Габриэла Мистраль

Габриэла Мистраль (1889-1957) – известный чилийский учитель, педагог и общественный деятель. Но, главное, гениальный поэт. Первый латино-американканский Нобелевский лауреат в области литературы за 1945 год. Ее литературное наследие обширно: стихи и поэмы, проза, рассказы, колыбельные песни, политические заметки и литературная критика.

На русский язык Габриэлу Мистраль блестяще перевел О.Савич. Книжечка ее стихов и поэм, изданная в 1963 году была открытием и потрясением, но давно уже стала библиографической редкостью. На английский язык Габриэлу Мистраль переводил известный американский поэт Ленгстон Хьюз.
 
Самый большой сборник стихов и прозы Габриэлы Мистраль был издан в Москве в 1999 году, к 110-летию со дня рождения, по инициативе БГМИЛ им. М.И.Рудомино и при содействии Посольства Чили.


Душа моя, под каждым ветром
Сквозь детство, старость, радость, боль
Будь на любовь такой же щедрой,
и нужной и простой, как соль.
«Гимн дереву».*)

У каждого любителя поэзии есть свои привязанности. Мои определяются не общепринятой значимостью Поэта, а тем, какой отклик его стихи находят в моей душе. Стихи «от головы», какими бы гениальными они ни были, не задерживаются в моей памяти. Но те, которые затронули душу, остаются навсегда в ее неизведанных глубинах, время от времени всплывая на поверхность.
 
Трудно и даже невозможно объяснить разумом возникновение той или иной привязанности. Любовь – самое загадочное из всех чувств. Благо тем, кого оно посетило. Потому что мы забываем «…бранясь и пируя, для чего мы на землю попали…». И душа наша не всегда живет на нужной ей для счастья высоте. Благо тем, кто ее создает. Они становятся родными и близкими, конкретными и очень живыми, независимо от времени и места их явления миру.

На поэтической полке моей душевной библиотеки одинаково уютно многим, но особое место там занимают поэты определенного мироощущния, которое во мне ассоциируется с «космическим». Это Михаил Лермонтов и португалец Луис Комоэнс, Марина Цветаева и чилийская испанка Габриэла Мистраль, Владимир Маяковский и американец Уолт Уитмен.

Я как будто знакома с ними лично. Мне близки и понятны их чувства. Я понимаю их душевную неудовлетворенность, тоску по большой, настоящей любви и неизбежное одиночество. Они говорят о любви теми словами и с таким эмоциональным накалом, как это сделала бы я, если бы умела писать стихи. Но я умею их только любить. И рада любой возможности дарить эту любовь.

Царица ныне, нищею была я.
И вот меня не покидает дрожь.
И спрашиваю, не переставая:
«Ты все еще со мной? Ты не уйдешь?»

Хочу на всех дорогах улыбаться.
Всем доверять – ведь ты ко мне пришел.
Но продолжаю и во сне бояться
И спрашивать: «Ты здесь, ты не ушел?»

Меня потрясли не только стихи, но и судба этой удивительной женщины, которая была и остается для всех загадкой, сочетанием, казалось бы, несочитаемого: простая сельская учительница и лауреат Нобелевской премии, женщина, не имевшая детей и написавшая удивительные по силе и пронзительности чувства стихи о материнстве, скромная провинциалка и государственный деятель.

Говоря о ней приходится говорить как бы о двух совершенно разных людях. С одной стороны это трезвый рассудок, стремление к покою и равновесию, сделавшие ее преуспевающим общественным деятелем, карьере которого многие могут позавидовать. С другой – высокая духовность, мятущаяся, страстная душа, моральный максимализм, неутоленная потребность любви и материнства и обреченность на потерю любимых.
 
