Глава 3. Гостеприимство
Сидевшие бородачи, привычно подогнув под себя ноги, разом подвинулись, освобождая место мне и Муссе, которого видимо, уважали. Я, не раздумывая, сел на параплан, что мне привычнее, чем на корточках.
— Боишься, украдут мешок? — насмешливо поддел Исмаил.
— Ты же, хотел его взять?
— Но ты не дал. С твоей силой и ловкостью никто больше не рискнёт отобрать его у тебя. Мы уже убедились, что ты храбрый и опытный воин. Брось его в сторону. Сядь нормально, как подобает мужчине. Странный у тебя мешок, весь опутан гладкими веревками, и одежда диковинная. У египтян, и даже хеттов не видел такой. Купил у финикийцев? Кто ты? Откуда? — допытывался Исмаил.
Мусса помалкивал. Отрезал кинжалом внушительный кусок прожаренного мяса антилопы, положил на лепешку и протянул мне темными, догадываюсь, грязными руками. Но, когда в животе урчит голодный зверь, на условности не обращаешь внимания. Да и запах жаркого от костра, возможно, генетической памятью сводил с ума, я истекал слюной.
Я поблагодарил. Взял обеими руками, одной — нельзя, сочтут за оскорбление. Традиции идут, считай, от каменного века. Возможно, одной рукой можно случайно уронить на землю, тем самым, как бы, унизить дарителя. Мясо сочное и горячее, но пресное. Непривычно есть без соли. Достать солонку из кармашка? Нельзя. Последуют излишние вопросы, надоело врать.
Через полчаса от антилопы осталась груда раздробленных бронзовыми мечами костей с высосанной мозговой жидкостью, и угасающий, в уже посвежевшем воздухе, аромат приятной сытости. Жирные руки вытирались о полы халата, уже стоящие торчком.
Я, как ни старался уберечься, тоже перепачкался жиром, и растерянно смотрел на свои руки, как выйти из затруднительного положения? Вода на вес золота, меня не поймут. Обезжирить песком? Не выход. Покажу дурной и ненужный пример. Потом, всё же, решился — достал из кармана белоснежный платок и, с облегчением, тщательно протёр пальцы и вытер губы.
Мусса удивлённо приподнял брови, но ничего не произнес, не разворачиваясь корпусом, протянул за спину правую руку, притянул и развязал мешочек, и достал мне горсть крупного изюма. По жмене получили и другие, отправляя в рот по одной штучке, растягивая удовольствие. Да и то, конфеты им неизвестны, но зато, есть финики двухсот разновидностей, сушеный инжир, менее сладкие сикиморы, мёд — редкое и ценное лакомство. Пчёлам в пустыне негде развернуться.
— Рассказывай, Артём. Странное, непривычное имя. Откуда оно? С севера мало кто к нам приходит, тем более в одиночку, — сказал Исмаил. — На это решаются лишь пророки. Но ты не похож на слабоумного.
— Какая связь между пророком и слабоумным?
— Только пророки решаются на неразумные поступки, пытаются предсказывать будущее, наставляют, учат людей праведной жизни. Разве не от малого ума всё это идёт — перевоспитать людей по своему подобию?
— А если от большого ума? Человек годами рассуждал и узнал, как изменить мир к лучшему.
— Ты веришь, что это возможно?
— Увы. Человек не любит нравоучений. У каждого своя правда. Почему ты решил, что я с севера?
— Ты же белый, чужеземец! — оскорбился Исмаил. — Не считай меня глупцом. Те, кто приходит с других сторон света, все темнее тебя. Есть чёрные, будто вырезаны из чёрного дерева, или вымазаны асфальтом. Зачем такие нужны Богу? Не понять нам его замыслы.
— Загар ко мне не пристает, поэтому и белый. Загар — это следствие длительного пребывания под южным солнцем. Да, я с севера. Тут ты прав. Иду в Иерусалим. Много слышал об этом городе.
— Продать шёлк? — осторожно спросил Мусса.
— И это тоже. На что-то надо жить.
— И где ты его приобрел?
— А вам кто дал шёлк?
— Получили у китайских купцов в обмен на благовония Сабы. Я не слышал, чтобы на севере водился шёлк. Там нет деревьев, на которых растет шёлк, а эти деревья, кроме бдительных стражников с мечами и луками, охраняет огнедышащий дракон.
— Враки. Драконов нет.
Сказал и тут же замолчал. Я не вправе развенчивать местные мифы. Рассказать ли про шелковичных червей, которые, действительно, питаются листьями тутовника, превращаясь в отвратительно пахнущие коконы? Отсюда, наверное, и предание, что шёлк собирают с дерева.
