурными занавесочками, расшитыми салфеточками, бисерными абажурами, настенными панно, хендмэйдовскими рамочками для фотографий, скатертями, покрывалами и наволочками. Весь свой портняжий нерастраченный потенциал это милое создание выплеснула, заразившись вовиной концепцией русского дома.
И вновь осмотрел Вовик свои владения – вот, подумал он, любо-дорого посмотреть. Почти то, что надо. Но чего-то не хватает. Не сразу, но понял Вовик, что не хватает. И пришли в дом мастера лозы и глины, и наплели корзин и коробочек, налепили горшков и пиал, аутентичных древнерусской традиции, и за русский рустикальный стол усадил двух тряпишных кукол в рост человека – котика и зайчика, которых сшила ему белошвейка из предыдущего абзаца.
И тогда осмотрел Вовик плод рук своих и остался доволен. Те шероховатости, которые есть, он ликвидирует в ближайшее время.
;
Paterik 23. Вовик и тень прошлого
Однажды на одной из вечеринок Вовик встретил Антошу, с которым они провели оставшуюся часть вечера – с выпивкой, с долгими задушевными разговорами, воспоминаниями и историями за жизнь. Вовик обладал такой чертой, как общительность, причём, в превосходной степени – если он начинал о чём-нибудь рассказывать, его сложно было остановить, особенно, если в него попадал алкоголь.
Обратной реакцией этого пристрастия было то, что всё озвученное им и его собеседниками начинало жить в его голове собственной жизнью независимо от воли владельца этой головы. Такой впечатлительности мог бы позавидовать любой художник или поэт, абсолютно второстепенные факты и события вырастали в его воображении до небывалых высот и начинали преображаться вплоть до собственной неузнаваемости. Так, чью-нибудь косую улыбку он мог воспринять, как собственное оскорбление, а ответное приветствие незнакомки как признание в любви – и это в лучшем случае.
Вот и в этот вечер Вовик с Антошей вспоминали школьные годы – как они ходили в бассейн, как пили с Ди-мулей разведённый водой медицинский спирт, как гуляли у Вовика в деревне, как ездили в Харьков всем классом, где все перепились и чудом выжили. С особой теплотой они вспоминали свои первые школьные романы и героев этих романов, точнее, героинь – Павлину Ирову и Семажку Лерову. Романами эти юношеские страдания в одиночку назвать было, конечно, сложно - Антоша бегал за первой, а Вовик подыхал от второй. Но по продолжительности этих попыток они вполне тянут на романы. Поскольку Вовик отличался большей общительностью по сравнению с Антошей, разговор крутился в основном вокруг Семажки.
Лерова с позиции повзрослевших на двадцать лет другальков была ничем не примечательным субъектом – обычная русоволосая девочка с острыми коленками и лунообразным лицом с узкими глазками-щёлочками, но с точки зрения распираемых тестостероном старшеклассников равных по красоте, величию и грации ей просто не было на тысячу миль кругом. Настолько же красива была и Ирова, но не о ней речь.
Обсосав все стороны своего юношеского мазохизма, ибо не только поцелуя, но и намёка на поцелуй, за всё время своего ухаживания они так и не добились, парни попросили счёт и разъехались по домам. Выпив по соточке на посошок.
На следующее утро Вовик оборвал все антошины те-лефоны, но добудился до него только к обеду.
- Ты чего не отвечаешь? – в голосе Вовика звучала обида.
- Не могу проснуться. Очень крепко вчера поговорили, - Антоша еле выговаривал слова.
- Просыпайся и слушай. Ты сейчас охуеешь, какой мне сон приснился.
- Эротический?
- Не то слово, какой эротический. Помнишь, мы вчера по Семажку Лерову говорили?
Антоша подметил про себя, что говорили и про Ирову тоже, но Вовик о ней даже не вспомнил:
- Помню, помню.
- Короче, мне снится, что ты поехал домой, а я остался в клубе и ко мне подсаживается Лерова, взрослая уже, как положено. Ну, тут тоси-боси, шампанское-***нское, болтаем о том, о сём, и вдруг она говорит: «Что же ты меня, Вовичек, не дожал-то тогда в школе? Что же не дотянул раскинутые сети? Что же не зажал где-нибудь в уголочке и не взял силой? Уж далась бы я тебе по-любому, никуда бы, дура, не делась. А ты, пять раз погулять позвал, три раза в любви признался, и всё. Какой же это нажим? Мы ведь, бабы, силу любим, когда скрутят нас и скажут – сиди, коза, и не рыпайся. Так и со мной надо было, а не коньяком палёным травить и за косички в бассейне дёргать. А потом ты взял, да женился, да на ком, на моей сопернице во всём?». Я так и офигел от таких слов.
- И чо? – Антоша превратился в слух.
- И чо? А ничо. Я говорю ей: «И что же мне теперь делать? Как исправить свои ошибки молодости?» Дескать, сейчас я был бы не прочь. А она сама схватила меня ртом и повалила на лавку: «Сейчас, - говорит, - я все соки из тебя выпью. И за молодость мою загубленную. И за браки мои неудачные. И за конкурентку мою, которую ты в жёны взял. За всё ответишь! Все ошибки одним разом исправишь!»
- Прямо в клубе взял девчушку?
- Да нет. Представляешь, сам от себя не ожидал, домой повёз, в родные пенаты. Гад я, да?
- Ну ты же во сне?
- Так это ещё хуже, значит, что я про Лерову думаю. Хотя не думаю ни хера.
- Как всё прошло-то? Ладно уж тебе виниться за какую-то фигню.
- Прошло нормально. Всё закончилось её словами: мы теперь с тобой полюбовники навсегда.
Вот так Вовик потоптался, пусть и по-пьяни, пусть и во сне, на школьной мечте. И решил, что нужно идти к психологу.
;
Paterik 24. Вовик, как луч света
в тёмном царстве
Однажды Антоша зашёл к Олежуа в гости попить ко-фейку. Олежуа недавно купил кофемашину, чем очень гор-дился и был рад, если к нему заходили другальки отпробовать какого-нибудь эспрессо или капучино. Он налил кофе для Антоши в большую чашку и, хитро подмигнув, протянул её ему.
- Что-то не так? Какой-то подвох? – заволновался Антоша.
- Да нет, что ты? – ухмыльнулся Олежуа, - просто смотрю, как чашка тебе?
Антоша повертел кружку в руках и сразу догадался, над чем ухмылялся Олежуа – на ней был изображён Дом Солнца Вовика во всей его красе, а для тех, кто из его другальков, родственников, просто дальних знакомых, коллег и соседей ещё не знал, что это такое, под фотографией располагалась подпись – Дом Солнца.
- Эка, Вовик разошёлся. В народ пошёл… Молву пускает… - отметил Антоша.
- Это ещё что? У нас и полотенце с Домом Солнца есть, и тапочки с Домом Солнца, и салфетки с Домом Солнца… - стал перечислять Олежуа.
- И тарелка? – Антошиной страстью было собирание тарелок, и он не мог не поинтересоваться этим.
- Тарелка, естественно. Надо тебе?
- Ну, я надеюсь, что Вовик мне тоже подарит какой-нибудь сувенир с Домом Солнца. Так что пока не надо.
Но Вовик всё не дарил и не дарил – после одной не слишком удачной поездки Антоши к нему в гости, которая была прервана недомоганием Вовика на полдороге, он по какой-то причине перестал его туда приглашать, а сам Дом Солнца на берегу Великой Русской Реки (ВРР) размножил на всех сувенирных поверхностях, которые годились для подарка, и стал дарить их в качестве подарков на различные праздники – Новый год, Восьмое Марта, День защитника Отечества, дни рождения. До Антоши уже долетали подобные слухи, но он не предполагал, что до Олежуа сувенирка с Домом Солнца долетит так быстро.
В качестве приложения к подарку шёл рекламный журнальчик, посвящённый вопросам строительства и ремонта, где был несколько раз сфотографирован дом Вовика и приведено описание убранства дома, а также размещено интервью Вовика, в котором он делится соображениями об особенностях русского деревянного зодчества восемнадцатого века и архитектурных вкраплениях более позднего времени. Весь тираж этого журнала был скуплен Вовиком прямо в типографии и использовался вот таким образом – как приложение к кружечке с изображением Дома Солнца или маечке с ним же.
Через некоторое время Вовик усовершенствовал подарки – для большей насыщенности картинки, а также для тех, у кого тот или иной сувенир со старой фотографией уже был, он сделал новую фотосессию, где на фоне Дома Солнца располагался сам Вовик – в разных позах и с разными аксессуарами. После определённого кастинга он отобрал три наиболее удачных ракурса – они и стали основой золотой коллекции второй серии сувениров. Это были – Вовик в солнечных очках со скрещёнными руками, Вовик с горными лыжами на плече без шапки, и, наконец, Вовик на велосипеде в шлеме и солнечных очках.
Когда, уже летом, у Вовика на берегу ВРР собирались его другальки (Олежуа и Антоша не присутствовали), посторонние могли воспринять эту многочисленную компанию в качестве отряда скаутов или секты мормонов – потому что на всех, включая девочек, были футболки и бейсболки с изображением Вовика из золотой коллекции Дома Солнца. И только у самого Вовика была особая футболка – она была выпущена в одном экземпляре (точнее, в трёх – но все они принадлежали Вовику) и на ней располагался сделанный в фотошопе портрет Вовика, обнимающего Перзидента Ведмеда на фоне Дома Солнца. На спине этой майки красовалась надпись: «Спасибо, Вовик, за всё!» и неразборчивый автограф, по всей видимости, самого Ведмеда.
Эта фотография Вовику очень нравилась, да так, что стала основой третьей серии сувениров. Однако на этот раз Вовик решил не тратиться на майки и кружки, а предпочёл ограничиться одними фотографиями. Он напечатал их целую пачку, совместив изображения со спины и груди своей изначальной футболки, слегка изменив текст, так, что получилось: «Спасибо, Вовик, за всё! И тебе, спасибо, Ведмед!» и снизу две подписи. За их спинами, как и полагается, возвышается Дом Солнца, на котором уже прибита табличка, сообщающая о визите в Дом Солнца Перзидента Ведмеда.
Простая фотография, полученная в подарок на торжество, не очень радовала другальков, а, тем более, знакомых и малознакомых людей. Но Вовика это не останавливало - всякое непонимание или улыбку он воспринимал, как зависть и невежество, а дополнительно – как посягательство на основы российской государственности и русского уклада жизни.
Он считал, что свет Дома Солнца, который он несёт людям, призван проникнуть в самые потаённые глубины людской души и породить ответное чувство – чувство восхищения перед плодом рук человеческих, рук простого русского патриота и труженика – Домом Солнца и его создателем – Вовика с берега ВРР. ;
Paterik 25. Вовик и поездка к нему в гости
Однажды Вовик пригласил Олежуа и Антошу с семьями посетить свой винтажный, в русском стиле, дом на самом берегу Великой Русской Реки. Приглашение было вызвано тем, что за несколько недель до этого другальки с супругами в том же точно составе собирались у Олежуа. Какого-то особого сакрального значения подбору участников встречи никто не придавал, но это касалось всех, кроме Вовика, который усмотрел в последней пьянке некий новый формат, облёк его в словесную форму и предложил каждые несколько недель, подобно серьёзным международным саммитам, менять место встречи в зависимости от места проживания постоянно ротируемого хозяина приёма. Поскольку первый раут в новом формате состоялся в доме у Олежуа, в качестве принимающей стороны второй встречи Вовик предложил свою персону.
Приглашал он, конечно, долго – у него срывалось то из-за какой-то маленькой недоделки – всё-таки он собирал гостей не в какой-то там квартире, а в будущем родовом доме Вовиков, то из-за того, что внезапно вспоминал о чьих-нибудь днях рождения, которые не мог пропустить, то наставала неподходящая погода, не в нужном ракурсе подчёркивающая Дом Солнца – а именно так назвал его Вовик, причём, не просто назвал – а заказал деревянную табличку, даже две, и повесил их на фронтоне дома и на воротах перед домом, то ещё какие-нибудь события, так или иначе не позволяющие удовлетворить максималистские потребности Вовика.
День встречи постоянно откладывался ещё и потому, что то Олежуа, то Антоша по каким-то непонятным причинам имели смелость планировать на те или иные выходные свои, сугубо личные мероприятия, как то – поход детей в зоопарк или родителей – в кино. Но, вот наконец, после долгих переговоров дата была согласована, Вовик отправился на берег Великой Русской Реки готовить Дом Солнца к визиту гостей, а Антоша с Олежуа прикидывать, какие продукты покупать и что готовить на стол. Но буквально за три дня до намеченной встречи у Антоши возникли обстоятельства, делающие его визит невозможным, о чём он мгновенно сообщил всем заинтересованным лицам.
Олежуа воспринял это нормально:
- Ладно, одни поедем. Как хочешь? Нам же больше достанется.
А вот Вовик был не рад – такого грандиозного ножа в спину его максимализму и педантичности ещё никто не втыкал – он попробовал зайти и с той, и с этой стороны, но у Антоши действительно была причина не ехать, и это не было отговоркой или блажью – он очень хотел поехать и всячески способствовал организации этой встречи, и Вовик был вынужден примириться с обстоятельствами.
Самое неприятное заключалось в том, что Олежуа уже был приглашён и настроился ехать, и перенести волжский саммит было невозможно. Единственное, что Антоша мог сделать, это приехать с супругой на следующий день, в воскресенье, когда Олежуа уже не будет, но Вовик, как хозяин дома, наверняка останется ещё на сутки. Он предложил такой вариант Вовику, чему тот очень обрадовался и добавил, что это отличная идея:
- Приезжай, конечно! Посидим, поболтаем. Выпьем. Погулять сходим на берег ВРР, на закат полюбуемся, ноче-вать останетесь, а с утра – прямиком на работу.
Антоша в воскресенье так и поступил. Он завёз младшего бабушке, старшего забрал от другой бабушки, купил шампанское и тортик, и отправился к Вовику в Дом Солнца. Погода была замечательной – небо – синим-синим, а солнце - ярким-ярким, хотелось шутить, смеяться, петь, выпить, в конце концов, погулять по берегу ВРР, полюбоваться закатом… Антоша делился своим настроением с супругой, а та отвечала ему тем же. Ничего не предвещало подвоха…
Уже подъезжая к населённому пункту Вовика, Антоша решил порадовать другалька скорой встречей и написал ему сообщение:
- Вискарь в холодильнике? Мы уже близко. Всё, что заказывал, купил.
Вовик ответил очень быстро, но не сообщением, а звонком:
- Антоша, привет. Ты что, правда, уже близко? Или разыгрываешь? Правда?... Блин, ё-моё, как бы тебе это помягче сказать… Мне очень плохо. Э-э-э… Я не смогу вас принять…
Антоше показалось, что он не расслышал:
- Что ты говоришь? Что не сможешь? Принимать? Ну и ладно – я один пить могу. Не принимай ничего.
- Да нет… Я вас не могу у себя принять… Я постоянно блюю. Мы так вчера с Олежуа нажрались, до пяти утра пили, что я ещё не встал с кровати… Только поднимаюсь, чтобы сблевать, и обратно ложусь… Не обижайся, а?..
- Вовик. А как быть с тем, что мы уже почти приехали? И с тем, что я не один, чтобы развернуться и ехать обратно – у меня супруга в машине, Маркус – они так хотели посмотреть на Дом Солнца, а ты? – Антоша быстро догадался, что Вовик не паясничает, и что его якобы просьба – непреклонное и окончательное повеление, и продолжал разговор только ради того, чтобы сохранить лицо перед своей семьёй.
- Антоша. Хочешь, обижайся, но я не открою вам… Я не могу таким предстать перед вами – опухшим, похмельным, постаревшим, я даже экскурсии вам никакой не проведу.
- А может и не надо экскурсий? Просто мы прогуляемся по дому и обратно, чтобы уж не напрасно ехали…
- Нет, я не открою, Антош. Мне мой имидж дороже…
О чём тут можно разговаривать? Антоша развернул машину и поехал домой – грустный, задумчивый. Он ехал и размышлял – а что, если Господь Бог пришлёт к Вовику ангела что-нибудь спросить, он и ангелу не откроет, скажет – не пущу, шестикрыл, не могу в таком виде перед божьим посланником предстать, давай завтра! Или предложит формат встречи обговорить – мол, я с женой буду, а ты, мотылёк, с архангелом или херувимом прилетай, но сегодня не могу, а в следующий уикэнд у меня танцульки, так что оставь телефон – я покумекаю, в какой форме организовать нашу встречу?..
Parte seconda.
Old reincarnazione.
Часть 2.
Древние реинкарнации
Убрияко проснулся от урчания в собственном животе. Он посмотрел на солнце – времени было около полудня – и решил перекусить. Остатки завтрака лежали на подоконнике, к ним он присовокупил селёдку без шубы, тресковый паштет, жирный тягучий суп из нельмы и тарелку анчоусов. Из холодильника была извлечена неполная бутылка «Космической». «Кобель их задави, - выругался Убрияко, вспомнив, что запасы алкоголя закончились, а водочная пятница, когда ему приходит посылка с топливом от Космических хроников, только завтра, - опять придётся духами кашлять».
Он достал из туалетного столика синий пузырёк S.T. Dupont и зелёный Emilio Pucci, которые когда-то оставили его женщины – его кошечки с горящими глазами и выгнутыми хвостами, и два пузырька салицилового спирта из аптечки. Смешав жидкости в графине, он добавил лимонада «Тархун» и бросил льда. Коктейль был готов. Устроившись поудобнее на подоконнике, он неспешно забил косячок и пару раз крепко затянулся.
Перед глазами поплыли звёздочки, он затянулся ещё раз, сделал Uno-due-tre-finitura с коктейлем, закинул в рот горсть анчоусов, хлебнул через край нельмового супа, куснул селёдку, затянулся опять и томно прикрыл глаза. Жизнь продолжалась. Наступившая было хандра, как и урчание в животе развеялись, словно их и не было.
Убрияко налил полный стакан ледяной «Космиче-ской», макнул туда свой косяк, сильно затянулся, выпил стакан на счёт Uno-due-tre-finitura, и выпустил тонкой струйкой дым. Звёздочки стали кружиться быстрее, Убрияко поплыл по волнам Вселенной, пронизываемый космическими струнами и овеваемый солнечным ветром. Вселенная стала сжиматься.
Третья порция коктейля под убаюкивающее Uno-due-tre-finitura сделал ненужным паштет и иную закуску. Она жёстко обрушилась в желудок, вызвав кровяной удар по мозгу, отчего Вселенная окончательно сжалась в точку, Убрияко провалился в эту точку, превратился в Ничто и пропал. Единственное, что осталось в реальности – это его лалана-чакра , она впитала всю силу Убрияко и унесла его далеко-далеко в прошлое. День шёл по плану…
;
Capitolo Quinto.
La leggenda di un gatto Ubriaco e Prospero
Легенда о коте Убрияко и Процветающем
В свите Процветающего состояли родовитые люди. Одетые в белый шёлк, они разъезжали в колесницах или не спеша прохаживались, посматривая на всех свысока. Заметив кота Убрияко с Шан-горы, старого и слабого, с загорелым дочерна лицом, платье и шапке отнюдь не изысканных, все они отнеслись к нему презрительно и принялись издеваться над ним, как только могли: насмехались, обманывали его, били, толкали, перебрасывали от одного к другому, как меховую шапку. Но Убрияко с Шан-горы не сердился, прихлебатели устали, и выдумки их исчерпались.
Тогда вместе с Убрияко все они взошли на высокую башню, и один из них пошутил: - Тот, кто решится броситься вниз, получит в награду сотню золотом. Другие наперебой стали соглашаться, а Убрияко, приняв всё за правду, поспешил броситься первым. Точно парящая птица, опустился он на землю, не повредив ни костей, ни мускулов.
Свита Фаня приняла это за случайность и не очень-то удивилась. А затем кто-то, указывая на омут в излучине реки, снова сказал: - Там - драгоценная жемчужина. Нырни - найдёшь её. Убрияко снова послушался и нырнул. Вынырнул же действительно с жемчужиной.
Тут все призадумались, а Процветающий велел впредь кормить Убрияко вместе с другими – и не мясом, а рыбой, и одевать его в шёлк.
Но вот в сокровищнице Фаня вспыхнул сильный пожар. Процветающий сказал: - Сумеешь войти в огонь, спасти шёлк - весь отдам тебе в награду, сколько ни вытащишь. Убрияко, не колеблясь, направился к сокровищнице, исчезал в пламени и снова появлялся, но огонь его не обжигал и сажа к нему не приставала.
Все в доме Фаня решили, что он владеет секретом, и стали просить у него прощения. - Мы не ведали, что ты владеешь чудом, и обманывали тебя. Мы не ведали, что ты - святой, и оскорбляли тебя. Считай нас дураками, считай нас глухими, считай нас слепыми! Но дозволь нам спросить: в чём заключается твой секрет?
- У меня нет секрета, - ответил кот Убрияко с Шан-горы. - Откуда это - сердце моё не ведает. И всё же об одном я попытаюсь вам рассказать: недавно двое из вас ночевали в моей хижине, и я слышал, как они восхваляли Процветающего: он-де властен мертвить живого и оживить мёртвого, богатого сделать бедняком, а бедного - богачом. И я отправился к нему, несмотря на дальний путь, ибо поистине у меня не осталось других желаний. Когда пришёл сюда, я верил каждому вашему слову. Не думая ни об опасности, ни о том, что станет с моим телом, боялся лишь быть недостаточно преданным, недостаточно исполнительным. Только об одном были мои помыслы, и ничто не могло меня остановить. Вот и всё.
Только сейчас, когда я узнал, что вы меня обманывали, во мне поднялись сомнения и тревоги, я стал прислушиваться и приглядываться к вашей похвальбе. Вспомнил о прошедшем: посчастливилось не сгореть, не утонуть - от горя, от страха меня бросило в жар, охватила дрожь. Разве смогу ещё раз приблизиться к воде и пламени?
С той поры удальцы Фаня не осмеливались обижать нищих и коновалов на дорогах. Встретив их, кланялись, сойдя с колесницы. Узнав об этом, Цзай Во сообщил Конфуцию.
Конфуций же сказал: - Разве ты не знаешь, что человек, полный веры, способен воздействовать на вещи, растрогать небо и землю, богов и души предков, пересечь Вселенную с востока на запад, с севера на юг, от зенита до надира. Не только пропасть, омут или пламя - ничто его не остановит. Кот Убрияко с Шан-горы поверил в ложь, и ничто ему не помешало. Тем паче, когда обе стороны искренни. Запомни сиё, юноша.
;
Capitolo Sesto.
Андрюша и Валерик
Pateric 26. Андрюша и его деревня
Однажды Андрюша с Антошей выпивали в недавно от-крывшемся ресторане Че и вышли покурить на улицу. Была жара. Андрюша только что приехал из своей деревни, да и то – вечером планировал ехать обратно.
- Я второй раз всего лишь за лето в городе показываюсь.
- Да и правильно, нечего ту делать. А там, кстати, ты чем занимаешься – грибы, ягоды? Грядки? – Антоша поддержал беседу.
- Да какие, нахер, грядки и грибы? Что ты. Я там отдыхаю.
- Как отдыхаешь? Давай расскажи распорядок любого дня.
- Ну как, как? Встаю пораньше – долго спать не могу – часиков в девять - полдесятого, сегодня, правда, пол-одиннадцатого встал, и посикать – покакать иду. Посикаю – покакаю от души, потом в холодильничек. Там всегда бутылочка – другая холодного пивка стоит. Я её, так сказать, утрамбовываю в себя, так, чтобы слезы на глазах выступили, и на улицу. На улице хорошо. Я лавку у дома хорошую поставил – широкую такую, чтоб развалиться можно было. Сажусь я на лавку и греюсь на солнышке.
Потом сосед приходит, говорит, давай, мол, по маленькой. Я в морозильничек. На лавке располагаемся, огурчиков порежем, вкусные у нас в деревне огурцы, кстати, ум отъешь. Сидим, выпиваем помаленьку. Жена его бежит: Не пей, Славка. Ох не пей, бля. Я тебе всю башку щас раскрою, бля. Давай за работу, Славка. Он уходит, там, глядишь время обедать.
Ларэтта супы у меня варит, нигде таких не ел – просто песня, а варит их изо всего подряд – травы в огороде надёргает и варит с мясцом. Ну, за обедом сам Бог велел – выпьем по чуть – чуть, если Славка от жены не сбежит к нам. Периодически сбегает – и тогда по чуть – чуть не получается. Так и день кончается. Вечером шашлыки – машлыки. Кто-нибудь приезжает. Да лучше бы и не приезжали. Шашлыки эти уже вот где сидят, - Андрюша ладонь прижал к шее.
- А Ларэтта – то не бузит, что выпиваешь маненько?
- Да бузит, но что же делать – не бросать же выпивать из-за этого. Кстати, ты новую водку пробовал – Сверхмалая Медведица? Отличная вещь. Рекомендую.
- Где ты её покупаешь?
- У нас автолавка приезжает – там полный набор, и «Нампопутинах» есть и Космическая – сервис на уровне.
Парни докурили и пошли обратно в Че.
;
Pateric 27. Андрюша и спор с Костиком
Однажды Андрюша поспорил с Костиком о том, что Костик не будет пить целый год. Зная Костика, представить себе, что такое возможно, крайне сложно, почти нереально. Но спор имел место. Это произошло в кафе «Адыгейский дворик» за обедиком. Свидетелями разговора Андрюши и Костика были три человека – Игорёк, Иван и Лёвик. Андрюша, наливая всем по первой, спросил Костика:
- Костик, дружище, а мог бы ты не выпивать целый год вообще ни капли.
Костик ответил после некоторого размышления:
- Сколько ставишь?
- Десятку.
Игорёк и Иван практически в один голос крикнули:
- И я ставлю десятку.
У Костика заблестели глаза. Таких денег у него в руках не было давно, да что там, почти никогда и не было:
- По рукам.
- С сегодняшнего дня, - ужесточил правила Андрюша, отодвигая от Костика уже наполненную рюмку.
- Хорошо, - совсем сник Костик, даже есть расхотелось.
После этого дня за Костиком началась настоящая охота. Каждый считал своим долгом подловить Костика на нарушении условий спора, но никому этого сделать не удавалось. Костика ловили и нюхали в ночных клубах, на дискотеках, соблазняли бесплатным угощением, на что раньше Костик был падок, подсылали к нему девушек, чтобы они уговорили его выпить. Ничего не помогало. Костика словно подменили.
Представить себе Костика непьющим было равноценно тому, что трава никогда не будет зелёной, а небо – голубым. Костик и водка – были близнецы-братья, синонимы, не-разлей-вода, альфа и омега, чук и гек, биба и боба, молот и наковальня, маркс и энгельс. Но Костик реально не выпивал. Да, он любитель покурить траву, но о траве-то никто не договаривался.
Так прошёл год. Костик дождался своего часа и пришёл в «Адыгейский дворик» получать заслуженную награду.
- Можете без конвертов. Я готов унести свои деньги и в карманах, - заявил он с порога.
- Костик, ты уверен, что год прошёл?
- Да.
- Ты точно не выпивал? Говорят, пару раз нажрался, как свинья.
- Идите в жопу.
- А мы сроки уточняли, когда отдавать?
- Хорош издеваться. Гоните бабосы, парни.
- Ты давай тут не задавайся, а то вообще ничего не получишь.
- А я тогда тебе, Андрюша, еботину набью.
- Костик, поскромнее.
Если бы Костик этого не произнёс, он получил бы через минуту деньги и довольный пошёл бы их тратить, но он допустил ошибку – говорить про еботину было ударом ниже пояса, и делать этого не следовало.
Костик не ожидал, что процесс получения честно заработанных денег будет таким мучительным. Андрюша в ответ на костиковскую грубость периодически разменивал крупные деньги на мелочь и, когда Костик получал очередной пакет, заставлял его пересчитывать и писать расписки.
- Сволочь редкостная, этот ваш Андрюша, - жаловался потом Костик Алику.
;
Pateric 28. Валерик и разговоры на крыше
Однажды Валерик позвонил Антоше с целью предложить выпить. Вообще, Валерик искренне считал себя человеком непьющим, хотя запросто мог начать день с рюмочки водки, а то и двух-трёх, и позволить себе в обед граммов триста - триста пятьдесят. Но в целом его мнение о себе эти факты не подрывали, а просто, как хорошие исключения, подчёркивали и укрепляли истину. Валерику было в районе сорока лет, никто не знал, сколько точно, потому что для разных людей он представал всегда разным – для другальков, которые знали Валерика тысячу лет, он казался старым, как муслим магомаев, девочки, которых он соблазнял, считали его тридцатилетним дон жуаном, а в социальных сетях и на клубных вечеринках Валерику, по его собственным признаниям, было неиз-менные двадцать.
В тот день, когда он позвонил Антоше, ему было не очень по себе – голова не болела, но сильно хотелось пива и движения, валяться дома на диване он терпеть не мог ни в каком состоянии. Антоша ответил в том духе, что, в принципе, не против выпивки, но выходить из дома ему неохота, и, если Валерик настаивает на встрече и пиве, то лучшим местом, где парни могли бы дёрнуть пивка, будет крыша того дома, куда переехал Антоша месяц назад.
- Это очень забавно, мой друг, пиво на крыше. Я к тебе еду, - Валерик идею сразу же одобрил.
- Не забудь чипсов, - успел только крикнуть Антоша в трубку, и пошёл ставить пиво в холодильник.
Спустя полчаса парни наслаждались видом на город, сидя на антошиной крыше – они вылезли на неё через мансардное окно и вытащили стулья, еду, бутылки, сигареты, и удобно расположились.
- Предлагаю здесь устроить вечеринку, - сказал Валерик.
- Неплохая мысль, - отреагировал Антоша.
- Здесь можно мангал поставить, лавки. Чёрт, круто всё получается. Когда замутим?
- Да хоть завтра давай. Я бы только перила укрепил – очень уж жидкие. Страшновато, - Антоша загорелся.
- Знаешь, что? – Валерик, как великий комбинатор, мгно-венно набросал несколько вариантов решения этой проблемы, - я завтра пришлю тебе сварщика, он тебе сварит хоть эйфелеву башню, мангал у меня у родителей стоит, лавки у слонопотама возьмём из деревни… Алло, гиппопотам, у тебя лавки на участке стоят, завтра у Антоши сэйшн на крыше, их нужно как-то сюда переправить, не сможешь?.. Почему?.. Ладно, позвоню Ивану.
- Ивану звонишь?..
- Табуреткин, хеллоу. Лавки твои с огорода нужны… Антоша устраивает… Не жопься. Давай, до связи.
- Слушай-ка, - Антоша попытался первести бешеную ак-тивность Валерика в более философское русло, - а Андрюша-то не сможет на крышу через окно выбраться, живот не даст.
- Блин, точно, - Валерик расстроился, - он не то, что сам, он просто даже с помощью всех нас не пролезет. Эх, жалко. Ведь говорю ему всегда – жри меньше, больше двигайся и сексом занимайся, не ленись.
- А он чо?
- А он? Он ни хера не слушает. Каждый вечер жарит себе окорок с сыром и вообще ходить перестал – даже за водкой Лору посылает, - Валерик ещё раз осмотрел оконный проём, - да уж, не пролезет гиппопотам. Хоть вышку эмчээс заказывай.
- А что толку? Ждать она будет, пока он шашлыка поло-пает? Плохая идея с вечериной.
Парни допили пиво и в расстроенных чувствах разошлись по домам – Валерик поехал к Андрюше в деревню. Бахнуть водярки и поучить его здоровому образу жизни.
;
Pateric 29. Андрюша и автобус
Однажды Андрюша, будучи незрелым юнцом, возвращался из радиокружка. Он учился в восьмом классе, был довольно прилежным учеником, занимался плаванием, а алкоголь пробовал исключительно в виде пива, да и то достаточно редко.
В радиокружок его привела мама, которая хотела, чтобы её сын не шлялся по улицам, а занимался чем-нибудь полезным и интересным, например, техническим творчеством, - Андрюша постепенно втянулся и полюбил радиодело, с этого момента не проходило и недели, чтобы Андрюша не собрал из найденных на помойке ржавых деталек радио или электрозвонок. Эта любовь к железякам и электричеству не оставила его и по сей день.
Радиокружок находился достаточно далеко, и дорога за-нимала приличное время – более часа. На улице стоял ян-варь. Было очень морозно и мела вьюга. Автобус пришёл не сразу, а когда это произошло, тринадцатилетний Андрюша занял место в дальнем углу – где было и потеплее, и люди не так толкались.
Люди были по-январски хмуры и неприветливы – не говорили ни будьте добры, ни спасибо, когда передавали деньги на билет, старались побольнее двинуть в ребро локтем или придавить к поручню.
Через несколько остановок автобус был уже битком, и даже если этот маршрут не подходил стоящим на остановках людям, они всё равно в первый попавший автобус садились, просто, чтобы не замёрзнуть на улице. В результате Андрюшу – не такого, как сейчас – здоровенного толстяка, а худого бледного паренька – в прямом смысле припечатали к окну. Он распластался по нему, как цыплёнок табака, не имея возможности даже повернуть голову. В один момент ему даже показалось, что он сейчас просто выпадет из автобуса – вместе со стеклом.
