Сестры Рясновы. Глава 7. О Рясновой-Божко М. И

                Глава 7. О  Рясновой-Божко М.И.

Начало на http://www.proza.ru/2012/04/25/1611

Мачеха была такая, как пишут в старых сказках «как портрет злой мачехи»: злая, грубая и жестокая.  Наблюдая за отношением к детям в других семьях   и получая незаслуженные обиды и унижения, сестры всю жизнь обижались на мачеху («ведьму»).

Была она намного моложе Никифора Пименовича, примерно 1912-13 года рождения. Она была плохой хозяйкой, не умела и не хотела делать ничего для семьи. Домашние дела делать она не любила и предпочитала, приодевшись, пойти в гости  к кому-либо. Было у неё в поведении что-то цыганское, и  Екатерина Никифоровна, вроде бы, об этом раньше слышала. Да и брат мачехи сильно был похож на цыгана. Несмотря на то, что в хозяйстве была скотина и птица, в доме не было подушек, одеял и девочкам приходилось укрываться для сна фуфайками. Одевали детей так, чтобы голые не ходили и все. Больше в семье ничего не было.

 Как вспоминает Екатерина Никифоровна, они были  сфотографированы (фотография в главе 5) как раз в том, что у них было. И больше одеть было нечего, даже самого необходимого. Одежду снимали, стирали, сушили и одевали снова. Причем мачеха еще и выговаривала им: чего, мол, спите под фуфайкой, вшей разведете.

В предвоенные годы мачеха родила девочку, которая была очень болезненная и вскоре умерла. После этого она вообще «озверела»: стала как «пантера». У девочки стали гноиться глаза и мачеха сотворила какой-то состав от которого у ребенка глазки едва не вылезли на лобик.

Она  прятала от детей  еду. В хате было две комнаты: в первой комнате  спали дети, а во второй  взрослые.  Каждый вечер после ужина мачеха все уносила во вторую комнату и прятала в сундуке. Старшие дочери Лена и Шура уже привлекались к работам в колхозе, да и растущий  организм требовал еды. А иногда после работы девочки бегали на танцы, и тогда приходилось спать голодными.

 Однажды тетя Лена  по подсказке  товарищей вечером просто прошла во вторую комнату и стала рыться в сундуке. На вопрос отца о том, что она делает, она ответила – есть хочу, хлеб ищу. Отец, конечно, удивился, что  детям есть нечего, видимо до него это раньше не доходило. После этого случая мачеха хлеб перестала прятать и  оставляла его на столе в первой комнате.

 И при отце мачеха никогда не кричала на детей, а поскольку они на мачеху ему не жаловались, то он, вероятно, думал, что отношения в семье хорошие.
   
После войны Елена Никифоровна с маленькой дочкой Людмилой  вернулась на время в Новокиевку, так как дядя Дима служил за границей и  ждал перевода на новое место службы в пределах СССР.  В это время она работала в больнице акушеркой, и по делам ей приходилось выезжать в районный центр. Однажды  осенью (еще было тепло, но огороды уже были распаханы) она вернулась поздно и увидела, как мачеха  гонит  домой телка. При этом она  вела за руку еще  и внучку. Та была еще маленькая и быстро по кочкам идти не могла. За это она обзывала Люду такими матерными словами, что  тетя Лена пришла в ужас. Она выхватила у мачехи девочку и сказала, чтобы она к ней больше не притрагивалась: - иначе убью!
-  «Где прихвачу – там и убью. И чтобы и близко к ней не подходила».

Мачеха издевалась над детьми как хотела.  Мама уже работала токарем в МТС, приносила домой зарплату, бутылочку керосина для лампы (что по тем временам было очень ценным), но все равно она не считала ее за человека. В МТС работали тогда дотемна. Мама как-то собиралась к друзьям на вечеринку и попросила ее приготовить днем соления из погреба (праздновали в складчину) ну а та нечего не приготовила. А в это время как раз там жила тетя Лена. Когда она узнала об этом, то отдала маме консервы,  которые незадолго до этого прислал дядя Дима.  Когда мачеха узнала об этом, то очень злилась: «Вроде где-то консервы были».

Мачеху злило даже то, что у сестер получились нормальные семьи, что они  от нее стали  независимыми и что она теперь сама от них зависит. В 1950 году отец и мама поженились, и  некоторое время  жили у нее.  А потом  она  жила одна.

  Когда тетя Катя с дядей Колей вскоре после свадьбы приехали в гости  к сестре (а жили мы тогда в 1952-53 году в хуторе Ивановском на частной квартире) то она тоже туда явилась. Закончился её визит тем, что она крепко выпила и буянила.  А в 1956-57 году (мы жили уже в Полтаво-Звонарях) они приехали уже с Женей. И снова Мария Ивановна пришла к сестрам. Из двух внучат ей больше понравился  упитанный Женя, ну а я был худенький.  После всего прожитого любая встреча с ней была для сестер разочарованием в жизни. Потом она  им истерики закатывала: вот одна я осталась, никому не нужна. Но сестры молчали, не могли ей простить прошлое.

Юлия Абрамова  также вспомнила, что примерно  в 1957 году  когда их Володе был один год, они навещали мачеху и гостили у неё три дня. Запомнила случай, когда Мария Ивановна сварила  чугунок щей и томила его в печи. Потом она решила поставить его на большой чугун с питьевой водой, накрытый то ли фанеркой, то ли легкой крышкой. Она взяла чугунок ухватом и поставила его на эту крышку. Но крышка провалилась и чугунок со щами утонул в воде.

 Когда-то в детстве я несколько раз ночевал у нее. Хата тогда была уже вросшая в землю с соломенной крышей. В хате уже был проведен свет и под потолком висела лампочка с самодельным абажуром из алюминиевой проволоки и газеты.  Запомнилась фраза о том, этот абажур якобы  уменьшает расход электричества.

В последние годы с мачехой проживала Сысоева Вера, которая и осталась жить в этой хате после смерти мачехи. Все, что было там в этой хате, мама оставила там.  В настоящее время точное место её могилы на кладбище неизвестно.

Раиса Иосифовна Рубан, учительница и руководитель музея в Новокиевской школе, рассказала о Божко М.И. следующую историю.   В войну в здании школы размещался солдатский госпиталь (эвакопункт). Не всех удавалось вылечить и умерших хоронили на кладбище в братской могиле. В зимнее время  была выкопана общая  могила  и её  сначала не засыпали землей,   а просто  закрывали досками и соломой. Хоронили их раздетыми догола  и укладывали  рядами. Когда их опускали вниз, то не всегда тело ложилось ровно.

  Единственной из санитарок, кто не боялся спуститься в яму и поправить труп, была мачеха. Все боялись делать это, так как существовало  поверье: залезешь в могилу и потом…А она говорила: «Чему быть, тому не миновать». Ну а Екатерина Никифоровна вспоминала о том, что зимой мачеха спокойно могла забраться в колодец, чтобы отколоть с его стенок намерзший лед. На такое в хуторе  редко кто отваживался.
      
Мачеха была злющая, скаженная (бешенная), но отношения между сестрами всегда были очень хорошие и дружные, начиная с детства. Не было такого, чтобы кого-то одного любили, а кого-то не любили, настолько отношения были дружные. Они очень дружили между собой. Всю жизнь сестры состояли в переписке, а по возможности и приезжали  друг  к другу.