Габриэла Мистраль сама творила свое общественное лицо, что было совсем нелегко для такой страстной женщины. Силы для этого она черпала у окружающей природы. Природа была  для нее постоянным одухотворенным источником вдохновения и помогала устоять в трудные минуты жизни. Она писала о неживых предметах, как о живых, будь то река или водопад, облака или воздух, пещера или лес. Она считала дерево одним из самых загадочных и совершенных творений природы, образцом для подражания, и её обращение к нему сродни молитве:

…О, дай мне силу плодотворную,
чтоб раздавать свое богатство,
чтоб мысль и сердце непокорные
вместили мир, вступив с ним в братство;

чтоб не были мне утомительны
работа, труд, концы, начала,
чтоб никакая расточительность
меня вовек не истощала…
«Гимн дереву»
 
Габриэла Мистраль родилась в небольшой деревушке на севере Чили.
Ее мать, не то прачка, не то кухарка, простая, но очень добрая и заботливая женщина, вторично вышла замуж, уже имея 15-летнюю дочь от первого брака. Сведения о профессии отца, большую часть черт которого она унаследовала, расходятся. Большинство источников называют его сельским учителем. Но достоверно известно только, что он был натурой артистичной и свободолюбивой. Поэт и менестрель, выступавший на местных фестивалях с собственными песнями, и… бродяга. Он горячо любил свою единственную и долгожданную дочку, сочинял и пел ей колыбельные песни, учил любить природу, высадил специально для нее грядочку цветов, за которой оба трогательно ухаживали. Но когда Люсиле едва исполнилось три года, он ушел и никогда больше в семью не вернулся.
 
Девочка запомнила его любящим и заботливым. Она была окружена любовью и заботой матери и старшей сестры, и сама обожала их. Но очень тосковала по отцу. Может быть, именно тогда в душе ее зародился тот страх потерять любимого, который не покидал ее даже в самые счастливые минуты.

С 15 лет, не имея еще даже аттестата Люсила начала учительствовать в провинции – по призванию и по примеру отца и старшей сестры. В это же время начала понемногу печатать стихи и статьи в различных провинциальных газетах.

В 18 лет она полюбила молодого рабочего-железнодорожника и даже была с ним некоторое время обручена. Но отношения не сложились. Видно, ее рано проявившаяся яркая индивидуальность, свободолюбие и независимость не вписывалась в представления испанского мужчины о роли женщины в семье. Они постоянно спорили и ссорились, и вынуждены были расстаться. Спустя два года он покончил жизнь самоубийством.

Эта трагедия оставила неизгладимый след в ее душе. Душевные муки женщины, любившей и мечтавшей иметь ребенка от любимого, чувство невольной вины перед ним, вылились в стихи.
 
В стене бетонной ложе ледяное
не для тебя, и я исправлю это:
ты будешь ждать свидания со мною
среди травы, и шелеста, и света.

Я уложу тебя в иной постели,
мое дитя, продрогшее в темнице,
и станет пухом, мягче колыбели,
тебе земля, в которой сладко спится.

С пыльцою роз смешаю комья глины,
покуда лунный столп вверху дымится,
и, впредь не зная ревности и страха,

вернусь к тебе счастливой и безвинной:
ведь как моим соперницам не биться –
моя и только эта горстка праха! (пер. Н.Ванханен)
 
На ежегодном литературном конкурсе Чили ее «Сонеты смерти» получили первую премию. А мир – нового самобытного поэта – Габриэлу Мистраль – псевдоним, который она взяла, опасаясь, что страстная любовная лирика может повредить ее учительству.

Она была скромной и робкой настолько, что передоверила чтение своих стихов одному из членов комиссии и слушала их, сидя на галерке. Правда, кое-кто считал, что она это сделала потому, что ее единственное платье – учительская униформа – не соответствовало столь торжественой обстановке. Однако три десятилетия спустя это не помешало ей в таком наряде получать Нобелевскую премию.
 
«Сонеты смерти» стали событием в культурной жизни Чили, сразу привлекли внимание к личности никому неизвестной провинциальной учительницы и открыли для нее двери самых престижных литературных изданий. Но она продолжала работать в различных провинциях Чили, стараясь приобщить к культуре как можно больше людей. По вечерам давала бесплатные уроки взрослым.
 
Габриэла Мистраль стала устойчиво заметной фигурой в национальной культуре. У нее были свои педагогические идеи, но долгое время никто к ним не прислушивался. Робкая в общении, но честная и непримиримая в вопросах совести, она чувствовала себя спокойно и уверенно с детьми и простыми людьми, но не ладила с власть имущими.

