Как плачет солнце Мери Цховребова

Новелла вошла в книгу
Цховребова М.
Лома. Пять новелл. Пять эскизов Цхинвальской войны / Мэри Цховребова; пер. с осет. и груз. яз. М. Г. Тедеевой. – Харьков: Золотые страницы, 2009. – 64с.
ISBN 978-966-400-147-9
Издание храниться в Фонде Президента Украины

Когда она поднялась в автобус, еще было много свободных мест. Пассажиры сидели там-сям, посему кто где пожелал бы, там и мог расположиться. Девушка обратила внимание на прямо у входа сидящих мужчину и женщину. Затем окинула остальных немногочисленных пассажиров осторожным взглядом, однако знакомых не обнаружила и незнакомому спутнику предпочла одиночество; села совершенно отдельно. Она расположилась примерно посередине автобуса, где было максимально пусто. Присев на кресло, что поближе к проходу, она в уме стала считать пассажиров: «Двое, третий, четвертый, шесть, восемь, девять…» - приплюсовала и себя и вздохнула от мысли «Уф-ф-ф, неужели не тронемся, пока не заполнится?..»
Затем сумку, которую она все еще продолжала держать в руках, решила положить на кресло рядом, что у окна, и только сейчас заметила, что на нем был разорван дерматин, и грязное ватное «облако» высовывалось из дыры. «Еще кто-нибудь поднимется и скажет: «Подвиньтесь, девушка!» Что мне остается делать? Я и подвинусь … и испачкаю одежду, и, возможно, даже задену торчащую пружину, и…»
Она аккуратно встала, прошла вперед по салону и теперь расположилась на кресло, расположенное прямо за водительским, пододвинулась ближе к окну. Пол автобуса из-за колесной арки в этом месте выпуклый, бугром, и ее и без того длинные ноги на таком полу, казались еще длиннее, а колени торчали слишком высоко. «Ох, какое неудобное место, но… да ну, ладно, никуда пересаживаться уже не буду. Сколько же мест я стану менять?! Что ж люди скажут? «Бегает, как угорелая, взад-вперед…»»
А пассажиры совершенно не обращали никакого внимания на нее. Они, каждый сам по себе, словно обиженные друг на друга, сидели и смотрели на улицу. Лица у них были одинаково печальны.
Только те двое, мужчина и женщина, что теперь оказались сидящими справа от девушки, вели беседу вполголоса. Женщина была в трауре: черная шаль закрывала брови. Черное оттеняло ее лицо, и круги под глазами казались еще больше, а от того сами глаза еще более впавшими. Высокая, или тоже казалось, потому что слишком худая, не знаю.
- Вот так он меня и погубил, - причитала женщина, - … Лучше б я раньше умерла, зачем только я до такого времени дожила, сгорела б лучше в аду…, - морщинистые руки ее лежали на коленях, и было видно, как слегка подергивалось платье: дрожали. - Пойдем, сыночек, говорю, домой, как ты здесь один, кто о тебе заботится? Он же обнял меня: «Почему один, не видишь, все ребята города, здесь, - сказал.- Где они, там, и я!»… Не смогла уговорить я его, не смогла… ох, зачем я еще жива?!… В первые же дни войны …- вдруг голос ее предал, задрожал, слезы комком стали в горле, руки стали бессмысленно передвигаться с колени на колено. Мужик тяжело вздыхал, но такое сочувствие вряд ли облегчало горе этой женщины.
«Наверное, сына убили», - подумала девушка, и сердце екнуло. Мысли понесли ее к своему возлюбленному: «Только не моего, нет, моего такое не коснется. Он жив! Я, конечно же, застану его живым и невредимым». Дурные мысли заразили ее голову, и она пыталась их усердно отгонять: «Я люблю его, поэтому с ним ничего не случиться. Он меня встретит. Нет, пока я позвоню ему, и он назначит мне, конечно, свидание, - она улыбнулась вообразившей картине.- И сколько бы мама не ворчала, я все равно помчусь к нему. Вот будет сюрприз: он-то уверен, что меня нет в городе, а тут - звонок! Он счастлив и удивлен?..