Наверно, это даже смешно, но стекло действительно вскоре выдавили. Но не Андрюшей – он, видимо, оказался слишком худ, - а рядом стоявшей бабулей с рюкзаком. Оно затрещало, заскрипело, но, в силу особой его конструкции, не выпало наружу, а выехало двумя сторонами из пазов и застыло в ожидании.
Массовка вокруг почти выпавшего стекла немного расступилась, и один из самых решительных андрюшиных попутчиков схватился за верхний его край и попытался втянуть его в салон автобуса. Но не вышло. И было очень холодно. И поэтому людская российская смекалка пришла на помощь – люди стали держать это стекло по очереди, выходящие передавали эстафету вновь прибывшим, и так без конца.
Когда до андрюшиного дома оставалось ещё четыре остановки, а автобус уже поредел, последний хранитель стекла засуетился, распознав сквозь замёрзшие окна знакомые силуэты родной улицы, рядом с ним, кроме Андрюши, никого не оставалось, и он, не растерявшись, сунул стекло Андрюше:
- Держи, парень.
И худенький, продрогший от зимней стужи Андрюша взялся за окно и держал его все четыре остановки и на своей вышел, втащив стекло в автобус и прислонив к сиденьям.
;
Pateric 30. Андрюша и троллейбус
Однажды Андрюша возвращался из радиокружка. Ему было тринадцать лет, и он уже несколько месяцев ездил через весь город в радиокружок, в который его записала мама, чтобы Андрюша не попал в плохую компанию. Плохая компания от этой маминой диверсии очень много потеряла, ибо Андрюша был мальчиком увлекающимся и, если бы в плохую компанию попал, научился бы курить, пить, плеваться и материться круче любого хулигана из вышеозначенной компании, и не было бы ему равных по этой хулиганской части, затмил бы всех.
Андрюша избрал другой путь в жизни - радиодело, и именно благодаря маме, хотя в тот момент, когда она его привела в радиокружок – длинного доходягу с горящим взором, она и не догадывалась, что этим поступком закладывает андрюшино будущее, и на долгие годы его жизнь будет связана с радиодеталями.
В тот вечер, о котором идёт речь, Андрюша возвращался с занятий в радиокружке – ехал в троллейбусе. Время было позднее, троллейбус был почти пуст – кроме группы людей в хвосте салона, в общем, никого и не было, только рядом с Андрюшей пристроилась старушонка, сразу же задремавшая, через пару рядов ехали два мальчугана андрюшиного возраста – тоже, по всей вероятности, из какого-нибудь кружка, да слева от них крепко спал, запрокинув голову назад, мужчина в кожаном пальто и с портфелем – инженер или конструктор.
Поездка длилась уже долго, мальчишкам было скучно, и они придумывали разные выходки – то произносили характерные для посетителя туалета звуки – и смотрели на реакцию пассажиров, но реакции никакой не было – до людей из хвоста звуки не долетали, бабуля с мужиком в кожаном пальто дрыхли, а Андрюша эти звуки и сам был мастак производить, выдувая раскрытым ртом в голое предплечье воздух, и поэтому его это не впечатляло. То они боролись за место у окна, выкидывая соперника в проход и запинывая его башмаками. То играли в чи-чи-фо на щелбаны, но тот, кто проигрывал, первым жаловался на скукотень игры.
Перебрав все возможные доступные их возрасту и развитию забавы, мальчишки уже было не знали, куда и приложить свои нерастраченные силы, как заметили мужика в кожаном пальто, который мог стать отличной жертвой, они даже завизжали от восторга.
Лирическое отступление. Любые сиденья нашего пассажирского транспорта набиты поролоном, что предоставляет практически безграничные возможности для самой изобретательной фантазии – его можно ковырять, делать в нём норки, катать из него шарики, кидаться, выпиливать в нём геометрические фигуры, набивать под свитер, чтобы сделать титьки, и так далее – всё, что душе угодно.
Инженер незадолго до родившейся у мальчишек идеи открыл во сне рот – ну не может запрокинутая голова долго удерживать нижнюю челюсть. Именно он и стал объектом мальчишеского хулиганства. Андрюша, до этого снисходительно следивший за действиями сверстников, в последующие минуты просто вжался в сиденье и старался отвести от происходящего взгляд, но не мог – и это ещё больше нагоняло страха – страха чужого, но близкого и неминуемого разоблачения.
И было, чего пугаться рафинированному Андрюше – пацаны оторвали кусочек поролона и положили его инженеру-конструктору в рот, сами отскочив на безопасное расстояние, но тот даже не изменил ритм дыхания. Убедившись в безопасности мероприятия, парни стали отрывать куски поролона побольше и так же складывать их в рот человеку с портфелем. В конце концов поролона в рот они набили столько, что последний кусок, остроконечный, как ломтик сыра, возвысился над головой поролонодержателя на целую ладонь.
Андрюша и только что вошедшие люди молчаливо взирали на эту инсталляцию, но только у Андрюши потели ладони и в груди бухало сердце. Выходя из троллейбуса, он дал себе слово, что никогда в жизни не будет пихать поролон в рот незнакомым людям, хоть его будет завались и все станут ходить с открытыми ртами.
;
Pateric 31. Валерик и бабы
Однажды, много лет назад, может быть двадцать, а может, и все тридцать, Валерик впервые переспал с девушкой. С той поры это занятие стало его основным хобби, главным в жизни увлечением, страстью, отдохновением и роком. Ничего больше так не засосало Валерика в течение всей его длинной жизни, как секс. Ничему другому Валерик не отдался за всю жизнь с такой беззаветной и безоглядной искренностью, как сексу – будь то работа, азартные игры или даже любовь. Ни в какой другой области приложения человеческих сил не нашёл себя полностью реализованным, кроме как в сексе.
Причём, увлечение сексом, как и любое другое увле-чение, прошло за долгие годы несколько стадий, параллельно же переживало свою эволюцию увлечение водкой. Изначально секс был безусловно искренней валериковой привязанностью – он восхищался молодостью, свежестью и красотой юных тел, влюблялся в их владельцев, порой безумствовал, как безумствуют истинно влюблённые, совершал во имя их маленькие подвиги и мог предаваться страсти часами напролёт – молодой организм почти не был испорчен водкой и возрастом, которую Валерик практически не употреблял, поскольку полагал напитком лохов, неудачников и алкоголиков.
Но время шло, и юношеский максимализм постепенно изнашивался, как любая одежда – Валерик перестал быть настолько категоричным в отношении водки, как раньше – он не начинал кричать другалькам по любому поводу, что он не такой, как они - алконавты, он – молодой, успешный, сильный и современный человек нового поколения, и он против водяры.
Нет, он безусловно не оставил секс – он по-прежнему искал его везде, где только придётся – и в общественном транспорте, и в ночных клубах, и в соседских квартирах, и на работе – во всех своих многочисленных деловых проектах, и по-прежнему не пропускал мимо ни одной юбки – ни школьницы – нимфетки, ни взрослой в самом соку дамы. Но, поскольку его отношение к алкоголю стало более мягким, Валерик стал больше и чаще выпивать – с друзьями, с любовницами, до секса и после, одному – по вечерам, а потом – и по утрам, и умудряться оба своих увлечения совмещать. Не проходило и дня, чтобы Валерик не нашёл себе новую подружку и не выпил граммчиков четыреста. И если первый период его жизни можно обозначить, как «много секса, мало водки», то этот безусловно достоин названия «много секса и водки».
Шли годы, но Валерик практически не менялся. Так, слегка пообтрепался физиологически – немного осунулся, потолстел пузом, посерел подглазинами, обзавёлся морщинами, сединами и небольшим тремором пальцев рук, но амплуа его жизни осталось прежним – вся женская половина человечества должна была дрожать при его появлении, потому что продолжала рассматриваться Валериком как объект для слияния и поглощения – а сливаться и давать поглощать он любил по-прежнему безотчётно сильно и постоянно.
Единственное, что, возможно, на самом деле слегка поменялось в его поведении, так это манера его общения с окружающими – про свои подвиги и маленькие победы он стал рассказывать всё чаще и чаще, и всё более подробно и пикантно, и порой так сюрреалистично, что многие качали головой и не верили, что можно за один день переспать сразу с двумя парами двойняшек, или даже тройняшек, хотя Валерик, насколько знали его ближайшие другальки, никогда во лжи замечен особенно не был, так, приврёт порой про время или место соития, а чтобы об объекте соития и количестве участников – ни в жизнь. И всё больше и чаще за рюмочкой водки Валерик рассказывал, как оно всё прошло, и поэтому этот этап его биографии мы обозначим, как «много секса, разговоров о сексе и водки».
А в последнее время Валерик упростил эту жизненную конструкцию до минимума, и она получила наименование «много водки и разговоров о сексе». В рамках её Валерик продолжает восхищать и поражать воображение окружающих своими рассказами об амурных похождениях, но некоторым любопытным и наблюдательным собеседникам кажется, что элементарное сопоставление распорядка дня Валерика и эпизодов его интимной жизни приводит к несколько обескураживающим выводам. Но Валерику всё равно – на любые шутки в свой адрес он по-прежнему голосит: Идите нахуй! За собой следите! Я-то сегодня семнадцатилетнюю ёб! А вы? Кто из вас может этим похвастаться? Вам бы только водку жрать! Но я – не вы!
Pateric 32. Андрюша и самолёты
Однажды Андрюша с Антошей встретились за обеди-ком в Таните и немного выпили. Андрюша дал понять другу, что вся работа, запланированная им на этот день, уже сделана, осталось только одно - получить посылку и переправить её по другому адресу. Антоша почувствовал, что у него аналогичная ситуация, и все мало-мальски важные дела, намеченные на сегодня, сами собой перестали быть актуальными, а, значит, прекратили своё существование.
Сложилась ситуация, при которой все участвующие в ней стороны полностью совпали во взглядах на текущий момент, и это не могло кончиться ничем иным, кроме как тем, как она кончилась. Можно сказать и проще – у другальков не было шансов не напиться с таким изначальным настроем. Андрюша предложил выпить у храма искусств, на свежачке, Антоша и в этом вопросе полностью Андрюшу поддержал. Парни купили две нольсемяшечки, колбасы с хлебом, шоколадку алёнка и расположились на парапете у храма искусств – там как раз было удобно и присесть, и стол накрыть.
- Самое главное, про посылку не забыть. Напоминай мне периодически, - Андрюша сразу обозначил приоритеты.
- Хорошо, напомню. Её кто-то привезти тебе должен? – Антоша открыл первую космическую.
- Диэчелом должна придти. Но мне надо позванивать им, чтобы не пропустить. Мне нужно прямо сегодня её переслать. Срочный заказ. В Саудовскую Аравию, - Андрюша стал крутить лукошко из водочной пробки.
- Ни хера себе, - восхитился Антоша, разливая по второй, - ты уже на международный уровень вышел.
- Да ладно, подфартило просто, - Андрюша повесил лукошко на кончик собственного носа.
- А что хоть заказали? Из России? У тебя? - Антоша, не торопясь, чтобы не гнать, наполнил по третьей.
- Чёрный ящик на нашем ИЛ-86 вышел из строя. У производителя нет. У дилера нет. На складах нет. Куда обращаться? К Андрюше, мать твою за ногу, - лукошко свалилось с носа.
-Как хоть он выглядит? Чёрный? Белый? И как же меры безопасности? Вдруг ты ***ню какую-нибудь террористическую в него засунешь? – четвёртая по счёту рюмка завершила первую космическую, и Антоша взялся за вторую.
- Обычная коробка. Сантиметров тридцать в длину, двадцать в ширину. Туда кассеты вставляются для записи происходящего в кабине, - Андрюша взял пробку от второй нольсемяшки и начал крутить лебедя, - я уже один раз продавал такой самописец. Аэрофлоту.
- Да ладно?
- Да, Аэрофлоту. Купил, не подавился, - лебедь из водочной пробки разве что не взлетал - так был похож на настоящего, - а с безопасностью сам понимаешь: здесь дал рубль, там – трёху, и начальнику чирик – и продавай хоть чёрта лысого, никто перечить не станет.
- И мы после всего этого летаем на этих самолётах, - Антоша налил по двойной дозе космической.
- Да не ссы ты. Я уж молчу про то, как я свечи зажигания для бомбардировщика на прошлой неделе в вооружённые силы продавал.
- В наши?
- А в чьи же? Не в ваши же? – Андрюша повторил расхожую шутку об антошиной национальности.
- И что, деньги перечислили? – Антоша разлил по последней.
- Наликом притащили. А там, в свечах, по пять грамм платины. Я думаю, не себе ли генералы их достали, чтобы выковорить драгмет, - Андрюша очень любил конспирологические версии.
- Сто пудов, - Антоша тоже, - не боишься ответственности?
- Не, я человек маленький, меня нет смысла трогать.
- Да я про будущую аварию, - Антоша выпил рюмку и скомкал её, чтобы никому не досталась.
- Хорош каркать. Давай лучше в магазин ещё за одной сходим. А потом я в диэчел позвоню.
;
Pateric 33. Андрюша и козы
Однажды Антоша приехал к Андрюше в деревню, в которой тот проводил всё лето, собирал грибы, выращивал укроп с петрушкой, валялся пузом кверху на завалинке, ковырялся в носу, пил с соседом водярку, катался на квадроцикле и делал прочие важные дела. Можно сказать и так – на нём было всё хозяйство. Весной, как только солнечные лучи создавали минимальную видимость тепла, Андрюша толкал жену в бок:
- Пора, Ларэтта, пора на дачу.
А она ему отвечала:
- Если пить бросишь, поедем. Я не хочу, как в прошлое лето, вас с соседом по домам растаскивать.
Пить Андрюша, конечно, не бросал, напротив - затаривался водкой капитально, как в блокаду, и они ехали и на всё лето, до глубокой осени, поселялись в своём домике, где, собственно, и застал Антошу Андрюшу.
Нашёл он его в огороде, на лавке, а точнее, рядом с лавкой – Андрюша сидел на траве, прислонившись к лавке спиной – наверно, сполз просто с неё, а вставать – в лом, - подумал Антоша. Но удивило его не это – у Андрюши из носа торчало две салфетки – по одной в каждой из ноздрей. Они заострялись ближе к носу подобно кулькам из-под семечек и свободно развевались по воздуху другими концами.
- Всё кривляешься? - с укоризной спросил Антоша.
- Заебал он уже со своим носом, честное слово, - прогремел голос сзади, Антоша обернулся – это была Ларэтта, жена, - целый день сегодня нос свой наковыривает, живого места уже не осталось.
- Молчи, женщина, всё не так, как ты говоришь, - Анд-рюша впервые за последние пять минут подал голос, и посмотрел на Антошу, - она врёт, всё совсем не так.
- А как, если не так? Ты вытащили свои кляпы-то из носяры. Мы и посмотрим, так это или не так.
Салфетки действительно, Антоша только заметил это, на четверть были пропитаны чем-то алым.
- Но-но, хорош уже ругаться. Из-за каких-то салфеток вы глотку друг другу готовы перегрызть. Ты посмотри, какой он зайка – так и хочется потискать за щёчки, - вступил Антоша и подсел к Андрюше на траву. Ларэтта демонстративно развернулась на месте и пошла в огород дёргать сорняки и рвать полезную траву для борща.
- Что случилось? Ты зачем нос теребишь? Покоя что ли не даёт?
- Да ты послушай, как дело было, - Андрюша был не столько пьян, сколько выглядел уставшим, - утром грибов притащил две корзины, ноги аж до сих пор гудят, и руки трясутся. Выпил маленькую в лесу, и маленькую за обедом, за трофеи. Сморило меня. Лёг вот на лавочку вздремнуть, а не спится. Лежу, смотрю на небо, думаю о чём-то, в носу ковыряюсь. Как можно думать, не ковыряясь в носу? Ну, ты сам знаешь. Одну достал, зелёненькую. Другую, жёлтенькую. Хорошо. Затейно. А там коричневые пошли, да бурые, да всё чернее и кровавее. А потом, видимо, сковырнул что-то, и потекло. Вот, всю рубашку запачкал. Смотри.
Рядом с лавкой валялись бывшие обитатели андрюшиного носа всех цветов и оттенков – в точности по его рассказу – от салатово-зелёных и нейтрально-прозрачных до кофейно-бурых и угольно-чёрных
- По козявкам решил, значит, ударить?
- По ним, по кому же ещё. Теперь кровяку хрен остановишь. Один раз такое уже было. Но хватит уже об этом. Давай лучше ебахнем по рюмочке.
И другальки пошли в дом за бутылочкой водки «Космическая» и закуской.
;
Pateric 34. Андрюша и 8 Марта
Однажды Андрюша и Иван решили устроить своим жёнам праздничный ужин. Как-никак, надвигалось 8 Марта - самый женский день изо всех в году, и одновременно самый хлопотный для мужчин. Ни в какой другой день, даже в Новый год, даже в день рождения не нужно было совершать столько подвигов – лебезить, унижаться, льстить, расстилаться, ухаживать, поздравлять, помогать, не пить – до вечера, дарить – подарок и ещё что-нибудь – для души, прощать, наконец, – любое прегрешение.
Это было не просто, но так уж устроена человеческая жизнь, а точнее, жизнь мужчины, что каждый год – от рождения до скончания века, нам суждено проходить через одно и то же – через праздник 8 Марта. И Андрюша, как и Иван, не был исключением – и каждый год в этот день шёл за цветами и подарком, дарил их с улыбкой Лоре, до вечера не пил, а только изливался комплиментами, одновременно ощущая себя самым несчастным человеком на Земле.
Но однажды, как уже было сказано, Андрюша подбил Ивана переломить эту дурацкую традицию – и превратить праздник женщин в праздник всех, а одновременно показать своим жёнам, на что способны настоящие мужики.
- Я предлагаю приготовить им праздничный фейер-верк! – поддержал идею Иван.
- Нет, это дорого и банально – недавно, на Новый год, только запускали.
- Тогда я считаю, что им понравится поход в кино на «Секс в большом городе». Вчера только началось, кстати.
- Им-то, может, и понравится. А нам точно нет. Креа-тивь дальше.
- Праздничный ресторан.
- Это уже ближе. Но ещё лучше – праздничный ужин дома, приготовленный своими руками.
- Гениально, Андрюша, - обнял другалька Иван.
Час икс, он же – время начала операции, был назначен на полдень 8 Марта у Андрюши дома. Ларэтта была изгнана к Натали – правда в обмен на признание в том, что их ожидает сегодня вечером. Она, пообещав молчать, прямо с порога разболтала Натали о планах мальчиков, на что та очень обрадовалась и предложила Ларэтте ответный шаг – подарить мужьям себя, во всей красе, для чего сделать полный макияж, причёску и одеть самые нарядные платья. Так в результате цепной реакции сложился второй тандем в этот день, который готовил сюрприз кому-то.
В полдень Иван был у Андрюши. По пути он зашёл в магазин и купил оговоренные ранее продукты – курицу и овощи. Ужин, как предполагалось, будет состоять из двух основных блюд, не считая всяких нарезок и солений, - из жареной курочки и овощного салата.
- Наливай, - переступая через порог, крикнул Иван, - я пришёл.
- Всё уже нолито! Прошу к столу! – послышалось из кухни в ответ.
Иван прошёл в кухню – на столе действительно красовалась истекающая потом бутылка «Космической» и две не менее потные рюмки, полные до краёв. Парни выпили и принялись за готовку. Курицей занялся Андрюша, который имел опыт жарки мяса – обычно, правда, это были свиные рёбрышки под майонезом, которые он запекал в духовке, но курица – та же свинина, почему нет. Салат стал резать Иван – в своём гараже ему часто приходилось готовить закуску из продукции стоящего рядом с гаражом овощного ларька - помидор и огурцов. Поэтому в резке овощей ножом он не видел ничего сложного – проблема была только в одном – резать нужно было аккуратно, а не иссекать, как нож ляжет, словно врага на поле брани. Но и этого при определённой стара-тельности удалось избежать.
Каждые минут десять другальки выпивали по рюмочке – для аппетита и дабы веселей было готовить. Курица вовсю пыхтела под крышкой сковородки, овощи были наструганы с геометрической точностью, словно по линейке. Оставалось немногое – закончить готовку и украсить стол.
- У тебя вроде курица пригорает, - принюхался вдруг Иван.
- Бляха, точно пригорает, - Андрюша сдвинул сково-родку и скинул крышку, - масла не хватает, - он полез в шкаф, - а сливочное пойдёт? Подсолнечное кончилось.
Иван точно не знал, пойдёт или не пойдёт, но на вся-кий случай кивнул утвердительно. В голове при этом всплыла поговорка – кашу маслом не испортишь. А курица – чем хуже каши? Андрюша вывалил полпачки масла на сковородку и вернул её на огонь:
- Ну теперь скоро сготовится. Давай-ка ебахнем пока!
Другальки выпили. Потом выпили опять. Стол был накрыт, до назначенных шести оставался час, еда была готова – курица плавала в масле на большом блюде, колбаса была нарезана ещё в магазине, а сейчас только разложена ровными расходящимися кругами, хлеб Иван резать не стал – кто захочет, сам отрежет, решил он.
Единственное, что он никак не мог решить – сколько майонеза класть в салат. После раздумий и консилиума с Андрюшей, Иван решил, что поговорка о масле и каше уни-версальна и применима к любым смазывающим субстанциям. Поэтому он вывалил всю банку, что была в холодильнике, майонез обволок наструганные овощи и утопил их – салат был готов.
- Ну что, ебахнем ещё по маленькой, да вздремнём часок, пока наши красотки не пришли? – предложил зевающий Андрюша.
- Давай. Интересно, а они заметят, что мы выпили немножко?
- Я думаю, нет. А потом, мы им такой ужин сваргани-ли, что благодарить должны, а не нас нюхать.
Иван согласился с безупречной андрюшиной логикой, парни выпили и прилегли на диван.
Через час, каким-то непостижимым образом без опо-здания, пришли Ларэтта и Натали. Они долго звонили в дверь, но им так и не открыли, и тогда Ларэтта открыла своим ключом. Расфуфыренные, накрашенные, в шелках и со сложными причёсками осторожно, ожидая сюрприза, вошли они в квартиру. Но в квартире стояла тишина, если не считать какого-то то нарастающего, то ослабевающего равномерного рыка из гостиной. Девушки прошли на кухню и обомлели: на столе стояла одна пустая и одна початая «Космической», из блюда с застывшим жиром торчали слегка обугленные куриные кости, в другом блюде был налит какой-то белый бульон, в котором плавали кусочки помидора, венчала стол буханка хлеба с воткнутым в неё ножом.
- Я всегда не любила сюрпризы, - устало сказала Ларэтта.
- Я тоже, - отозвалась Натали.
;
Capitolo Settimo.
Олежуа, Иван и Костик
Pateric 35. Иван и его исповедь
Однажды Иван выпивал в компании Антоши и Костика. У Костика была причина выпить – он закончил принимать курс каких-то жутких антибиотиков, чтобы вылечить распухшее до размеров грейпфрута яйцо, и с сегодняшнего дня доктор благословил его на спиртное, чем Костик и занялся с самого утра. Антошу с Иваном благословлять было незачем – они ничем не болели и, соответственно, никаких антибиотиков не пили, а даже, если бы и пили, не думаю, что они отказались бы принять на грудь граммчиков по четыреста – пятьсот зелёного змия, несмотря ни на какие запреты и рекомендации.
Поскольку Костик выпивал с утра, он склеил ласты примерно к середине вечера, когда местный шансонье юра гуринович только выходил на сцену. Он размяк, стал нести несусветную чушь, и администраторы попросили Ивана и Антошу удалить Костика из заведения, или уйти всем вместе.
Интересный разговор между Антошей и Иваном только начался, и другалькам не хотелось покидать насиженное место, поэтому они уговорили Костика уйти и не портить никому вечер. Костик даже не обиделся, а, может быть, и остался благодарен, потому что ему было уже к тому моменту крайне не по себе.
Иван, как только Костик покинул злачное место под на-званием Титан, налил по рюмке себе и Антоше, выпил и, вальяжно закурив, начал говорить, причём, не просто о фигне какой-нибудь, а о наболевшем и невысказанном, время от времени затягиваясь, закрывая глаза, а потом долго, сильной струёй, выдыхая и одновременно приоткрывая глаза – по очереди:
- Каков подлец, а? Каков всё-таки сукин сын? Понимаешь, брателло, а я ведь ему и в него верил, неразлейвода был с ним пятнадцать лет, как родственника ближайшего ощущал, водку с ним пил, ночевал порой под одним одеялом, ел с одного шампура, кошелёк у нас чуть не один на двоих был, доверял ему больше, чем себе, готов был в армию вместо него пойти, если бы так вопрос бы встал. А он? А он взял и растоптал. Взял и растоптал всё, что между нами было, всё, что роднило и связывало, всё, что грело сердце холодными вечерами невезения и неудач. Я не знаю, как это могло случиться, но это так.
- Иван, ты про Максона? – Антоша понимал, о ком речь, но на всякий случай решил уточнить, чтобы не возникло дурацкой ситуации.
- А про кого же ещё? Не про Костика же? Костик, несмотря на то, что имеет предрасположенность к некоторым веществам, даже в самом угаре так бы никогда не поступил. Костику есть, что терять – совесть, ведь это последнее, что у него осталось – а так-то ничего – ни квартиры, ни денег, ни работы, ни жены, ни детей, ни другальков настоящих – одна дурь, кроме совести, да и та не своя – а тех, с кем оказия покурить приключилась. А у Максона как раз всё, чего нет у Костика, имеется в избытке – и квартиры, одна другой больше, и машины, одна другой дороже, и жена, и дети, и заначки в банках, и заначки под кроватью, и отдых на море три раза в год, вот только совести ни на грош – как он так мог? Даже в голове не укладывается.
Иван налил ещё по одной, парни выпили, Антоша по-перхнулся сигаретным дымом, прокашлялся и попробовал пошутить:
- Но ты же понимаешь, у него дети, жена, а значит расширенные обязательства, может, ему и вправду надо больше получать, чем его партнёрам?
- Да, вообще, может ему просто в открытую нанять нас с Лёвиком, чтобы мы на него работали, а он пусть семью по музеям да по парижам водит, да приданные сыновьям скирдует, чем втихаря наши общие деньги тырить? Может, придти нам к Максону, упасть ему в ноги и сказать: вождь наш любимый, свет наших очей, оброк мы тебе принесли за то, что позволял вместе с тобой, великим, в одном офисе трудиться, общие дела вершить и одни и общие доходы фирме зарабатывать, но отказываемся мы от своих долей, забирай их, светейший Максон, на свои, светлейшие, нужды, ибо что нам, холопам, от жизни нужно – за бутылочкой с Антошей я и так посижу, а Лёвик за полтинник и без наших прибылей на футбол на Текстильщик сходит, куда нам, мерзотам и гопоте, гнаться за Вашими, Максон, потребностями, за театрами и па-рижами, так что просто берите нас в рабство и владейте, как говорится, до скончания века, а мы благодарить Вас в тайне будем и свечки за Вас в церкви ставить. Так что ли?
Антоша не стал перебивать Ивана и отвечать ему, он тоже слегка перебрал, но каждое ивановское слово отдавалось ему в сердце гулким эхом, ибо правда была на стороне Ивана.
Иван часто бывал прав, но в этот раз его слова были словно кирпичи здания под названием Истина – они держались друг на друге безо всякого раствора в виде натяжек и эмоций, самим своим внушительным и брутальным видом внушая уважение и доверие.
;
Pateric 36. Костик и его яйцо
Однажды Антоша гулял с коляской по набережной и встретил Костика. Костик, как всегда, шёл медленным ша-гом, крутя головой и разглядывая встречных прохожих.
- Костик, здорово, - окликнул его Антоша, который никогда бы так не поступил, поскольку любил гулять в одиночестве, если бы не принял три раза по сто только что в Золотом Городе.
- О, привет, привет. Как рад. Как рад, - откликнулся с готовностью Костик и, даже не спрашивая, хочет ли Антоша с ним гулять, пошёл параллельно с Антошей по аллее.
- Как ты, Костик? – спросил Антоша.
- Да заебись всё! А что, вы думаете, я пропал, сгинул? Нет, Антоша, у меня всё хорошо, только не могу с жизненной целью определиться. Но это пока…
Антоша, вкативший необходимую для рассуждений о жизни дозу, оказался склонен к философствованию:
- А ты хоть ищешь?
- Естественно, ищу. Но это ладно, хер с ней. Вы-то как? Всё бухаете?
- Да бухаем немножко. Что же в этом плохого? Не наркотики же.
- Ну-ну. А я вот уже полтора года не пью. Точнее, не пил. Сейчас иногда позволяю, - Костик мечтательно закурил, - напиться. Я вообще недавно из Таиланда прилетел.
- Что ты там делал? Трансвеститов ****?
- Сам ты трансвестит. Я там жил в Патайе у друга на квартире. Целый месяц… Ты не представляешь, какая там жизнь – веселье, наркотики – сколько влезет, загул сплошной, одним словом. Я там так оторвался, что чуть не сдох пару раз.
- Передоз?
- Да не. Чуть не отравился тайским вискарём – там, кстати, и развязался. И вот какая у меня чудная история произошла. Совсем неприятная. Просыпаюсь я как-то утром и чувствую, что что-то не так. Руку в трусы – а там яйцо, моё яйцо, как яблоко, величиной. Я струхнул, к зеркалу вскочил – яйцо лиловое, как слива, ничего не чувствует. И величиной даже не как яблоко, а как гранат. Воспаление, в общем.
- И куда ты с яйцом?
- Сначала лечиться сам стал – притирки, мази какие-то в аптеке купил. Но через три дня понял, что жопа может быть, и в Россию вернулся.
- Сейчас-то большое яйцо? – Антоша покосился на костиковский пах.
- Сейчас спало. Антибиотик хороший прописали – три дня пью, и оно уменьшилось. Врач сказал, что на фоне алкоголя воспаление могло произойти. Я уж не стал объяснять, что полтора года не пью, только в Таиланде пару раз. Наверно, кстати, что из-за этого вискаря всё и случилось. В общем, как курил траву, так и надо курить, и никакой водки. А то, одни болезни от неё.
- А я тоже по старинке, наверно. Не буду ничего менять, - Антоша попытался закончить костиковский рассказ, но Костика заткнуть было практически невозможно – он ещё раз повторил историю своего годичного отказа от алкоголя, хотя это совсем другая история.
;
Pateric 37. Иван и ностальгия
Однажды Иван поехал в Таиланд. Нельзя сказать, что он уж очень туда рвался, скорее, даже совсем не рвался, но На-тали, супружница Ивана, любила (да и любит) маршруты их путешествий выбирать поизвилистей да подремучей. Не поехали же они, например, в Турцию, в Аланию, на всеми проверенное грязное и пропахшее русским потом море, или в Египет, а выбрали далёкую азиатскую страну с незнакомым климатом и чуждым менталитетом.
Иван сразу же Натали предупредил, что восторгаться красотами тайского зодчества и изучать тайский по самоучителю не намерен, что он едет в Таиланд отдыхать, а не самосовершенствоваться, а отдых – это, в первую очередь, пиво, пляж и горизонтальное расположение туловища относительно земной поверхности. И что - ни на какие экскурсии он подписываться не собирается, и что, если она, Натали, его жена, куда-то и хочет поехать, то пусть на него, Ивана, своего мужа, не рассчитывает, а отправляется в одиночку, потому что он, Иван, её муж, как уже говорилось, едет отдыхать, и о том, что не будет участвовать ни в каких экскурсиях предупреждает заранее, на берегу, а точнее, не на берегу, а в России. Натали этот ультиматум приняла, выторговав лишь обещание Ивана ознакомиться с местной кухней путём как минимум однократного посещения ресторана местной кухни.
В самолёте дважды кормили, в результате чего Ивану пришлось выпить две чикушки вискаря – по одной за каждым приёмом пищи. Гостиница была отменная, открытая терраса в их бунгало – огромная, Иван затащил на неё лежак, позаимствованный у бассейна, решив, что с такой террасой и на пляж ходить незачем. Благо море плескалось в тридцати метрах. В полной расслабухе и ничегонеделании прошла первая неделя отпуска. Натали ездила в разные места и вела дневник наблюдений. Ничего не предвещало беды.
Но час расплаты всё-таки настал. Натали подыскала шикарный ресторан азиатской кухни и позвала в него Ивана. Поскольку Иван был человеком слова, он не мог отказаться от данного своей любимой женщине обещания и принял приглашение Натали. До того, как он принял приглашение, он принял триста граммов отличного тайского виски, а, поскольку принял приглашение в тайский ресторан, после этого принял ещё триста тайского виски.
Ресторан был хорош. Меню тоже – и жареные кузнечики, и черепашьи головы, и сушёные гусеницы и личинки, и суп-крем из пауков и сороконожек, и маринованные каракатицы и змеи, в общем, всё, что каким-то образом могло как-то передвигаться – ползать по земле, прыгать, перекатываться, и было не крупнее кошки, было представлено здесь, во всех возможных сочетаниях – например, богомол в желудке змеи, причём, его туда засунул не повар. Иван мельком прошёлся по страницам, сглотнул подступающий к горлу ком – но обещание есть обещание – и заказал жареных кузнечиков в кляре и бульон из мокриц, всё остальное было ещё неприятнее. И триста виски. А Натали алкоголь заказывать не стала, оторвалась на изысках кухни – взяла всего по чуть-чуть.