Да и зачем им преждевременное знание? Пройдет ещё две с половиной тысячи лет, прежде чем предприимчивые дельцы Европы смогут выкрасть грены из Китая и заняться разведением червей. По легенде это сделает женщина высокого положения, спрячет грены в пышной причёске.
— Я своими глазами видел дракона, — сказал Исмаил.
— Где? — удивился я. — И как же он выглядит?
Может быть, он принимает за дракона какое-нибудь животное: крокодила, варана? В ночи любой зверь может показаться огромным чудовищем. Хотя всё может быть, ещё в начале ХХ века наблюдали снежного человека, игуанодонов, парящих птеродактилей, заблудившихся то ли во времени, то ли в пространстве.
— Ты что, никогда не видел дракона?! — недоумевал Исмаил.
— Кто-нибудь ещё из вас видел? Какой он?
— Я видел дракона, — сказал тщедушный Алим, подбрасывая в костёр невесомый ком высушенной колючки, который ярко вспыхнул, на секунду осветив заинтересованные разговором бородатые лица. — Намного выше слона. В десять локтей. Голова — смесь льва с гиеной. Зимой он утащил рыжего быка из стада пастуха Шарара. Потом обглоданный скелет нашли в одной из пещер Кумрана.
Я посмотрел ему в глаза, на рот — тонкие губы из-под усов чуть насмешливо дрогнули, язык быстро облизал жирные губы. Врёт. Ничего он не видел. Но, моё ли это дело, кого-то уличать во лжи? Все любят прихвастнуть, приврать. Остальные бородачи уважительно слушали. Не умели или не хотели врать?
— Артём, ты ему не поверил, но промолчал. Почему? — проницательно заметил Мусса. — По себе знаю, как приятно кого-то уличить во лжи, показать, что ты лучше, и больше знаешь.
— И сделать из него своего врага? — я усмехнулся, что в темноте никто не заметил, но поняли по моему голосу.
— Ты умный. Совсем как Соломон.
— Какой Соломон? — вскинулся я.
— Царь Соломон, с которым я снова собираюсь встретиться в Иерусалиме.
Я раскрыл рот. Вот это да! Куда меня забросило!
— Тот самый Соломон? Сын Давида из племени Иуды?
— Ты знаешь другого Соломона, о котором все говорят? — спросил Мусса.
— Я никого не знаю. Но слышал о нем от сказителей, читал манускрипты. Сколько ему сейчас лет?
Мусса задумался. Зашевелил губами, подсчитывая.
— В 36 лет он стал правителем объединённого царства. Через два года Давид умер от старости и болезней. Соломон уже пять лет успешно властвует. Значит, ему уже сорок три года. На пять лет моложе меня. Со всеми соседними царями старается поддерживать хорошие отношения, и это идёт на благо народу. С каждым годом всё больше караванов стремятся попасть в Иерусалим.
Теперь я примерно знал время, куда меня занесло. 958 год до новой эры. Но это знание ничего не даёт, кроме общего представления. Меня вырвут в конец XXI века в любом случае, как только совпадет настраиваемый коридор времени с частотным резонансом моего модуля, который через девяносто суток начнёт регулярно на миллисекунды пробовать временной пробой.
И когда произойдет стыковка сигналов, никто не знает. Может случиться в любой момент, но не раньше трех месяцев пребывания в прошлом. На такой срок меня и настраивали. Гришечкин пробыл в Мадриде XV века шесть месяцев, пока совпал коридор. Такой же срок проходит и в реальном времени.
— Меня возьмешь с собой во дворец? — спросил я Муссу.
— К царю все могут свободно прийти, но без оружия. Ворота широко раскрыты, проходят даже юродивые, но только не прокаженные, уже отмеченные и отверженные Богом, — удивился Мусса моему вопросу. — Соломон редко кому отказывает в беседе. А уж ты его заинтересуешь, это я знаю. Ты необычный, не такой как мы. Ты не ангел?
Я улыбнулся.
— Исмаил назвал меня шайтаном.
— Исмаил глуп, если сразу не увидел твою силу. Иаков тоже не сразу понял, что борется с Богом у переправы Иавок.
— Мусса, успокойся, я не Бог, а Исмаил не Иаков, чтобы мне с ним бороться на берегу реки, да и незачем. Я очень добрый человек.
— Нам не дано знать намерения Непроизносимого.
— Это так, но у меня простые желания: встретиться с царем Соломоном и, при возможности, побеседовать.
— О чем?
— Сейчас пока не знаю. Всё зависит от обстоятельств. Ты о чем хочешь с ним говорить?
— О многом.
— Вот и я тоже. Может быть, я просто постою в стороне и послушаю, о чем вещают два умных человека. Так можно?
Мусса кивнул.