 Стоп!.. А если его нет дома?.. Или, как в прошлый раз, если опять стрельба? Все равно. Я пойду, я должна его видеть... У старого моста, у входа в парк, у ворот! Как всегда! Нет, как обычно, прятаться больше не буду, не буду заставлять себя ждать…
 К черту обстрел, я должна его видеть, и все! Иначе я не могу, я просто сойду с ума…
А нужна ли ему бестолковая жена?..» - она снова поймала улыбку на собственном лице и смущенно посмотрела на реакцию окружающих: ни видел ли кто. Но антураж вокруг не менялся…
Водителя все еще не было.
 «Как спешишь, именно тогда и опаздываешь,- подумала девушка.- Ой, и мама, небось, будет злиться. «Что приехала, - скажет,- все уезжают в безопасные места, а ты, все в пекло рвешься. Никак я тебя не могу отправить из этого Богом забытого города: только отправлю, на следующий день опять ты здесь. Уф! Зачем только деньги на билеты палишь?..»
Ах, мама, дорогущий ты мой человек!.. Знает она прекрасно, почему я не могу так надолго покинуть «этот Богом забытый город», как она любит выражаться, знает, но надо же поворчать…».
Мысли девушки прервали две пожилые женщины, поднявшиеся с полными кладями с передних дверей. Они шумно заняли две соседствующие сзади нее кресла. Наконец появился и водитель. Он поднялся в свою кабину и оттуда оглядел своих пассажиров. Скудность их числа его озадачила, и он деловито почесал затылок. Потом посмотрел на часы и громко объявил:
- Больше двух часов с опозданием выедем. Желающий ехать давно подоспел бы.
Ждать, думаю, больше нет смысла?
- Поедемте, давайте поедемте, - завопили уставшие пассажиры.
- Ну и давайте, поехали, усаживайтесь поудобнее, - скомандовал водитель, и сам тоже уселся «поудобнее».
Мотор автобуса загремел очень громко, а машина двинулась слишком медленно, накатом. Потом поспешно набрала скорость и оставила позади клубу пыли.
Девушка смотрела вперед, но дорогу совсем не видела, посему как широкая спина водителя закрывала вид с лобового стекла автобуса. Она решила повернуться к своему, боковому окну. И вот побежали деревья и холмы, и по-над дорогой выстроенных домов крыши тоже бежали. «Бегите, бегите, чем быстрее вы бежите, тем скорее домой, попаду, в мой Цхинвал»,- у девушки сердце на мгновенье переполнилось радостью, но вспомнив, что твориться в том Цхинвали, ее снова охватило волнение… А дорога все завивалась и завивалась серпантином, поднималась все выше и выше, словно решила подняться к самому Господу Богу…
Но вот и спуск. На негрунтованной дороге с кочками и ухабами машину тормошило, и было ощущение, словно сидишь на лошади: кресла под пассажирами также подскакивали. «Это оттого, наверное, меня подкидывает, что я сижу над колесом, - подумала девушка и незаметно задравшееся платье потянула на колени. – Нет, а все-таки, что за странный сон мне приснился вчера?! Снам особо не верю, но почему-то этот не дает мне покоя. Никак не могу от него избавиться! Вот, наверное, еще одна причина, почему я именно сегодня должна обязательно видеть Диму. Умру, но увижу. Во сне он будто стоял там, на противоположном берегу Лиахвы, и звал меня к себе. Я находилась на этом берегу реки. Вброд перейти Лиахву невозможно и я, чтоб попасть на тот берег, побежала вдоль своего берега к мосту. И он бежал против течения реки вверх, к другому концу моста, и все звал и звал меня. Я добежала до моста совсем уставшая, ухватилась за перила и решила его подождать. А Дима к мосту прибежал, оказалось, раньше меня, и вот уже быстрым шагом по нему двигался в мое направление сам. Я очень ясно видела его лицо. Сегодня он совсем не улыбался, почему-то непривычно хмурился, надвинув брови. Это не портило его красивые черты, но мне не нравилось. Всего несколько шагов отделяло нас друг от друга, и вот внезапно мост стал прогибаться, опускаться все ниже и ниже и …о, Боже, исчез совсем. Исчез, словно и не бывало. Теперь кругом была только вода, причем не река, а просто стоячая вода, словно озеро, как в «нашем» с Димой парке. Я оказалась в той воде по щиколотку