Час спустя Иван блевал в туалете тайского ресторана и вспоминал, вынимая изо рта застрявшую между зубов лапку кузнечика, Россию – с её зимами и снегами, борщом и картошкой в мундире, с её прозрачной ледяной водкой и солёным хрустящим огурцом, да ещё и рыжиком. До чего же я люблю её – мою холодную и вкусную родину, до чего мила она моему сердцу – во всём, даже в мелочах. Как я хочу уже домой – маминых котлеток из домашнего фарша с пюрешечкой, сладкого вишнёвого пирожка с горячим сладким чаем.
А бульон из мокриц, вперемешку с усатыми головами саранчи, с новой силой вырывался из патриотического нутра Ивана.
- Если бы не вискарь, вообще мог бы концы двинуть, - думал Иван, - и всё из-за чего – из-за личной порядочности.
;
Pateric 38. Иван и правила торговли
Однажды Иван после работы решил купить в магазине бутылку водки. В этом факте нет ничего необычного – в принципе, Иван так поступал ежедневно. Уникальность ситуации была в том, что Иван зашёл в магазин без десяти девять и, пока выбрал подходящий бренд и формат, подобрал закусон, подошёл к кассе, выложил на кассовую ленту продукты и нольсемь космической, стукнуло девять, и невозмутимо - злорадный охранник подошёл к Ивану и прямо на его глазах забрал водку и отставил на отдельный, видимо, специальный, столик.
Иван аж поперхнулся, он никак не ожидал такой наглости и такого хамства, хоть и слышал, что недавно вступили в силу новые правила торговли, не позволяющие продавать спиртное после девяти вечера.
- Ты что делаешь, демон? Человек труда заслуживает вечернюю рюмку, - обратился он со всей возможной в таких случаях деликатностью.
- Человек труда дома должен запас иметь, а не шляться вечером по магазинам в поисках выпивки.
- Я что, алкоголик, чтобы дома водку хранить? – гневу Ивана при всей его скромности и уравновешенности не было предела, - продайте мне немедленно спиртное.
- Извините, - вмешалась кассовый работник с большим пергидрольным начёсом на голове, - но мы не можем вас обслужить, потому что времени уже одна минута десятого.
- У вас часы неправильно идут, - Иван попытался зайти с другой стороны, - у меня вот без минуты девять, и вообще, пока мы препирались, эти минуты набежали.
- Ещё раз извините, но у нас специальная программа исключает возможность продажи спиртного после девяти, - кассовый пергидрольный работник была неумолимо – строга, - колбасу с хлебом пробивать?
- Да на хрена мне ваша колбаса нужна? Да и хлеб тоже! – вскипел Иван, - их даже собаки не едят на трезвую голову. И мне они только как закусон требовались, а не как самостоятельный продукт. Раз водку не даёте купить, забирайте и колбасу с хлебом, и ешьте их сами.
Он толкнул рогалик краковской и городскую булку в сторону пергидрольного работника и, стрельнув в охранника хищным взглядом, вышел из магазина. На улице он плюнул, закурил и протёр стекла очков, но желание выпить от этого слабее не стало. Иван включил все резервные мощности смекалки и в результате мозговой атаки принял решение зайти в кафетерий – там-то наверняка алкоголь должен быть, этот-то канал эти фашисты не могут перекрыть?
В кафетерии никого не было, только за прилавком скучала крашеная брюнетка.
- Дайте мне, пожалуйста, нольпять космической.
- Ха-ха-ха! - более издевательского и гадкого смеха Ивану не приходилось слышать давно, - нашёл дуру. Чтобы ты пошёл с ней на улицу, тебя бы засекли менты и настучали бы мне ксивами по башке, а потом оштрафовали. Ищи идиотов в другом месте!
Иван хотел сказать, что с одной парочкой идиотов только что виделся, но произнёс другое:
- Судырыня. Мне хочется выпить. И я это сделаю, чего бы мне это ни стоило. И это произойдёт – здесь, или в гараже, или на улице, или в театре (это для красного словца ввернул). Хочет этого кто-то или нет. Простой трудяга имеет право на простое человеческое счастье. Стою на этом и буду стоять. Отвечайте прямо, сколько мне надо выпить здесь, чтобы забрать бутылку с собой?
- Пейте рюмочками, молодой человек. Что Вам эта бутылка сдалась? Так и полезней, и на дольше хватит. Не надо гнать.
- Знаете, что? – Ивана было уже не остановить, - это Вы гоните. Гоните пургу. Какие ещё рюмочки? Какое на дольше? Я хочу нажористо, смачно выпить. Я устал. Мне необходим допинг, а не дегустация!
Брюнетка, видимо, прониклась, потому что достала из-под барной стойки стакан и наполнила его ледяной космической на глаз граммов на сто пятьдесят, из стеклянного прилавка вынула тарелку с бутербродами, выбрала из них наименее заветрившийся, сняла с него защитную плёнку и протянула всё это Ивану:
- Вот Вам - нажористо и с закусоном.
Иван был тронут, но, тем не менее, не оставил совсем надежду заполучить бутылку в свои руки и спокойно поси-деть с ней в своём гараже на любимом кресле. Он выпил, отгрыз от бутика треть и жалобно спросил:
- Можно остатки забрать?
- Между первой и второй промежуток небольшой, - афористичная барменша наполнила стакан повторно, объявила общий счёт и благородно позволила унести полбутылки без крышки с собой.
Иван дожал-таки это долбаное государство.
;
Paterik 39. Костик и тюрьма
Однажды Костик засиделся на работе допоздна. Нет, у него не было сверхурочной работы, и он не собирался сделать работу завтрашнюю, чтобы сэкономить время, - его пребывание на рабочем месте вообще не было связано с его служебными обязанностями. То, чем он занимался, было его хобби, его новым хобби – о котором он пока никому не рассказывал, да и сам с собой был осторожен в высказываниях, чтобы не спугнуть и не сглазить.
Исторически Костик любил две вещи – пить и курить, и ещё немного – боксировать, с боксом со временем пришлось завязать, с алкоголем он периодически расставался, порой на целый год, а вот в том, что курят (нюхают, глотают, жуют и ширяют) равных ему не было среди всех его знакомых и другальков – курить он любил, делал это беззаветно, искренне и никогда с этим не завязывал.
Его хобби родилось случайно – на стыке алкоголя, курения травы и воспоминаний о боксе – где-то здесь гнездятся истоки уличной негритянской культуры - и имя этому хобби было рэп. Костик задержался на работе именно по причине написания очередной трэшевой композиции по мотивам жизни настоящего пацана Костика. При этом он высмолил два косяка, выпил два литра пива, а после удачной концовки сэмпла – соточку залежавшегося в столе коньяка.
Рифмы сегодня просто сами ложились на бумагу и складывались в речитативы – «так мало надо… когда ты рядом… ты только свистни… я тут по жизни…» - в данный момент Костик работал над любовной тематикой. Ближе к полуночи он закончил писать, оделся, перед выходом допил коньяк и вышел из офиса. «Главное, чтобы машина завелась», - мелькнуло в голове у Костика, «а то придётся опять в типографии ночевать, как вчера» - он вспомнил холодный офисный пол и поёжился. Машина завелась сразу, но за день нападало столько снега, что она не тронулась с места, когда Костик попытался поехать. «Чёрт!» - он вышел из старенького мерседеса, одолженного у брата, чтобы позвать на помощь.
Во дворе типографии никого не было, и Костик вышел на улицу. Впереди маячили две приближающиеся тени.
- Эй, братва, засучи рукава, помоги машину сдвинуть, из сугроба злого вынуть! – голос Костика был чавкающий и косой, но требовательный.
- Осторожней, парниша, как бы тебе в сугробе не ока-заться! – словно выстрел, прозвучал немедленный ответ от теней.
Костика только подбодрила замаячившая возможность ночной заварухи, но он, на всякий случай, ещё раз попросил его вытолкнуть на дорогу, не очень вежливо, но, тем не менее, это была просьба – во всяком случае, так он рассказывал потом в милиции, хотя зачем он пригрозил теням ректальным изнасилованием при этом, было понятно не очень.
Костик потом вспоминал, что та моментальная мето-морфоза теней в милиционеров сначала показалась ему последствием воздействия второго косяка, чему он не очень удивился, и он даже показал им машину, ключи от неё, показал, что мешает ей поехать. Его смутило в тот момент только то, что одна из теней – милиционеров зачем-то держала его за руку наручником.
А милиционеров, именно они патрулировали в ту ночь тот район, в свою очередь, смущало несколько другое. Во-первых, собственно нападение неизвестного мужчины на них. Во-вторых, отсутствие каких бы то ни было документов ни на машину, ни на Костика (тут, собственно, они ушли недалеко от истины – Костик всеми фибрами души ненавидел документы – у него никогда не было водительских прав, а паспорт он хранил дома со дня его получения – от необходимости сталкиваться с государственными учреждениями, где он нужен, Костик бежал, как от чумы). И в-третьих, каковы были намерения этого явно обкуренного типа, если бы они не появились.
Всю дорогу в участок Костик кричал, что менты - козлы, что он требует адвоката, врача, психолога и священника немедленно, что он будет жаловаться в Европейский суд по правам человека, и что, в конце концов, есть высшая справедливость, в результате торжества которой у всех, кто к нему прикасался без добрых намерений, отсохнут эти самые руки.
Вырвавшись у крыльца отделения милиции из им проклятых рук, Костик попытался устроить побег, но лишь уронил в грязную жижу лицом пристёгнутого к нему наручниками сержанта, за что схлопотал удар в рёбра.
- Вы все сгорите! Вы сгорите в аду! Сволочи! Что вы со мной делаете?! – он вопил изо всех сил, пытаясь привлечь хоть чьё-нибудь внимание.
Уже в отделении Костик сделал несколько звонков по телефону – Антоше, Алёше, Валерику и Димону. Изо всех другальков трубку взял только Димон, и то потому, что он возвращался из гостей и был немножко пьян.
- Димон, дорогой, слушай! Немедленно созывай прессу! Немедленно! Чем больше СМИ, тем лучше! Звони в газеты, на телевидение и радио! Меня незаконно задержали… Люди, одетые в милицейскую форму! Они меня избивают и нарушают мои права! Они сейчас будут применять пытки! Срочно прессу! И ещё врача – чтобы засвидетельствовать побои!
Димон выслушал этот спич на одном дыхании. И решил, что Костик опять чудит – в конце концов, он бы не удивился, если бы всё это происходило только в костиковском воображении. И ещё было такое пьяненькое благостное настроение, когда ничего не хочется делать и ни в чём разбираться. И Димон не стал никому звонить. Тем более прессе.
Костик всю ночь буянил в камере, даже пытался уда-риться лицом о решётку, чтобы причинить себе видимую рану, наличием которой он шантажировал дежурного, но не удалось. А на следующий день, когда слухи о пленении Костика разлетелись, другальки прислали Костику адвоката Апина, тоже их хорошего другалька. С Костиком Апин знаком был лишь понаслышке, но и этой наслышки ему хватило, чтобы сразу понять – будет нелегко. Костик не давал ему сказать не то, что в их личном разговоре, он на суде постоянно перебивал Апина, выстраивая свою версию событий, так что судья устала от этого непрекращающегося спора и влепила Костику пятнадцать суток.
Когда Костик покидал зал суда (комнатушку мирового судьи), он декламировал только что рождённые строки:
- Не задушишь, не убьёшь… Даже если очень хошь… Даже если ты судья… Высшей правдой стану я… Поди про-верь, какую дверь откроет зверь моих манер…
;
Paterik 40. Костик и коробок
Однажды, много лет назад, находясь в возрасте ещё творящего Рембо, Антоша у одного своего приятеля купил коробок с травкой, дабы в один из вечеров раскурить его с другальками. Нельзя сказать, что Антоша злоупотреблял этим, вопрос лучше поставить – можно ли назвать те два раза, когда он курил, хотя бы употреблением. Но, воспользовавшись оказией, он приобрёл этот коробок, и на радостях, чувствуя себя опытным и искушённым дилером, позвонил Костику и Ивану со словами:
- Парни, у меня есть, что послушать. Как насчёт сего-дняшней тусы в «Свалке»?
В переводе на человеческий язык Антоша сообщил другалькам, что вечером есть, что покурить, и пригласил в бар «Свалка».
- Я принимаю Ваше приглашение, Антоша, - ответил, как всегда, просто и изысканно, Иван.
- Антоша, я тебя не узнаю! Ты просто, просто… просто мой любимый человек! – сразу не подобрал слова Костик, - ты молодец! Охуеть можно! Я к тебе сейчас приеду!
Антоша еле охладил порыв Костика, зная, как тот любит все эти вещички, и как обременительно может быть его присутствие, особенно, когда у тебя есть то, что Костик любит и больше тебя самого, и больше себя самого. Он сказал, что против (во всяком случае, пока) того, чтобы курить в десять утра, и лучшим вариантом будет всё-таки встреча в ночном клубе. Костик со скрипом согласился, но в его тоне можно было услышать утробный рокот начинающей сердиться кошки.
За час до открытия «Свалки» Костик уже вовсю названивал Антоше, который первые восемь раз ответил, а потом перестал – всё дело в том, что они с Игорьком сидели недалеко от этой «Свалки» в другом заведении и пили «Космическую», а разговор такими кружевами оплёл их души, что подниматься и перемещаться в другое место совершенно не хотелось. Ивана они тоже заманили к себе, чему он сильно обрадовался – как обрадовался тому, что Антоша пригласил его в «Свалку» - просто Иван был таким человеком, который любит людей, особенно близких, и рад любой встрече и возможности выпить (или покурить – не важно) и пообщаться.
Перед тремя другальками стояла дилемма – либо ехать в «Свалку», о чём выше было сказано, либо звать Костика в их общество, либо затаиться и не брать телефоны. Как это ни прискорбно, но парни выбрали третий вариант, временно придушив собственную совесть. Хотя, по большому счёту, отдуваться должен был один Антоша – не Иван, и не Игорёк тем более приглашали Костика на тусу.
На следующий день Костик дозвонился до Антоши с регенерированной совестью и пристыдил его за вчерашнее:
- Как ты мог?!.. Я же тебя ждал!.. Что ты за человек?!.. Я так настроился!.. Я Андрюху–художника с собой привёл – он хотел картину тебе подарить, а ты?!.. – охи и ахи сыпались, как из ведра; а вот про Андрюху-наркомана Антоша про себя подметил – Костик, похоже, растрезвонил об этом злосчастном коробке по всей округе.
- Извини, Костик, в другой раз.
И каждый день в ближайшей перспективе стал для Костика и Антоши «другим разом» - Костик звонил рано утром, или вечером, подлавливал Антошу на улице, в баре, в кино - и говорил:
- Всё, я устал за тобой бегать. Давай раскуримся, - и никакие аргументы, что некогда, неохота, нельзя сегодня, болею, не один, на работе, с ребёнком – Костика не волновали, он оставался непреклонен: - Хорошо, я отстану. Ты мне только скажи, когда, и всё!
Антоша отвечал:
- В другой раз. Точно не скажу. Как сподручно будет, - и всё повторялось заново – звонки, истерики, даже угрозы, призывы к чести и совести, а с Антошиной стороны – не получилось, не сложилось, забыл, и даже – выкурил.
Костика один раз, когда он это услышал, чуть удар не хватил, он побелел и прошептал: «Как ты мог?!» - отчего Антоша быстренько съехал в правду и признался, что наврал – нет бы - настоять на своём, и продолжения бы не было. И так уже эта ситуация стала напрягать Антошу, что он решил просто отдать Костику коробок и закрыть тему – благо ни повода, ни случая покурить с той поры у Антоши не возникало, и коробок валялся дома бесхозным. И вот здесь Антоша допустил очередную досадную ошибку – он рассказал о своём намерении Костику. Нет бы - сделать ему сюрприз – встретить случайно на улице, и только тот откроет рот, чтобы напомнить об обещании, сунуть ему в руку, и дело с концом. Но Антошу тоже можно понять – с годами, а длится эта история уже более пяти лет, у Антоши возник натуральный комплекс вины перед Костиком – словно очень давно он занял у него много денег и никак не может расплатиться, в связи с чем приходится постоянно оправдываться.
И вот он приехал домой – а вечером они с Костиком должны были встретиться на одном дне рождения, за коробком, открыл шкаф, а там… пусто. Недоумение сменилось раздражением на самого себя – и даже не столько из-за пропажи, а из-за заведомо испорченного вечера, ибо Костик этого не простит. Антоша поискал в других ящиках, позвонил жене, которая сказала, что выкинула эту дрянь уже давно, и, немного подумав, решил, что лучше сказать правду.
Вечером, после третьего тоста за именинника, Костик подошёл к Антоше и шепнул – пойдём, я тебя угощу. Антоша даже поразился учтивости и галантности Костика, как то уже узнавшего о случившемся (а об этом знал только Иван) и решившего самому угостить другалька, и с радостью пошёл с ним в туалет. Всё стало понятным, когда Костик закрыл дверь и протянул руку:
- Наконец-то. Давай. Чай, три года ждал обещанного.
Не вдаваясь в подробности, могу сказать, что правда Антоши Костику была не нужна, да и никакой правдой она и не была – а была самой настоящей, кривой и противной ложью - Костик был уверен, да уверен и сейчас – что коробок лежит у Антоши в укромном месте и ждёт, когда его раскурят умелые добрые руки.
И всякий раз, стоит Костику и Антоше хоть на миг пересечься в этом мире – по телефону ли, на улице ли, посредством ли общих знакомых – Костик напоминает, что у Антоши есть то, что ему не принадлежит, и никакие стихийные бедствия и мировые катаклизмы не убьют в нём этой уверенности – никакая ложь Антоши в глазах Костика уже не прокатит.
;
Paterik 41. Олежуа и его диета
Однажды Олежуа пригласил другальков с их детьми на день рождения своего сынули в кафе. Другальки умыш-ленно ничего с утра не ели, не пили, дабы отведать угощений со стола барского, и приехали голодными. Детей запустили внутрь кафе, а сами остались на улице – ждать самого Олежуа, который почему-то отсутствовал, хотя его жена и сынок были на месте. Татьяна несколько раз даже вышла и позвала парней зайти, но они только отмахивались:
- Нет, мы нашего другалька Олежуа подождём. Как мы без хозяина стола за стол сядем? Мы люди культурные – такого себе не позволим.
Но Олежуа всё не было. Прошёл час, парни стали замерзать, Андрюша предложил сбегать в магазин за алкоголем, что поддержали и Игорёк, и Антоша, и все остальные, и вскоре они разложились на лавочке – разложили мандарины, шоколад, стаканчики с водкой и коньяком (для девочек) и начали праздновать день рождения олежуанского сыночка Фила. Помимо здравиц за сынулю, параллельно обсуждали причины опоздания Олежуа.
- Я думаю, что Олежуа опаздывает из-за какого-то срочного вызова на работу, - предположил Андрюша.
- Да нет, сегодня воскресенье, - возразил Игорёк, - он, наверно, нам какой-нибудь сюрприз готовит. Вот мы не следим за дверью в кафе, а он, например, уже приехал, сейчас выйдет и спросит: А что это вы, гости дорогие, поздравить моего Фила не заходите? Сто пудов, так и скажет.
- Ключевое слово здесь – воскресенье. Вспомните, что у Олежуа происходит в воскресенье? – взял слово Алёша, - в воскресенье у него Формула-1. Что, вы не знаете, он даже дома гостей не встречает, когда она идёт, и к телефону не подходит, и всех заставляет из квартиры уйти на улицу за полчаса до гонки. Он смотрит Формулу. Вот почему мы его ждём.
Антоша согласился с безупречной логикой Алёши, да и все остальные тоже. Попеняв Олежуа за его античеловеческое и антидружеское хобби, парни и их жёны продолжили выпивать во славу и здоровье его отпрыска. И не прошло и двух часов – детский банкет в кафе и взрослый - на лавке у кафе – близились к завершению, как показался Олежуа - хмурый, недовольный, он кивнул другалькам и проскользнул в кафе.
- Сейчас пригласит… Поедим уже… Заждались… Наконец-то… Лучше поздно, чем никогда… - пробежала волна возгласов. Все уже давно простили Олежуа за его опоздание – никто и не думал дуться на него, да и обиды, по большому счёту, никакой и не было.
Но прошло пять, десять, пятнадцать минут, но из кафе никто не выходил. И только через двадцать, когда выпито и выкурено (сигареты) было всё, что имелось, Олежуа с женой и Филом вышли на улицу и, мято улыбаясь, бочком, бочком проскользнули в машину, развернулись и уехали. У всех отвалились челюсти, особенно у Игорька, который так верил в непогрешимость Олежуа. Он первым и предложил выпить ещё, чтобы обида не так сильно колола сердце.
Уже вечером Татьяна звонила другалькам Олежуа и каждому по секрету, по огромному – огромному секрету: только, умоляю, никому не говорите, - объясняла всем причину произошедшего инцидента. Причина была действительно сногсшибающей – оказалось, Олежуа сел на диету. Многие из настоящих парней время от времени отказывались от алкоголя и сигарет – пребывали в разного рода завязках, воздержаниях, постах, обетах, но чтобы начать контролировать не количество выпитого или выкуренного, а количество съеденного – это было впервые. Такого не было ни до, ни после Олежуа.
Олежуа, видимо, решил разрубить замкнутый круг жизни настоящих космонавтов – от выпивки до выпивки они носят своё бренное тело от обязанности к обязанности, дабы существовать на этой грешной земле и не причинить вред никакому живому существу, и в своём абсолютном альтруизме не заботятся о том, что попадает к ним в рот ради утоления голода. А Олежуа изменил традиции – пищу – манну небесную – он позволил предать анализу и селекции во имя поиска наименее калорийных и вредных веществ, что, по мнению большинства его другальков, явилось явным вызовом божественному миропорядку и сакральности дарованной Господом пищи.
Татьяна сообщила буквально следующее:
- У Олежуа был сегодня ужасный день – первый день диеты. Мы вчера были у одного очень известного диетолога – Марианны Виолетовны Худеевой – и она расписала для Олежуа питание на весь месяц, причём самое сложное время – это первая неделя, поэтому Олежуа был сегодня таким неприветливым – с утра ничего не ел.
- Так он на работе был? Или дома? Формулу смотрел? – спросил Андрюша.
- А нас он тоже решил голодом уморить? Вместе с собой? – среагировал Алёша.
- Может, нас нужно было предупредить, чтобы мы не ждали ничего? – обиделся Антоша.
- Другого я и не ожидал, - Игорёк был краток.
Через пару недель Антоша поинтересовался у Татьяны, как там Олежуа – не сдулся, как проколотый воздушный шарик, на что Татьяна вздохнула, тяжко, протяжно, как только она умеет: Ну что, ты Олежуа не знаешь? Ходит злой, как собака, рычит на меня, то ему не так, это. Я уж говорю ему – выпей, дорогой, водочки. А он мне: нет, не выпью. Я на диете. А у самого глаза грустные-грустные. Хоть бы ты заглянул, а то он меня съест.
Прошло ещё пару недель, и у Олежуа был день рождения. На нём он ел диетический свиной бифштекс с жареной диетической картошкой, пил диетическую водку, закусывая диетической колбаской и диетической копчёной грудинкой, а на десерт отведал диетического кремового тортика. Пару кусочков. С первой чашечкой чая.
Paterik 42. Костик всех убьёт
Однажды Костик позвонил Антоше. Последний в это время готовил какую-то еду, руки у него были заняты, потому что на плите что-то шкворчало и время от времени убегало, трубку пришлось держать плечом – он полагал, что звонок какой-то важный, но, когда оказалось, что это Костик, было поздно её не брать, потому что оттуда уже раздавался зычный голос Костика:
- Привет, бой. Что с тобой? Что молчишь? Как плохиш. Это Костян, настоящий пацан. Курит он шмаль и её ему жаль. Потому что уйдёт от хлопот от забот только тот, кто умрёт. Только тот, кто умрёт. Ё-ёол!
- Костик, рад слышать. Ты весь в творчестве, как я посмотрю? – Антоша постарался показаться приветливым, чтобы быстро перейти к вопросу о том, где коробок с травой, который Антоша купил сто лет назад, сказал об этом Костику, а потом обещал его ему подарить, но подвёл, потому что потерял, но Костик в это отказывался верить, и при каждом возможном случае интересовался судьбой коробка – это была давняя и запутанная история, и в том числе единственная ниточка, которая связывала в последнее время Костика и Антошу. В общем, нужно было быстро отчитаться по коробку и распрощаться. Но Костик начал не с коробка.
- Понимаешь, брат, мне плохо, брат. Я один, как сол-дат, я пьяный в умат, я во всём виноват, и никто мне не брат…
- Костик, я тут немножко готовлю. Если ты хочешь почитать мне свои потягушки, давай в другой раз. Не очень удобно трубку держать плечом, - Антоша попытался сменить тон, воспользовавшись тем, что Костик был откровенно невменяем. Но Костик пропустил антошино замечание мимо ушей:
- Ладно, перейду на ваш язык – кошерный. На прозу. Ты ведь еврей, правда? – язык Костика заплетался, мысли путались, - Можешь не отвечать. Знаю – еврей. А все евреи - гуманистически устроенные люди. Вот ты пишешь книги. Я знаю, не спорь. Значит, ты и так гуманитарий. А ещё и еврей, а значит, то, что ты пишешь, является писаниной гуманистической направленности. А это, в свою очередь, говорит о том, что ты любишь людей. Правда? Я ведь не ошибся? Короче, дело вот в чём. Я тебе, собственно, и звоню по этому поводу. Ты можешь спасти двух человек – причём, близких тебе. Согласен?
- Каких ещё человек? Костик, может пора завязывать? От кого? От тебя, что ли?
- От меня что ли! А ты откуда знаешь? От меня, от меня! Ну говори – готов ты спасти своих другальков или нет? Если нет, до свидания, и встретимся на их могилке. Если будешь спасать, тогда слушай.
Антоше стало просто жутко интересно, куда ещё забрёл Костик в своих экспериментах над сознанием, и что на сей раз придумал:
- Ну говори, только недолго.
- Я только небольшое предисловие… Я сижу и бухаю. Представляешь? Уже три дня. Гол, как сокол. Ни копья, ни рубля. И всё думаю, думаю… Короче, смотри. Помнишь, меня в тюрьму тут упрятали? Другалёк твой – адвокат Апин. Речь о нём будет. Он виноват в том, что меня посадили – он плохо меня защищал. Я решил поставить его на счётчик – если до конца месяца он не отдаёт мне сто тысяч, каждый день будет стоить ему тысячу.
- Я-то тут при чём?
- При том, что ты его другалёк, и если ты не хочешь, чтобы я его встретил на узкой дорожке и проломил ему череп, ты должен ему это передать. Ты просто не понимаешь, что такое тюрьма… Тюрьма – это смерть моих дней. Я мог отсидеть пять суток, а по вине Апина отсидел ещё десять. Вот, по десятке за сутки я оценил свой ущерб.
Антоша, сдерживая смех, понял, что препираться бессмысленно, надо просто дождаться конца беседы:
- Второй кто?
- Второй – твой толстый Андрюша. Он – подонок и негодяй. Ты с ним, кстати, зря дружишь. Он – бесчестная сволочь и беспринципная гнида. Помнишь наш с ним спор насчёт того, что я год не возьму в рот ни капли спиртного? Так вот – я выиграл спор, это все знают, я год, как осёл, только траву курил – чуть не скурился в конец, и честно выиграл десять тысяч. А Андрюша, когда пришла пора платить по счетам, сразу в кусты – я тебе не верю, ты обманывал… Короче, всякую ахинею нёс. Я ему говорю – я готов тебе своим сердцем поклясться – сердцем рэпера, что я честно выиграл, а он ржёт надо мной, словно я клоун. Только три тысячи в оконцовке мне пока отдал – да и то, только когда я его в баре или ресторане ловил, и, как специально, мелочью – как будто, для меня носил. В общем, я его тоже на счётчик поставил…
- До конца месяца не отдаст – тысяча в день. Так?
- Ты ловишь на лету. Передай им обязательно. А если не хочешь расправы, а я этого Андрюшу уже взорвать готов – у чеченцев бомбу куплю и подложу ему под жопу толстую, можешь сам за них заплатить. А потом целоваться с ними в дёсна. С живыми и здоровыми. Я ведь это не со зла всё делаю. У меня просто денег нет. Кончились. И я не хочу идти всем навстречу и входить всем в положение. Хватит. Заебался.
- А они хоть знают про твои счётчики? - поинтересо-вался Антоша, - или это только что родилось?
- Да. Только что! Мне плохо. И я им звонить не соби-раюсь, козлам этим. Это ты - гуманистически направленный человек, да ещё еврей, и ты им позвонишь и предъявишь мой ультиматум.
Антоша с завистью подумал об Андрюше и Апине, не знающим, какие последствия их ждут, и уже начал прощаться, как услышал:
- Кстати, где мой коробок? Антоша, если ты мне не отдашь его сегодня – мой, мой коробок, который почему-то лежит у тебя, я, я…
- Дай угадаю! Счётчик, тысяча в день. Да?..
Paterik 43. Биография Олежуа
Родился Олежуа в 1975 года в городе Иваново.
Окончил: юридический факультет Ивановского госу-дарственного университета по специализации "Уголовное право" (1998), аспирантуру Ивановского госуниверситета (2002), Академию Государственной Службы (2016), МГИМО (2022), Высшую школу КГБ и ВВП (2036). Защитил в Московской Государственной Юридической Академии кандидатскую диссертацию по теме: «Преследование инакомыслия» (специальность 12.00.08). Доктор юридических наук. Доктор политических наук. Почетный профессор МГИМО и МГУ.
С 2002 года член Методического Совета Адвокатской Палаты Ивановской области, член редакционного совета Вестника Адвокатской Палаты Ивановской области. С 2007 года - член квалификационной комиссии Адвокатской Палаты. В 2007-2008 году член Экспертного Совета Комитета по законности, государственному строительству и правопорядку Ивановской областной Думы. С 2011 года Руководитель Методического Совета Адвокатской Палаты Ивановской области. С 2012 года Главный редактор Вестника Адвокатской Палаты Ивановской области.
В 2002 году избран членом Президиума Ивановской Центральной коллегии адвокатов. Отвечал в президиуме коллегии за дисциплинарное производство, вопросы этики и квалификации адвокатов. С 2012 по 2014 годы Президент Ивановской Центральной коллегии адвокатов, член Президиума Союза Адвокатов Российской Федерации. Привлекался в качестве специалиста и преподавателя Федеральной палаты Адвокатов Российской Федерации, в том числе по вопросам законодательства об адвокатуре и профессиональной этике. В 2013 году избран членом Президиума Федеральной палаты Адвокатов Российской Федерации, с 2016 по 2020 годы – Президент Союза Адвокатов Российской Федерации.
С 2008 года Олежуа - член Общественной палаты Ивановской области, член Совета Палаты, Председатель комиссии по вопросам законности, правам человека и контролю за оппозиционными партиями. В 2012 году занял пост Руководителя Общественной палаты Ивановской области. С 2014 по 2018 годы - член Совета Общественной палаты Российской Федерации, с 2020 по 2024 годы – Президент Общественной Палаты Российской Федерации.
В 2020 году Олежуа окончательно переехал в Москву, где в 2021 году избирается в Государственную Думу Российской Федерации Восьмого Созыва, с 2021 по 2026 работает в Комитете Государственной Думы Российской Федерации по конституционному строительству, вносит многочисленные законопроекты, которые принимаются конституционным большинством. С 2024 года – первый заместитель Спикера Государственной Думы Российской Федерации. В Государственной Думе девятого созыва в 2026 году возглавляет фракцию партии «Единая Россия», получившую в Государственной Думе 99,7% голосов, с 2028 года совмещает посты Руководителя фракции партии «Единая Россия» и спикера Госу-дарственной Думы Российской Федерации, в 2029 году по его инициативе Государственная Дума вносит поправки в законодательство, позволяющие делегировать депутатские полномочия депутатов руководителю фракции, что позволяет распустить депутатский корпус, оставив в Государственной Думе Российской Федерации двух человек – представителя партии оппозиционеров и спикера Государственной Думы. С 2030 года – руководитель партии «Единая Россия», которая в 2031 году переименовывается в Великую Политическую Партию (ВПП).
В 2036 году уверенно побеждает в первом туре на выборах Президента Российской Федерации, сменяя на посту Медведева Дмитрия Анатольевича. Председателем Правительства Российской Федерации назначается Медведев Дмитрий Анатольевич. Провозглашает курс на построение Великого Евразийского Союза. В 2037 году снижает планку для вступления в Великую Политическую Партию до 6 лет и вводит для будущих школьников дополнительный экзамен «История ВВП и ВПП». В 2040 году вносит изменения в Конституцию, позволяющие членам политических партий, начиная с возраста 6 лет, делегировать избирательные полномочия руководителю партии, и в 2042 году переизбирает себя с результатом 99,999% на второй срок.
В 2047 году досрочно складывает с себя полномочия Президента Российской Федерации, сменяя на Посту Духовного Лидера Российского Народа скоропостижно скончавшегося Путина Владимира Владимировича. Выступает с резкой критикой «путинской эпохи», отменяет для будущих школьников дополнительный экзамен «История ВВП и ВПП», вводя новый экзамен и одновременно два школьных предмета «СОВа и ВПП» и пятый урок бадминтона в неделю. На 134 съезде ВПП, в 2050 году, имея доверенность на представление интересов от всех 60 миллионов жителей Российской Федерации и одновременно членов ВПП, решительно осуждает сложившийся в стране политический климат, призывая российский народ сплотится вокруг ВПП и дать отпор недругам и недоброжелателям. Медведя на гербе России сменяет СОВа. В том же году на референдуме Олежуа получает поддержку 100% избирателей для своей программы новой России.