В 1917 году, несмотря на отсутствие соответствующего диплома, министр образования Чили назначил ее на должность директора школы сначала в Пунта Аренас, потом в Темуко, а затем и в столице. В Темуко одним из ее учеников стал 16-летний Пабло Неруда Она не только открыла перед ним двери школьной библиотеки, но и подарила ему новый мир, пробудив интерес к русской классике.

Габриэла Мистраль много читала и хорошо знала мировую литературу. Но, в отличие от большинства предшественников и современников, предпочитавших «французов», любила и страстно пропагандировала великих русских романистов. О том, какое влияние она оказала на него, Пабло Неруда написал в своих воспоминаниях «Признаюсь: я жил»:
«Я могу сказать, что Габриэла Мистраль приобщила меня к серьезному и беспощадному взгляду на мир русских романистов и что Толстой, Достоевский, Чехов вошли в круг моих самых любимых писателей».
 
Габриэла Мистраль долго не решалась обнажить свою душу перед людьми. И только сознание, что ее личное горе и отчаяние никогда не мешали ей любить и прославлять человеческое сердце, материнство, детство, природу, победило ее сомнения. Но так получилось, что все книги стихов Габриэлы Мистраль сначала выходили за пределами страны, и только потом становились известными на Родине.

Первая и наиболее прославленная книга стихов «Отчаяние» была издана Институтом Испании Колумбийского Университета (Нью-Йорк, 1922).
Книгу завершает написанный в прозе и традиционно печатающийся курсивом текст, названный автором «Обет»:

«Да простит мне Бог эту горестную книгу и да простят мне ее те люди, для которых жизнь всегда в радость. В этой сотне стихотворений кровоточит мучительное прошлое, которое будоражит, пропитывая кровью, мою Песнь, чтобы мне стало легче. Я выбираюсь из этого прошлого, как из сумрачной котловины, и по склонам кротости подымаюсь к тем духовным просторам, где щедрый свет падет на мои дни. Оттуда я скажу слова надежды. Скажу, как того желал Всемилостивый, чтобы «принести утешение людям».

В тридцать лет, написав «Десять заповедей художника», я дала этот Обет. Бог и жизнь да позволят мне исполнить его».

Габриэла Мистраль превыше всего ставила материнство и считала его высшим долгом каждой женщины. А способность воспитать достойного человека – дар воспитателя – высшим даром.
Большая часть стихов из этой книги была написана после очередной личной трагедии. Она страстно мечтала стать матерью, родить сына от любимого ею человека. Но снова любимому ею человеку оказалась не по плечу ноша неординарной личности рядом, и он предпочел более простую, «без шестых чувств» женщину.

На этот раз она потеряла всякую надежду на материнство, на сына, о котором давно, долго и страстно мечтала.
 
Высочайшая духовность и моральный максимализм неординарной личности сочетались в ней с ярко выраженным женским естеством. И эти два полюса – Небо и Земля – вступали в непреодолимое и трагическое противоречие. Естественное для любой женщины желание любить и быть любимой, стать матерью у такой незаурядной и страстной натуры осложнялись высокой требовательностью к себе и к предмету своей любви и оборачивались обреченностью на потерю любимых, оставляя незаживающие рубцы на сердце.
 
Будь она простой смертной, ее душевные страдания так и остались бы никому неизвестными. Но переплавленные в стихи и в похожую на стихи прозу, они стали мировым достоянием. О своей личной трагедии она рассказала так, что это не может оставить равнодушным.
 
«Сына, сына, сына! В минуты счастья земного
сына, чтоб был твой и мой, я хотела;
даже в снах повторяла твое каждое слово,
и росло надо мной сияние без предела.

Сына просила! Так дерево в крайнем волненье
Весной поднимает к небу зеленые почки.
Сына с глазами, в которых растет изумленье,
сына в счастливой и сотканной богом сорочке!
Руки его, как гирлянды, вокруг моей шеи;
Река моей жизни с ним рядом, как с пышным лугом;
Душа моя – аромат и прохлада аллеи,
чтоб скала на пути и та была ему другом….