и от изумления онемела. Нет, я-то кричала: «Дима! Дима-а-а!»,- звала на помощь, губы шевелились, глотка орала, но звук не выходил наружу, голоса не было. Хотела двинуться, но ноги отяжелели, они не слушались. Стояла я, беспомощная, и глазами искала спасителя. Вижу навстречу мне прямо по воде, как по земле, двигался человек. Он ступал уверенным, ровным, но медленным шагом. Вот он приблизился ко мне совсем близко, и я узнала в нем до боли знакомые черты, только постаревшие, те же глаза, та же улыбка, но это был не Дима. Это был его отец. Вот на мгновенье его рука опустилась на мою голову, пальцы подергивались от дрожи. Затем обеими руками подхватил он меня и поднял высоко над своей головой, словно малого ребенка, потом прижал к груди и крепко обнял. Ноги мои уже не доставали воды, а голова оказалась запрокинутой назад так сильно, что я видела небо, казалось, от горизонта до горизонта. Солнце на нем светило необыкновенно странным красным цветом, словно горело. Горело небесное светило и оплывало, подобно свече. Таяло, и жгучие плазменные частицы отрывались от него капельками. Капельки постепенно учащались и быстро падали вниз. Растаяло солнце, и вот оно уже крохотным огоньком медленно уходило на закат. О, диво! Никогда такого в природе я не видела ранее, … у меня перехватило дыхание, ужасный страх овладел мною. Хотелось сказать отцу Димы, чтоб он меня отпустил, посадил вниз, и посмотрел, как плачет солнце. Я говорила, но голос мой он не слышал.
Проснулась я, держа в обнимку мокрую от слез свою подушку. За окном было еще темно. И до рассвета, наверное, далеко. Но уснуть больше не смогла. Я всё снова и снова перебирала в памяти сон свой, все мысли уносили только к Диме…»
Так короталось время в раздумьях, и вот уже автобус заехал в Цхинвал. Водитель остановку сделал на улице Исаака, и пассажиры пустились к выходу. Девушка поспешно перекинула сумку через плечо, и первая выскочила из автобуса. Пустилась вниз почти бегом по совершенно пустой улице. Вокруг не было ни души. Теплое майское солнце ласкало ее по спине.
Когда она свернула за угол сбербанка, где-то впереди раздалась пулеметная очередь. Воле-неволе девушка прижалась к стене здания. Послышались ответные выстрелы. Ухо еще не успело привыкнуть к одиночной стрельбе, как воздух заполонил страшный грохот канонады. Где-то рядом взорвался снаряд, а на набережной появился огромный клуб дыма. Взрывная волна встряхнула дома, и с окон, звеня, посыпались стекла.
Примерно двадцать минут беспрерывно грохотало, город трясло. Потом все замолкло, и наступила такая тишина, словно недавнего обстрела и не бывало.
Но девушка некоторое время продолжала стоять в обнимку со стенкой с закрытыми глазами. Затем, сорвавшись с места, пробежала спуск и, словно по лабиринту, перебегая зигзагами от дома до дома, добралась до музея. Высунувшись из-за угла здания музея, попыталась осмотреть мост, словно таким образом могла предугадать, сумеет ли проскочить снайперские пули, которые сыпались с огневой точки, расположенной за церковью на горе, что на другой стороне моста, сыпались и не давали возможности даже шага ступить на мост живой душе.
«Заметят, ведь убьют, сволочи! А как же их по-другому назвать, ежели в них ничего святого нет: с церкви, и то стреляют»,- стояла девушка и думала, рискнуть перейти через мост или пуститься вниз по течению вдоль берега. «Нет, не получиться, воду перейти не смогу…» На том конце моста, возле комиссионного магазина, она заметила знакомые лица, и смелости, конечно же, прибавилось. Взялась за каменные перила и осторожно, пошла на нотках. В горле пульсировало так, словно сердце туда переместилось. Девушка, согнувшись в плечах, постепенно прибавила шаг, а потом, совсем скукожившись, перебежала ставший капканом смерти для многих горожан этот маленький отрезок пути. Ощутив себя на безопасной зоне, помчалась она сломя голову, и уже через каких-то пять минут стояла дома с трубкой телефона в руках.
- Алло!
- Дим, я приехала…
- Знаю.
- Откуда?