В 2059, 2071, 2083, 2095 годах успешно переизбирается на Пост Духовного Лидера Российского Народа. В 2090 году выступает на международной арене с лозунгом объединения всех евразийских государств – Казахстана, Туркмении, Таджикистана, Киргизии, Дальневосточной Республики, Сибирского Каганата, Дагестанского Джамаата, Чеченского ханства, Казанской республики, Уральской Федерации, Тувинской Джамахирии и других под главенством Российской Федерации. Одновременно Его Святейшество Олежуа закладывает для столицы будущего Евразийского Союза город на терри-тории заброшенного села Иваново и Вознесенского посада, дав ему имя Олежуа-Вознесенск. Именно здесь в 2091 году рождается десятимиллионная жительница Российской Федерации. Родители нарекают её Сова.
В 2095 году получает звание Заслуженного Духовного Лидера Российского Народа, 2096 году – Народного Духовного Лидера Российского Народа. С 2095 года совмещает Пост Духовного Лидера Российского Народа с постом Патриарха Олежуа-Вознесенского и Всея Руси.
;
Рaterik 44. Олежуа и губернаторский бал
Однажды Олежуа был приглашён на губернаторский благотворительный бал. Конечно, он не показывал вида, что хочет на него попасть, но попасть ему туда крайне хотелось, можно даже сказать, хотелось безмерно. Но делать что-либо, чтобы на него попасть, он не желал – это было бы совсем не то – билеты на бал открыто продавались, и если кто-то считал, что тысяча долларов у него лишняя, он брал эту тысячу и покупал билеты. Кроме того, Олежуа ничего не стоило обратиться к своим коллегам или приятелям, которые на этот бал были вынуждены идти в силу служебного и иного, близкого к губернатору положения.
Но Олежуа все эти прямые и безыскусные пути не устраивали – вот если бы сам губернатор позвонил, или хотя бы его зам – но ни губернатор, ни даже зам, да даже секретарь зама ему не звонили – но не потому, что не уважали Олежуа, напротив, его слава и уважение к нему были бесконечными и незапятнанными, просто никому из названных лиц в голову не приходило, что какому-то здравому человеку захочется пойти добровольно на протокольное мероприятие губернатора, да ещё и заплатить тысячу долларов за билет, а потом ещё тысячу или больше – в качестве благотворительного взноса.
Тем не менее, когда срок бала уже наступал, и времени на поиски вариантов уже не было, Олежуа обнаружил в своей рабочей почте письмо с приглашением именно на этот бал, подписанное самим губернатором. Он, не веря своему счастью, бросился, следуя инструкции, выкупать билеты, словно они последние, и, кое-как успокоив дыхание перед местом их продажи и сделав непринуждённое лицо, протянул деньги – два билета для Олежуа, пожалста, можете посмотреть список. Девушка, пожав плечами, выдала пригласительные и добавила к списку фамилию Олежуа.
За пару часов до бала Олежуа позвонил в справочную:
- Сударыня, я хотел бы узнать – есть ли в нашем городе приличные службы такси…
- Грузовые, легковые, что нужно? – голос оператора был быстр и краток.
- Нет, сударыня, вы не поняли. Я бы хотел хорошую комфортабельную машину, на которой не стыдно поехать на бал.
- Что, извините? Прервалось. Кто кого на…бал?
Олежуа повесил трубку, негодуя по поводу уровня городского сервиса, и с охом «где живём?!...» позвонил в привычное такси, попытавшись найти «какой-нибудь», по его словам, «лимузин».
Но лимузинов не было, и Олежуа с супругой пришлось ехать на обычной Волге. Подъехав к Дворцу Губернатора, где проводился бал, он попросил водителя остановиться чуть в стороне, чтобы не попасться на глаза ослепляющим глаза участникам бала.
- М-м, Олежуа! И Вы пожаловали? – в дверях их встретил старый знакомый Олежуа, - благотворительностью занялись?
- Да, когда-то нужно начинать, - крутя в пальцах головку бриллиантовой запонки, непринуждённо ответил Олежуа. Дома они с супругой долго обдумывали максимальную сумму, которую могут потратить сегодня на балу, чтобы не упасть в грязь лицом, и пришли к выводу, что не больше двадцати тысяч рублей, иначе «после пары таких балов просить милостыню пришлось бы им» - так сказал Олежуа.
Столы ломились от еды и напитков, на сцене пели и плясали артисты, шутили скоморохи и фокусничали фокусники – «настоящий ол-инклюзив» - отпускной терминологией выразился про себя Олежуа, но, наконец, всё стихло, и наступил момент, ради которого все собрались в этом зале. Начался аукцион.
Продавали дурно раскрашенные чиновниками холсты, толстых матрёшек, разные шкатулки и скатерти, к которым так или иначе был причастен губернатор или его близкие. Олежуа всё нравилось, смущало только одно – цены на лоты начинались далеко за той гранью, которую он определил для себя в качестве конечной цены.
Но Олежуа всё же повезло – под занавес, когда боль-шей частью гости были пьяны, им была предложена картина кисти, а точнее, цветного карандаша неизвестного мастера «Голубой гладиолус» именно за устраивающие Олежуа деньги – желающих не обнаружилось и, когда ведущий готовился сказать три, Олежуа поднял руку, сверкнув алмазной запонкой.
- Ты урвал настоящий раритет, - в дверях Олежуа опять столкнулся с тем самым старым знакомым, что и вначале, - поздравляю!
- Спасибо! – Олежуа тянуло домой.
;
Capitolo Ottavo.
Лёвик, Димон и Максон
Pateric 45. Лёвик и великий пост
Однажды Антоша приехал в Адыгейский дворик на обе-дик. Времени было около трёх, есть хотелось страшно. В Дворике уже заседали парни – Иван, Андрюша и Лёвик. Иван и Андрюша поприветствовали Антошу кивком головы, Лёвик подозрительно ни на что не реагировал.
- Вон, полюбуйся, праведник хренов, - Иван поймал удивлённый взгляд Антоши, - первый день Великого поста отмечает.
- Лёвик, я приветствую тебя в столь знаменательный день. Мир дому твоему, здоровья и покоя твоей семье. Силы воли тебе в период бдений и молитв, - высокопарно поздоровался Антоша.
- Здоро-о. И-ик!
- Семь кружек пива уже в нём. С утра постится. Дал зарок водку не пить. Только пива, говорит, иногда буду себе позволять. Вот, позволяет, - прокомментировал Андрюша.
Отношение Лёвика с водярой всегда были высокие, в том смысле, что никогда не были на «вы», Лёвик водяру уважал и поддерживал в трудную минуту, водяра отвечала ему взаимностью. Порой, правда, он изменял ей с пивом, которое любил беззаветно, и принимал до водяры, после и параллельно, а порой, как в этот раз, вместо.
Парни заказали ещё маленькую «Космической», Антоша взял поесть, и потекли рекой над столом задушевные долгие беседы, которые только и могут существовать лишь на нашей рассейской земле. А скоро и Лёвик проснулся, заказал себе кружечку пива, сделал пару глотков и произнёс:
- Скоро у Ч день рождения. Чё дарить будем?
Андрюша повернулся к нему:
- Лёвик. Вот скажи, тебя сейчас больше никакая проблема не занимает? Только день рождения Ч? Ты не думаешь, как домой пойдёшь, что жене скажешь, что Господу Богу будешь врать, почему не блюдёшь пост, коль зарёкся? Нет?
- Отстань. Ты ни хера не понимаешь. Я говорю об ак-ту-аль-ном…
Здесь счёл нужным вмешаться Иван:
- Фаллоимитатор мы ему подарим. Резиновый. А скажем – Лёвик купил, а с нас денег содрал. Посмотрим, что он с тобой им сделает.
- Дураки! Какие же дураки вы?! Я им про Фому, они мне про Ерёму! Дебилы!..
- Ну-ну. Ты что предлагаешь то? – спросил Антоша.
Лёвик, почуяв, что его начали слушать, с многозначительностью выдержал мхатовскую паузу, долго закуривал сигарету, хлебнул ещё пива и изрёк:
- Тоша, мой сын, ну вы знаете…
- Львёнок? – подсказал Андрюша.
- Львёнок, львёнок. Так вот, львёнок недавно был в мага-зине, книжном, и увидел там на самом виду, на центральной витрине книгу…
- Понятно, что не презервативы… - сострил Иван.
- Нет, не презервативы, - эхом отозвался Лёвик, - а книгу, большую, красивую, с иллюстрациями, в суперобложке, просто суперскую книгу…
- Ну давай уже не томи, что там за букварь Львёнок отко-пал, - нетерпеливо перебил Антоша.
- Эта книга называется «История Любви».
- В точку ты, Лёвик, - вдруг откуда ни возьмись прозвучал голос Валерика, который настолько незаметно подсел за стол, что никто не заметил, - в точку, Ч как раз «Историю Любви» и надо. Он всю жизнь, видимо, о ней мечтал.
- Дай договорить! – Лёвик обвёл глазами всех присутствующих, собрал мысли в кулак и продолжил, - так вот, «История Любви». Это книга о жизни Александры Добронравовой и Николая Пахмутова… Или наоборот…
На взрыв хохота обернулись все посетители «Адыгейского дворика» - он был такой силы, что некоторые подумали, что действительно произошёл какой-то взрыв – и словно взрывной волной разметало и смеющихся, они повалились на стол и лавки вокруг него. Лёвик смотрел на всех непонимающим взглядом:
- Да ну вас в баню! Идиоты! Я им дело говорю, подарок придумал для Ч, а они ржут, как кони. Сами тогда что-нибудь сочиняйте.
- Ну ладно, ладно, - вытирая слёзы смеха, Иван прими-ряюще похлопал Лёвика по плечу, - не будем ругаться, пост всё-таки Великий начался. Давайте лучше выпьем за первый день поста.
- А что, тут все постятся? – Валерик услышал про пост, - я тоже решил в этом году поститься.
- Не, только Лёвик. А ты бери рюмку и давай с нами, - Андрюша налил Валерику и остальным, - Лёвик, ты тоже будешь?
Все повернули головы в сторону Лёвика – он, словно расплескав в последнем диалоге всю энергию, сник и сладко дремал, уткнувшись в руки.
- Ну? давайте без него, без праведника, - Андрюша поднял рюмку и чокнулся с Антошей.
;
Pateric 46. Димон и маршрут №4
Однажды Димон нашёл себе подружку. Некоторые другие парни тоже знакомились с девушками в разных интересных и даже экзотических местах, но Димон перещеголял всех, и сделал это очень изящно, с присущим только ему чувством юмора и такта. Дело было так.
Димон к тому моменту был уже разведён, жил у мамы с папой и находился в постоянном поиске женской половинки для раскрашивания своего угрюмого холостяцкого чёрно-белого быта. Правда, времени для этого почти не было – утром он запихивал в себя стакан чая и мчался на остановку, чтобы умудриться попасть в одну из первых волн отбывающих на работу жителей спального района с литературным названием сухово-кобылино, в котором проживал Димон, потом работал, как раб на галерах, до вечера, там же и выпивал, там же и развлекался, домой возвращался только для того, чтобы переночевать.
Коллектив на работе Димона был исключительно мужской, и вероятность знакомства в рабочее время с каким бы то ни было представителем женского пола была близка к нулю, к тому же выходных Димон тоже не признавал, и они протекали точно так же, как и рядовые будни, разве что доехать на работу в общественном транспорте в выходные было полегче.
Днём, о котором идёт речь, была как раз суббота. Ди-мон вышел из дома, сел в полупустой троллейбус и, по-скольку зима уже брала своё, устроился поближе к водительской кабине, от которой шло тепло – так уж устроены троллейбусы, что нормальная температура в них предусмотрена только для их водителей. Оказавшись в непосредственной близости от водителя, Димон по привычке окинул его с головы до ног – за рулём сидела женщина лет тридцати пяти – сорока в шерстяном свитере с большим горлом, в таких ещё любят ходить геологи и участники грушинских фестивалей, джинсах и мягких войлочных сапогах. Она курила в приоткрытую форточку и грызла семечки, сплёвывая шелуху в кулёк из газеты «Завтра». Недлинные волосы были забраны в резинку, пара локонов разметалась по уху.
- Доброе утро, дорогая незнакомка, - Димон сам поразился вырвавшимся словам - видимо, сработал выработанный годами рефлекс, включающийся при виде женщин, - как Вы ловко обращаетесь с рулём.
Водитель троллейбуса, а ими действительно иногда бывают женщины, что гораздо реже встречается в автобусном парке, обернулась и хмыкнула сквозь полуулыбку:
- Ну, привет.
- Тепло у Вас в кабине, - Димон, поёжившись, начал давить на жалость – женщины за тридцать часто на это клюют.
- Нормально. А ты что, замёрз что ли? - незнакомка улыбнулась шире и заинтересованнее, обнажив золотую фиксу на верхнем клыке.
- Не отказался бы погреться в чьих-нибудь объятиях, - Димон понял, на верном пути, и перешёл в наступление, - особенно в таких ловких и умелых, как у Вас.
- М-м-м. Вон ты куда заглядываешься? А ты будешь послушным мальчиком? – работник троллейбусного парка хищно сверкнула на Димона взглядом.
- Я буду стараться, как будто это последний день в моей жизни, - добавил для закрепления результата немного романтики Димон, но тут ему уже нужно было выходить, и он спешно попрощался, взяв телефончик.
Рефлекс, отвечающий за реакцию на женщин, на улице отпустил, и Димон выкинул это романтическое приключение из головы, тем более он никогда бы не позарился на женщину, в два раза старше себя – флирт флиртом, а секс – сексом, любил повторять он. На работе он разобрал электронную почту, уволил упаковщика, месяц не выходящего из запоя, проверил накладные на отгрузку, подготовил счета на оплату, отправил две машины продукции, обзвонил должников, а под конец трудового дня выпил с Игорьком и Антошей законные четыреста граммов коньяка Чёрная цапля – именно такой продавался в соседнем магазине. Если сложить эту Чёрную цаплю с теми рюмочками, которыми Димон делал паузы в работе в течение дня, то можно представить себе, каким Димон отправился домой.
Каково же было его удивление, когда зайдя в троллейбус, он увидел утреннюю незнакомку. Она приоткрыла дверь кабины, и Димон влез в неё и уселся на пол рядом с мягкими войлочными сапогами.
- Я знала, что ты придёшь, - голос незнакомки был возбуждённо – предчувствующим, но Димон ничего не слышал, он прислонился к водительскому сиденью, положил голову на бедро сотрудника ТТУ и сладко спал, пригревшись после долгого стояния на морозе.
Проснулся он от обжигающих поцелуев, которыми его покрывала королева руля и педалей, он по-прежнему находился в троллейбусе, на полу водительской кабины, в кабине горел свет, а за окном покуда хватало взгляда, рядами спали троллейбусы.
- Мы в депо, - понял он.
;
Pateric 47. Лёвик на юбилее у Чудотворца
Однажды Чудотворец праздновал свой день рождения, даже не день рождения, а юбилей – настоящий, с фейерверком, вёдрами шампанского, девочкой в торте – все знают, как празднуют свои дни рождения, а тем более, юбилеи, скромные госслужащие.
Незадолго до этого (на премию к дню защитника Отечества) он открыл ресторан со скромным названием «Ч», не очень большой – метров на тысячу, но хорошо и со вкусом отделанный, куда, собственно, и пригласил своих другальков. На праздник собрались все, кто обычно собирается по таким поводам, естественно, был и Лёвик. И не мог не быть по двум причинам – во-первых, потому что другалёк, а это не обсуждается, а во-вторых, не в привычках Лёвика было не приходить на такие мероприятия.
Сам Барин долго не ехал, гости поначалу тушевались, играли в игровой автомат, который приготовили для Чудотворца в качестве подарка – постепенно забивая его реальными деньгами, конечно, не специально (в расчёте на то, что потом Чудотворец деньги раздаст обратно; но он, отклонюсь от темы, не стал раздавать), курили по углам заведения и негромко переговаривались. Обстановка пафосной не была, но имела к этому определённый вектор, все держались подчёркнуто прилично, взаимовежливо и галантно. И, словно чёрный лебедь, на фоне этого множества трезвых последние минуты людей, несколько выделялся Лёвик.
- А ты знаешь, что Аркадию Инину сегодня исполняется семьдесят лет? – приставал он ко всем вновь приходящим, поскольку уже пришедшие были к тому моменту детально опрошенными.
- А ты знаешь, как его настоящая фамилия? Не знаешь? Ты не знаешь, как фамилия Аркадия Яковлевича Инина? Его фамилия Гуревич. Гу-ре-вич. Понимаешь, что это значит? Гу-ре-вич. Понимаешь, Гуревич? Тебе это о чём-нибудь говорит? – он старательно намекал на некие конспирологические версии, которые ему безумно нравились, он даже держал в туалете за трубой книжку Степана Московского «Тысячелетнее иго. Трагедия человечества» и несколько газет «Русский по призванию» и «Мать Русь».
- Лёвик, отстань уже, - слышал он в основном в ответ.
- Нет, ты скажи, ты знал? Знал? Вот то-то же. А его родителей звали Яков Исаевич и Сарра Абрамовна. Прикинь? Не Олег Петрович и Софья Алексеевна, а на тебе – язык сломаешь, говоримши.
Не дождавшись Барина, и несколько утомившись обсуждением Инина-Гуревича, гости стали рассаживаться по своим местам, благо столы ломились, а официанты приносили всё новые и новые блюда, так, что уже кончалось место на столе. Лёвик не успокаивался и за столом, но от этого страдали исключительно сидевшие рядом с ним Антоша и Иван. Слава Богу, нашлась иная тема для разговора.
- Ты знаешь, какой у меня парень вырос - высоченный, выше меня на голову. Молодец! Папкина надежда и опора. Он скоро придёт, кстати, - поделился он с Антошей.
- Ты его сам что ли позвал? Или Барин? – удивился Иван.
В этот момент кто-то вошёл, все подумали, что Чудотво-рец и уже было бросились из-за стола за рукопожатием, но это оказался как раз сын Лёвика.
- О, Львёнок пожаловал. Тигрица, твой отпрыск пришёл. Иди встречай, - Валерик первым оказался вблизи нового гостя.
Лёвик со Львёнком вышли курить на улицу, а за ними потянулся Иван и Антоша.
- Вот, смотрите на отпрыска моего, - стал хвастаться Лёвик, похлопывая сына по щекам, - похож на батяню? Похож, да? Вот и думаю, что одно лицо, а жена ни хера не понимает – говорит, не дай, Создатель. Ну не дура?
- Главное, чтобы он на тебя не смотрел и за тобой не повторял, а то потеряем парня года через два, - ответил Иван, и повернувшись ко Львёнку, добавил:
- А ты береги папку, не то сиротой останешься, если за ним с мамкой следить не будете. Ясно?
Львёнок скромно молчал, смоля сигарету.
- Главное, про Инина больше не говорить, - усмехнулся Антоша.
Лёвик после этих слов сразу оживился:
- Это мы ещё посмотрим, про кого надо, а про кого не надо. Хорошо, про Инина больше не буду – не хотите и не буду. Хотя отличный мужик, несмотря на то, что сами знаете кто. Хотя по лицу и не скажешь. А вот про Лейбу Давидовича Бронштейна давайте поговорим – у него всё на лбу написано – кого, почему и за сколько серебренников. Или нейтральный вариант, честно, совсем нейтральный – Дмитрий Львович Быков. Думаете, он – Быков? Дудки! Он Зильбельтруд, а папу его зовут Лев Моисеевич. Откуда я всё знаю? Книги читаю исторические…
;
Pateric 48. Максон и шкаф
Однажды Максон познакомился с девушкой – он выпил своего любимого вискаря на работе, потом водки с Иваном и Лёвиком – тогда они ещё были не-разлей-вода, потом пива с Димоном, и в результате Максон очутился, как с ним часто бывает, в вискарне Джек Воробей.
Там-то он и встретил ту самую, которая стала ему подругой и собутыльницей на все те случаи, когда он уходил в запой и загул. Её звали Джуди, Джуди Пепер. Она была красива умильной кукольной красотой – носик, глазки, чёлочка, ободок, хвостик – всё было словно игрушечное, и всё это хотелось трогать, осязать и держать в руках, я уж не говорю про кукольные ямочки на щёчках, круглые детские коленки и белые гольфы в горошек, потому что наличие даже одного из этих достоинств способно свести с ума любого нормального мужчину.
Одновременно с тем, как Джуди была по-детски не-винна, она обладала грубым с никотиновой хрипотцой голосом и неуёмной любовью к сквернословию и алкоголю, что в совокупности с достоинствами давало адский коктейль, выпив который, Максон утонул в её небесно – голубых глазах.
У Джуди, как выяснил Максон со временем, был муж, который много работал и не имел возможности уделять жене много внимания, чем она, собственно, и пользовалась, проводя в злачных местах всё свободное время. Муж сильно ревновал Джуди, но, сколько ни пытался устраивать ей проверки, ни разу не смог поймать её не то, что с поличным, но и найти более-менее серьёзное доказательство неверности. Максон, узнав обстоятельства семейного положения Джуди, стал осторожнее и, уходя в загул с запоем, перестал таскать Джуди по всем заведениям подряд, а, выбрав неприметную кофейню, где продавали алкоголь, забивался в её самый дальний угол, и там распивал с Джуди спиртное, а потом ехал куда-нибудь почитать ей стихи.
Парням Максон хвастался, что, встречаясь с Джуди без малого полтора года, он ни разу не спалился ни перед своей женой, ни перед мужем Джуди. Парни подшучивали над Максоном, что, дескать, Антоша возьмёт, да напишет в каких-нибудь своих мемуарах про Максона и Джуди, и тогда Максону не сдобровать, но Максон парировал, что, во-первых, Антоша не сможет так подло поступить, а во-вторых, он и писать-то не умеет и не собирается.
Со временем Максон совсем расслабился, ощущая абсолютную безнаказанность своего поведения, и некоторыми мерами безопасности начал пренебрегать, а порой и вообще фрондёрствовать – то в машине мужа Джуди стихи ей почитает, да так, что язык на плечо, то на супружеском ложе о Набокове порассуждает, сопровождая рассказ показом, и ничего. И вот наступил день Х.
В этот день Максон задержался на работе допоздна – до самой ночи они с Лёвиком и Иваном играли в карты на деньги и пили Космическую. Куш сорвал Максон – это был чистый выигрыш, какой бывает крайне редко – и у него на руках оказалась практически с неба упавшая десятка. Тысяч рублей. На радостях он выпил ещё, позвонил Джуди, которая уже спала в своей кроватке, и попытался выдернуть её в ночную жизнь. Но Джуди сказала, что плохо себя чувствует и что, если Максон хочет её видеть, то может приехать прямо к ней домой, ибо муж находится в командировке. Максон ничего лучше и представить себе не мог и, зайдя всего лишь в два клуба и пропустив по рюмочке, он устремился к объекту своего вожделения – куколке Джуди.
На утро они проснулись поздно, ближе к двенадцати, солнце слепило им прямо в глаза. Муж обещался быть к обеду, и Максон, выпив какао с булочкой с изюмом, засобирался к себе домой, тем более, что на телефоне было пятьдесят шесть непринятых вызовов от жены, как открылась дверь и вошёл…
Дальше ситуация развивалась как в старом классиче-ском анекдоте – был и шкаф, и нервные поиски и крики: где он? где эта сволочь? я оторву ему яйца! и запихну ему их в глотку! и открытый шкаф, и разбитый нос, и бегство в трусах на улицу. Но это рассказывать неинтересно, потому что есть в анекдоте.
Так Максон ошибся. Причём два раза – первый, когда поверил в собственную неуязвимость, и второй, когда решил, что Антоша не умеет и не хочет писать.
;
Pateric 49. Димон и Максон
Однажды Димон пригласил Максона в ресторан поболтать о том, о сём, выпить, а заодно – обсудить один вопрос, о котором Димон распространяться не стал, а просто обозначил – один вопрос.
Дело заключалось в том, что Димон со своими предыдущими компаньонами по бизнесу разошёлся – обманул ли их он, или это компаньоны оказались непорядочными, история умалчивает, но факт остаётся фактом – сначала Димон владел третью бизнеса, потом – двумя третями, а к моменту, о котором идёт речь, он стал полноценным владельцем минизавода по изготовлению туалетной бумаги, к которому старые его компаньоны уже не имели никакого отношения. Единственное, без чего Димон остался, так это без оборотных средств – для того, чтобы минизавод работал. Поэтому он и продумал некий план, первой частью которого было приглашение в ресторан Максона.
- Понимаешь, Максон, - наливая ему в рюмку «Космической», начал Димон, - я стал владельцем достаточно неплохого бизнеса, минизавода по производству туалетной бумаги. Ты об этом, наверно, слышал. Мы с тобой не первый год знаем друг друга – мы оба нормальные парни, честные, другальков не обманывали, считать умеем, инициативные, - ты ведь тоже в одиночку дела ведёшь, поэтому я тут подумал, и у меня родилась вот какая идея. Я приглашаю тебя в свой бизнес. Причём, не просто приглашаю – заметь, это важно, а приглашаю стать равным партнёром, и войти в мой бизнес частично своим бизнесом, а частично – деньгами. Мы с тобой вместе горы своротим, поверь! Мы завалим область туалетной бумагой – срут всегда, это закон, а подтираются всё больше бумагой, а не газетами, вот тебе и постоянно растущий спрос. Озолотимся! Ну, говори, что думаешь!
Максон сам не очень давно расстался со своими ком-паньонами – Иваном и Лёвиком, с которыми проработал много лет. И у него с ними тоже, как у Димона со своими партнёрами, были теплейшие отношения – они вместе пили водку, вместе проводили время, вместе отмечали праздники и пятницы, но всё закончилось в один прекрасный момент. Этот прекрасный момент Максон чувствовал очень отчётливо – это было похоже на грехопадение Адама, в которое его втянула его же собственная душа, которая сама по себе ни в чём не виновата – она лишь хотела, чтобы в их семье было финансовое благополучие. Максон, Лёвик и Иван работали вровень, и доходы их были одинаковы – но со временем по какой-то причине разными стали расходы: Максон внезапно рванул вверх – начал менять машины, квартиры, строить дачу, ездить на дорогие курорты, тогда как у его другальков ничего принципиально не менялось. Когда всё выяснилось и правда всплыла, Максон объяснил парням, что он больше заслуживает денег, потому что к деньгам он относится лучше, чем они, и у него двое детей.
И он стал работать один, денег стало существенно меньше, поскольку на него взвалились дополнительные хлопоты, в офисе требовалось торчать дольше, все заказы – а он начал заниматься поставкой в больницы полотенец, тряпок и туалетной бумаги, обработать в одиночку стало невозможно, и он, когда услышал, что Димон стал единственным владельцем минизавода по туалетной бумаге, захотел с ним встретиться. Он разработал план по эксплуатации этого завода в своих интересах, и собирался уже позвонить Димону. Но так получилось, что Димон позвонил первым…
- Что я думаю? Можно, конечно, попробовать, но я опасаюсь, что очень много потребуется денег. Да и оборудование, наверняка, старое… Я готов поэкспериментировать на пробной партии – если пойдёт, будем сотрудничать, нет - извини, не вышло, - произнося эти слова, Максон безотрывно глядел в глаза Димона, чтобы при первом даже намёке на то, что он перебарщивает, так сильно ломаясь, быстро согласиться на любые Димоновы предложения, - готов на таких условиях?
У Димона в этот момент, а он заметил заминку Максона во время его тирады, было непроницаемое лицо, выдрессированное годами игры в карты, «ах ты, лиса, похоже, тебе хочется подобраться к моему заводику» - подумал он, а в ответ произнёс:
- Не, Максон, я хочу полного слияния – единого бизнеса, единой кассы, единого офиса, единой бухгалтерии. А то, что это за партнёрство – купил-продал?
Так они говорили до глубокой ночи, выпив при этом три по пятьсот водки, обсуждая разные аспекты будущего сотрудничества – под самый конец, когда никто из них лыка уже не вязал, они пожали молчаливо друг другу руки, каждый при этом считая, что это его победа.
Прошло несколько месяцев после этой встречи, положившей начало сотрудничеству двух другальков, и в один прекрасный день Димон узнал о том, что Максон продолжает вести два бизнеса – один общий и один, по обыкновению, свой, видимо, по тем же причинам, которые толкали его на это и раньше, - для Димона это был гром среди ясного неба. Это было хуже, чем предательство – это был нож в спину. Он очень загрустил, позвонил Антоше и предложил встретиться в ресторане, причём, всё в том же, что и с Максоном.
- Понимаешь, Антоша, - наливая себе сразу сто пятьдесят, чтобы расслабиться, а собеседнику – обычную рюмку, вымолвил первые слова Димон, - не ожидал я от него такого. Со всей душой к нему. Сам, думал, поимею с него – и денежек, и подмогу, и связи, риск и ответственность опять же пополам, потом госконтракты его на туалетную бумагу – всё одно к одному, ан нет – не вышло. Сам он меня поимел – по себестоимости забирал, деньги задерживал, какими-то постоянно обещаниями кормил – мол, подожди, вот заплатят нам, будут у нас оборотные средства. Но что-то никто и не платил. Точнее, платил, только не нам. А ему. Горько, Антоша. Ну, давай ещё по одной.
Нажрались они в этот вечер, как бобики, Димон под конец всё повторял: «Может, вернуть тебе ту треть заводика, что я у тебя забрал? Вместе работать будем!..»
Pateric 50. Лёвик и день рождения Андрюши
Однажды Андрюша отмечал свой день рождения. Как обычно он поступает в таких случаях, заказал ресторан, на-крыл богато столы и созвал другальков на праздник. Естественно, среди приглашённых оказался и Лёвик – причём, на самом лучшем месте, во главе стола, рядом с именинником. Пришёл Лёвик на день рождения прямиком с работы, а точнее, приехал прямиком из командировки, без заезда домой.
Из командировок Лёвик никогда не возвращался трез-вым – собственно, и отправлялся он в них нетрезвый, и пребывал в них нетрезвый – как же, ведь любая командировка – это романтика, это свобода и путешествие, это приключения и пир духа. Эта командировка также не стала исключением – Лёвик вошёл в ресторан уже тёпленьким, он мог уже и не выпивать, по всем медицинским и человеческим параметрам он был достаточно пьян. Но также естественно, как его состояние, и то, что он не был согласен ни с чем, что только что было про него сказано.
Он вообще на вопрос Андрюши: А где же ты, Лёвик, так накидался, ответил:
- Где, где? В Караганде? Из командировки я. И прямо к тебе на праздник. И ничего я не накидался. Так, пивка на обратном пути немножко выпил.
Словосочетание «выпил пивка» в устах Лёвика прозвучало весьма зловеще, поскольку «выпить пивка» для Лёвика – это вовсе не одно и то же, что «выпить пивка» для любого другого человека. «Выпить пивка» - это как минимум восемь бутылок пива, когда речь идёт о количестве меньшем, чем восемь, в терминологии Лёвика он трезв и не пил ничего.
Лёвик прибыл даже чуть раньше основной массы гос-тей, среди присутствующих были пока только Игорёк, Алёша, Иван и Антоша. Лёвик предложил немедленно, не дожидаясь всех, выпить, что было принято со сдержанным ввиду официоза, но оптимизмом – парни в два приёма раскатили бутылочку водки, закусив соленьями и свёклой с чесноком.
- Эх, хороши огурчики! – крякнул Лёвик, надкусывая третий огурец, - и что не выпивать под такие огурцы! Ну давайте за именинника ещё по одной махнём, и уж будем гостей встречать.
В этот момент к столу подошёл Андрюша:
- Другальки. Вы бы Лёвика не спаивали раньше времени. Он и так, смотрите, какой квёлый. До гостей остальных бы дожил.
- Это я не доживу? - Лёвик полез целоваться, - ты же мой дорогой любимый Андрюша, Андрюша – толстые уши, я же тебя люблю, как сына люблю, как брата – зачем ты так говоришь? Я ехал, долго ехал из командировки, приехал к тебе, чтобы тебя расцеловать в уста твои сахарные, а ты говоришь: как бы он дожил?.. - Лёвик передразнил Андрюшу, - я то доживу, и ещё всех вас переживу, вот увидите.
- Ну ладно, ладно, Лёвик, рубашку помнёшь, - Андрюша стал негрубо отталкивать Лёвика и отворачивать лицо.
- Что ты пихаешься? Дай я тебя чмокну и отстану. Я же поздравить хочу, просто поздравить, - Лёвик проявил настойчивость, и Андрюше пришлось уступить.
Вскоре начали подходить люди, и все расселись по местам, Лёвик, как уже было сказано, оказался во главе стола рядом с именинником, с Андрюшей, с одной стороны, и Антошей, который сел немного с торца стола, с другой. Вновь прибывшие стали вставать и говорить позравительные слова в честь дня рождения, чокаться, выпивать, как это бывает обычно. Потом рядом сидящие разговорились друг с другом, и за длинным столом образовалось несколько компаний по интересам.