…Я думала: чтобы купать его, солнца мало;
над коленями плакала: для него костлявы;
от грядущего дара сердце во мне дрожало,
и сами лились слезы скромности, а не славы…

Мне теперь тридцать лет. И на висках застывает
преждевременный пепел смерти. В ночах бессонных,
как вечный жгучий дождь, сердце мне заливает
злая горечь медленных слез, холодных, соленых…
(«Поэма о сыне»)

В этой книге она, незамужняя, говорила о беременности, о родах, о материнской любви и заботе так, как будто пережила все сама. Поползли слухи, смутные и нелепые. Обиженная в своих лучших чувствах, гордая женщина избирает путь добровольной скиталицы.
 
Габриэла Мистраль и прежде любила путешествовать. Она много ездила по родной стране со школьными экскурсиями. А теперь пускается в странствия по всему свету: Мексика и Соединенные Штаты, Италия и Испания, Португалия и Франция, и, конечно, вся Латинская Америка с ее Антильскими островами.

Но где бы она ни жила, она думала и писала не только о Чили, о народе и природе этой страны, но была ярким и достойным представителем всего американского континента. Она писала об Аргентине и Кубе, воспевала природу Мексики и Эквадора, Уругвая и Пуэрто-Рико.

В 1924 году в Мадриде выходит ее второй сборник - «Нежность». В него вошли некоторые циклы из первой книги и новые стихи. По ее собственной оценке в этой книге «нет ничего особенного, но детям она на пользу и в ней здоровый дух».
В 30-е годы она работает приглашенным профессором в одном из колледжей Колумбийского Университета в Нью-Йорке, где преподает испано-американскую литературу, читает лекции в других колледжах Америки, в Университете Пуэрто-Рико, представляет Чили в качестве консула в Италии и Испании. И продолжает писать.
 
Габриэла Мистраль  писала обо всем, что видела и что ее волновало. Была очень наблюдательна и замечала даже самые мелкие проявления жизни. Но каждая мелочь в ее восприятии становилась поводом для глубоких мыслей и философских выводов, будь то деревья или цветы, камни или водопады.
 
Очень требовательная и принципиальная она была не по женски беспощадна, прежде всего, к самой себе. Ее уважали и побаивались. И, конечно, были у нее и враги и завистники. Но друзей было гораздо больше. Она была в дружеских отношениях с писателями Латинской Америки и Испании, встречалась с Роменом Ролланом и Анри Барбюссом. Была не только знакома с Максимом Горьким, но и написала о нем. В Лиге наций работала с Мари Кюри.

И всегда готова была придти на помощь. В Италии, где в то время была послом, она приютила Пабло Неруду, преследуемого и лишенного гражданства на Родине. А когда чилийский посол в Риме потребовал от нее объяснений, то в ответ получил телеграмму: «Принимаю и буду принимать каждого чилийца, который постучит в мою дверь, и в особенности, когда речь идет о моем старом друге и замечательном собрате Неруде».
«Для меня, – писал Неруда – у Габриэлы всегда была открытая товарищеская улыбка – белозубая, точно полоска муки на темном, как ржаной хлеб, лице».

Третья книга «Рубка леса» выходит в Буэнос-Айресе в 1938 году. В нее вошли стихи, написанные во время поездок по Латинской Америке и пребывания в Европе. Габриэла Мистраль считала эту свою книгу более значительной, чем «Отчаяние» и гордилась тем, что в ней «латиноамериканские корни». Пронизанные душевной болью за воюющую Испанию, стихи в этой книге носят явно антифашистский характер.
 
Габриэла Мистраль получает предложение на должность консула во Франции, но отклоняет его из-за явной угрозы войны в Европе и выбирает Бразилию. Там она близко сходится с находящимся вместе с женой в изгнании известным австрийским писателем Стефаном Цвейгом. Знакомство завершается трагически. В состоянии депрессии, вызванной массовыми уничтожениями нацистами евреев, Цвейг в 1942 году кончает жизнь самоубийством. А спустя полтора года добровольно уходит из жизни восемнадцатилетний племянник Габриэлы Мистраль, которого она воспитывала с четырех лет, как сына.