- Птичка весть принесла… Фатя, встретимся сейчас, или…
Ей понравился этот нетерпёж. И она решила подшутить: «Скажу, что сегодня не могу, что встретимся завтра». Но тотчас же передумала: «Какая же я дура! Со вчерашнего не хватило мне нервотрепки? Такую дорогу проехала, чтоб ждать до завтра? Не-ет!» И так ласково и нежно произнесла:
- Бегу, Димка, бегу! Я буду ждать у входа в парк, как обычно,-
что сама себе удивилась.
Приоделась. Поправила волос, покружилась перед зеркалом и… испугалась переменившегося собственного лица. «Что со мной происходит? Почему я так сильно волнуюсь? Мы же встречались буквально три дня назад, хотя встречей это назвать, быть может, нельзя: он стоял с друзьями, мы даже не разговаривали, так, перемигнулись… Я приложила палец к носу, и он улыбнулся: он понял мой намек. Накануне он мне рассказал, что нарисовал мой портрет. «Оказывается,- говорит,- ты курносая, а я ни разу не заметил, пока не увидел на собственных эскизах». Сколько мы хохотали! Я сказала тогда: «А что, не помнишь, как в детском саду воспитательница «курносой» меня называла?» «Это как не помню! Я тогда злился, и даже очень, не понимал, почему тебя так называют. Я знал, что это кличка, а, значит, плохо; считал, что клички указывают на какой-то недостаток. А разве у тебя могут быть недостатки? - смеялся».
Мысли вихрем проносились в голове. Сменялись картины детства, начиная с садика, потом школа, юность – года, проведенные вместе. Вспомнила Фатима и то, как хотела со школы перейти учиться в художественное училище, так как там учился Дима, но провалила первый же вступительный «экзамен»…
- Мам, я скоро буду! – крикнула она уже с двери стряпавшей на кухне маме и убежала.
Дима жил в центре города, пока он добирался бы до разрушенного городского парка культуры и отдыха, девушка тысячу раз успела бы дойти до места встречи - она жила совсем недалеко отсюда.
Собирала она мысли в кучу и пыталась идти медленным шагом, неторопливо, чтоб успокоится и не выглядеть взволнованной, но сердце не подчинялось, и ноги сами бежали. Так в мгновенье ока очутилась она у ворот парка. Но где ж ворота? Половинка тяжелых некогда красивых кованых ворот валялась на земле, а мощные четырехугольные колонны стояли полуразрушенные.
Осторожно обошла она валяющийся фрагмент железных ворот и зашла в парк. Боже, как все там было перерыто-перекопано, везде валялись обломки веток деревьев, обломки самих деревьев, клумбы были затоптаны… А впрочем кому какое дело теперь до парка? Некогда одно из красивейших мест города сегодня, словно, бесхозное поле. Озеро, где плавали утки, и можно было кататься на лодках, высохло, лодки валялись перевернутые. Одна скамейка на кованых ножках, что под старым тополем, уцелела и теперь стояла одинокая,
Девушка рукой почистила скамейку, хотела присесть, но взор ее упал на желтую, перевернутую рядом, лодку. «Наша с Димкой лодка! Сколько наших тайн она скопила, качая нас по воде! – думала она и всё поглядывала в сторону, откуда должен был появиться Дима.
Вот напасть, снова началась стрельба. Пока она была слышна с конца города, глухая, потом, кажется, совсем рядом застрочили пулеметы, но, слава Богу, быстро замолкли.
И тишина - тревожная, как затишье перед бурей.
Она посмотрела на мост.
«Идет! Димка идет! Вот счастье! О-о-о, почему так медленно?» Он ступал так спокойно, словно никакой опасности и нет, словно и войны-то нет, шел, как в былые времена. Девушка побежала навстречу и мысленно говорила с ним: « Быстрей, быстрей! Ну что же ты, заметят же…»
Юноша благополучно перешел мост и направился не к развалинам ворот, а перескочил через ограду парка. Теперь они совсем близко, вот он идет прямо навстречу бежавшей Фатиме.
Всего каких-то два-три шага отделает их друг от друга, счастливые, они улыбаются друг другу. А как горят глаза!..
Но вдруг ушла из под ног земля; оглушающий взрыв расколол бренный свет на черный и белый: он оказался в одном, она осталась в другом.
Юноша упал навзничь, кровь смывала его улыбку…