Лёвику стало скучно уже через полчаса – сначала он заворачивал в лаваш квашеную капусту, макал в томатный соус и давал всем пробовать. Никто не горел желанием усладить свой вкус подобным шедевром, и тогда Лёвик развернул лаваш, вытряхнул капусту обратно в общую тарелку и взял два кружка полукопчёной колбасы. Проковыряв в кружках дырки и вставив в них чёрные маслины, он украсил маслины веточками укропа и положил эти натюрморты себе на глаза:
- Смотрите, какие у меня очки!
Параллельно он тискал Андрюшу в объятьях и приговаривал: какой же ты хороший, какой же ты замечательный, как я тебя люблю! Андрюша терпеливо сносил все эти проявления львиной нежности, но когда он вставил себе колбасу с маслинами в глаза, немного рассвирепел:
- Лёвик! Может, хватит мне праздник портить? Ну по-смотри на людей! Все сидят, кушают, выпивают. А ты что творишь?
- А я потому что тебя люблю! Я для тебя это делаю. Хочешь? – и он вдел палец в баклажановый рулетик, так что начинка вывалилась с другой стороны, - хочешь тебе тоже перстень сделаю?
Тут уже вмешался Игорёк и отвёл Лёвика для разговора, а Антоша попробовал успокоить Андрюшу:
- Забей ты! Что, в первый раз? Всё нормально! Сейчас он угомонится и заснёт!
Лёвик вернулся за стол раскрасневшимся, а его взгляд не предвещал ничего доброго. Он взял свою неопорожненную рюмку, выкрошил туда из сигареты табак и выпил, укоризненно посмотрев на Андрюшу:
- Я хотел покурить, но Игорёк, - он перевёл взнляд на Игорька, - мне почему-то запретил - якобы за столом не курят, и я решил смешать приятное с полезным, и вот, видишь, выпил водку с табаком. За тебя! Заметь, за тебя, Андрюша! Не за Антошу, не за Игорька, мне на них поебать, пусть делают мне замечания, сколько угодно, за тебя выпил!!!
- Мне расплакаться сейчас или в ноги тебе упасть? – Андрюша был уже достаточно взбешён.
Лёвик ухмыльнулся, достал вторую сигарету и заку-рил:
- Тогда буду курить. Вот хер вам, а не культурный день рождения! Где это видано, чтобы пацаны так праздновали?!
Pateric 51. Лёвик и футбол
Однажды, много лет назад, столько лет, сколько нет ни одному из героев этих воспоминаний, Лёвик полюбил футбол – и не просто полюбил, он втрескался в него по уши, в один момент, в одну секунду, после которой футбол стал его первой и последней настоящей страстью на всю жизнь.
Он много раз пытался научиться в него играть, зани-мался мальчишкой в секции, позднее – в институте – играл за сборную факультета, но он понимал, что это не то – это не то мастерство, которым можно гордиться, и которое доставляет удовлетворение и радость и зрителям и самому игроку. И с игрой завязал – навсегда. Но не завязал с просмотром футбола по телевизору, в спортбарах и на местном стадионе – причём охват Лёвик был всеобъемлющим, насколько это вообще возможно, - он смотрел все матчи – от УЕФА и Чемпионата мира до матчей третьей лиги и дворовых молодёжных команд.
За долгое время просмотра матчей сформировался набор привычек и примет, без которых для Лёвика было бы немыслимо получение наслаждения от такого зрелища. Начать надо с того, что Лёвик по какой-то причине не считал себя везучим человеком и поэтому последние двадцать лет не смотрел футбол в одиночку – до этого смотрел, случайно иногда так получалось, но те, за кого он болел, как правило проигрывали, и Лёвик решил, что этого больше допускать нельзя и взял себе за правило брать на матч спутника – жену ли (поначалу и она за ним таскалась на стадион), сына ли (с годика Лёвик усаживал его на диван рядом с собой), Ивана ли с Максоном, приятеля ли школьного, соседа ли по этажу 0 неважно, главное, чтобы это был человек. Самым беспроигрышным стал вариант посещения спортбаров, где всегда при-сутствовал кто-либо из знакомых, и где всегда можно было болеть совместно с кем-то.
Вторым принципом Лёвика стала любимая команда, даже не то, чтобы команда, скорее франшиза клубов, высту-пающих под брендом «Спартак». Все команды, так или иначе называющие себя «Спартак», стали кумирами и душевной болью Лёвика на долгие годы. Иконой и знаменем поодаль ото всех возвышался «Спартак – Москва», чей шарф с символикой Лёвик купил на одном из первых увиденных вживую на стадионе матчей. Этот шарф (колюче-шерстяной с вытершейся надписью и выцветший на солнце) является и по сей день неотъемлемой частью гардероба Лёвика на стадионе или в спортбаре (возможно, он его одевает и дома у телевизора, мы не знаем, во всяком случае, он мнётся и отшучивается, когда его об этом спрашивают).
И, как Б-г любит Троицу, у Лёвика есть и третий та-лисман, с которым он предаётся своему хобби, помимо спутника и шарфа – это пузырь. Либо с водкой, либо… Чаще всего, с водкой… С водкой, других примеров не отыскалось. А в спортбаре – пиво, много пива – с орешками, чипсами, бутиками с колбасой, а потом – немного водки, лучше всего «Космической», другую он не жалует, начитавшись «Космических хроник». Водка – это отличный, по мнению Лёвика, допинг при сопереживании любимой команде (любимым командам).
Эти три талисмана, как три стигмата, как три сущности Всевышнего с того самого дня, когда сложились для Лёвика в единую картину бытия, больше не оставляли его одного перед страшным нефутбольным миром. С сакральной точки зрения здесь нет ничего странного – что, как не путник, бредущий рядом с тобой – пусть не друг, но человек, могущий прдставить плечо в трудную минуту, не платок, оберегающий от палящего солнца, позволяющий опознать тебя твоему племени и заставить насторожиться племя чужое, и напиток, дающий одновременно и сытость, как манна небесная, и утоляющий жажду, как холодная родниковая вода? Именно эти талисманы и позволили сыновьям Израиля найти землю, обетованную Б-гом Аврааму, Исааку и Иакову, - не без помощи Моисея, наверно, именно поэтому Лёвик так любит выискивать у персонажей светской хроники еврейские корни.
Другальки иногда поддаются уговорам Лёвика и идут с ним на стадион смотреть футбол, но это происходит не часто, обычно тогда, когда совпадает несколько факторов: первое – Лёвик идёт в этот день на футбол, второе – Лёвик выпивает с парнями до этого без привязки к матчу, и третье – парни выпивают столько, что готовы идти с Лёвиком хоть на футбол. Последний такой случай произошёл буквально пару дней назад. Всё случилось, как по-написанному, присутствовали, помимо Лёвика, Иван, Игорёк и Антоша с Марко, отдыхали в летнем кафе «Чили», принадлежавшем г-ну Ч, естественно. Марко читал первый в своей жизни «Плейбой» и, когда узнал, что все едут на футбол, не очень обрадовался перспективе расстаться с таким журналом. Но взрослые имеют особен-ность сгибать волю детей, и все, забравшись в машину к слегка пьяному Лёвику, поехали на футбол.
Через три месяца, как раз в день рождения Антоши, Лёвик вернул Антоше тот самый «Плейбой», который прокатался всё это время у Лёвика в машине. Антоша ещё удивился, почему журнал такой затёртый и потрёпанный, как спартаковский шарф, на что Лёвик ничего не ответил.
;
Рarte terza.
Рreferiti reincarnazione.
Часть 3.
Любимые реинкарнации
;
Проснулся кот Убрияко резко, словно его пронзили током – это суженные старостью и алкоголем вены перестали проталкивать столько крови к мозгу, сколько ему требовалось, - и оттого вскочил на лапы и панически затряс головой. Придя в себя, Убрияко спрыгнул на пол и подошёл к холодильнику. День клонился к закату, за окном уже темнело, и пора было что-нибудь перекусить. Кот Убрияко очень любил сардины в томатном соусе вприкуску с крабовыми палочками и мьянманским блюдом нган бя яй, получаемым из протухающей на свежем воздухе мелкой рыбёшки.
Банка сардин как раз завалялась в холодильнике - последняя, - подумал он, - а еду пришлют только завтра, впереди – ночь, а ночью аппетит у Убрияко иногда разыгрывался ого-го какой. Откинув сомнения, сэкономить банку на ночь или нет, он открыл её, дёрнув за кольцо зубами, распечатал крабовые палочки и нган бя яй. Водки не было, и ему пришлось долго держать пипку средства для мытья окон «Зина», пока стакан не наполнился ярко-голубой пенящейся жидкостью до краёв.
«Ну, за Творца! Чтобы продлились дни мои на Земле!». Убрияко выпил «Зину» до дна, допрыскал из баллончика остатки и, обмакнув крабовую палочку в нган бя яй, издавающее целый букет ароматов, запихнул её целиком в рот. Голова пошла кругом, он зашатался и едва не упал – крепка «Зина»! – оценил он.
По вечерам Убрияко всегда мучали головные боли – они словно разрывали его мозг на кусочки. Врачи, если бы могли его осмотреть, но как же его осмотреть, если он - не-видимый и даже немного несуществующий, поставили бы какой-нибудь страшный диагноз вроде гипертонической бо-лезни, или венозной дисфункции, или острого инсульта, а может быть, височного артериита, или иного сосудистого заболевания, связанного с каким-нибудь менингитом или энцефалитом. Но истинная причина была в ином – жизнь Убрияко просто катилась к своему финалу, к Небесным Вратам, которые впустят Убрияко, как только тот оставит земные одежды. И головная боль, приходящая к Убрияко каждый вечер, была лишь напоминанием о том, что уже пора. Хотя Убрияко не торопился на Небо – он знал, что чаша радости одиночества испита им не до конца.
Перед ним стояла другая чаша – с «Зиной», и пока боль в виске не была такой сильной, он опрокинул стакан в рот и съел ещё одну крабовую палочку с соусом нган бя яй, а потом слопал в один приём сардины и вылизал банку. Его потянуло ко сну, но перед тем, как отключиться, он набрал в шприц этаминала натрия и укололся – даже тонкие и ослабевшие вены мгновенно донесли наркотик до мозга, и Убрияко рухнул, как подкошенный, прямо у холодильника.
Уже падая, за ту долю мгновения, что он падал, он успел вспомнить очень многое – это у нас, у людей мысли медленны и неповортливы, - перед его глазами пролетели его любимые реинкарнации – не последние, самые новые, что утром, и не самые древние, что после обеда, а именно любимые – Убрияко умел контролировать воспоминания – как никак, он был реализованным мастером йоги Парджанья–Варуна, причём они не промчались, как стрижи, а плавно приплыли и подобно диафильмам на простыне начали не спеша менять кадры.
А потом Убрияко взлетел высоко в небеса, поднялся над облаками, ближе к сияющему Солнцу, раскинул лапы и резко начал набирать высоту. Оставив облака далеко позади, он оглянулся – Земля начала уменьшаться в размерах. Убрияко замедлил восхождение по небесной лестнице, чтобы полюбоваться открывшимся пейзажем. Ему было хорошо, он смотрел на Землю и думал о своих любимых прожитых жизнях…
;
Capitolo Nono.
La leggenda del gatto - vegetariance
Легенда о коте – вегетарианце
Бежала мышка по чердаку и столкнулась с огромным котом Убрияко. Тот загнал её в угол - некуда убегать. Задрожала мышка и говорит: «Господин кот, не ешьте меня! Дома ждут малые детки, кто ж их накормит, если я не вернусь? Отпустите меня, умоляю!» А кот Убрияко ей на это и отвечает: «Да ты не бойся! Есть я тебя не стану. Скажу тебе по секрету: на самом деле я вегетарианец и мяса вообще не ем. Считай, тебе повезло, что ты меня встретила». Услышав это, обрадовалась мышка: «Ах, какой прекрасный сегодня день! И какая же я удачливая, что встретила кота-вегетарианца!» Но не успела мышка это сказать, как схватил её кот Убрияко, зажал покрепче в когтях и оскалил острые зубы прямо над её горлом. Извиваясь от ужаса, мышка запищала: «Но вы же сами сказали, что вегетарианец и не едите мяса! Так это ложь?» А кот Убрияко, облизнувшись, отвечает: «Чистая правда. Мяса я не ем. А потому заберу тебя с собой и обменяю на сельдерей».;
Capitolo Decimo.Алёша
Pateric 52. Paterik Алёша и Антоша
Алёша каждый раз, когда они встречались с Антошей, а это совсем недавно случалось довольно часто, можно даже сказать, каждый божий день, а то и два раза на дню, любил задавать в качестве приветствия один и тот же вопрос: «Ну чё, выпил вчера что ли маненько?» А Антоша каждый раз, словно вопрос внезапно врезался в него своей неожиданностью и новизной, ему отвечал: «Да не, не выспался просто», ну или: «Да не, Алёш, работы просто много», или: «Да какое там пить?! Дел невпроворот, воды некогда выпить, а не то, что там - водочки», или совсем хамовато: «Да иди ты в жопу» (этим выражением он совершенно не хотел обижать Алёшу, просто иногда бывают ситуации, в которых подобная конструкция единственно возможна и оправданна; надо признаться, данный случай – не из их числа, но нужно сделать скидку на природную незлобивость и мягкость Антоши). А Алёша неизменно, со своим фирменным прищуром глаз, раскуривая сигарету и выпуская вбок сильным выдохом струю дыма, продолжал: «Да выпил, наверно? Съел маленькую-то? В жизь не поверю, что не съел. Вон, глаза какие красные», или «Да что ты говоришь. Руки-то что трясутся?», или «Да полно ****еть-то! А чё морда такая мятая тогда?» Вариации могли быть разными и зависели от множества факторов – от давления в артериях Алёши – а нередко оно было повышенным, до давления атмосферного – его никто не замерял, но судя по тому, как оно воздействовало на Алёшу, оно явно скакало, иначе, откуда у Алёши брались такие перепады настроения. Одно оставалось неизменным – этот повторяющийся бесконечно, как шолом алейхем – шолом, диалог.
Собственно, на этом церемония приветствия заканчи-валась, потому что оба другалька хмыкали и переходили к другим темам. Традиция эта родилась давно – никто и не помнил когда, и не менялась десятилетиями. Она лишь со временем стала постепенно видоизменяться и обрастать не относящимися к тому, выпил Антоша или нет, подробностями и словесными оборотами, то упрощаясь до банальности, то усложняясь до китайской чайной церемонии.
В первом, самом коротком, варианте – видимо, где-то на бегу, это могло звучать так:
- Чё, съел вчера маненько?
- Да что ты?
- Ну и ладно.
Во втором, неторопливом, всё развивалось гораздо дольше:
- Здорово, Алёша.
- Здорово, здорово. Ты чё, какой красный? И глаз не видать. И перхоть на губах какая-то. И нос тоже шелушится. А-а. Нажрался вчера, похоже, как собака. Что ж ты порешь-то всё?
- Да полно, лепший друг. Какое там выпивать, телевизор некогда посмотреть, присесть нет времени, не то, что скушать чуток водярки, - ношусь, аки пчела, в трудах и заботах.
- Да полно! Не заливай! Футбол смотрел вчера? Смотрел – по глазам вижу, что смотрел. Даже можешь не говорить ничего. Ни в жизнь не поверю, что под футбольчик не укушал литруню. Не стыдно врать-то, Антоша?
- Да ладно, не смущай. Ну, выпил капельку, не литруню, конечно. Рюмочек… несколько засадил, и то – на бегу, и только когда голы забивали…
- Ну-ну. Не ****и. Не тараторь. У самого башка раскалывается. А ты красавчик, конечно – несколько рюмочек, несколько рюмочек... Я же вижу по глазам, ты еле дышишь, а мне врёшь, - по-братски выговаривал похмельный Алёша такому же другальку, - пойдём лучше по маленькой в Адыгейский дворик. Андрюша уже звонил.
;
Paterik 53. Алёша и в жопу подуда
Алёша, по своей внутренней, человеческой, сути, не любит ругаться – без разницы, как рассматривать слово «ругаться» - он одинаково не любит и ссориться, и сквернословить, и ссориться сквернословя. Своей огромной душой он возвышается над окружающими, и в силу такого размера его души, грубые и непристойные слова излишни для него при выяснении любых отношений с миром и людьми.
Конечно, когда идёт речь об интересах родины или службы, он готов порвать любого – будь то хоть дьявол или генерал Федеральной службы охраны. В эти моменты, когда возникает хотя бы намёк на угрозу его взглядам на историю и миссию страны, на роль её в международных делах в условиях завуалированной холодной войны с другой сверхдержавой, на будущее, наконец, государства и на место его, Алёши, в этом государстве будущего, он не смотрит на чины и звания, на авторитет и социальный статус, он даёт отпор – жёсткий и моментальный отпор любым хулителям его ценностей. И если слово «ругаться» здесь применимо, то да, он ругается, но правильней было бы сказать, что он дерётся – дерётся за правду и честь офицера – как он их понимает.
Разговаривать матом он тоже, конечно, умеет – без крепкого словца ему, он всё-таки прокуратор, никак, (что, например, скажешь про начальника-дебила, забывшего сделать заявку на картридж для принтера на весь отдел? – кроме, как обругать его матерно), но и то, что он произносит, вряд ли стоит считать бранью – ну скажите, разве «хуюшки вам» или «****ский воротник» можно отнести к выражениям ругательным? Разве «ёптики» или «*** мамин» похожи на матершину? Разве его любимое и часто повторяемое выражение «ты не бестолочь, а ёптолочь» не напоминает вам больше присказку из сказки, чем арготическую лексику?
А с третьей стороны, кто из нас не грешит тем же са-мым и не кричит на окружающих, в том числе, и используя крепкое словцо, когда у него плохое настроение, неприятности на работе или с женой, или банально хочется похмелиться? Отвечу – грешит, и почаще, чем Алёша – по сравнению со многими, его характер – просто гранитная скала рядом с кисельно-желейными психиками не только государевых слуг, но и простого люда.
Алёша же, попадая в подобную, требующую словесного вмешательства, ситуацию, ведёт себя очень оригинальным образом – естественно, он не употребляет какой-то грязной ругани, матерных выражений, описаний физических недостатков тех, кто попадается под руку, не орёт, как бешеный, не брызгает слюной, не хватается за пистолет и не клянёт всё и вся вокруг. Авторский приём его в другом – он слушает того, кто ему неприятен, или того, на ком есть возможность выместить плохое настроение, и рифмует задаваемые ему вопросы или просто произносимые слова.
- Его спросишь: В кафе пойдёшь?
- Он ответит: В жопе вошь.
- Его спросишь: А тогда - куда?
- Он: В жопу подуда.
- Есть тогда будем где?
- В жопе подуде.
- Я тогда пойду.
- Иди… в жопу подуду.
- И ты иди.
- И я пойду. А ты… в жопу подуди.
- Ну тогда пока.
- Дома покакаешь.
Кстати, последняя рифма является великолепным образчиком ассонансно-консонансной рифмы, которая в данном случае плавно переходит в гипердактилическую, которую так любил использовать Иосиф Бродский. Вспомнить хоть это: Белое небо / крутится надо мною / Земля серая / тарахтит у меня под ногами.
;
Paterik 54. Алёша и любовь к Родине
Однажды Алёша сидел в ресторане с коллегой по работе и выпивал в честь Дня прокуратора. Выпивать они начали в обед одни, пришли перекусить да опрокинуть по рюмке за светлый день, и так и остались сидеть. Благо подошёл Иван, потом Андрюша, потом Игорёк, Антоша, Олежуа – там и Митруха подтянулся, и Костик – мамин хвостик мимо проходил, дай, думаю, загляну – на авось, заглянул – и понял, что зашёл не зря – налили и ему. Так постепенно вокруг них образовался целый круг слушателей и почитателей.
Другальки время от времени вставали и, смахивая слезу, выкрикивали тосты за Алёшу, его коллегу и всех других прокураторов нашей великой страны.
- Давайте за вас, парни, выпьем, вы ведь наш покой охраняете!
- С днём прокуратора!
- Виват, Алёша!
- Виват, коллега Алёши!
Из-за их стола вылетали и другие тосты и поздравления – всех их не перескажешь, да и не запомнишь, так много их было. Так продолжалось до вечера, пока все не опьянели настолько, что кричать было уже невмоготу. Народ постепенно стал рассасываться, первым ушёл Костик – мамин хвостик, понял, что выпивать больше не дадут, потом Митруха – ему уже как час названивала жена, требуя идти домой, затем попрощался Олежуа, сославшись на срочный вызов в Правительство, Андрюша ушёл незаметно – во всяком случае, для автора, хотя возможно, что автор в этот момент выходил пописать. Так за столом, кроме Алёши и его коллеги, которые сидели во главе стола, как на картине «Тайная вечеря» Иисус с Иоанном, остались только самые верные другальки – Игорёк и Иван, да Антоша, вернувшийся из туалета – они представлялись, наверно, постороннему наблюдателю остальными апостолами Иисуса.
Внезапно Алёша кивнул головой, оторвал тяжёлый взгляд от пустой уже тарелки, закурил сигарету, прокашлялся, и, собрав последние силы, начал говорить – сначала тихо и неуверенно, с паузами и мычанием, потом всё увереннее и твёрже, и наконец, пламенно и сильно:
- Вот смеёмся мы, смеёмся над всем. А если серьёзно, нельзя над всем смеяться. Грешно это – потому что не над всем в этом мире можно смеяться. Есть такие вещи, такие ценности, такие поступки, над которыми смеяться совсем нельзя. И ещё хочется мне сказать, панове, что такое есть наше товарищество. Наше товарищество прокураторов. Прокураторов и иудеев… (На этих словах Алёша слегка улыбнулся Антоше – дескать: здесь чуть-чуть смеяться можно). Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести была земля наша: и грекам давала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки. Все взяли бусурманы, все пропало. Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей…
Он выпил рюмку до дна, кинул её на пол и добавил:
- Понимаете, панове, я за Рассею болею, всё ради неё, горемычной, делаю. Только она взаимностью почему-то не отвечает. Не замечает моих подвигов и моего каторжного труда. Моих слёз подчас и моего пота, которые я проливаю всякий раз, когда тружусь на её благо или смотрю на её язвы и кровоточащие раны. Но да и Бог с ней. Пусть не отвечает. Я и без взаимности, и даже без зарплаты буду её любить и рисковать ежечасно ради неё жизнью. Буду, панове, буду…
Он говорил ещё и ещё, другальки слушали, а над Алёшой мерцал нимб, а в углу Адыгейского дворика пели ангелы.
;
Pateric 55. Алёша и небесные врата
Однажды Алёша прочитал вышедшую недавно книжку малоизвестного, но уверенно, самой этой книгой, заявившего о себе автора, «Космические хроники». Надо отметить, что вообще Алёша не очень любил читать книжки, особенно малоизвестных, пусть и как-то там заявляющих о себе авторов, считая это занятием довольно скучным и малоинтересным – иное дело поиграть на гитаре, вдрызг разбивая себе пальцы о струны, перед другальками, выпить хмельного вина за душещипательной беседой с ними же, совершить очередной подвиг на службе, раскрыв очередное запутанное преступление, а потом отметить это с коллегами по работе. В этом смысле чтение никак не могло стать одним из хобби Алёши, по-скольку предполагало уединение.
А уединение Алёша не любил – в одиночку ему было как-то не по себе – не было собеседника, с которым можно было поделиться насущным, не было слушателя, который мог оценить песню под гитару, не было какого-нибудь доктора ватсона, перед которым можно было бы изложить всю цепочку дедуктивных умозаключений, привёдших к единственно верному выводу, изобличающему преступника. В одиночку Алёша делал только две вещи – учил новые песни и разучивал новые аккорды.
Объективности ради, Алёша всё-таки иногда читал – взять хотя бы эти «Космические хроники» малоизвестного, но заявившего о себе автора, но предпочитал Чехова - осо-бенно гастрономические страницы, где тот подробно и со смаком описывает трапезы и всякие необычные вкусности. Но опять же эти описания нравились Алёше не сами по себе, а в качестве предмета для дискуссии за накрытым столом – чем ответишь на точную и уместную цитату из классика, внезапно выуженную из глубин алёшиной памяти?
Но вернёмся к «Космическим хроникам». Однажды эта книжка попалась Алёше на глаза и, поскольку она изобиловала картинками, начал листать, а там и пригляделся, и вчитался, и начал с начала, и, в конце концов, прочитал от корки до корки, да на одном дыхании. Книжка оставила двоякое впечатление – с одной стороны, присутствовали места, над которыми можно было посмеяться, с другой – что-то в ней исподволь напоминало самого Алёшу, хотя никакого отношения к нему один из главных героев иметь не мог – и тем самым представляло его в не очень хорошем, по его мнению, свете.
- Что за пасквиль на меня ты мне подсунул? – позвонил он сразу после прочтения Антоше, который как раз и дал Алёше эту книжку.
- Почему пасквиль? Кроме того, что одного из героев там тоже зовут Алёша, в ней никакого пасквиля на тебя нет. Ты что, белены объелся? – Антоша даже немного обиделся на другалька.
- А я тебе говорю – пасквиль. Жёлтый, противный, мерзкий пасквиль. Я совсем не такой, как в этой писульке. Я чище, серьёзней, умнее, разностороннее, интеллигентнее, одним словом, лучше.
- Я ещё раз тебе говорю, - Антошу уже разбирал смех, - что ты и Алёша из «Хроник» - два разных человека. Откуда автор может тебя знать? Что ты возомнил о себе?
- Нет. Ты лжёшь. А даже если это и так, ты специально подсунул мне эту противную книжонку, потому что нашёл в ней что-то отдалённо напоминающее мой светлый лик, только испоганенный разными сволочами, типа этого малоизвестного автора.
- Ну скажи мне, Алёша, зачем мне тебе портить на-строение? Зачем мне вредить тебе? Зачем возводить на тебя напраслину, создавая ситуацию, что ты можешь быть похож на какого-то там пьяницу и дебошира Алёшу? Кстати, Алёша там очень классный. Ты так не думаешь?
- Думаешь – хуюмаешь. Никакой он не классный - придурок он классный.
- Да ты стихами заговорил! - чувствуя, что Алёша вроде бы отходит, попытался воспользоваться этим Антоша. – Сам посуди – вот я, к примеру, никакой не писатель, а возьму сейчас и напишу про тебя – про то, как ты в «Космических хрониках» нашёл себя и обиделся на меня за то, что я дал тебе эту книжку почитать. А ты потом это прочитаешь и взглянешь на себя со стороны – что ты о себе скажешь? Точнее, об Алёше – новом Алёше, не об Алёше, который ты и есть, и не об Алёше, который – герой «Хроник», а об Алёше – персонаже моего рассказа об Алёше – тебе, который читал об Алёше – герое «Хроник», обиделся и тем самым стал Алёшей - персонажем моего рассказа…
- Стоп, стоп. Хорош уже тараторить. Я не хочу это об-суждать. А напишешь про меня, - Алёша похоже всерьёз воспринял антошин пример, - дам тебе в нос. Понял?
С тех пор, как состоялся этот разговор, прошло много времени, но Алёша не забыл обиды, и всякий раз, когда они с Антошей встречались и выпивали, он припоминал «Хроники», объясняя в который раз, что он не такой, и если автор, какой бы он малоизвестный и пытающийся о себе заявить, ни был, хочет написать о нём книгу, должен в первую очередь поговорить с Алёшей, почитать документы о награждениях и повышениях по службе, узнать мнение близких, соседей и сослуживцев, а только потом приниматься за книгу, и, когда она будет готова, дать её вычитать Алёше, дабы тот исправил разные неточности и недостоверности.
- Вот как пишутся книги! Не то, что этот жалкий пасквиль! – Алёша упорно не соглашался с тем, что персонаж «Хроник» не был срисован с него.
А когда он говорил об этом – о том, какой он, Алёша, на самом деле, сколькими достоинствами и добродетелями обладает, каким явлён перед человечеством и Господом, над ним – он этого видеть не мог – происходило чудесное явление, которое невозможно описать никому из живущих - ни автору этого рассказа, ни автору «Космических хроник» - являлось голубое-голубое небо с редкими облачками - брызгами, которые, двигаясь, образовывали всё яснее нечто, напоминающее небесные врата, которые плавно распахивались, откуда гурьбой выплывали ангелы небесные, которые становились в кружок, взявшись за руки, и рождали нестерпимо яркий луч света, который, в свою очередь, летел к Алёшиной макушке, превращаясь над ней в сверкающую длань, и гладил его по голове.
;
Pateric 56. Алёша и притча о дровах
Однажды Алёша построил дом. Дом получился лад-ный – четверик Алёша сложил из притёсанных друг к другу стволов лиственницы, пазы меж брёвен проложил сухим мхом и проконопатил паклей, кровлю сладил восьмискат-ную и покрыл сначала рубероидом, потом – толью, а сверху – шифером. В доме прорубил шесть окнами – три на улицу, два на двор и одно маленькое - в кухонке. Фронтоны и коньки Алёша украсил дубовыми фигурками и покрасил их суриком, наличники и ставни были тоже украшены резьбой и выкрашены синим и жёлтым, а сам дом, кроме крыльца, был тёмно-коричневым, крыльцо Алёша сделал тоже синим, чтобы гармонировало с наличниками и ставнями.
Посмотрел Алёша на дело рук своих и порадовался – дом действительно был настоящим загляденьем. Не сам, конечно, он его строил – в конце концов, был он прокуратором, а не плотником или столяром, строила бригада рабочих, но весь замысел – от фундамента и дизайна подклети до конька и флюгера-петушка был алёшин, весь был плодом его долгих размышлений и мечтаний.
Жить на момент нашей истории Алёша в дом ещё не переехал, бывал наездами и недолго – приедет с женой, или тёщей, или другальками, встанет с ними поодаль от дома, так, чтобы взглядом пейзаж захватить, закурит сигаретку и стоит - смотрит, любуется.
- Вот такой дом получился. Изба русская. А вон на том холме, - на этих словах он указывал рукой на небольшую покосившуюся церквушку, - похороните меня, когда отдам Богу душу. Буду и на том свете смотреть на свою избу.
А однажды решил Алёша поехать в дом на целые выходные – жена его, Свет-Дарящая, решила навестить сестру, и Алёше не захотелось торчать дома одному – он вообще не любил одиночество. Так в доме то же одиночество – скажете вы. Но будете неправы. Ибо одиночество городское, когда куда ни плюнь, в какое окно не глянь, всюду люди – это одно, это настоящее одиночество, дурственное и богопротивное, а одиночество в одиночестве – когда кругом ни души, а лишь одна природа несказанной красоты – это благое одиночество, душеполезное – такое одиночество Алёша любил – можно взять бутылочку «Космической», играть на гитаре, подбирая новые песни, петь и время от времени выпивать, и всё это под аккомпанемент звуков природы – чириканье птах и шелест крон.
Приехал Алёша к себе в дом, походил-побродил вокруг него, попел-поиграл на гитаре, послушал-полюбовался природой, выпил-закусил помидоркой привезённой, и стало ему немножко грустно. Решил Алёша баньку истопить (он ещё и баню срубил, не успел рассказать). Воду таскать было не нужно – до бани он проложил водопровод, только поверни краник – и котёл наполнится. Он так и сделал – наполнил котёл водой, и пошёл за дровишками. Глядь – а дровишек нет. Не нарубил ещё, не успел. Что же делать?
Думал он, думал, да делать нечего – решил в лес идти, по дрова. Взял топор, рукавицы грубые, верёвку – сучья связать, и направился в лес. Бутылочку ещё взял, чтоб не скучно было, да помидоров, чтобы не тошно. Пришёл в лес, сел на пенёк, достал из-за пазухи «Космическую» с помидорками, выпил, покурил. Ну что ж, пора за дело браться, - решил он. А неохота, жуть как. Вдруг смотрит Алёша – бежит заяц.
- Заяц, а заяц. Помоги мне дров нарубить, чтоб баньку истопить, чтоб попарить косточки, чтоб тоску разогнать, чтоб время быстрей пролетело.
Заяц остановился в удивлении, не часто с ним люди разговаривали:
- Нет, не нарублю я тебе. Не умею топором махать, а пока грызу, ночь наступит – не до бани тебе будет.
И убежал. А за ним следом, может, догонял зайца, волк – лохматый, грязный, худой.
- Стой, волк, - крикнул ему Алёша, - помоги мне дров нарубить, чтоб баньку истопить, чтоб попарить косточки, чтоб тоску разогнать, чтоб время быстрей пролетело.
Волк с ещё большим изумлением обернулся на Алёшу – за всю жизнь к нему никто из людей не обращался, лишь охотники стреляли вслед, да бабы колотили коромыслом, когда кур из курятника таскал:
- Нет, не помогу я тебе. Голоден я. Да и стар стал, чтоб топором махать.
- Так я тебя накормлю.
- Чем? Водкой и помидорами, - ухмыльнулся волк и побежал дальше.
И тут из пучины леса вынырнул медведь – огромный, как слон, косматый – идёт прямо на Алёшу, большие деревья раздвигает лапами, тоненькие деревца – прямо давит, так, что треск на весь лес раздаётся. Но Алёша не испугался, благо столько лет прокуратором отработал:
- Здравствуй, - говорит, - Михаил Потапыч. Помоги мне, не откажи, дров нарубить, чтоб баньку истопить, чтоб попарить косточки, чтоб тоску разогнать, чтоб время быстрей пролетело. Не в службу, а в дружбу, так сказать – как сосед соседу.