— Всё можно. Уже поздно. Все устали. Ложись спать. Мы рано встаём. Нужно успеть отдохнуть. Дорога предстоит дальняя.
Уговаривать никого не пришлось. Все расположились вокруг затухающего костра, ногами к едва заметному дымку, лениво вьющемуся к ярким звёздам, и скоро отовсюду послышался устрашающий храп, который, впрочем, действовал успокаивающе, значит, никто не угрожает.
Я отошел подальше, в сторону бархана, расстелил параплан и прилёг головой на возвышение. Сверху никто не сможет напасть, песок сразу осыплется и разбудит, да и при необходимости можно будет легко вскочить на ноги.
Холод уже начал пробирать, и я запахнулся в ткань параплана, закрыл глаза, расслабляясь. И водяной матрас не нужен, песок удобно подстраивается под контуры тела, стоит лишь легонько пошевелиться. Благодать. Больше не успел ни о чем подумать, как провалился в глубокий сон.
Проснулся от резкого удара током в левую стопу — сработала охранная сторожка на приближение большой органической массы. На фоне звездного неба возвышалась чёрная фигура, узнал контуры Исмаила, больше некому. Он почувствовал мой взгляд и замер с поднятой ногой, пытаясь разглядеть, открыты у меня глаза или ему показалось.
— Тебя Мусса послал меня убить или сам решился? — спокойно и негромко спросил я, распахивая ткань параплана, чтобы не служила помехой в случае нападения. — Если я сейчас случайно сломаю тебе ногу, ты не сможешь идти дальше, верблюды загружены, товар никто не оставит. Долго ли один протянешь в пустыне?
Исмаил пробормотал что-то неразборчивое, неохотно развернулся и ушел к прогоревшему костру, белая струйка которого всё ещё извилисто дымилась на фоне ярких звёзд — пряный аромат сгоревших веток, казалось, разносился по всей округе, отгоняя зверей. Я снова запахнулся, закрыл режущие веки и сразу же провалился в безвременье. Мало ещё кто захочет проверить мою чуткость.
Пробудился от яркого солнца и громких голосов. Караванщики уже поднялись, проверяли груз на верблюдах, подтягивали крепления, кто-то спешно и жадно ел на ходу. Увидев, что я распутываюсь из красно-жёлтой ткани и с опаской вытряхиваю пригревшихся на теле юрких скорпионов, Исмаил громко рассмеялся:
— Я уж думал, ты не встанешь. Крепко спишь. И чутко. Хороший воин. Но ты не купец.
— Почему так решил?
— Купец не станет столь безжалостно обращаться с нежнейшим шёлком. Это же золото, которое ещё нужно получить от покупателя, соблазнить его красотой и нежностью ткани! А ты в него завернулся, словно в овечью шкуру.
— С ним ничего не случится, — равнодушно бросил я, и сладко потянулся на цыпочках, растягивая мышцы.
Несколько раз энергично развел руками, разогнулся назад, вперёд, ладонями до холодного песка, разворот в стороны, и остановился, увидев заинтересованные взгляды бородачей. Здесь о зарядке не имеют представления, ненужная трата энергии — лишний раз зря махнуть рукой, и даже не ради развлечения.
Свернул и связал стропами параплан, и подошел к уже остывшему костру, где сидел жующий Мусса. Он, молча, протянул мне тонкую пресную лепешку, явно заготовленную впрок перед отправкой каравана, и небольшой ломоть вяленого мяса. Я с сомнением посмотрел на жесткое мясо, не доводилось такое есть, похоже на сублимированное.
Мусса с любопытством наблюдал. Хочет взглянуть, как скривится моё лицо? Отложу на потом, когда проголодаюсь, сунул в карман. Лепешка оказалась съедобной, но всухомятку едва жевалась. Мусса достал из мешка горсть блестящих крупных фиников. Их я съел с удовольствием. Очень вкусные. Ровно пять штук. По калориям вполне хватит продержаться до обеда. Старик подал деревянную чашу и, показав взглядом, сказал:
— Иди к пятому верблюду. Там бурдюк с водой.
Лаконично. Можно бы обойтись и своей, уже собравшейся за ночь водой, но мои телекамеры должны запечатлеть все подробности быта неторопливой ветхозаветной жизни. Верблюд стоял с брезгливо поджатыми губами и высокомерно посматривал на суетящихся возле него три силуэта в тёмно-серых тяжёлых покрывалах. Один из них необычно тонкий — женский!