Предполагают, что такое его решение было вызвано тоской по Цвейгу, к которому он сильно привязался, и неадекватной реакцией на подтрунивание соучеников над «иностранцем». Для Мистраль, любившей его со все страстью и нежностью неутоленной материнской любви, это было трагедией, от которой она так и не сумела оправиться. Но она привычно прячет свои чувства в самые глубокие тайники своего сердца. Внешне ее жизнь выглядит фантастически благополучной – консул Чили в Лос Анжелесе, чилийский делегат в ООН…
 
И только стихи, где ее душа рвется «из плоти так, что трещат не швы платья, а позвонки и связки» доносят до нас эту невыносимую душевную боль.
 
В 1945 году Габриэла Мистраль получает Нобелевскую премию - самую престижную литературную награду  «за ее лирическую поэзию, вдохновленную глубокими чувствами и сделавшую ее имя символом духовных устремлений всего латиноамериканского мира», – как аргументировала Шведская Академия.

 «…меня способны взволновать, потрясти
 и новый пейзаж, и неведомый вкус плодов,
и окружающая чужая речь, и новые силуэты,
новые лица, да, вот это прежде всего
–человеческие лица».
«Четыре глотка воды»

Проза Мистраль не менее вдохновенна и оригинальна. Она с присущей ей страстностью пишет обо всем, что ее по-настоящему волнует, будь то педагогика или страны, природа или те опасности, которые ей угрожают, проблемы духовной, литературной и общественной жизни ее континента или отдельные личности.
 
 И самые сильные страницы ее прозы – о материнстве, которое она считала высшим проявлением человеческого начала, как высшим даром – дар воспитателя. Читая ее «Поэмы матерей», «Поэмы самой печальной матери», «Поэмы экстаза» понимаешь, почему Пабло Неруда считал, что «проза Мистраль – это ее лучшая поэзия».

Судьба лишила ее материнства. Но жажда ребенка и сила таланта были таковы, что чувства и психология матери открылись ей до самой сокровенной душевной глубины. Она, женщина, не имевшая детей, сотворила удивительные, не имеющие аналогов по силе и пронзительности чувства строчки о материнстве.

Вечная боль

Я бледнею, когда он страдает во мне; я больна от его толчков, и я могу умереть от одного движения того, кто во мне и кого я не вижу.
Но не думайте, будто  буду чувствовать эту боль, будто он будет привязан ко мне только до тех пор, пока он во мне. Когда он свободно пойдет по дорогам, и даже если он уйдет далеко, ветер, который будет хлестать его, будет рвать и мое тело, и крик моего ребенка сорвется и с моих губ. Мой плач и моя улыбка будут рождаться на моем лице, сын мой!»

Мужу

Муж мой, не трогай меня. Ты вызвал его из глубины моего существа, как лилию из воды. Дай мне быть такой, как спокойная вода.
Люби меня, люби меня теперь немножко больше! Я такая маленькая, дам тебе спутника на дорогах. Я такая бедная, дам тебе другие глаза, другие губы, чтобы ты насладился вселенной. Я, такая гибкая, расколюсь от любви, как сосуд. Чтобы вино жизни полилось из меня.

Прости меня! Я хожу неуклюже, я неловко подаю тебе чашку, но ведь ты сам сделал меня такой, и теперь я с трудом двигаюсь среди вещей.
Будь со мной нежней, чем когда бы то ни было. Не горячи моей крови, не волнуй моего дыхания.
Теперь я – только легкая занавеска; все мое тело – занавеска, под которой – спящий ребенок.  («Поэмы матерей», пер. О.Савича)
 
В 1951 году Габриэла Мистраль получает национальную премию Чили по литературе и возобновляет свои консульские обязанности в Италии.
Но здоровье ее уже сильно подорвано. Она покидает общественные посты и поселяется в Нью-Йорке.
 