Медведь разве что не подпрыгнул от удивления – шёл он медведицу искать, весь в мыслях был – чем поразить её, как понравиться, соблазнить – а тут на тебе – говорящий мужик. Все мысли в тот же момент повылетали, но не ответить вроде как неприлично:
- Здрав будь, мил человек. Помочь не помогу, но добро сделаю – есть тебя не стану, хоть и настроение моё на нуле, так сказать.
И пошёл дальше по своим амурным делам, хрустя ветками, как экскаватор. Только его и видели. Понял Алёша, что никто в лесу помогать ему не станет, пригорюнился, допил водку, съел последний помидор, закинул топор на плечо и пошёл домой – делать ничего не хотелось ещё больше, чем зайцу, волку и медведю вместе взятым.
«Однако, какие вежливые звери пошли. Не послали, не загрызли – мягко отказали и всё. С другой стороны, и я не на помойке себя нашёл – почто меня им хаять, если я никому зла не причинил, а только одну пользу всю жизнь людям делаю», - думал он на обратной дороге.
Но сказка на этом не заканчивается. Вечером к Алёше, прослышав, что он уехал в дом один, приехали другальки. Они нарубили дров, истопили баньку, и Алёша и косточки попарил, и тоску разогнал, и время с другальками пролетело незаметно.
Мораль. Не имей сто зверей, а имей сто друзей.
;
Pateric 57. Алёша и пророк Миха
Однажды Алёше явился пророк Миха. Алёша возвра-щался от Игорька, где провёл последние два дня, празднуя пополнение в его семействе, шёл по вечернему городу - хотелось немного пройтись, и смотрел на редких прохожих и спешащие к ужину машины. На небе высыпали уже звёзды, правда, из-за фонарей их было не очень отчётливо видно. Алёша шёл и думал о том, как через несколько лет он достроит свой дом и переедет туда жить. Уйдёт в отставку, заведёт корову, порося, курей – станет поживать, как настоящий деревенский мужик – у которого из забот только, как скот накормить, как огород перекопать, да как солений на зиму накрутить.
Вдруг с чёрного, слегка усеянного точками звёзд, неба услышал Алёша глас неземной, а сразу за ним увидел, как сошлись звёзды в пятно и образовали лик святой – он-то и изрекал слова.
- Господи Боже, - перекрестился Алёша и вспоминая на ходу, пересохшими губами начал читать молитву, отго-няющую нечистую силу, - Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, огради мя святыми Твоими Ангелами и молитвами Всепричистыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии, Силою Честнаго и Животворящего Креста, святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова, священномученника Куприана и мученицы Иустины … помоги мне грешному и недостойному рабу Твоему Алёше, избави мя от всех навет вражиих, от всякого колдовства, волшебства, чародейства и от лукавых человек, да не возмогут они причинить мне некоего зла. Господи, светом Твоего сияния сохрани мя на утро, на день, на вечер, на сон грядущий … Кто думал и делал - верни их зло обратно в преисподнюю, яко Твоё есть Царство и Сила и Слава, Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь. Не забыл, слава Богу.
Алёша пока читал молитву, зажмурился, потом от-крыл. Но видение с неба никуда не делось, а голос стал отчётливей и громче:
- Каждый будет сидеть под своею виноградною лозою и под своею смоковницею, и никто не будет устрашать их, ибо уста Б-га Цеваота изрекли это. Ибо все народы ходят, каждый – во имя своего Б-га; а мы будем ходить во имя Б-га нашего Превечного во веки веков…
- Так это же пророк Миха! – хлопнул себя по лбу Алёша, - как же я сразу не догадался? Но что он хочет мне сообщить?
- Пророк Миха, о чём Вы хотите со мной поговорить?
Пророк Миха, или кто там был в небесах, нахмурил брови и попытался рассмотреть смельчака, взывающего к нему безо всякого трепета и страха. Увидев наконец Алёшу, пророк Миха улыбнулся туманностью Андромеды:
- Здравствуй, отрок. Домой идёшь, вижу. Это хорошо. А много ли грехов домой несёшь?
Алёша никак не ожидал от пророка Михи такого во-проса – сказать вернее, он вообще не ожидал такого вопроса. Ни от кого – ни от пророка Михи, ни от первого встречного, ни от небес, ни даже от себя. Вопрос – «много ли грехов домой несёшь» был из области обратной стороны луны – на него не нужно было искать ответа, потому что он просто никогда не всплывал на поверохность. Неудивительно, что Алёша оторопел. Он посмотрел ещё раз на небо – не привиделся ли ему пророк Миха – нет, не привиделся, заглянул в свою душу – душа требовала чуток выпить и спать, а не отвечать на разные вопросы, и робко произнёс:
- Владыко пророк Миха, поскольку и забыть свои прегрешения есть грех, то я во всём согрешил Ему, Единому Сердцеведцу; Он да простит мне всё по Его человеколюбию; тем-то и проявляется великолепие славы Его, когда Он не воздаёт грешникам по делам их, ибо Он препрославлен во веки. Аминь.
- Верно говоришь, отрок Алёша – не стоит забывать грехи свои, но и исчислить их мы не можем, как ни стараемся. А доволен ли ты работой своей и карьерой, не переступил ли через кого, когда шёл?
- Знаешь, пророк Миха, чист я в этом, а уж коль ты здесь, предо мной, передай Господу нашему, что как он некогда устами Иисуса, сына Навина, задерживал целый день движение солнца и луны, доколе народ Израильский мстил врагам своим, а устами пророка Иезекииля затворил бездны, останавливал реки, задерживал воды, а постом и молитвою пророка Даниила заграждал уста львов во рву, пусть Он ныне задержит и замедлит до благовремения все замыслы окрест стоящих мя о моём перемещении, увольнении, смещении, изгнании, и разрушит злые хотения и требования всех осуждающих мя, заградит уста и сердца всех клевещущих, злобствующих и рыкающих на мя, и всех хулящих и унижающих мя.
- Я смотрю, ты подкованный в нашем деле чувак. Ну, раз так, скажи-ка мне, Алёша, а с алкоголем как у тебя отношения – близкие? – пророк Миха подмигнул Алёше большим магеллановым облаком, а может, Алёше так показалось.
- Миха, если позволишь так тебя называть, - Алёша глубоко выдохнул и облизал пересохшие губы, - именно к Твоему заступлению ныне прибегаю, молений моих не презри, но милостивно услыши меня – порою тяжким недугом пианства одержим, и того ради от матере своея - Церкви Христовой, прошу - исцели. Коснися, Миха, сердца моего и скоро возстави от падений греховных, ко спасительному воздержанию приведи меня, да укрепи меня в трезвении и целомудрии.
- Укреплю, Алёша, укреплю и возставлю. Это не страшно – выпивать. Мы тоже здесь иногда скучаем по вы-пивке – как вы её зовёте – «Космическая»? Только не протився мне. И недугом пианства одержимый не езди на машине. Ведь бывало – есть такой грешок?
- Был, Миха, был, но сейчас, только сажусь за руль, даже трезвым, сразу говорю: Боже Всеблагий и Всемилостивый, смиренно молю Тя: предстательством Богородицы и всех святых сохрани от внезапной смерти и всякой напасти меня, грешнаго, и вверенных мне человек и помози невредимым доставляти, каждого по его потребе. Избави меня от злаго духа лихачества, нечистой силы алкоголизма, вызывающих несчастия и внезапную смерть без покаяния.
- Это неплохо. Да и во всём, что ни спрошу, смотрю, ты бодрячком, - пророк Миха даже помахал рукой, а точнее Млечным путём, - но задам тебе последний вопрос. Антошу, брата твоего названного, ты помнишь? Не отворачивался ли ты от него, как от прокажённого, когда возымел обиду в сердце своём?
- Было, Миха, дело, было. Начитался я слов окаянных, исходивших от брата моего, и воздел к небу ярость мою и злость лютую, но прошло вресмя, и каюсь я, и говорю каждуое мгновение, дарованное Господом - спаси, Господи, и помилуй брата моего названного, Антошу, и даруй ему мирная Твоя и премирная благая. Брата моего во здравии и долгоденствии соблюди. Избави его от всякой скорби и нужды, даруй ему изобилие плодов земных и во всех благих начинаниях помощник ему буди. Достаточно ли это, Миха, чтобы и он меня простил?
Но в чёрном небе уже не было видно ни пророка Михи, ни вообще каких-либо звёзд, ибо Алёша перешёл на более освещённую улицу, где этот тусклый, но затмевающий мерцание ночного неба, свет стёр любое подобие пророка Михи как с неба, так и из воображения Алёши, и Алёша даже подумал, что всё это ему привиделось – мало ли видений не видят пьяные, возвращающиеся домой, - и не такое бывает.
Но где-то там, внутри, Алёшу покусывало неведомое существо – какой-то комарик, который словно своим покусыванием шептал ему – «Алёша, я здесь, я люблю тебя, я жду твоего звонка, твоего слова или знака. Махни мне, и я примчусь и брошусь в твои объятья! Прости мне, наконец, что я подсунул тебе те дурацкие «Космические хроники». Прости. Я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе. Как раньше! Как всегда должны были быть!»
Pateric 58. Алёша и вечер у Долика
Однажды Алёша решил отметить свой день рождения. Рестораны порядком ему надоели – всё одно и то же, каждый другалёк норовит устроить свой банкет там же, где и предыдущий, а предыдущий рассуждает так же. Вот и получается, что все смотрят друг на друга, и, как следствие, годами не вылезают из одного и того же ресторана.
Вообще, должно произойти что-то из ряда вон выхо-дящее, чтобы заставить другальков Алёши сменить излюб-ленный ресторан – или там должен кто-то отравиться, но такого ещё не случалось, тьфу-тьфу, или кто-то должен рискнуть отпраздновать день рождения в новом месте, а дальше в силу описанного выше закона подражательства, все последующие банкующие автоматически станут гулять в этом самом новом месте. Или, например, ресторан должны просто ликвидировать, как произошло с «Каретой», где прошли лучшие годы жизни всех парней. «Карету» ликвидировали, буквально вынося столы и стулья из-под недопивших и недоевших людей, большинство из которых – всем вам известные персонажи. Чтобы далеко не ходить, они перешли в ресторан «Адыгейский дворик» в этом же здании, где и остаются по сей день.
Но мы отвлеклись. Алёша решил поломать эту традицию и соригинальничать. С едой и напитками особенно не пооригинальничаешь – тут вариантов нет – шашлыки и водка, с музыкой – тоже: кого ни приглашай, петь в конце концов, всё равно будет сам Алёша, гости опять же все те же уже на протяжении многих лет. Что остаётся? Правильно – место. Алёша решил устроить свой праздник там, где ещё никто этого не делал.
После некоторых раздумий он остановился на Долике, о котором слышал от коллег по работе. Долик был то ли казахом, то ли туркменом, жил в частном доме – не очень большом, но достаточно вместительном, чтобы поставить несколько столов для посетителей, для которых сам вместе с женой готовил обеды – своеобразные бизнес-ланчи. Денег за свои кушания он брал немного, и его кустарное кафе пользовалось достаточно большим спросом, особенно среди прокураторов – они известные любители покушать кавказскую или среднеазиатскую еду. Не проходило и дня, чтобы к нему не заезжало десяток-другой клиентов, так что на еду и жизнь самому Долику хватало, и даже оставалось. Рекламы Долик никакой не давал, адрес его дома передавался из уст в уста, а судя по тому, что он никогда не пустовал, уст было много, и все они были разговорчивыми.
Алёша заранее с тем самым своим коллегой, который рассказал ему про Долика, наведался к нему, чтобы обсудить меню.
- Какое, слышь, меню? Картошечке с мясом вам потушу, вот тебе и меню. Барашка хорошего выберу, не боись. Картошечка своя. Огурцов солёных открою. Черемши поставлю, чеснока маринованного. Лаваш, аджика. Наедитесь, не боись, Алёша.
- Может, ещё что-нибудь? А то вроде как скудненько получается.
- Что ещё? Шурпу сварю? Любишь шурпу?
- Люблю.
- Вот, шурпу сварю. Замечательная шурпа у меня получается. Наедитесь. Да, в конце концов, вы же не есть приедете. А беседы вести – вы же интеллигенция. Вот и посидите, пообщаетесь. А за едой не заржавеет. Не боись, Алёша.
- А водку можно принести с собой? – осторожно, памятуя о зверских правилах общепита, позволяющих безбожно наживаться на диких наценках на алкоголь, и не разрешающих купить его просто в магазине.
- Ну, если вы чай будете пить, заварю вам чаю. А если водку – вези водку, я водки не делаю.
Алёша был рад такому раскладу, но особенно поразился исключительной честности Долика. Они ударили по рукам, Алёша поехал за водкой, а Долик – за барашком.
День рождения Алёши состоялся на следующий день. Другальки подарили Алёше много разных подарков – один другого лучше, расцеловали его в уста сахарные и расселись по своим местам вокруг большоно стола, составленного из нескольких маленьких, покрытого потёртой клеёнкой в традиционную клеточку.
Долик и его жена начали приносить разную еду и ставить на стол – от тушёной с бараниной картошки валил пар, разносолы испускали такой аромат, что слюнки текли рекой, а свежий, наломанный произвольно горячий лаваш возвышался над тарелкой горкой. Положенная на него самодельная аджика делала его единственно возможной закуской после рюмки ледяной водки.
Постепенно другальки привыкли к необычному ин-терьеру места, в которое их пригласил Алёша, и стали вести себя, как дома – смеяться, громко говорить, рассказывать несмешные анекдоты. Вот только курить в доме было нельзя, для этого приходилось выходить на крыльцо. В один из таких походов Алёша спросил дымящих Ивана и Антошу и примкнувшего к ним, но не курящего, Олежуа:
- Ну как, классный Долик? То-то же. Завидуйте.
;
Capitolo Undicesimo. Игорёк
Pateric 59. Игорёк и его день рождения
Однажды Игорьку исполнилось то ли восемьдесят, то ли девяносто лет – точнее сказать сложно, потому что все гости Игорька, которого ни спроси – сколько раз ты был у Игорька на дне рождения – ответит: раз шестьдесят или семьдесят – так часто Игорёк устраивал банкеты. Или просто так быстро летело время.
По сложившейся издавна, те же шестьдесят или семьдесят лет назад, традиции, Игорёк устраивал праздник на Чёрной-Пречёрной речке. Это никакая не выдумка – речка действительно называлась, да и называется сейчас, Чёрная-Пречёрная. В том месте, которое облюбовал Игорёк, река делала изгиб, и полянка оказывалась словно на полуострове, сильно выдающимся в водную гладь. Это было красиво и необычно. За столько лет присутствия на этой полянке каждый из гостей знал подробности рельефа и ландшафта местности, как рельеф и ландшафт поверхности собственной руки - память тела была настолько крепкой, что ноги после выпитого сами несли дабы пописать к нужному деревцу, а голова, когда смаривал сон, сама находила привычную кочку.
Этот раз не был исключением – к Игорьку съехались все другальки и приятели, которых он позвал. Собственно, их и звать было не надо – все настолько привыкли, что каждый год в третью субботу мая все собираются на Чёрной-Пречёрной речке у Игорька, что ноги сами бы принесли всех безо всякого приглашения.
Приехали Алёша с гитарой, Димон с Костиком, Мак-сон с подарком. Приехал дядя Лёша – милиционер, Санёк Усатый – как всегда, в ковбойской шляпе и тельняшке, Антоша, уже немного накативший с Митрухой по пути, сам Митруха, накативший, соответственно, с Антошей. Приехал Олежуа с супругой – на своей машине, в отличие от остальных, чем-то же надо выделиться, приехал Саша Минский с белорусской водкой в подарок, Андрюхан – с русской водкой в подарок, Иван с Лёвиком – с общим подарком в виде денег, приехали разные судьи, нотариусы, прокураторы и адвокаты – всех не перечесть. Благо это была поляна, а не ресторан, где количество мест может быть ограничено.
Игорёк для каждого поздравляющего находил ответ-ные слова – кому-то он жал руку, кого-то целовал, с кем-то выпивал на брудершафт, кого-то прижимал к своей груди, уже залитой водкой и запачканной кетчупом. Когда настал черёд поздравлять Антоше, Игорёк спросил его:
- Слышал, Барак Обама ругает Израиль, говорит, что помогать ему перестанет.
- Да полно! Это он так шутит, наверно. Чтоб либералам приятное сделать.
- Да нет, Антоша! – Игорёк облизал пересохшие губы и откусил от помидорины добрую половину, - он это серьёзно сказал. Так что я бы на твоём месте, заволновался.
Антоша был поражён таким интересом Игорька к осо-бенностям внутренней американской политики, и решил сменить тему:
- Поздравляю, Игорёк! Счастья тебе и здоровья!
- Спасибо, спасибо! Но ты подумай над моими словами – Обама неспроста такие заявления делает. А если он отвернётся от Израиля, - ты понимаешь, Израилю крышка. Арабы сожрут его вмиг.
Антоша не придумал ничего лучше, как ретироваться и дать возможность другим поздравить Игорька. Он налил себе полстаканчика водки, выпил её, ни с кем не чокнувшись, и постарался придти в себя. Самым смешным было то, что Игорёк просто шутил от нечего делать, и забыл об этом через секунду после того, как сказал, и Антоша это прекрасно понимал, но по какой-то идиотской причине продолжал обдумывать слова Игорька, вспоминая каждое произнесённое им слово.
Так и прошёл этот день рождения у Антоши в думах об Израиле и арабской угрозе, а Игорёк, когда он попадался ему на пути, приговаривал всякий раз:
- Смотри, Обама и вправду может отвернуться от Из-раиля!
Pateric 60. Игорёк и Чудотворец
Однажды Игорёк решил в корне изменить свою жизнь. Первым делом это коснулось работы. Долгие годы до этого Игорёк и Антоша трудились в одной и той же организации, весь рабочий день проводили плечом к плечу – разве что ночевали в разных местах и с разными жёнами, а так, в течение дня – утром встречались, немножко похмелялись, потом начинали работать – до обеда, в обед ехали в какую-нибудь «Карету», где уже сидели их другальки, и выпивали уже более серьёзно. Если обед плавно не перетекал в ужин, Игорёк и Антоша успевали сделать ещё несколько неотложных дел, тем самым успокоив свою совесть, и уже заслуженно, по-настоящему, как парни, ехали, чтобы засесть в какой-нибудь «Степени неволи» и напиться не по-детски.
Так текли их трудовые будни – выходные они обяза-тельно чем-нибудь разнообразивали – выходом в кино, на-пример, под коньячок, или походом в кафе с детьми – под водочку, в крайнем случае, посещением друг друга – подо всё, что нальют в гостях.
Что подвигло Игорька на такой шаг – бросить всё хо-рошее, что эти годы согревало его душу, сказать сложно, ибо чужая душа – потёмки. Но некоторые соображения имеются.
Душа Игорька была не простая – он имел мятущуюся душу, душу, которой было плохо везде, где она в данный момент пребывала, она рвалась туда, где её не было в данный момент, а, дорвавшись, начинала грустить и метаться по новой, и вновь тянуть Игорька в неведомые дали. Она не позволяла Игорьку останавливаться и почивать на лаврах – и в истории о том, как Игорёк покинул совместное с Антошей место работы, эта беспокойная душа сыграла не последнюю роль. А даже, если откровенно, самую что ни на есть наипервейшую.
Вёл ли Игорёк сепаратные переговоры до того, как ушёл, или нет, неизвестно – может, и вёл – в этом нет ничего предосудительного. Скорее, не вёл – а просто, впроброс, рассказывал другалькам о своих планах, вот кто-то и прознал, что есть у Игорька планы объявить себя вакантным, и воспользовался этот кто-то особенностями мятущейся игорьковой души, и позвал он Игорька в своё дело – ресторан «Ч» открывать.
Фамилия этого господина, который ресторан решил открыть и который Игорька пригласил на руководящую должность, была Чудотворец – соглашусь, немного странная фамилия, но фамилии, как и родителей, не выбирают – и ресторан Чудотворец решил назвать в честь себя любимого, слегка сократив длинное слово – так и получился «Ч».
Игорёк в ресторанном бизнесе, несмотря на универ-сальность личности и всесторонность интересов, понимал не так, чтобы совсем мало, но, прямо сказать, Новиковым или Похлёбкиным он не был. Но глаза боятся, а руки делают, - взялся Игорёк за «Ч» всерьёз, со всей своей пунктуальностью и усердием.
Как-то раз, когда «Ч» уже вовсю работал, Антоша за-ехал навестить другалька – давно не виделись, да и любил Антоша Игорька, как брата. Игорёк вышел к Антоше в костюме, несмотря на жару – было лето, и с большой кожаной папкой, которые Игорёк страшно ненавидел.
- Привет, красавчик, - бросил Антоша, - ты чего какой зачуханный? С папкой ходишь?
- Да я так, - замялся Игорёк, - надо вон бумаги отвезти в налоговую.
- Как дела? Может, пузырёк раздавим?
- Не, я не пью.
- Как это, не пьёшь? Что, совсем?
- Совсем. Надоело что-то. И дел невпроворот. А если ещё выпивать, вообще ничего не успеешь.
- Зайчонок, я тебя не узнаю, - уж от кого-кого, а от Игорька такой трансформации Антоша не ожидал, - а как же нервы? Стрессы? Сон глубокий? Пятница?
- Отстань от меня со своими расспросами. Не пью, и всё тут. Значит, не хочу, - Игорёк был явно рассержен. – И давай о чём-нибудь другом.
- О чём уж теперь разговаривать? - пиво застряло у Антоши в горле. – С тобой теперь, похоже, только на серьёзные темы можно беседовать?
Тут у Игорька зазвенел телефон, он обречённым голосом ответил, долго слушал трубку, кивая головой, словно собеседник его видел, потом попрощался и повернулся к Антоше:
- Ну всё, я погнал. Срочное дело. Ты ещё посидишь?
- Посижу, посижу. Мне бежать никуда не надо.
- А вот этого не надо. Бывай.
И Антоша остался сидеть на летней площадке «Ч» и размышлять о той метаморфозе, которая произошла с Игорьком под влиянием его мятущейся души, не ведающей покоя и швыряющей Игорька в разные пропасти.
Pateric 61.Игорёк и власть
Однажды Игорёк решил пойти работать во власть. Не последнюю роль в этом шаге сыграла вечно мятущаяся душа, которая и до этого частенько швыряла Игорька из стороны в сторону, а на сей раз забросила его прямиком в кресло начальника люков и труб, на, надо сказать, расстрельную должность, потому что трубы и люки в нашей стране – это две самых главных беды, после двух первых классических.
До этого на этом месте работал человек, который всю жизнь имел дело с люками и трубами, а в молодости закончил факультет люкостроения в Институте люков и труб, и знал, соответственно, о люках и трубах всё – можно сказать, собаку съел в этом вопросе. Но человек был отправлен на заслуженную пенсию и вместо него, человека, от которого за версту пахло люками и трубами – сразу было понятно, что профессионал идёт, а в кармане пиджака вместо ручки торчал ключ на двенадцать и моток пакли, был назначен Игорёк, до этого имевший дело исключительно с бумажными вопросами.
В лексиконе Игорька не было слова пакля – он скорее мог рассказать про буклю (сову Гарри Поттера), а ключу на двенадцать предпочитал стакан на двести. Но это поначалу было ему совсем сложно. Потом стало просто сложно - выживать в условиях постоянно рвущихся труб и проваливающихся люков Игорёк научился, но управлять ими, чтобы они не рвались и не проваливались, или хотя бы делали это незаметно от граждан, у него пока не получалось. Хотя он очень старался.
Дело в том, что Игорёк – это человек, в котором его романтичная и вечно мятущаяся душа замужем за упёртым и колючим характером – плодом этого брачного союза является то, что Игорёк, начиная какую-либо деятельность, пусть и чуждую ему, под воздействием этой легкомысленной души, берётся за неё так хватко, что, даже со временем понимая всю её бессмысленность, бесперспективность и ненужность, не бросает ей заниматься, пока его силой не отрывают от этого – такого влияние супруга его души.
Причём он клеймит любую несправедливость, любую глупость, любую нецелесообразность, на чём свет стоит, подбирая такие выражения, что у его предшественника по трубам и люкам уши бы в трубочку свернулись, но продолжает совершать трудовые подвиги, отдавая всего себя без остатка, не щадя ни своего времени, ни головы, ни сердца, которое тяжелейшим образом переживает все эти несправедливости, глупости и нецелесообразности.
Через два месяца после того, как Игорёк стал началь-ником всех городских люков и труб, Антоша заехал навестить Игорька. Он вошёл к нему в кабинет, который был не очень большим, но очень холодным. Игорёк, как старый большевик, сидел за столом в накинутом на плечи пальто и с кем-то говорил по телефону.
- Да понял я. Понял. Понял. Сделаю. Успею. Хорошо, - он положил трубку, - заебали! Заебали так, что сил никаких нет! Через час совещание – видите ли, им отчёт потребовался срочно, сколько люков квадратных, а сколько круглых. А я ебу, сколько их – никто не считал их никогда!
- Почему у тебя так холодно?
- Почему, почему? – передразнил Игорёк. – Каждый зайдёт и первым делом спрашивает одно и то же – почему холодно. Я, ****ь, откуда знаю, почему батареи не греют. Трубы, поди, забились, в рот их ****ь.
- Игорёк, ты каким-то нервным стал. Тебе не кажется?
- Станешь тут, ****ый в рот, нервным. Не начальство, а мудаки сплошные. Мудаки и дебилы. Одно очковтирательство кругом. Вот скажи, зачем им знать, сколько люков квадратных, а сколько круглых? А я скажу – чтобы графу заполнить и отчитаться!
- Давай, может, выпьем лучше? – Антоша сделал ха-рактерный знак рукой.
- Какое там? Мне отчёт этот ****ый делать, а вечером меня в Казань отправляют в командировку.
- Зачем?
- Президент у нас что объявил? Модернизацию. В том числе, и модернизацию производства люков и труб. Вот, в Казани нас всех со всей страны и собирают – всех начальников люков и труб. Будем обсуждать переход на овальные люки и трубы с нанесением на их поверхность наночастиц золота.
- Золотые трубы будете делать? – присвистнул Антоша.
- Не делать, а обсуждать пока переход. Я уже литера-туркой запасся. Блокнот купил даже к конференции – может, что законспектирую…
Внутри Игорька, это было видно по нему, опять была семейная ссора – опять романтичная, искренняя и наивная душа сражалась с упёртым и настойчивым характером. И сам Игорёк словно раздваивался – один человек в нём ненавидел то, что происходило вокруг, и не верил ни в овальные трубы, покрытые золотом, ни даже в то, что его кабинет станет хотя бы тёплым, а другой – свято полагал, что делать что-то нужно, потому что если не он, то кто?
Pateric 62. Игорёк и книга о нём
Однажды Игорёк узнал о том, что Антоша пишет ка-кую-то книжку, в том числе и про него, ну, не совсем про него, а используя некоего персонажа с похожим именем – пусть это будет Горёк. Случилось это в тогда ещё не закрытой злобными адыгейцами «Карете», куда Игорёк приехал пообедать. За столом сидели Иван, Лёвик и Алёша, который привычным жестом разливал водку «Космическая» по рюмкам.
- О, Игорёк пожаловал! – обрадовался Иван.
- Выпивать будешь? – спросил Алёша.
- По капельке? – добавил Лёвик, - у меня тоже дел невпроворот, но давай чуток.
Игорёк сел рядом с другальками и поднёс налитую рюмку ко рту – Алёша уступил ему свою:
- Как дела?
- Дела хорошо. У тебя-то как? Слышали, Антоша книжку какую-то про тебя пишет. Дескать, алкоголик ты и тунеядец. Работать – не работаешь, а только и норовишь, что засадить сто грамм.
- Не может быть. Он же мне обещал, что меня в ней не будет.
- Почему это только тебя? – поразился Лёвик, - а мы что, тунеядцы и алкоголики?
- Да хрен знает, что он там думает. Но обещать - обе-щал. Я сам его вчера спрашивал, он мне чётко сказал – не будет тебя в книжке.
В этот момент на горизонте «Кареты» нарисовался Антоша. Он шёл, сжимая рукой кипу каких-то листов, а, увидев другальков, приветливо замахал им свободной рукой:
- Кого я вижу? Героев романа, не меньше.
- Явился – не запылился. Водку будешь? – Алёша подвинул свою рюмку, которая сначала перекочевала к Игорьку, Антоше.
- А почему же не выпить? Настоящий писатель нуждается в допинге, знаете ли, - Антоша уселся на свободный стул и опрокинул внеочередную рюмку в рот.
- Ну давай, рассказывай, - Игорёк присел рядом с Антошей, - что ты там наваял, писатель ***в? Ты как слово держишь? А ещё другальком называешься? Растоптать решил меня, да и не только меня, - он окинул взглядом сидящих за столом, - в своём пасквиле?
Антоша перед тем, как ответить, выпил вторую рюмку и закурил сигарету:
- Нет.
- Что нет?
- Нет. Не растоптать. Там тебя нет.
- А парни говорят, что есть.
- Нет. Тебя нет. Есть Горёк. А это большая, знаешь ли, разница.
- А похож на меня?
- Нет. Ни капельки. Горёк - позитивный целеустрем-лённый трезвенник, поклонник футбола и судоку. Не чета тебе.
- И что, он совсем не похож – ни даже чем-нибудь?
- Абсолютно. Горёк – человек серьёзный.
Игорёк откинулся на спинку стула и задумался – врёт Антоша или просто дразнит его. Решив, что, скорее всего, врёт, тему закрыл. Но насторожился – от Антоши, действи-тельно, хрен знает, что можно было ожидать:
- А это что у тебя за листы?
- Да так – наброски к другому роману.
Прошёл месяц, Антоша дописал книжку про Горька и его другальков и решил издать её, но у него не было на это денег. После некоторых раздумий он придумал схему - со-брать деньги со всех прототипов будущей книжки, в обмен на несколько экземпляров с автографом автора. Многие согласились. Но к их числу не примкнуло двое – Алёша и Игорёк. Алёша объяснил свою позицию принципиальными соображениями, основанными на нелюбовь к печатному слову, а Игорёк, припомнив тот разговор в «Карете», отказал, не желая потворствовать тиражированию и распространению неправильного игорьковского образа, и предложил поначалу компромисс – предварительное прочтение, а потом деньги, но когда Антоша не принял это предложение, категорически встал в позу.
- Хуюшки тебе, а не деньги на твою книжонку, - отве-чал он Антоше по телефону.
Антоша писал ему смски, уговаривая согласиться на финансирование творчества, брал на слабо, призывал к совести и напоминал о принципах товарищества, запугивал, что переименует Горька в Игорька, но тот стоял скалой, и отвечал только одно:
- Хуюшки тебе, а не деньги!
А потом, когда надоело писать такие длинные сооб-щения, стал отвечать лаконично:
- Хуюшки!
Но денег хватило – Антоша обманул Алика, что тот тоже персонаж книжки, точнее, не Антоша, а Андрюша, но Антоша поддакнул, когда Алик прямо спросил его – «Герой я или не герой?», и взнос Игорька потерял актуальность.
Антоша забрал свежеотпечатанные экземпляры книги про Игорька и его другальков – приведя свою угрозу в действие, и стал всем пайщикам раздавать причитающиеся экземпляры, когда позвонил Игорёк:
- Мне дай уж книжонку, не жидься!
И Антоша дал, не пожидился.
Pateric 63. Игорёк и случай на дороге
Однажды Игорёк ехал на пассажирском сиденьи слу-жебной машины и спал. В сон его сморили последние четыреста грамм «Космической», которые он распил с тестем на посошок. Как чтущий традиции человек, Игорёк ездил поздравлять папу своей жены с профессиональным праздником – днём медицинского работника. Тесть жил в соседнем городе, друзей у него было не очень много и он с нетерпением ждал Нового года, 23 февраля, потом третьего воскресенья июня – собственно, дня медицинского работника, а там и своего дня рождения и дня рождения супруги, потому что именно в эти дни Игорёк ездил навещать их и поздравлять с праздниками.
Выпивать тесть любил не очень, но с Игорьком нико-гда не отказывался, потому что тот привозил отличную водку – «Космическую», которую в его городе не продавали, а то, что врачи спирт пьют, враньё и поклёп на врачей – не дают им никакого спирта, может и пили бы.
Игорёк возвращался в хорошем расположении духа – делать ничего не хотелось, алкоголь гулял по венам – было сонно и радостно одновременно. Водитель Крупный отточеными до автоматизма движениями вёл машину, время от времени делая магнитолу погромче, когда Игорёк начинал храпеть. Они уже почти добрались до дома, как на посту ГАИ их остановили.
Крупный к таким остановкам всегда относился философски – привык за тридцать лет за рулём, а вот Игорёк гаишников не любил – причём, не просто не любил, а ненавидел их лютой ненавистью. Ненавидел и боялся. Неизвестно почему, когда он видел человека с жезлом, в него вселялся жуткий страх, у него холодели руки, и душа уходила в пятки. Этот бессознательный страх Игорёк в себе и ненавидел – а заодно ненавидел и гаишников, которые его в нём вызывали.
Из-за такой особенности психики Игорёк никогда не садился за руль выпивши, даже не так, если он выпивал, то потом неделю не ездил на машине – так боялся гаишников, но зато, когда был трезв, втихаря показывал им кукиши - дескать, вот вам, а не мои права! И всё равно в нём клокотал страх – даже когда он был полностью уверен в себе – что его сейчас остановят, унюхают пары алкоголя и расстреляют на месте.