Девчонка! Довольно миленькая. Овальное лицо с чёрными глазищами, соблазнительно припухшие розовые губы в капризном изломе. Чем-то похожа на мисс Вселенную 2095 года арабку Лейлу Химкат, только эта ростом не вышла, не более полутора метров, возможно, из-за скудного питания в детстве, или же из-за малых годов. Остро зыркнула на меня любопытным, пленяющим взглядом, и медленно, от уха натянула на нос пёстрый и тонкий платок. Остались видны только внимательные глаза, по которым ничего не прочитаешь, всё говорят губы.
Больно надо на тебя глазеть. Нашел привязанный бурдюк и налил полную чашу. Вода жесткая, кальцинированная, неприятно пить, но надо, за мной, как за чужаком, следят не меньше десятка пар глаз. Остатки воды три раза выплеснул в жменю и с наслаждением омыл лицо от осевшей ночной пыли, иссушающей кожу.
Выпитая холодная вода тяжело опустилась в желудок, заставив его работать, избавляться от ненужного балласта. Я растерянно оглянулся, куда бы уединиться, в какую сторону поспешить?
Некоторые барбудос беззастенчивыми орлами уже восседали по краям лагеря, прикрывшись полами халата. Удивительная непосредственность нынешних нравов. Впрочем, и в последующие века люди не особенно церемонились: Людовик XIV прилюдно, за обеденным столом опорожнялся под внимательными взглядами подобострастных вельмож, фрейлин. Они же и вытирали ему зад. Всё это было вполне естественным и для черни.
И такое непотребство будет длиться до конца XVIII века, пока однажды Мария-Антуанетта не соизволит приказать подданным, чтобы те смастерили дверь на её нужник. Мода, как и красота — страшная сила, все подхватили и даже почувствовали в интимном уединении особую привлекательность.
Не нестись же мне козлом за возвышающийся бархан? Подумают, что хочу сбежать, про стеснительность представления не имеют. Пережиток будущего.
Отошел и я подальше, за последнего лежащего верблюда с привязанными на нём большими тюками, которые хоть как-то прикрывали от неизбежных взоров. Девчонка за это время уже раза три, как бы случайно, повернула в мою сторону голову, и тут же отводила, заметив мой взгляд. Начинается знакомая школьная игра «в гляделки», проверяющая, насколько избранный объект заинтересован тобой, — избалована вниманием мужчин.
Улучил момент, когда она заговорила с сопровождающим её стариком, и быстро присел задумчивым орлом. У меня-то нет халата, прикрыться нечем, сверкаю белым задом к возвышающемуся бархану, и заинтересованно разглядываю внизу букашек. Бородачи, за неимением воды, подтирались песком. Вставали, смахивая пыль с рук, заново подпоясывались.
Я подождал, когда, по-моему, на меня никто не обращал внимания, достал из кармана костюма жёлтую туалетную бумагу. Потом ногой присыпал всё песком. На такой жаре всё быстро закаменеет: захочешь — не сможешь вляпаться, если даже кто-то начнет раскапывать.
Девчонка снова проводила меня долгим, пытливым взглядом. О чём думает? В какой-то мере её понимал, новое лицо всегда вызывает любопытство, кто он, какой? Невольно от скуки начинаешь мечтать, экстраполировать возможные ситуации. Но не подойдёшь, не поговоришь. Нельзя, не поймут, — нарушение здешней этики, обставленной тысячами запретов и условностей. Интересно, какой у неё голос? Может быть, будущая невостребованная Мария Калласс, Анна Герман, Нетребко, Лебединская, Ермилова?
Сколько изумительно сильных и красивых голосов бесследно исчезло во тьме трёх тысячелетий! Некому их отыскать и возродить к жизни. Наш знаменитый фантаст Александр Чернов в середине века написал на эту тему бестселлер, и он же переработал его в сценарий на 365 серий. В детстве телесериал «Сирены Одиссея» я заворожено просмотрел два раза, и знал почти наизусть. Может быть, поэтому охотно пошёл в хронавты, самую романтичную сейчас профессию избранных. С улицы никого не брали.
Под крики погонщиков и другие верблюды неохотно, и тяжело поднялись с песка, а я подхватил свой параплан, оплетённый разноцветными стропами, и караван в сопровождении рассредоточившихся воинов с раскачивающимися копьями размеренно двинулся в путь. Классическая картинка из многочисленных фильмов о Великом шёлковом пути.
Всё началось с книги рассказов венецианского купца Марко Поло семнадцать лет прожившем в Китае, об удивительном Востоке и его чудесах. Неизвестные европейцам удивительные сведения перемежались фантастическими вымыслами в духе Синдбада-морехода. Долгое время даже считалось, что безграмотный Марко Поло не совершал этого опасного путешествия, и с его слов Рустичиано в тюрьме Генуи записывал компиляции рассказов многих путешественников.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/08/1111
Свидетельство о публикации №212050801105