В 1954 году в Сантьяго выходит последняя прижизненная книга стихов Габриэлы Мистраль «Давильня» – дань памяти Цвейгу и любимому племяннику.
У нее еще хватает сил съездить в связи с этим на Родину. Там она получает почетное звание доктора чилийского Университета и выступает с речью перед 200.000 чилийцев у президентского дворца. По возвращении в Америку ей присваивают почетное звание профессора Колумбийского Университета.

В 1957 году, в возрасте 67 лет она умирает от рака в госпитале городка Хемстед (Нью-Йорк, Лонг Айленд), где жила последние три года своей жизни.
Отпевание проходило в соборе Святого Петра, самом почетном в Нью-Йорке. Гроб с ее телом перевезли в Чили. Но перед отправкой не только набальзамировали тело, но и загримировали ее никогда не знавшее грима лицо, что ее соотечественники восприняли как кощунство.
 
На родине Габриэле Мистраль устроили национальные похороны. Был объявлен трехдневный траур. Ее похоронили в том месте, которое она никогда не переставала любить, где она родилась и провела раннее детство.
 
На надгробии выгравировано одно из ее высказываний: «Художник для своего народа - то же, что душа для тела».

*) Все стихи, кроме одного (автор указан), цитируются по книге «Габриэла Мистраль». Лирика. Перевод с испанского О.Савича. Государственное издательство художественной литературы. Москва. !963
 
ТАК ХОЧЕТ БОГ
 
Земля станет мачехой, если
предаст и продаст мою душу
душа твоя. Вздрогнут от горя
и воздух, и море и суша.
Меня в союзники взял ты –
прекрасней вселенная стала.
Шиповник стоял с нами рядом,
когда у нас слов не стало,
и любовь, как этот шиповник,
ароматом нас пронизала.

Но землю покроют гадюки,
если ты предашь мою душу;
не спев колыбельную сыну,
молчанья я не нарушу;
погаснет Христос в моем сердце,
и дверь, за которой живу я,
сломает нищему руку
и вытолкнет вон слепую

II

Когда ты целуешь другую,
я это слышу и знаю;
глубокие гроты глухо
твои слова повторяют;
в лесу, на глухих тропинках
твои следы под росою,
и я, оленем по следу,
в горах иду за тобою.
Лицо той, кого ты любишь,
в облаках встает надо мною.
Беги, как вор, в подземелья,
ищи с ней вместе покоя,
но лицо ее ты поднимешь, -
 мое в слезах пред тобою.

III

Бог тебе земли не оставит,
если ходишь ты не со мною;
бог не хочет, чтоб пил ты воду,
если я не стою над водою;
он заснуть тебе не позволит,
если день ты провел с другою.

IV

Уйдешь – на твоей дороге
даже мох мне душу изранит;
 но жажда и голод в долинах
и в горах от тебя не отстанут;
везде над тобой мои язвы
кровавым закатом встанут.
С языка мое имя рвется,
хоть другую ты окликаешь;
я, как соль, впилась в твое горло,
 как забыть меня ты не знаешь;
ненавидя, славя, тоскуя,
лишь ко мне одной ты взываешь.

V

Если ты умрешь на чужбине,
то, с протянутою рукою,
собирая в нее мои слезы,
 десять лет пролежишь под землею,
и будут дрожать твои кости
в тоске, как в ветре колосья,
покуда костей моих пепел
 в лицо твое люди не бросят
 
ДОНЬЯ ВЕСНА

Как белое чудо –
Донья Весна
В цветенье лимона
одета она.
А вместо сандалий –
широкие листья,
и алые фуксии
вместо мониста.

Навстречу к ней выйдем
по дымчатой прели –
к безумной от солнца,
к безумной от трелей.

Дохнет – и цветенье
все выше и шире:
смеется над всеми
печалями в мире.

Не верит, что в мире
есть зло и рутина.
И как ей понять их
в цветенье жасмина?

И как ей понять их,
когда без заботы
искрятся на солнце,
звенят водометы?

На землю больную,
на щели без дерна
кладет она розы,
кладет она зерна.

Потом кружевами,
зеленой резьбою
печальные камни
надгробий покроет…

О, сделай Весна,
чтоб и мы без усилий
летели по жизни
и розы дарили.
Розы восторга,
прощенья, любви,
самоотреченья –
как розы твои.