Когда Крупный остановился и вышел из автомобиля, Игорёк тотчас проснулся – как всегда бывает со спящими. Он увидел Крупного, идущего по направлению к сотруднику ГАИ, и подумал, что Крупного надо спасать. Но решив приберечь помощь до того момента, когда ситуация начнёт выходить из-под контроля, пока просто вышел на воздух.
- Молодой человек, у вас всё хорошо? – гаишник участливо посмотрел на раскачивающегося Игорька.
«Вот оно! Доигрались!» - пронеслось в голове у Игорька, - «он уже до меня докапывается, хотя я вообще пассажир». Все страхи, связанные с людьми в форме, что дремали в Игорьке, немедленно проснулись и ударили в голову. «Думай, думай, думай!» - приказал себе Игорёк.
И тут его взгляд упал на тёмно-синюю Волгу, припаркованную у здания поста. Она показалась ему безумно знакомой – с кем-то в ней он выпивал… С кем же, с кем же, с кем же?.. Точно! Константин Иванович! Другалёк и отличный мужик! Начальник ГАИ какого-то района! Только какого? Неважно! Надо рисковать!
- Извините, пожалуйста, могу я уточнить, это случайно не машина Константина Ивановича Образцова? – обратился он к гаишнику с максимальной вежливостью, на которую был способен в ту секунду, правда прозвучала его фраза слегка по-другому: «Изы пожа, мгу учить, эт случа немаш кэста иванча брасцо?»
Гаишник, уже занявшийся Крупным, вновь обернулся на Игорька и удивлённо, словно не ожидая, что этот человек может ещё и разговаривать, переспросил:
- Какая машина? Кого?
Дело в том, что человек, на которого ссылается автолюбитель при разговоре с сотрудником ГАИ, может оказаться какой-нибудь шишкой, и тогда гаишник получит за, не по адресу выписанный, штраф по мозгам.
- Кэста иванча брасцо! – повторил Игорёк. – Вон та, синенькая. (Получилось: вота, сиека).
- Сам ты синенький уже. Садись в машину, пока наряд не вызвал.
Оснований для хамства у сотрудника органов хватало – никакого кэста иванча брасцо он не знал, машина была вовсе не синей, а самой что ни на есть, чёрной, и принадлежала она самому ему лично – недавно её только приобрёл.
- Я сказал – сядь в машину, синенький! – повторил гаишник, видя, что Игорёк что-то пытается сказать ещё.
Но только после третьего окрика Игорёк отказался от попыток помочь Крупному и сел на своё место. Помимо неприкрытой грубости его поразило в этом инциденте другое – почему гаишник не стал его слушать, ведь это точно была машина Константина Ивановича, который, если бы узнал, как обижают Игорька его сотрудники, выгнал бы его к чертям собачьим.
Pateric 64. Игорёк и милицейская проверка
Однажды Игорёк возлавил главный в городе ресторан «Ч». Он стал руководить им ещё тогда, когда самого ресторана не было и в помине, а существовал он только в мыслях и планах Чудотворца, в честь кого он так и был впоследствие назван. Каждая мелочь, каждое разрешение от проверяющих и контролирующих органов были делом рук Игорька, каждая строчка в меню и штатном расписании были написаны при непосредственном участии Игорька, и вообще ресторан «Ч» он считал своим детищем – точнее суррогатным детищем.
Поэтому ко всему, что касалось ресторана, он прини-мал на свой счёт и крайне обижался, если что-нибудь кого-нибудь не устраивало. Честь мундира Игорёк привык защи-щать ещё со времён работы в правоохранительной системе.
А проблем хватало – несмотря на высокое покрови-тельство, с проверками кто только не приходил – и милиция, и пожарная инспекция, и санитарная инспекция, и природоохранная инспекция, и налоговая инспекция – все инспекции, одним словом, которые существуют, норовили получить от вновь испечённого ресторана свой кусочек пирога. С каждым пришедшим Игорёк разговаривал лично, не перепоручая общение никому – так уж он был устроен, что врага встречал грудью, прикрывая всех остальных.
После одной из вечеринок, как всегда шумной, на летней площадке, к нему явился сотрудник милиции, объяснив, что на громкую музыку пожаловалась некая старушка, проживающая в квартале от «Ч» - якобы, она не могла до утра заснуть и пила сердечные таблетки, потому что сильно из-за этого нервничала.
Как обычно бывает в таких случаях, милиция отреагировала мгновенно – вот если бы убили кого-нибудь, или изнасиловали, не приведи Господь, никто бы не бросился на следующий день искать преступника, а тут – вот он тебе преступник, сидит в ресторане, ни от кого не прячется. Да и дело серьёзное, бабулю надо избавить от громких звуков, а если не получится – то хотя бы наказать нарушителя тишины. По свойски…
- Нарушаете, Игорёк, так сказать покой граждан, - не тратя время на славословия, перешёл к делу сотрудник.
- В чём моя вина, позвольте полюбопытствовать?
- Шумите, говорят, по ночам. Бабулю чуть до инфаркта не довели из дома по Ленина, 20.
- Между «Ч» и Ленина, 20 - километр и пять рестора-нов, которые по ночам работают. И тоже имеют летние площадки, - сразу пресёк домогательства Игорёк, - как уж она нашу именно музыку вычислила?
Милиционер понял, что простой вариант не прокаты-вает – зубаст Игорёк, и сразу перешёл к запасному – варианту «Б», так сказать:
- А что за музычка-то у вас играла? Небось, без разрешения правообладателей?
- А что, оно нужно, это разрешение? – потускнел Иго-рёк, почувствовав, что собеседник уверенно движется по проторенной тропе и уже близок к цели.
- Конечно, нужно. Письменное разрешение на публич-ное воспроизведение. Принесите вчерашний диск.
Игорёк принёс диск, на котором были записаны ком-позиции разных молодых диджеев, которые только рады были тому, что их кто-то вообще слушает – это-то он и попытался донести до милиционера.
- Так, диск изымаю. В ноутбук втыкали? Тогда и ноутбук изымаю.
Глаза Игорька налились кровью так, что тот побледнел и решил не связываться – ладно, сказал, ноутбук оставьте пока у себя. Тут к ним подсела девушка, коллега оперативника и раскрыла свой ноутбук:
- Извините, я опоздала. Давайте, я протокол писать буду. Имя? Место работы?
- Игорёк, - горько вздохнул Игорёк, - фирма «Лёд».
Далее пошли прочие дежурные вопросы, потом перешли к сути:
- Чем вызвано использование этого диска без разрешения правообладателей? Что на этом диске вообще?
- На диске компиляция сэмплов молодых техно-хаус-диджеев.
- Попрошу не выражаться! Какая ещё компиляция? Каких техно-сэплов? Говорите нормально!
- Я нормально говорю. По-другому не скажешь. Ком-пиляция – это, так сказать, собрание предметов творчества в одном месте без их переработки и собственного осмысления.
- Причём здесь осмысление?
- Я вам гуманитарный словарь цитирую.
- Смотри, уголовный кодекс скоро начнёшь цитировать. Сэмплы – что это?
- Это небольшой оцифрованный звуковой фрагмент.
- Какую-то хрень говоришь. Я ни *** не понимаю. Вот ты, Дунь, - он толкнул в плечо напарницу, - секёшь?
- Ни хера. А, кстати, в слове Лёд – это у них фирма так называется как букву Ё писать? А то Лед получается.
- Может, набрать Е и двоеточие поставить?
- Я уже так пробовала. Не прокатывает.
- Ну и *** с эти льдом. Ручкой потом дорисуешь точки. А Вы, - он посмотрел на Игорька подчёркнуто снисходительно – как обычно смотрит настоящий потомственный рабочий на вшивого интеллигента, - Вы напишите мне всю эту галиматью с сэмплами и комбинациями…
- Компиляциями, - поправил Игорёк.
- … и компиляциями сами, чтобы потом не говорить, что я Вам что-то незаконное вменяю. Пишите, вот листок.
Игорёк взял лист бумаги и нарисовал на нём цифру сто и знак доллара.
- Давно бы уже так, - вздохнул милиционер и порвал написанное Дуней на клочки. – Честь имею!
Pateric 65. Игорёк и отношение к книжкам
Однажды Игорёк дал Антоше почитать томик из собрания сочинений любимого Довлатова, который Антоша довольно быстро прочитал, а потом поставил в свой книжный шкаф, где Довлатов и затерялся среди прочих книг.
Прошло три года, и Игорёк начал ненавязчиво напоминать Антоше про книжку, сначала ненавязчиво, но потом всё агрессивнее и настойчивей – он слал ему смски, звонил, припоминал при каждой встрече, и конца и края не было бы этой осаде, если бы Антоша не решил бы положить ей конец и не начал бы разбираться в шкафу.
Он перебрал все полки, потрогал руками все книги до одной, но игорьковского Довлатова как след простыл. Что-то нужно было делать! Игорька подводить не хотелось, и Антоша отправился в магазин, чтобы купить новое собрание сочинений этого автора и загладить причинённый ущерб. Однако ничего такого не нашёл и купил томик Гарика Губермана в качестве извинения.
Встретившись с Игорьком, Антоша вложил книгу в его руки и виновато улыбнулся. Игорёк в ответ улыбнулся тоже, но не виновато – его-то в чём вина, а хитро, с прищуром:
- А что с моим Довлатовым?
Антоша объяснил, что так, мол, и так, не нашёл, но обязательно ещё поищет, а пока вот хоть такая компенсация морального ущерба. Игорёк на это опять улыбнулся, и опять загадочно:
- Хорошо искал?
- Весь шкаф перерыл.
- Дома?
- Дома. Да и на работе смотрел.
- На работе точно смотрел?
- Абсолютно. Можешь не сомневаться.
И тогда Игорёк улыбнулся в третий раз – ещё загадочнее и хитрее, чем первые два:
- Ну тогда ладно. Прощаю. И можешь не париться, я нашёл Довлатова. У тебя.
И увидев округлившиеся глаза Антоши, добавил:
- У тебя в кабинете. Три года назад. Валялась на подоконнике.
- Так ты три года ждал, чтобы…
- Да, Антоша, ждал, когда проснётся твоя совесть, да-вал тебе один шанс, второй, потом, как ты помнишь, намек-нул, затем стал проявлять настойчивость. Но тебе же всё, как об стенку горох. Так и не проснулась твоя совесть. Ведь ты не смотрел на работе – я знаю.
И в этом был весь Игорёк. Антоше стало стыдно. Он предложил Игорьку выпить в знак примирения, и тот позвал его к себе домой.
Дом Игорька напоминал библиотеку, где с самой входной двери начинались бесконечные стеллажи с книгами, поворачивали в коридор, а там разветвлялись на тех, что уходили в гостиную, и тех, что в спальню. Книжек было не счесть сколько – и каждая стояла по отношению к другой настолько аккуратно, насколько это было возможно – словно солдаты на плацу перед главнокомандующим выстроились. Были на стеллажах и старые, как бывают старые солдаты, книги – но выправка и стать была у них, как у молодых – они гордо самим своим видом защищали честь мундира - мундира Книги.
- И что, ты со всеми книжками так трепетно обраща-ешься – записываешь, кому их даёшь, а потом следишь за их судьбой?
- После твоего случая я вообще перестал кому-либо давать книжки. Нахрен. Потом бегать за вами, дураками, - избавьте, - Игорёк по-отцовски обвёл ряды полок. – Пусть не покидают пределы квартиры, пока я жив.
И поднял к нему глаза, что-то прошептав. Антоша даже растрогался:
- Если бы я знал о твоём трепете перед ними, никогда бы так поступил с тобой. Давай забудем!
И другальки открыли водку и быстро, пока ужин готовился, распили бутылку. А за ужином вторую.
- Ну всё, пойдём - я тебе покажу своё богатство, - кивнул Игорёк, и долго рассказывал о судьбе той или иной своей драгоценности, то есть книги.
;
Capitolo Dodicesimo. Антоша
Paterik 66. Антоша и одиночество
Однажды антошина Юля с маленьким Кирюхой уехала в деревню. Маркус в это время гостил у бабушки, и Антоша остался один. Он не то, чтобы не любил одиночество, он даже, скорее, любил его и ценил, просто он за время в одиночестве несколько дичал – процесс, противоположный социализации. Он заметно регрессировал, и по окончании своего затворничества не очень хорошо разговаривал и дурно пах.
В этот раз Юля наготовила ему еды, наняла помощницу по хозяйству Венеру, которая должна была ходить раз в неделю по средам, и каждый день по пять раз звонила Антоше, дабы тот не потерял человеческий облик и не начал мычать.
Первые три дня Антоша держался – ходил на работу, застилал кровать и мыл посуду. На четвёртый он поленился вымыть сковородку, та засохла, потом в ней оказались жирные тарелки, чашки и вот уже к вечеру гора посуды торчала из мойки, мозоля глаза. Антошу, конечно, таким укором не смутишь, он и не такое видывал. Но процесс энтропии был запущен и бардак стал расползаться со скоростью раковой опухоли. Поскольку стол тоже оказался заляпанным, а тряпочка была похоронена в мойке под грудой посуды, есть можно было только в постели, а, соответственно, в том, чтобы заправлять её, отныне не было никакого смысла.
Пакеты с мусором Антоша складывал в коридоре. Там же копились пакетики с Кузиными (это кошка) какашками. Горшок Кузи пах невыносимо, но помыть его не было никакой возможности, поскольку ванна была занята тазиком с постиранным, но уже начинающим затухать бельём. И вообще, делать всё это было ужасно лень.
Хотя такая ситуация по большому счёту Антошу не напрягала – сложнее всего было обходиться без посуды и еды. В качестве еды проще всего было употреблять пельмени, правда, за несколько дней они слегка приедались. А вот с посудой действительно был швах. К моменту прихода Венеры дошло до того, что Антоша пил чай из рюмки – её-то мыть не надо, водка – не чай, рюмку не испачкает, а пельмени ел из одной и той же кастрюли десертной вилочкой – увы, обычные были давно, серьёзно и безвозвратно испачканы.
Выпивать можно было прямо из горлышка. Для этого посуда не требовалась. Что Антоша и делал с большим удовольствием. Он выпивал и думал – о бренности всего сущего, о Юльке, о Канаде, куда он собирался мигрировать, о последней книге Прилепина, о своей последней книге – ему нравилось думать. Для этого не нужна была посуда, да и вообще ничего было не нужно, кроме головы. А именно с головой у Антоши всё было в порядке. Только Юлька отвлекала его пять раз в день, напоминая о том, чтобы Антоша не запустил квартиру и себя.
Так прошло две недели, потом три, и миновал месяц. Венера периодически восстанавливала тот беспорядок, который наводил Антоша, но её визиты были настолько, как оказалось, редкими, что на общее состояние квартиры почти не влияли – посуда продолжала с неимоверной скоростью пачкаться, бельё – копиться, крошки в постели размножались в геометрической прогрессии, словно это были не крошки, а живые существа. Мыться Антоше хотелось не всегда, даже можно сказать, совсем не хотелось – телесная грязь по своей природе – ничуть и не грязь в философском смысле - рассуждал Антоша, ибо не то важно, как мы пахнем, а то, что исходит из уст наших.
Но и с устами, с тем, что из них исходит, тоже было не всё так просто – потому что из уст Антоши ничего не исходило – все слова, которые рождались в голове, там же и застревали – общаться было не с кем и незачем. А с самим собой говорить можно, и не произнося слов.
Когда Юля вернулась, Антошу и жилище было не уз-нать. Но из его глаз явно сочился свет. Свет одиночества, свет святого уединения.
;
Paterik 67. Антоша и незазорно
Антоша расчесал бороду, выпил полстакана ледяной водки, натянул сандалии на босу ногу, одел купленную в Финляндии красную майку с оленями – целым стадом оленей с ветвистыми рогами, голубой вязаный кардиганчик с забавными висюльками на рукавах, положил в жёлтый рюкзак, который купил на отдыхе в Сицилии, окрошку в виде твёрдой составляющей в банке и жидкой – в бутылке, горчицу, хрен, недопитую и ещё одну водку, сел на велик и поехал к Митрухе.
Борода и висюльки из ниточек на рукавах развевались по ветру, рюкзак немилосердно резал плечи, несильный дождь мочил голову, босые ступни сразу замёрзли и покрылись брызгами грязи из-под колёс, а сиденье велосипеда крутилось из-за того, что было плохо затянуто – приходилось удерживать его своей пятой точкой, от чего мышцы ног и колени находились в постоянном напряжении и ныли. Но Антоша был счастлив – он мчался, как ветер, смотрел на прохожих, оглядывающихся на чудака в голубом кардигане, сплё-вывал дождевые капли, а когда его никто не слышал – кричал во всё горло, и крутил педали всё быстрей и быстрей. Ему было хорошо – ещё немного, и он будет свободен, ещё несколько вращений колёс, и он будет у цели, ещё чуть-чуть и он скинет последние оковы, соединяющие его с этой грешной жизнью – работой, заботами, поисками средств к существованию. Ещё несколько лет. Ну или десятков лет. И всё – останется одно только творчество. И каждый поворот педалей приближал его к этому моменту, о котором он столько мечтал.
Люди поглядывали на него искоса, но внимания особо не обращали – мало ли на свете чудаков. Подумаешь, с бородой и в кардигане на велике под дождём. И не таких встречали. Но тем не менее изподтишка провожали Антошу взглядом.
А Антоша думал о своём. Мысли вращались в голове, как педали велосипеда – одна перетекала в другую, вторая – в третью, и всё быстрее и быстрее, а потом третья мысль напоминала о первой, и цикл начинался заново. Он думал о том, что ему незазорно так появляться на улице, и даже наплевать на то, что думают о нём окружающие. О том, что, чем скорее он избавится от оков, которые не дают ему лететь, тем скорее ему станет совсем неинтересно мнение людей, тем скорее он уедет куда-нибудь на Гоа, купит себе хижину на берегу океана, разрисует тело татуировками, отрастит волосы, вставит себе кучу колец в уши и будет медитировать и писать книги. И каждый поворот педалей приближал его к этой цели.
А иногда он будет скучать по родному городу, и тогда приедет в Рассею, обует сандалии на босу ногу, оденет купленную в Финляндии красную майку с оленями – с целым стадом оленей с ветвистыми рогами, голубой вязаный кардиганчик с забавными висюльками на рукавах, положит в жёлтый рюкзак, купленный на отдыхе в Сицилии, окрошку в виде твёрдой составляющей в банке и жидкой – в бутылке, горчицу, хрен, пару пузырей водяры, сядет на велик и поедет под дождём к Митрухе.
Но для этого надо доехать, для этого надо добраться до Митрухи сейчас, в дождь, как бы не болела задница, как бы ни было холодно и мокро ногам, как бы ни резал плечи рюкзак. Ибо один поворот педалей – это один шаг к той будущей жизни, к свободе от оков и условностей нормальных людей, к безбрежности и таинствам Индийского океана, на берегу которого можно будет медитировать и писать книги.
И Антоше в эти моменты было незазорно, совсем незазорно, как, впрочем, и всегда, но сейчас особенно незазорно, поскольку Антошей двигала цель.
;
Paterik 68. Антоша и водка
Антоша на вопрос, как он относится к водке и пьянству, отвечал следующим образом:
- Что касается пьянства, не будем забывать непревзойдённые слова Михаила Афанасьевича: что-то, воля ваша, недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы…, а относительно водки мнения у меня как такового нет. Спросите лучше про чай. А про водку я знаю одно – она очень сложно взаимозаменяема. Другое дело поговорить о чае – о нём я знаю гораздо больше, и если вы хотите узнать моё мнение о водке, нет ничего лучше, как поговорить о чае – и тогда вы получите ответ о моём отношении к водке. Вот некоторые, я нередко слышу подоб-ную сентенцию, мне так и заявляют – пей чай вместо водки. Я им на это отвечаю:
- Как это – чай? Какой ещё чай? Что ещё за чай? Хорошо, допустим, я буду пить чай, но тогда и вы ответьте мне, задаю я вопрос, если я буду пить чай, то тогда:
- Мне чай будет мозги шевелить? Чай будет взбадривать и встряхивать их в тот момент, когда они наиболее в этом нуждаются?
- Это чай будет вкладывать мне романтические и сенти-ментальные истории в голову, а потом самым художественным и непринуждённым образом выплёскивать их на бумагу?
- Это чай заставит плакать при воспоминании об утратах и неосуществлённых мечтах?
- Чай развеселит при встрече с друзьями?
- Это чай разгонит кровь по венам, где всё забурлит и вспенится словно в стремнине, когда идёшь веселиться?
- Это чай причешет острые иглы предательств и подлости?
- Чай остановит от смертоубийства изменницы-жены?
- Чай убаюкает совесть?
- Чай разбудит талант?
- Скажите, разве чай, продолжаю я спрашивать, пьют флибустьеры и охотники, философы и поэты, музыканты и романтики, страдающие и ищущие, растущие и ниспадающие, орлы и стервятники?
- И это чай толкает нас на подвиги, утешает страждущего, примиряет воюющих и рождает новое?
- Чай ли способствует нашему самочувствию и нашей уверенности в себе?
- Чай ли, по словам Сократа, выявляет философов?
Нет, отвечаю я на эти риторические вопросы. Нет, не чай. Я пробовал чай. Не помогает он мне в этих вопросах. Он лишь тем хорош, что горяч, и когда приходишь с морозца, может согреть, да и то гораздо хуже, чем ледяная водка, которая проникает вглубь нашего нутра и взрывается сонмом жгучих искр, заставляя организм самому вырабатывать тепло и разливать его по нашим венам.
И ещё хорош чай, когда мама угостит малиновым вареньем, и ты положишь его в розеточку, нагреешь чаю и сидишь пьёшь его вприкуску с вареньем – а варенье ягодка к ягодке, так и просится в рот. Здесь без чая никак.
Но во всех остальных случаях боже упаси использовать чай – ничего не добьёшься, да и ещё хуже – станут говорить про тебя посторонние люди, как у незабвенного Михаила Афанасьевича: что-то, воля ваша, недоброе таится в мужчи-нах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы…
Это вам надо? Ну так и не мудрите. Пейте водку.
;
Paterik 69. Антоша и дверь
Однажды Антоша переехал в новую двухуровневую квартиру. Первый уровень он отремонтировал и обставил мебелью, а на второй денег не хватило, и он стал просто чердаком, где были складированы коробки с ненужными вещами. На него даже подниматься нужно было через подъезд, потому что лестницы внутри квартиры ещё не было. Антоша ходил на него, чтобы выпить на крыше – туда он залезал через окно – с друзьями или выкурить сигару, к которым он очень пристрастился. Там хранились стратегические запасы «Космической» - дома они не могли находиться по определению. Когда водка в квартире кончалась, Антоша шёл на второй этаж и пополнял запасы.
Другальки, кстати, тоже знали про эти стратегические запасы и, когда гостили у Антоши дома, и вдруг водка заканчивалась, они даже не переживали – ибо знали, что на чердаке есть резерв, и в течение трёх минут оттуда может быть принесено любое количество спиртного.
В один из таких дней, когда инъекция «Космической» была ему ой как необходима – он дописывал книгу, оставалось каких-то двадцать-тридцать страниц «Митрухи» – Антоша направился за водкой. Кроме того, наступила пора обедать, Антоша разогрел мясо с жареной картошкой, достал солёные огурцы, для полного кайфа не хватало только нескольких рюмочек водки. Брать ключи не было никакой необходимости – и Антоша оставил двери незапертыми.
На обратном пути, спускаясь с бутылкой водки по подъездной лестнице, ему в голову закралась шальная мысль – знаете, так бывает, - вот подойду я сейчас к двери, а у меня нет ключей, и я как дёрну ручку вверх – от этого запирается замок, так уж он устроен – для удобства, и буду потом куковать на площадке в трусах и двумя пузырями «Космической», без телефона, без денег, безо всего. Мысль была такой настойчивой и осязаемой, что в тот момент, когда он подошёл к входной двери, материализовалась, и его рука мгновенно описала ту траекторию, которая содержалась в шальной мысли.
- ****ь! *****! *****! - других слов у Антоши не находилось при всём на то желании, - *****, *****, *****!
Правда, в первую секунду Антоше ситуация представилась куском дурацкого сна, и её тут же захотелось открутить назад, как мы это делаем во сне. Он закрыл глаза, потряс головой, открыл глаза, подёргал ручку, но ничего не произошло – дверь как была заперта, так и осталась таковой, ситуация назад не открутилась, в общем, шальная мысль, случайно посетившая антошину голову, сплясала на планах Антоши победный танец и была такова.
Удивительно, но на этом лимит отпущенных на этот день неприятностей был исчерпан. В дальнейшем фортуна твёрдо встала на сторону Антоши и в последующие часы всё пошло как по маслу – сосед оказался дома, телефон позвонить дал, мастер, несмотря на то, что была пятница, ближе к вечеру, приехал, и приехал быстро, через какие-то полчаса, замок поддался, пусть не с первого раза, и не со второго – и не отмычкой, а его пришлось высверливать, а потом мастер быстренько съездил за новым, вставил и взял за работу совершенно по-божески. Одним словом, не прошло и трёх часов с момента попытки сходить за водкой, как Антоша вторично погрел себе обед, открыл водку и принялся за еду.
Единственное, что вызывало недоумённые взгляды соседа и мастера по замкам, это то, что Антоша на лестничной площадке был с двумя бутылками водки и в трусах. При всём их воображении они не могли понять, куда или откуда Антоша в таком виде шёл.
Потому что они не знали про алкогольный запас, хранящийся на чердаке.
;
Paterik 70. Антоша и квартира Олежуа
Однажды Антоша переехал жить в старую квартиру Оле-жуа. Олежуа с семьёй перебрался в новый дом, и квартира была свободной, а у Антоши были метафизические и онтологические трудности, и ему негде было жить вместе с женой Юлькой и сынком Маркусом.
Квартира была вроде бы даже удобной и уютной, но именно что уютной, очень уютной, суперуютной, мегауютной – такой уютной, что жили они все практически на одном разобранном диване в гостиной, да иногда Маркус в соседнюю комнату выползал уроки поучить.
Всё остальное – это были кладовка и балкон. В туалете можно было одновременно какать, чистить зубы и принимать душ, благо всё находилось очень близко друг от друга, в кухне можно было использовать холодильник и плиту в качестве обеденного стола, а одновременно чистить картошку в мусорное ведро и мыть руки в раковине.
Антоша всегда очень философски относился к бытовым неудобствам, но одновременно никогда не переставал быть романтиком и эстетом. И поэтому сразу после переезда занялся украшением и одновременно увеличением функциональности квартиры. Главную стену он посвятил своей Юльке, сделав на ней коллаж из её фотографий, все другие свободные стены он заколотил полками и расставил на них книги, а под ванной оборудовал удобную норку для хранения водки.
Каждый раз, идя в туалет, он не забывал сделать глоточек-другой «Космической», запивая проточной водопроводной водой, пахнущей какой-то рыбой.
Сделав из стен квартиры нечто, более соответствующее представлениям Антоши о прекрасном, он загрустил. Стен больше свободных не было, ибо повторюсь – квартира была очень уютной и компактной, денег не было, вокруг всё как-то не клеялось, другальки куда-то пропали, стихи не писались, их и писать-то было негде, не о чем и некогда. Кроме того, чтобы пить горькую, ничего не оставалось, да и это спокойно делать тоже не было никакой возможности – супруга смотрела в оба.
И однажды Антоша вспомнил о косяке, который валялся у него в шкатулке с документами сто лет – с момента последнего раскумаривания – это был тот самый косяк, который Костик-мамин хвостик выманивал у Антоши, пользуясь любой оказией, который был утерян, потом нашёлся, а потом снова потерялся.
Он устроился на кухне, раскурился, закрыл глаза и вся жизнь предстала перед ним, словно диафильм – покадрово. Она стала для него стеной с фотографиями – только на них была не Юлька, а Антоша – Антоша с чемоданом денег, Антоша, покупающий завод, Антоша, заказывающий проституток, Антоша, играющий (и выигрывающий!) в казино, Антоша, путешествующий на машине по Европе, Антоша, арендующий лимузин для поездки в московский ресторан, Антоша, заказывающий себе на двадцатитрёхлетие торт весом в двадцать три килограмма, Антоша – владелец квартир, Крайслера PT Cruiser и Крайслера НьюЙоркера, Антоша – депутат, Антоша – гражданин Соединённого Королевства, Антоша у собственного озера на Красном Острове, Антоша – друг банкиров и губернаторов… Эти фотографии – слайды наползали друг на друга, один другого ярче и словно пытаясь друг друга перещеголять.
А когда дурман прошёл, Антоша вновь ощутил себя на жёсткой табуретке посреди двухметровой кухни в квартире Олежуа. Он затушил бычок, выпил воды из чашки с отколотой ручкой, и пошёл лечь на диван, занимающий большую часть их жилплощади.
А Олежуа ходил в это время по своим покоям площадью в трёхзначное число и опрыскивал домашние деревья из пульверизатора, и не думал об онтологических и экзистенциальных терзаниях Антоши.
;
Paterik 71. Антоша и его день рождения
Однажды Антоше исполнилась круглая дата. Он долго думал, приглашать или нет другальков на свой праздник, но в конце концов решил, что это скорее нужно сделать, чем не нужно. Всё-таки это был юбилей, да и ресторан уже был заказан.
Раньше Антоша отмечал каждый свой день рожденья, всякий раз придумывая оригинальный сценарий с живой музыкой, огромным тортом и подарками. Всем гостям он дарил на свой день рождения подарки – как правило, это были книжки или диски собственного сочинения. Градус пафосности и помпезности постоянно повышался – год от года к сценарию добавлялось что-то новое, и в какой-то момент превратились в смотры самодеятельности и отчётно-праздничные концерты. И вот, когда Антоша решил завязать с этой гонкой вооружений, соревнуясь сам с собой, он вообще отказался от такого торжества, как день рождения, на несколько лет.
И вот, спустя эти годы он решился таки на то, чтобы вновь собрать друзей – он подготовил сценарий, оборудовал площадку на крыше своего дома для барбекю и танцев, напечатал тематические плакаты, написал и издал две книги, договорился о выступлении модной группы, дабы запечатлеть этот юбилей в памяти и отчитаться перед общественностью о результатах собственной творческой эволюции, но в какой-то момент отказался от этого плана, не почувствовав в себе сил опять снести взятый в молодости уровень пафоса. И поменял всё на банальный ресторан. День рождения, словно обидевшись на него, с самого начала пошёл немножко не так.
Всего было приглашено пятнадцать человек. Загодя Антоше позвонили Алёша и Игорёк с сообщениями, что они не смогут поучаствовать в его празднике каждый по своей причине. Это было достаточно печально, но по сравнению с тем, как отреагировал на приглашение Никитос (герой «Космических хроник»), а он просто послал Антошу нахер, простой отказ от приглашения показался не таким и обидным. Вечером перед днём рождения Антоше позвонил брат Митруха, у которого открылся небольшой понос, который явился обстоятельством, препятствующим появлению Митрухи у Антоши на празднике. Митруха передал поздравления устно.
В сам день рождения Антоше позвонил Иван, обрисовав сложившуюся у него ситуацию – а именно то, что он приглашён ещё на один юбилей, причём приглашение датировано более ранним числом, чем у Антоши, и он тоже присоединяется к поздравлениям, но лично присутствовать не сможет. А сразу после Ивана позвонил Лёвик, который объяснил Антоше, что если бы не свадьба, которую ему нужно сегодня катать – попросил сын, он обязательно посидел бы за праздничным столом вместе со своими другальками, но к сожалению не получается, хотя он приложит все силы, чтобы приехать хотя бы к концу вечера. Таким образом, из пятнадцати приглашённых косвенно подтвердили своё участие, то есть никак не отреагировали на приглашение, девять человек.
Антоша приехал первым и, немного посидев за полунакрытым столом, вышел на улицу, шёл мелкий дождь – и погода лишь усиливала уныние в преддверии предстоящего. Первым, кто приехал, был Димуля – он никогда никуда не опаздывает, и они с Антошей стали ждать следующих гостей. Гости почти не опоздали – через каких-то полчаса Олежуа, Валерик, Алик и Андрюша прибыли с подарком, даже двумя – качелью Космической и фанфуриком Космической – это, сказали они, показывая на малютку с водярой, тебе на завтра, а эту – глядя на пятилитровку – раскачаешь в последующие дни. Спасибо, другальки, ответил им Антоша.
А потом прибыл Вовик – он был весел, разговорчив, сразу влился в общий разговор, а стол шумел, тосты лились рекой, стаканы звенели – и было от чего – целых семь человек, а это не шутка, бурно отмечали антошин юбилей. После десятой рюмки Антоше стало уже медалостесса, как говорят итальянцы, и его уже не расстроила весть о том, что Димон тоже не придёт, потому что забыл о приглашении и остался в деревне, но в следующий раз обязательно, и он очень обрадовался появлению Лёвика, которого из виртуального списка гостей давно вычеркнул. Несмотря на то, что Лёвика после свадьбы штормило и он плохо говорил, он произнёс замечательные слова и вручил имениннику подарок - говорящего Шрека с медалью на шее.
Самым последним, как всегда, ненадолго заехал Чудотворец, немного посидел, выпил пива, водки, выкурил кальян, рассказал, как он отравился вчера палёным вискарём, и как ему утром было плохо, и в связи с этим прискорбным фактом распрощался с другальками и поехал домой болеть. Вскоре разошлись и все остальные, кто-то домой, как Димуля и Олежуа, кто-то на танцы в клуб – как Вовик, Валерик и Алик, а Антошу пообещал отвезти домой Лёвик – он привык ездить за рулём пьяным, который после того, как все разъехались, сразу передумал и тоже пошёл домой.
Антоша вызвал такси и вышел с качелью водяры и Шреком на улицу. Шёл мелкий дождь, ветер сбивал с ног, но через каких-то сорок минут приехало такси, и он благополучно добрался до дома. Он сел на кухне, откачал из качели сто грамм, выпил и нажал Шреку на грудь. Шрек ему ответил: «Привет. Я ваш новый хозяин».
;
Paterik 72. Антоша и камни в его почке
Однажды Антошу скрутило от жуткой боли в боку и спине. Он сразу догадался, что это не может быть каким-то пустяком, а явно что-то серьёзное, и не стал ждать усиления боли, а вызвал скорую. Вызывать скорую он научился со случая, когда у него распух язычок от перепива. Теперь он знал – скорая помощь – это лучшая помощь при неполадках со здоровьем.
Скорая приехала быстро, за каких-то сорок минут, пришлось немного пострадать, поползать на балконе с причитаниями: «держись, борисыч, держись, дружище, помощь близка», - он всегда повторял эту мантру, когда приходилось терпеть боль, врач сделал укол, и Антошу увезли в больницу. Немного помариновав его в приёмнике для осознания субординации, кто в больнице хозяин, а кто незваный гость, погоняв его по корпусам для сдачи анализов, а была зима – не знал же Антоша, что нужно брать тёплую одежду, и пришлось руку на батарее отогревать, чтобы вену отыскать для медсестры, его благосклонно приняли. Все эти формальности заняли не больше трёх часов. Правда, почка, а это Антоша уже знал от врачей скорой, что это почка, разболелась не на шутку.
Антошу поселили только после беседы с завотделением на предмет платёжеспособности, платёжеспособность была удостоверена личным антошиным заверением, и ему дали ключи от отдельной одноместной палаты. «Фарт», - мелькнуло у Антоши в голове. Палата представляла собой комнатку в четыре квадратных метра, скорее всего, раньше там была кладовка. Она располагалась в окружении клизмочной и двух туалетов, туалеты справа и слева, а клизмочная, всегда открытая, напротив.
Всю прелесть своего положения Антоша понял вече-ром, когда всему этажу ставили клизмы, и мужики, охая, выбегали из клизмочной в туалеты, чтобы вылить те четыре литра воды из грелки, что влила в них сестра – садист, а когда туалеты были заняты, они либо ломились в его дверь, на ней же ничего не написано, как, впрочем, и на туалетах, просто три одинаковых двери в ряд, или стонали, переминаясь с ноги на ногу, у его двери, чтобы быть одинаково близко к обоим туалетам, и как только дверь в какой-нибудь туалет открывалась, забегали в неё и, не успевая закрыться, мощной струёй сливали в унитаз воду вперемешку с содержимым прямой кишки.
Это продолжалось каждый вечер с семи до десяти вечера, сестра – садист работала как заведённая, и не успевал с драной койки клизмочной слезть один, она наполняла грелку новой порцией воды из-под крана. Антоша тоже не избежал этой участи, причём, целых три раза, и в тот момент, когда ему, лежащему кверху задницей в первый из разов, сестра – садист стала вводить пластиковый набалдашник толщиной с палец, и он заорал в прямом смысле слова, он начал понимать, что такое настоящее смирение. «Ой, я забыла вазелинчиком смазать», - притворилась сестра - садист, и повторила попытку, но безрезультатно – наконечник не проходил. Профессору, который заглянул в клизмочную на его крики, она сказала – вот, не может расслабить задницу, а он ответил в том духе, что надо передохнуть и попробовать ещё раз. При этих словах, которые Антоша трактовал, как возможность действительно передохнуть, он стал сползать на пол, но сестра – садист улучила момент и воткнула в него шланг, царапая стенки сфинктра, у него запульсировало в голове, всё поплыло, но Антоша собрался и стал считать, и уже когда живот невыносимо резало и казалось, что вода порвёт мышцы брюшины и хлынет через все щели, сестра – садист выдернула шланг из его задницы.
- Вот и хорошо, все пять литров вошли, - сказала она и хлопнула рядом с тем местом, где только что торчал шланг, - десять минут в туалет не ходить.
Во время этих десяти минут в коридоре около своей двери Антоша второй раз за последние дни понял, чтО есть настоящее смирение, минуты текли так, как будто это были часы. Он держался за живот, переступал с ноги на ногу, редко дышал и думал о том, что вся эта вечерняя беготня перед его дверью, которую он считал до этого испытанием его гордыни, является лишь мелким неудобством, так – его капризом, его придиркой к больнице, и не больше.
Вторая и третья клизмы прошли менее драматично, сестра попадалась другая, слёзы не так брызгали из глаз, и один раз даже удалось выпросить залить в грелку не четыре, а три литра, всё равно, конечно, больно и унизительно, особенно, когда сломалась дверь в клизмочную, и пациенты, ожидающие своей очереди, стояли прямо в дверном проёме и таращились на него. Но главный акт смирения, третий по счёту, но первый по мощи, был впереди – и заключался в том, что нужно было спокойно и даже с вежливой улыбкой воспринять слова лечащего врача о том, что клизмы было делать не обязательно, достаточно было не есть вечером. И не дать ему в морду.
;
Paterik 73. Антоша и военный парад
Однажды Антоша ночью был разбужен грохотом мар-шевой музыки – ему часто снился армагеддон, эта ночь тоже исключением не была, и он в очередной раз видел, как силы Всевышнего надвигаются на силы тьмы, и перед ними трясётся земля и колеблется небо, но в этот раз это было как-то особенно правдоподобно. Он приоткрыл один глаз – марш стал звучать ещё отчётливее, словно он приоткрыл не глаз, а ухо, причём, ему стало понятно, что он не спит – ведь только во сне существуют звуки и образы, но стоит нам о них задуматься или открыть хотя бы один глаз, они должны исчезнуть. Звуки не исчезли.
Осознав это, он полностью проснулся, но не стал сразу смотреть в окно, пытаясь представить, что может там увидеть – военный парад, но сегодня не день победы, не день россии, не день пограничника или десантника – он достаточно часто слушал радио, и с уверенностью мог об этом судить. Или всё-таки Армагеддон?
Антоша встал на кровати ногами, чтобы как можно ближе поднести лицо к окну, и попытался вглядеться в полутемень улицы – вначале он ничего не увидел, ни парада, ни огней, ни оркестра, - улица была пуста, абсолютно, как разделочная доска из хозмага – ни солдата, ни машины, ни мотоцикла – и это не было галлюцинацией, а музыка откуда-то грохотала, и голоса солдат, стройно сливающиеся в один в экстазе приветствия военачальников, и приказы военачальников – налево, равнение на знамя – также были отчётливо - пу-гающими; но они были невидимыми. И Антоша понял: парад был невидимым.
Целый день он обдумывал случившееся, но в голову ничего не шло, кроме всяких нелепиц. Выйдя на улицу, чтобы отправиться на работу, он не обнаружил никаких следов ночного шабаша, и к вечеру совершенно выкинул случившееся из головы, списав на переутомление.
Без четверти четыре следующего утра всё повторилось - он услышал, как начался парад – грянули литавры, грохнули барабаны и заиграла вчерашняя торжественная, даже траурная музыка – громкость этого оркестра была такова, что кошка подскочила на подоконнике, где спала, и взъерошила холку. Антоша также немедленно проснулся, только в этот раз он не тешил себя иллюзиями, что спит – происходящее было гораздо страшнее самого страшного сна. Антоша встал ногами на кровать, опёрся на подоконник рядом с кошкой и посмот-рел в окно. На улице не было ни души. Только на заднем плане у торгового центра на месте автомобильного паркинга, в лучах восходящего солнца тоже кто-то маршировал, правда, немножко нелепо, без музыки, точнее, не так – у них тоже наверняка была музыка, только своя, которую заглушала другая музыка - музыка ПАРАДа, музыка, которую Антоша со своей кошкой слушали и дрожали от страха.
Вариантов не было – или сейчас или никогда – Антоша решил идти на улицу и разобраться, что это за чертовщина. И он пошёл, правда попутно возник ряд непредвиденных, но вполне объяснимых обстоятельств. Дело в том, что его квартира располагается на девятом этаже, и для того, чтобы спуститься вниз, необходимо некоторое количество времени – лифт, если стоит на первом этаже, едет на девятый двадцать семь секунд, потом столько же вниз, плюс время на посадку и отправление, плюс нужно запереть двери, сдать квартиру на сигнализацию, пописать на дорожку, что-нибудь накинуть на себя, взять фотик на случай запечатлевания чего-нибудь экстраординарного, а идти с нечищенными зубами – вообще, признак дурного тона. К тому же именно сегодня, когда Антоша уже ждал лифта, ему приспичило по-большому, и он вернулся - видимо из-за всех этих манипуляций, каждая из которых длится не более нескольких десятков секунд, а в совокупности создаёт время, когда он вышел на дорогу, музыка стихла – на улице по-прежнему было пустынно, но это-то как раз и неудивительно, такая же картина открывалась взгляду и из окна.
Антоша подошёл к торговому центру, где суетились выпускники пожарного института, собирая деревянные трибуны, место для парковки машин было от них очищено, а вдоль всей парковки была нарисована длинная белая жирная полоса. Он поинтересовался у двух молодых пожарных, что здесь происходит, почему они мастерят трибуны вместо того, чтобы спать в казарме, на что они ответили, что тренируются перед выпускным, который сегодня состоится в два часа дня. «Сам генерал приедет», - похвастались они. Антоша спросил их, но не прямо, а так, впроброс, не слышали ли они музыки небес, которая гремела в двадцати метрах от них в течение последнего получаса, но они только пожали плечами – «нет, мы репетировали проход со знаменем под свою музыку, по-этому с дороги до нас ничего не долетало».
Так ничего и не выяснив, Антоша побрёл домой досыпать. Ему порядком надоели эти идиотские ночные представления.
;
Paterik 74. Антоша и нос
Однажды Антоша поехал в Москву. Вечером предыдущего дня у него что-то засвербило в носу – как будто в стенке носа ближе к переносице появилось нечто, на что больно нажимать. Он не обратил на это особого внимания – ну засвербило и засвербило, ничего страшного, с кем не бывает. Выехал он в три утра, чтобы успеть к десяти на важную встречу – не такую, конечно, важную, как приприёме на работу, но достаточно важную, чтобы с лицом было всё в порядке – ничто уродливое не должно было смущать собеседника.
Но к концу пути, под утро, нос начал расти, подобно тому, что испытал мальчик Якоб, из-за колдовства злой старухи превратившийся в Карлика Носа – левая часть носа в том месте, где засвербило, стала на глазах увеличиваться, и когда совсем рассвело, лицо перекосило очень прилично. В ноздрю словно затолкали шар – Антоша сравнил себя с Терминатором, который вынимал из черепа через нос радиомаячок, уж очень похожей была картина, только у Антоши этот маяк застрял в ноздре на полпути. Левая часть лица покраснела, затемпературила, раздалась, как дрожжевое тесто в тепле, а нос стал толстым и кривым, как у Жерара Депардье – одна треть носа осталась справа от переносицы, а две оставшихся уползли влево.
Когда носовая кость стала болеть от давления на неё, а кожа натянулась и чуть не трескалась, Антоша принял решение кому-нибудь звонить, ибо до встречи оставалось два часа, и Антоша рисковал её сорвать экстерьером своей физиономии. И его звонок был Димуле, который, будучи врачом, мог что-нибудь полезное посоветовать.
- Алло, Димуля, разбудил? - отлично зная, что точно разбудил, потому что Димуля в отпуске, начал разговор Антоша.
- Алло, - димулин голос был тих и ворчлив, как у любого разбуженного человека, - что случилось?
Антоша, зная, что врачу важны любые подробности для верного диагноза, как мог, образно и красочно – с аллюзиями и сравнениями с Терминатором и Карликом Носом, обрисовал Димуле проблему.
- Подожди, подожди, а ты не можешь просто зайти ко мне и показать свой нос? – перебил Димуля Антошу на полслове, как раз на Жераре Депардье.
- Я в Москве, жду встречу, - пояснил Антоша.
- Так в Москве медицинские центры на каждом шагу. Зайди в любой.
- Димуля, ты не понял, мозг не пострадал. Какие ещё медицинские центры? – Антоша не раз сталкивался с официальной медициной – и когда у него распух язычок, и когда кальций из костей вымыло, и когда камни из почки пошли, - нет, нет и нет. Давай сам лечи.
- Я же не видел нос. Там может быть всё, что угодно – от герпеса до засорения слёзного протока.
- А я тебе зачем все симптомы рассказываю? А ты меня перебиваешь. Чтобы клиническую картину обрисовать.
- Ну давай обрисовывай.
- Мне кажется, - Антоша умел внятно и логично выискивать предпосылки любого явления, - мне кажется, что я вчера ковырялся в носу и задел козявочный центр…
- Какой центр?
- Козявочный. Ну что ты, не понимаешь, о чём я? Где берут начало все козявки. И я его зацепил ногтем, поцарапал, может быть, но крови не было, и он воспалился. Ведь такое возможно? Как ты думаешь?
- Ну не знаю, - Димуля призадумался, - я, честно говоря, не очень много знаю про козявочный центр. Выпей кларитин, короче, и попрыскай чем-нибудь сосудосуживающим.
Антоша понял, что консультация подошла к концу, и добиться от Димули больше ничего невозможно, и пошёл в аптеку. Но нос спадать не собирался даже после всех прописанных доктором манипуляций, даже напротив – во время переговоров он достиг своей кульминации в росте, и даже стал мешать смотреть – в том смысле, что Антоша видел не собеседника, а собеседника, который спрятался за его носом.
Это было очень смешное, но крайне неудобное ощущение, к тому же визави и так посматривали на Антошу с некоторым подозрением.
На обратном пути из Москвы нос начал спадать, словно колдовские чары рассеялись, и, когда он приехал домой и показал нос Димуле, тот не обнаружил ни герпеса, воспаления козявочного центра, ни другого подобного заболевания носа.
;
Capitolo Tredicesimo.
Хронические патерики
Paterik 75. О значимости обедиков
Однажды родился термин «обедики» - родился, бес-помощный и слабый, потом окреп, нашёл своё место в жизни и вырос, а затем и вовсе выбился в люди – стал уважаемым и долгожданным событием.
Обедик – это не обед. Это не приём пищи – не время, когда люди днём едят, и не сам набор блюд, подаваемых к столу. Обедик – это поэзия, это сочетание вечности и мгновения, бесконечности и точки бытия, безрассудности и поступка, обедик – это песня, которая поётся только одними людьми на свете – другальками, ибо именно они взалкали эту песню и именно благодаря им она живёт, и у неё есть право на жизнь на нашей грешной земле.
Что есть обедик в первую очередь? Некоторые пола-гают, что это совместное поедание пищи другальками – когда один, потом другой и третий собираются где-нибудь в «Карете» или «Адыгейском дворике», чтобы побеседовать, выпить, а заодно и поесть.
Есть и противоположное мнение – что никто никуда не зовёт, а просто некогда другальки своей компанией сидели за общим столом и ели, и беседовали, и выпивали, пока один из них, не осознал, что то, что они делают – это и есть обедик.
Существует и третья, продвигаемая отдельными представителями человечества, версия – якобы это не другальки встречаются днём, чтобы поесть и выпить и поговорить, а их души или двойники, потому что не могут люди, настолько занятые и загруженные работой, столько времени проводить в безделии и выпивке.
Какая из версий наиболее правдива, неизвестно. Скорее всего, как это обычно бывает во Вселенной, все понемногу и никакая - в частности. Истина дремлет там, где её никто не ищет. Если кому-то из другальков становится грустно, смешно, одиноко, радостно, горько, страшно, благолепно, затейливо, если кто-то хочет забыться, поделиться, обозначиться, потеряться, повеселиться, если с кем-то случается победа или поражение, успех или неудача, горе или не-горе, он звонит первому попавшемуся другальку с призывом выдвинуться на обедик, а тот, в свою очередь, звонит третьему, пока первый зовёт четвёртого. На круг обычно бывает шесть – семь, но иногда, и пятнадцать человек.
Обедики примиряют. Бутылку. Двести. Двести. Бутылку. Двести. Двести… Как музыка, звучат эти заказы – и в тон им, как их провозвестники, меняются планы сидящих за столом – двести означает, что пора на работу, а сразу за двести – бутылка – ебись всё и провались к ****ой матери. Или ебись всё колом, как говорит Игорёк.
Самое любопытное, что никакой вопрос, будь он хоть самым неотложным и важным, невозможно решить вне фор-мата обедика. Предположим, ты переезжаешь на новую квартиру – у тебя заказана машина, грузчики, как всегда, не приехали, ты психуешь, ищешь варианты, и не находишь, но потом вспоминаешь, что на свете есть другальки – звонишь им. А в ответ – встретимся на обедике, обсудим. И ты, как дурак, отпускаешь машину, отменяешь переезд, едешь на обедик, пьёшь там с другальками, прося их о помощи, и в результате уходишь в запой.
Правда, параллельно получаешь множество советов, телефонов правильных грузчиков, да и сами другальки в любую секунду готовы встать под ружьё, и когда кончается это прекрасное состояние, из которого так не хочется выходить, и ты вспоминаешь про семью, новую вартиру и необходимый переезд, ты действительно быстро и без проблем переезжаешь – а твои ближайшие другальки таскают твою мебель и фикусы в горшках.
Вот что такое обедики. Не хухры-мухры.
Paterik 76. История книгоиздания
Однажды Антоша написал книгу. Она получила хлёсткое и честное название – «Космические хроники». В ней он исследовал состояние невесомости и проблемы выхода человека в открытый космос.
Книжка создала определённый, не всегда доброжела-тельный, резонанс в обществе, ибо не все темы, как во времена Коперника и Джордано Бруно, так, увы, и сейчас, являются разрешёнными и открытыми.
Выход человека в открытый космос исследовался Антошей на своих другальках – он наблюдал за ними во время обедиков, у них дома, в более нетривиальных ситуациях – и всякий раз, замечая хоть какую-нибудь аномалию поведения или реакции на возбудитель в виде космоса, он тщательно это фиксировал в бортовой журнал.
Он так, кстати, и собирался назвать свою книжку - бортовой журнал. Но потом решил, что возникнет ассоциация с морем, а не с космосом, и переименовал её в привычные и классические «Космические хроники».
В словосочетании «космические хроники» два слова. Первое мы уже объяснили. Второе возникло по причине того, что герои этого труда исследовали в первую очередь даже не состояние невесомости как таковое, а проблемы времени - изменение течения времени, потерю времени, ускорение времени, - в условиях этой самой пресловутой невесомости, - отсюда и «хроники» - в том смысле, что специалисты по времени.
Не все, как я уже говорил, космонавты отнеслись к этой книжке однозначно – были такие, что говорили – да я ни в жизнь до неё не дотронусь, некоторые называли её мерзким пасквилем на себя, другие замечали, что их опыт пребывания в невесомости отражён необъективно – с какими-то издёвками и шутками, хотя ничего смешного в невесомости нет, да и в космосе тоже.
Но были и те, кто своим неустанным трудом без перерывов и завязок доказал на деле, что достоин быть и космонавтом, и хроником, но не был отражён в книге, - и поэтому возмущались, и звонили Антоше, и даже угрожали – что, говорили они, наш опыт не полезен что-ли для отечества и всего мира?
Но книжка не могла вместить все опыты и экспери-менты другальков, связанные с выходом в открытый космос, и поэтому были отобраны наиболее показательные и яркие, характерные, так сказать, эпизоды из их научной деятельности. Пусть этот факт и был для кого-то обидным, однако объяснял привередливость Антоши.
В выходе этой работы был и ещё один интересный нюанс. Дело в том, что Международное Космическое общество, НАСА и Роскосмос отказали Антоше в финансировании книги по причине непроверенности выводов и приведённых фактов, хотя Антоша ответил на их рецензии разгромными статьями, правда, так и неопубликованными.
Но книжка требовала выхода – человечество нуждалось в ней, и Антоша пошёл на беспрецедентный шаг – решил собрать взносы со всех героев космических испытаний. К этой инициативе, как и к самому факту выхода книги, отнеслись неоднозначно – кто-то откровенно матерился, считая, что за пасквиль на самого себя платить точно не должен, кто-то принципиально писал в ответных, на просьбу о финансовой помощи смсках – «хуюшки тебе, а не денег», кто-то просто жидился.
Но в основном, денег дали все – в обмен на несколько экземпляров книги с автографом автора, который так расчувствовался от этой искренней заботе о нём и о науке, что решил продолжить эксперименты и написать продолжение, которое вы сейчас держите в руках. Акцент, однако, сместился – если в «Хрониках» исследуется Дао космонавта, здесь мы смотрим на космонавта в первую очередь, как на Человека – с его недостатками и страстями.
;
Paterik 77. О разочаровании Алика
Однажды Антоша написал книгу про космонавтов и хроников, что в общем, одно и то же, и издал её, собрав со всех героев этой книги взносы на её издание – в обмен на несколько экземпляров книги с автографом автора.
Много, конечно, было недовольных – а кто останется довольным, если его жизнь разглядывают под лупой, да ещё и добавляют комментарии, оценивая, как поступил тот или иной персонаж.
Но были и такие, и об этом речь в этом патерике, которые, напротив, остались обиженными тем, что их никак не упомянули в этой работе – что поделать, на человека сложно угодить: кому-то хочется тишины, а кому-то славы.
Одним из таких обиженных был Алик. С ним произошла такая история. Андрюша, в тот самый период, когда Антоша собирал деньги на издание своего исследования о космических хрониках, выпивал с Аликом в «Карете», нет уже такого ресторана в нашем городе. Слово за слово, зашла речь об антошином усердии на поприще книгоиздательской деятельности, о чём Алик по сию пору не ведал ни сном, ни духом.
- Вот, скидываемся по пятьсот динаров, - заключил свой рассказ Андрюша.
- А про меня там есть? – робко спросил Алик.
- Конечно, есть. Ведь ты другалёк Антоши? Другалёк. Значит, есть. И с тебя тоже пятьсот динаров – давай выкладывай, я передам Антоше.
- Точно есть? – переспросил Алик.
- Не бзди, точно. Одна история всяко есть, - уверенно соврал Андрюша, желая сделать Антоше приятную вещь – и помочь научному сообществу в понимании феномена открытого космоса.
И Алик внёс свой взнос. А позднее, когда к ним при-соединился Антоша, ещё раз, дабы убедиться, спросил его, правда ли, что говорил Антоша – что я тоже герой твоего романа. Антоша мотнул головой – вроде бы утвердительно, но на всякий случай, молча – честно говоря, он и сам не помнил, описывал ли он Алика.
Книжка вышла, и истории про Алика там не оказалось. Антоша ему выдал некоторое количество экземпляров, как это обговаривалось изначально, и Алик в тот же день прочитал её от корки до корки. Настолько она ему понравилась, что он позвонил Антоше:
- Шикарное исследование. Ты просто молодец. Одно плохо – ты меня обманул. Меня там нет.
Антоша попытался объяснить, что это не он, а Андрюша, а он только кивнул, да и то неуверенно, Алик это всячески оспаривал – сошлись на том, что встретятся в «Карете» и обсудят инцидент.
После первых пятисот граммов Алик расчувствовался, словно сам виноват:
- Да ладно, забудь. Я всё понимаю. Просто тебя рядом со мной, когда я выходил в космос, не было. Был бы, я знаю, описал бы. Жалко, но что поделать. Что написано пером, то не вырубишь топором. Так ли?
И Антоша кивнул, дескать: так.
- У меня к тебе просьба. Когда будешь писать продолжение, ты обязан меня включить туда. Я не последний космонавт на этой земле. Если хочешь, я даже могу накидать тебе разных историй про себя. Договорились?
- Да когда я начну писать? – промямлил Антоша.
- Начнёшь - начнёшь, а не начнёшь – заставим. Ты ну-жен науке и обязан исследовать все наши архетипы. А чтобы ты не сомневался, я обещаю тебе, что выкуплю у тебя половину экземпляров, если мой опыт будет отражён. Так хорошо?
Антоша заёрзал на стуле:
- Хорошо.
- Поклянись, что напишешь про меня!
- Клянусь!
Когда писались «Патерики кота Убрияко», Антоша нередко вспоминал про этот случай и он его, не таясь, могу сказать, морально поддерживал – всё-таки половина проданного заранее тиража – это хороший стимул. Только историй Алик никаких про себя не накидал – забыл, возможно, или просто было лень записывать что-то, существующее в голове, и писать про его опыт космогонии было нечего. Но Антошу держала клятва – и поэтому этот патерик есть исполнение клятвы, данной Алику.
А ещё – способ продать половину тиража. Шутка.
Paterik finalo.
O научном подходе к алкоголю
Однажды Татьяна Николаевна Подберёзина чидела дома и ждала своего мужа, Подберёзина Якова Семёновича. Яков Семёнович должен был получить зарплату, на которую Татьяна Николаевна очень рассчитывала – соседка принесла замечательный пуховик на продажу – с меховым воротником, дескать, предложишь кому-нибудь, комиссионные получишь, но Татьяна Николаевна рассудила по-своему и решила оставить пуховик себе – очень он ей понравился. Поэтому она и ждала с таким нетерпением своего мужа с зарплатой.
Яков Семёнович частенько с получкой заваливался в какой-нибудь кабак и просаживал добрую её половину. Чтобы этого не произошло сегодня, Татьяна Николаевна попросила коллегу Якова Семёновича – Семёна Яковлевича, более положительного в глазах Татьяны Николаевны человека, проводить её благоверного до квартиры и сдать на руки Татьяне Николаевне, да и жил Семён Яковлевич в доме напротив – всё равно по пути.
Но она плохо знала своего мужа Якова Семёновича, да и Семёна Яковлевича тоже недооценивала. Когда Яков Семёнович предложил Семёну Яковлевичу зайти в стоячку обмыть получку, тот решил, что сто – двести граммов погоды никому не сделают, и согласился. Допив первую бутылку, он рассказал Якову Семёновичу о дьявольской хитрости его жены и выдал все подробности их заговора по захвату денег Якова Семёновича, заработанных каторжным трудом на ниве научно – исследовательской деятельности.
Татьяна Николаевна также подвизалась в науке в одном из НИИ, где изучала проблемы воздействия алкоголя на организм человека, часто используя своего мужа в качестве подопытного образца, особенно, когда тот уходил в незапланированный запой – но, поскольку в данный момент она ждала ребёнка, ей дали отпуск, который, собственно, ничем не отличался от работы – потому что, что на работе она наблюдала пьяниц и алкоголиков, что дома – всё одно.
Яков Семёнович и Семён Яковлевич допили вторую «Космической» и побрели домой, купив по пути ещё бутылочку, чтобы выпить перед домом.
- Что скажешь жене? – спросил Семён Яковлевич.
- А ты что скажешь? Это же ты обещал моей супруге! А не я! Хер ей, а не деньги! Вот, хочешь я тебя в ресторан свожу? В рыбный? А то, что мы всё по стоячкам да по подъездам бухаем?
Семён Яковлевич, не будь дураком – не каждый день приглашают в ресторан, согласился, и другальки до часу ночи гудели в «Осетре», поедая деликатесы моря – икру, мидий, моллюсков и, конечно же, фирменное блюдо ресторана – золотого осетра. Деньги кончились быстро, ещё до осетра, но Семён Яковлевич предложил Якову Семёновичу в долг – ведь он тоже получил сегодня зарплату, и проблема решилась.
- Так что мы скажем жене? – вопросил у дома Семён Яковлевич Якова Семёновича.
- Давай скажем, что у нас было собрание по организации гаражного кооператива, и все, кроме нас, обмывали потом это, а зарплату мы внесли в качестве первого взноса. Знаешь, как она обрадуется? Нам в следующем году тесть обещал свой УАЗик отдать – будет, куда ставить. Мы же ребёнка ждём, - поделился Яков Семёнович с Семёном Яковлевичем.
Дверь Татьяна Николаевна открыла быстро – спать она не ложилась, стояла у окна и следила за теми, кто заходит в подъезд, и заранее заметила двух обнявшихся мужчин, бредущих в её сторону. Она хотела мгновенно нанести сразу два удара – по челюстям соответственно Якова Семёновича – за алкоголизм, и Семёна Яковлевича – за предательство, но не успела…
- Сначала послушай! – муж отвёл её руку прямо с порога и поведал ей легенду о собрании гаражного кооператива, А Семён Яковлевич стоял поодаль, опасаясь прокола Якова Семёновича в какой-нибудь мелочи, и, как следствие, удара в челюсть его, Семёна Яковлевича. Когда товарищ закончил, он пробормотал:
- Именно так и было, Татьяна Николаевна! Сами не понимаем, как опьянели. Это же Вы этой темой занимаетесь, а не мы! Изучите этот эффект! Мы лишь смотрели на выпивающих и дышали одним воздухом, а вышли на улицу – как пьянчуги, зашатались.
Татьяна Николаевна посмотрела на мужа, потом на Семёна Яковлевича – от них просто пёрло перегаром, но никакой лжи в глазах и жестах не обнаружила. Она попрощалась с Семёном Яковлевичем – словами, и с пуховиком – мысленно, и уложила Якова Семёновича. А пока он спал, она время от времени подносила к его лицу какие-то ватки, потом совала их в специальный прибор, меряла температуру и что-то записывала в большую тетрадь.
Она сама не могла заснуть до утра, поражённая открытием – в крови Якова Семёновича было больше трёх смертельных доз алкоголя.
На следующий день родилась статья, которую каждый желающий может найти в Интернете. Называется она так: «Реакции человека на представление образов спиртного», а начинается - «данная статья посвящена влиянию, которое оказывает представление образов алкогольной тематики на запах, исходящий от испытуемого. Эмпирически доказана возможность регистрации паров этилового спирта в выдохе человека (вплоть до трёх смертельных доз) с помощью алкотестера «Драйвсейф» в результате представления образов, запаха и вкуса спиртного. Выделен основной тип положительной реакции человека на воображение образов спиртного: фиксация на образах спиртного (например, водки «Космическая») - появление алкоголя в выдохе при воображении спиртного и сохранение этого эффекта после того, как человек начинает думать о другом (например, о необходимости покупки женой верхней одежды). Зарегистрировано, что в некоторых случаях эффект воображения может быть стойким и сохраняться в течение до шести часов после окончания опыта. Показано, что в половине случаев регистрация алкоголя в выдохе сопровождается его появлением в слюне».
Про половинную вероятность появления алкоголя в слюне она добавила только потому, что не догадалась взять её образец у Семёна Яковлевича, и моральный кодекс исследователя не позволил ей распространить этот вывод на оба подопытных образца, то есть на сто процентов.
;
Epilogo.
Послесловие.
Реинкарнации кота Убрияко успокоились в его не таком и крупном мозгу, как это может показаться, уже далеко за полночь. Они покинули открытую долю его памяти и улеглись по своим закоулочкам. Перед Убрияко возникла чистая пустота, в которую он провалился без остатка. Бесконечное космическое пространство поглотило его. Неимоверные субгалактические скорости разорвали его тело на миллиарды атомов и разбросали их по просторам Вселенной. Они сами стали частью безбрежной Вселенной, которая и является Творцом Самой Себя, то есть по сути стали Творцом Всего Сущего. Убрияко превратился в Творца и в этот момент вспомнил все - все свои жизни, все реинкарнации, а их было двенадцать тысяч семьсот восемьдесят три – именно столько раз Убрияко умирал и рождался заново по состоянию на 30.09.11, и все эти реинкарнации закружились вокруг него бесконечным хороводом, но они не рябили перед его взором – каждую из них он мог рассмотреть, словно это картинка в букваре, и все они были одинаково идеально различимы – все одновременно. В какой-то момент они сжались в одну точку и Убрияко сам стал точкой – он, хотя этого и не может быть, почувствовал (!), что вернулся в своё перворождение – и этот момент находился раньше возникновения всего остального – и Вселенной и Творца и его первой реинкарнации – он словно сжался так, что стал меньше точки, и протиснулся туда, куда не может протиснуться даже мысль. Убрияко стал невесомей и меньше Идеи, он возник раньше самого Творца и в этом момент ему страшно захотелось пить, так как хочется пить человеку, пробывшему без воды неделю. Жажда постепенно нарастала и достигла такой беспросветной силы, что Убрияко пришлось напрячь все свои чакры, а особенно чакру Муладхара , чтобы проснуться. Он открыл глаза, оглянулся по сторонам, понял, что, слава Творцу, вернулся из глубин подсознания и радостно выдохнул. Убрияко спрыгнул на пол и побрёл на кухню. Там он похмелился прокисшим молоком, залез на холодильник и взял в лапы свою любимую книгу «Космические хроники». Она давала успокоение, мудрость и веру. Веру в будущее.
Патерики кота Убрияко
© Copyright: Солон, 2012
Свидетельство о публикации №212041600463
Свидетельство о публикации №212041600463
Рецензии
Класс!!! Читаю понемногу. Гато, что надо:))))
Ирина Гончарова 24.10.2012 18:19 • Заявить о нарушении
Ирина Гончарова 24.10.2012 18:19 • Заявить о нарушении